Алексей Птица
Вождь чернокожих
Глава 21. В обратную сторону.
Из ста восьмидесяти воинов, напавших на Ньялу, я вёл обратно сто пятьдесят два, и из них было ещё тридцать раненых, которым я смог оказать помощь, и они шагали вместе со всеми.
Нам никто не препятствовал и, преодолев саванну за десять суток и никого, при этом, не потеряв, мы снова зашли в деревню, которую разгромили первой. Она была пустынна, все оставшиеся в живых жители сбежали и попрятались кто куда. Переночевав в селении, мы двинулись дальше, постепенно углубляясь в джунгли. Тропа, по которой мы пришли сюда, была хорошо видна, по ней прошли не только мы, но и отряд, который вёл пленных из деревни.
Верблюдов перед входом в джунгли пришлось бросить, точнее, съесть, оставив от них рожки да ножки. Их отличные шкуры мы забрали с собой и сделали из них волокуши и носилки, для переноса тяжестей и людей. Мясом мы накормили всех пленников, чтобы у них хватило достаточно сил нести весь тот груз, который мы сняли с верблюжьих спин.
Перед уходом я решил немного поглумиться над врагами и сотворил, с помощью остатков шкур верблюдов, их костей и черепов, сооружение, в духе варкрафта. Особенно хорошо получилась арка мертвецов, где я расположил, в самом зловещем порядке, все найденные кости, в том числе и человеческие, выложив из них руны смерти, в духе народов Африки и мрачных компьютерных игр. Картиной этих зловещих символов впечатлились не только мои пленники, но и воины, с опаской посматривающие на меня, и ещё больше теряющие всякое желание мне перечить.
Оставив мрачное сооружение за спиной, мы углубились в джунгли, вырубая дикие заросли и оставляя за собой широкую тропу, которая, впрочем, должна была зарасти уже через пару недель. Учитывая время, которое может понадобиться для сбора карательной экспедиции против меня, месяц, как минимум, у меня в запасе был, и за это время все следы тропы должны были исчезнуть полностью, и даже оставленный мною прозрачный намёк и предупреждение мог также исчезнуть под наплывом растений.
Джунгли были такими же, как и прежде. То есть, непроходимыми, влажными и полными опасностей. Крупные и мелкие хищники предусмотрительно убирались с нашей дороги, не рискуя сцепиться с нами, ну а змеи и ядовитые насекомые не обладали инстинктом самосохранения и поэтому не стеснялись нас отчаянно кусать и жалить.
Из – за этого в джунглях я потерял двух воинов, которые неосторожно подставились под укусы. Они были ранеными, их силы и внимание были ослаблены, что и привело к подобному, очень было обидно терять людей не на войне. Погиб также один из пленников, неожиданно решивший, что он специалист по выживанию в одиночку, попытавшийся от нас сбежать.
Его растерзанные останки мы нашли спустя двое суток, случайно, когда разведчики обшаривали очередные заросли. Леопард не оставил ему никакого шанса, видимо, мстил остальным людям за то, что посмели нарушить его покой и право самого сильного зверя в джунглях.
Дойдя до знакомого места, я отправил своих людей вперёд, а сам прислонил к губам подаренный древний рог и издал, с его помощью, длинный, гнусный и пронзительный, до жутких мурашек, звук. Он взбудоражил окрестные заросли и далеко разнёсся вокруг, пробивая густую растительность насквозь.
Я ждал около часа, неподвижно сидя, скрестив ноги, у небольшого костерка, поддерживающего во мне иллюзию цивилизованности происходящего. На этот раз из джунглей появилось сразу трое пигмеев, во главе со знакомым старейшиной. Они вынырнули из леса совершенно неожиданно, несмотря на то, что я ждал их появления.
Нет, я не смотрел во все глаза и не крутил головой, я ждал, отдавшись полностью своим чувствам ощущения пространства вокруг, и всё равно не уловил тот момент, когда они материализовались возле меня.
Я использовал свой небогатый лексикон знаний их языка, а старейшина использовал свой, несильно отличавшийся от моего, по запасу слов. Но мы смогли понять друг друга. Я оставил на земле возле костра с десяток железных ножей и два медных котелка, приложив к нему ещё десять отличных духовых трубок, которые сделал на досуге из подходящих растений.
Они же оставили несколько растений и приготовленные из них яды и лекарства, которые были налиты в кубышки, как из высушенных тыкв, так и глиняные. Дополнительно к этому, мне был передан завернутый в широкие листья кусок стекла, который при ближайшем рассмотрении оказался огромным не огранённым алмазом, редкого и красивого коричневого цвета.
Очистив его от налипшей грязи и подняв на уровень глаз, я был поражён чистотой структуры и насыщенностью цвета. Завернув камень в тряпицу, я спрятал его в кожаный кошель и покинул место встречи, отправившись вслед за своими людьми.
Из кустов за мной, по-прежнему, следили трое пигмеев, оценивая мою реакцию на алмаз и наблюдая, как за мной, так и за моими людьми, непрерывно ожидая от нас подвоха. Заметив, что наш отряд ушёл, бесследно растворившись в непролазных джунглях, они переглянулись, покачав с удовлетворением головами, и обменялись несколькими словами, отмечая тот факт, что не ошиблись во мне, и им не грозит смерть из-за алчности или вероломства неожиданного для них союзника, после чего тоже растворились в полумраке джунглей, отправившись к своим людям.
Через некоторое время мы благополучно вышли из джунглей, больше не понеся потерь. Здесь нас встретила бескрайняя саванна, но уже наша, родная. Здесь каждый камешек мне знаком и каждый колосо…, волосок на шкуре диких павианов, которые нагло резвились неподалёку, усеяв огромный баобаб. Громко визжа, они вступали между собой в драки и совокуплялись, нисколько не стесняясь невольных зрителей. Я только сплюнул, проходя мимо них, остальные и вовсе, не обратили на это никакого внимания.
– Вот, блин, мы и дома, – подумал я глядя на этих животных. Но это ещё ничего, животные, что с них взять, а вот когда этим, или чем-то похожим, занимаются люди, то это уже… чересчур.
К сожалению, здесь это приходилось наблюдать сплошь и рядом, и никто не стеснялся. Я опять погрустнел. Все эти бесконечные похищения, из племени в племя, несовершеннолетних девочек, удаление, у них же, нёбного язычка и молочных зубов. Все эти дикие обычаи и варварство очень угнетали меня, я привык использовать женщин по их прямому предназначению, при этом, не угнетая и даже, почти, не издеваясь. Подумаешь, расстались, не сойдясь характерами (моя версия), и этот козёл поимел меня и бросил (её версия). Но ведь по любви же, а не по принуждению.
Затосковав, я вспомнил Нбенге, любящую меня, но которую не любил я. Вместе с ней меня ждала дочь, которую я тоже любил, но не чувствовал прямого родства, а только косвенное.
Но их я не брошу, потому что я хороший, точнее, потому что не хотел быть сволочью, да мне и не трудно было их защищать и обеспечивать всем необходимым, в том числе, своим статусом. Я мог бы завести сейчас и гарем, но зачем… мне все эти проблемы, забота о фактически чужих мне тётках, придется слушать их сплетни, тупой вздор и бесконечные нелогичные разборки друг с другом.
А что в ответ? Чёрная любовь и чёрное тело, то тощее, то наоборот, толстое. Причём, толстое не там, где надо, и худое тоже не там. Короче, ничего мне не надо, а пыл любви и страсти, именуемые напряжением, я сбрасывал в походах, с кем считал нужным.
Моя кожа немного посветлела и стала не тёмно-коричневой, а как будто бы просто сильно загорелой. Черты лица, по неведомой для меня причине, тоже несколько европеизировались, став более приятными и не такими грубыми, особенно изменились губы, перестав быть похожими на два больших пельменя, а белки глаз стали чисто белыми, без резких кровяных прожилок на жёлтом фоне.
Теперь ночью я даже пугал своим видом часовых, неожиданно выныривая из травы, особенно, если видел, что они спят на посту. И громко завывая, хватал их за грудки и, дико вращая глазами, тряс часового, скаля крупные белые зубы.
Но после нескольких случаев заикания у моих воинов, я перестал этим заниматься, а просто ревел медведем. Услышав полувой, полурык, любой любитель поспать на посту, мгновенно просыпался и больше не мог заснуть до утра, напряжённо вглядываясь в темноту, высматривая белые белки глаз. Им везде мерещился я, отчего я за глаза был прозван ночным змеем. Прозвище впоследствии трансформировалось в чёрного Мамбу, или просто Мамбу.
Ну а днём я был всегда Великий Вождь Ван, короче ВВВ.
Саванну мы прошли за семь суток и вот впереди показались долгожданные четырёхугольники полей, а за ними длинная стена живой изгороди, с одиноко стоящими четырьмя вышками по углам. Всё население города вышло встречать нас, вокруг раздавались радостные крики, все рассматривали и разбирали трофеи, которые мы принесли с собой. Пленников никто не трогал, зная моё отношение к ним.
Затем вся толпа собралась вокруг меня, запела и заплясала, тряся задами и выделывая ногами немыслимые па.
– Да, – думал я, – все, что вы хорошо умеете, так это танцевать, потом петь, а потом просто ничего не делать и подыхать от этого с голоду, но, всё равно, не делать ровным счётом ничего.
Наконец, праздник, организованный по случаю нашего прибытия, закончился, всех пленных увели и распределили по хижинам, трофеи прибрали и разошлись отдыхать. Посмотрев на обветшавшие вышки, покосившиеся участки стены, грязь и мусор на улицах, я подумал про себя.
– Ну, держись, Наобум, специально ни на кого свой пыл вымещать до завтра не буду, чтобы все досталось только тебе одному… грёбанный ты разгильдяй.
Утро началось бодро для меня и печально для остававшегося за старшего Наобума. Мои витиеватые обороты, на смеси русского и местного наречия, были слышны по всему городу. Я не сдерживал себя и орал во всю мощь грудной клетки и здоровых лёгких, заодно, отрабатывая командирский голос.
Надо сказать, что отработал на отлично, по крайней мере, Наобуму хватило с лихвой. Через полчаса я уже с удовлетворением наблюдал, как сотни людей бросились убирать мусор, подметать улицы, ремонтировать вышки и заделывать дырки в стене, которые проделали они же сами, чтобы не обходить стену, а проходить там, где им было удобно, сокращая себе путь до реки, до полей или до саванны, куда они уходили на охоту или в патрули.
Но всё, я вернулся, и пока не наведу порядок и не расширю свой город, с громко говорящим названием Баграм, больше в поход никуда не пойду. Я вам покажу, негодяи, как ничего не делать и балдеть, в отсутствии своего горячо любимого вождя, или, наоборот, горячо не любимого вождя. Почувствуйте мою любовь, неблагодарные поданные. И работа закипела…
Наведя порядок в городе, я занялся размещением новых поданных, которых перевёл из разряда пленников в ряды полноценных жителей, предоставив им место под хижины и отслеживая порядок их постройки.
Две недели я занимался обустройством города. А потом снова обратил внимание на свою армию, закалённую в боях местного значения, возобновив наши тренировки. Всего на полигоне выстроилось пятьсот двадцать воинов и сотня ланд милиции, вызванная из Бирао и Бырра, которая состояла из новобранцев.
В строю воинов, закаленных походами, стояла и новая полусотня, собранная для восполнения потерь после Дарфурского похода. Выкрикивая свой лозунг: – Потому что мы БАНДА! – я завёл толпу, и они станцевали боевой танец, думая, что это они типа маршируют.
Высоко подкидывая ноги и распевая боевые песни, они почувствовали себя мужественными бесстрашными воинами и долго ещё не могли успокоиться, демонстрируя боевой пыл, смешанный с пылью красной африканской земли, поднятой их босыми ногами. Особенно усердствовали в этом ланд милиция и молодое пополнение.
Ну, да это и понятно, когда ничего не умеешь, и ни в чём серьёзном не участвовал, только и остаётся демонстрировать свой грозный вид и решимость воевать. Мне нужно было как-то пропагандировать свою захватническую деятельность, и я решил называть операции по захвату территории громкими названиями: «Сила воды», «Чёрный брат», «Едкий яд», «В плен только баб», "Пошли вы на…", ну и так далее.
А пока…, пока моё негритянское войско отплясывало боевые танцы, стараясь держать хоть какое-то подобие шеренг.
После развлекательной программы, для меня, и высоко ответственной и торжественной, для них, я произнес перед ними пламенную речь, рассказывая какие могучие воины здесь собрались и как мы пойдём завоёвывать звёзды, но нет, к сожалению, не звёзды, а обычный, дикий и непредсказуемый мир, причём, исключительно, Африканский.
Весь остаток этого дня они отдыхали, употребляя жареное мясо и распевая боевые песни у костров. Наутро я отправил всех на сельхоз работы. Ты, сынок, в армии, а армия – это не только война, но и тяжёлая изнуряющая работа, на собственный прокорм. А кормить предстояло уже довольно большую армию. Площадь полей, за время моего правления, значительно увеличилась и требовала постоянного возделывания и ухода, а моим соплеменникам хотелось только повоевать, да с богатыми трофеями вернуться домой, хвастаясь перед другими своими успехами и удачей.
Поработав с неделю по уборке батата и прочего проса, высадив саженцы фруктовых деревьев, привезенных из Ньялы, мои войска были отправлены в реку, принимать водные процедуры и, заодно, наловить рыбы и крокодилов с бегемотами, если из них кто-то ещё выжил.
Распугав такой толпой всю живность, крупнее малька, на пару километров в обе стороны течения, они вернулись обратно. Ну, а потом, потом начались, так любимые всеми неграми, учения.
И тут уже порезвился я. Работая и за сержанта, и за командира сотни, и за командующего всем этим чёрным сбродом, почему-то возомнившим, что они самые умелые в округе воины. Ну да, если округой считать сотню километров саванны, то да, а если больше, то извините и подвиньтесь, уступив место наёмникам и проходимцам, с загорелым цветом кожи.
А ещё рядом была территория бельгийского Конго, где уже вовсю хозяйничали карательные отряды наёмников со всей Европы и Африки. Это были специалисты по отрубанию рук и всего остального, с которыми надо было считаться моим слабо обученным воинам. К тому же, у них было огнестрельное оружие, и они им умели владеть, а у меня было, всего лишь, несколько винтовок, с мизерным запасом патронов к ним. К тому же, двух разных систем.
На этих учениях я стал выделять наиболее сообразительных воинов, внимательно наблюдая за их действиями. Две недели мы занимались в усиленном режиме, беспрерывно повторяя, что тяжело в учении – легко в бою. И до такой степени их замучил, что они повторяли мои слова словно молитву.
Не желающие учиться отправлялись работать на плантации, под присмотром женщин. Конечно, любой из мужчин-воинов мог запросто оказать сопротивление двум-трём женщинам, но десяти уже не мог, а их там было по пятнадцать на брата, и эксплуатировали они несчастного со всей крестьянской ненавистью к военным дармоедам, не забывая, впрочем, о том, что чужие дармоеды были ещё хуже и беспринципнее.
Через пару дней эти непутёвые воины просились обратно, почти плача и упрашивая меня, как минимум, на коленях. Ну что ж, сердце командира не камень, и я милостиво разрешал им вернуться в лоно доброй армии.
Но были ещё и такие, кто хотел сбежать от меня. На этих хитро… мудрых устраивалась облава, из числа их более сознательных товарищей, которые с гиканьем и восторгом бросались их искать, отрабатывая навыки охоты и следопытства, а найдя, отрабатывали уже навыки рукопашного боя. После пары таких случаев, желающих сбежать и увильнуть от занятий больше не было, и мы приступили к ещё более жёстким тренировкам.
Глава 22. Операция "Свобода выбора".
Перед началом сезона дождей я вновь построил своё войско на полигоне, с удовлетворением рассматривая их осунувшиеся лица и поджарые мускулистые фигуры. Во взорах появилась мрачная решимость и недовольство жизнью, которое я так часто читал на русских лицах, и что было совсем не характерно для негров.
На лицах моих соплеменников, лишенных былого самодовольства и чёрного пофигизма, теперь горела только одна мысль, когда же начнутся дожди, и мы отдохнём… от этого Мамбы. Но ничего, мои верные воины, нас впереди ждут великие дела, которые уже не за горами, а горы тут, к тому же, невысокие, так что, отдыхайте пока, а после сезона дождей мы с вами отправимся захватывать всё подряд и принуждать всех к миру.
Название предстоящей завоевательной операции я уже придумал и это будет "Свобода выбора". У каждого должен был быть выбор: идти со мной, или против меня. Но каждый будет осчастливлен огромной свободой, особенно, под руководством мудрого чёрного вождя.
А так как до императора Африки мне было так же далеко, как и до Луны, то я решил пока выбрать себе титул скромнее – "Вождь чернокожих", без всяких там уничижающих приставок – младший, старший, главный, верховный, любимый или нелюбимый.
Так что, скромненько и со вкусом – "Вождь чернокожих", а племя банда мне в этом поможет. А то и так слишком много банд в округе развелось, и бандитов тоже. Банда должна быть одна и подчиняться только мне.
Так, где там мой…Санчо Панса, тьфу, этот Луиш Амош. Худой и вертлявый, загорелый до черноты, португалец сейчас разительно стал отличаться от себя прежнего, целиком погрузившись в жизнь управляемого мною племени.
Он потолстел… совсем немного, стал более вальяжным и менее торопливым, стал больше думать и больше делать, но, самое главное, у него исчезла из глаз алчность, которая всегда ярким пламенем горела в его тёмно-карих глазах.
Я знал, что у него скопился уже изрядный запас необработанных алмазов, но самые крупные он, тем не менее, всегда приносил мне. Я, правда, тоже не жадничал, и если видел, что ему что-то нравилось, отдавал в подарок, будь это оружие или золото.
Постепенно он стал выполнять при мне функции начальника штаба, непрерывно что-то советуя, или, наоборот, подвергая сомнению мои планы, но всегда, самым деятельным образом, претворяя их в жизнь. Единственное, в чём он слабо разбирался, так это в войне и в армии, поэтому никогда не лез ко мне с ненужными советами.
При планировании своих действий, я стал опираться на его знание языков и местности, попутно изучая португальский, языки Дарфура и вспоминая английский, что, в принципе, было несложно. Но, несмотря на то, что португалец стал участвовать во многих моих делах, много знать и делать, я до конца не мог ещё доверять ему, впрочем, как и остальным.
Всё же, здесь было не собрание благородных девиц, с которыми я, конечно, был бы не прочь познакомиться. А также научиться у них благородным манерам, в ответ, научив их тому, что не являлось в моё время запретным знанием. И вступить с ними, так сказать, в тесный контакт, к обоюдному, естественно, удовольствию.
Так вот, все европейцы, которых я мог здесь встретить, были прожженными прохиндеями, прошедшими и Крым и Рим. Попробовавшими и огненную воду, и ледяную, и кальян, и "план", и слышавшие неоднократно зов медных труб, в отсутствии золотых.
Поискав глазами португальца, я обнаружил его скромно стоящим в стороне от меня, в тени одиноко растущей акации. Пока я тут распинался, перед своими воинами, он преспокойно стоял в тени и делал вид, что это я ему приказал.
– Луииш! Ты где, твою мать! – не сдержал эмоций я. Словно порывом урагана, португальца сдунуло из-под дерева, и через пару мгновеньев его подвижное хитрое лицо оказалось перед моими злыми глазами, а его, пока ещё небольшое, пузо стояло навытяжку передо мной, готовое затоптать любую гадину, покусившуюся на моё здоровье.
– Доводи приказ по войскам, – приказал я ему. Португалец кивнул, поправил перекошенный бурнус на голове, и зычным голосом, практически нараспев, стал зачитывать на память имена отличившихся во время учений воинов.
Все названные воины были поощрены лично мной и делились на две категории. Одни назначались десятниками, полу сотниками и сотниками. Другие получали именное, либо дорогое оружие, с отличительными признаками. Это были щиты, копья, ножи, топоры, и даже медные и железные котелки, наиболее хозяйственным из них.
После завершения торжественной церемонии и раздачи ценных подарков, я объявил отдых войскам, на время сезона дождей, и разрешил воинам заниматься своими семьями и обустройством хозяйства в Баграме. Ланд милиции, вызванной из Бырра и Барака, разрешил на это время убыть в свои города, что было встречено с ликованием. Собравшись, они быстро покинули Баграм и ушли в сторону своих городов.
С грустью посмотрев им вслед, я направился в свою хижину, где меня ждала верная Нбенге, с маленькой дочкой на руках и с огромным животом, то ли на пятом, то ли на шестом месяце беременности. И когда она успела, я же, вроде, только пару раз с ней и спал, перед тем, как уйти в поход.
А тут ещё две негритянки, которых привезли из похода на султанат, ждут райской любви вождя. В общем, дел невпроворот, жгучего перца им в рот, выругался я и зашёл в хижину.
Через неделю наступил сезон дождей, и небо затянул сплошной полог дождевых туч, которые с яростью, извергая яркие молнии и сотрясая громом, обрушились на ни в чём не повинную землю, затянув всё сплошным пологом дождя.
И опять вокруг стояла стена дождя, и ничего не было видно дальше десяти шагов. А по моим, немного отросшим, кучерявым волосам, когда я выходил из под навеса, непрерывным потоком стекала вода. Всё неиспользуемое оружие, по моему приказу, было спрятано в сухие места, чтобы не заржавело и не покрылось плесенью.
Над посёлком, по-прежнему, торчали четыре вышки, доминируя над плоскостью бескрайней саванны. Но живая изгородь, до этого взявшая паузу, стала откровенно соревноваться с ними в высоте, поддерживая себя кривыми и колючими ветками, и сухими перекрученными стволами.
Внутрь ей не давали расти, без устали и безжалостно срубая молодые побеги, отчего она стала расти в сторону реки, постепенно захватывая пустую территорию, удобренную мои подданными, которые не решались гадить в реку, боясь меня, и, в то же время, не желая этим заниматься внутри посёлка, в специально отведённых местах.
Вот они и приняли половинчатое решение, как говорится, не вам и не нам. Хорошо, что ещё догадывались закапывать свои "художества" в песок, как кошки, думая, что я про это ничего не знаю. Они ошибались, просто я давал им возможность немного расслабиться, не в силах победить их дикую натуру и объяснить, почему я так поступаю.
Мой посёлок расширялся и растягивался вдоль реки, наращивая население за счёт беженцев, переселенцев, пленных и рабов, которых я постепенно переводил из скотского состояния в обычное, полу скотское.
Живая изгородь рассаживалась вдоль реки, закрывая, тем самым, обзор селения. За изгородью, из местных жителей, выставлялись патрули, которые, в основном, состояли из мальчишек, слегка разбавленных девчонками, самых разных возрастов, но не младше семи, и не старше двенадцати лет.
Долго сидеть на одном месте мне не хотелось. С Нбенге я уже наобщался в полной мере, попутно обучив её основным словам русского языка, кроме ругательств. С дочкой наигрался, с захваченными в плен девушками нарезвился, правда, втихаря от Нбенге… наверное, она не знала об этом.
Пора было собираться в поход, а то мои чёрные воины грозят скоро покрыться белой-пребелой плесенью и щедро порасти грибами, на своей, чистой от дождей, коже.
Ливни уже основательно надоели, как и все дела в моём посёлке. От нечего делать, я стал искать заговоры, против себя любимого, заодно, озадачив, скучающего не меньше меня, Луиша.
– "Мол, иди и ищи, и пока не найдёшь, не приходи".
Не прошло и трёх дней, как он раскрыл страшный заговор. Один из местных негров подговаривал остальных гадить прямо возле своих хижин, а не ходить в общественный туалет. Вроде как, ливень, всё равно, всё смоет, и вождь не увидит. Это было возмутительно и оскорбляло моё чувство прекрасной чистоты, потому что перспектива наблюдать весело плывущее дерьмо по улицам посёлка, меня категорически не устраивала.
Тем более, я знал, почти наверняка, что этот заговор с удовольствием поддержат все остальные жители деревни, и я сильно рисковал выйти как-нибудь поутру и лицезреть недалеко от своей хижины чей-нибудь чёрный, прошу прощения, зад.
Поэтому зачинщик преступных действий был сурово наказан и неделю наводил порядок в общественной уборной, вычищая оттуда все и закапывая в саванне. Остальным жителям я объявил, что если ещё кто-нибудь будет пойман за подобными разговорами и замыслами, то он окончит свои дни в этом самом отхожем месте. Внимательно выслушав мои угрозы, жители посёлка разошлись, что-то недовольно бормоча себе под нос. Наверное, восславляли мудрость вождя, его решительность и непреклонность в борьбе с антисанитарией, за победу чистоты.
Мойдодыр в Африку, к сожалению, не приезжал, хватило и Айболита.
Я знал, что люди оценят мои усилия по достоинству, но всё равно, было скучно. Луиш больше ничего интересного найти не смог и ходил по посёлку с недовольным и недоверчивым видом. Да, заговоров пока не было, либо они были смешными, но это… пока, что будет дальше, не знал ни я, ни кто-либо ещё, в том числе, и мои языческие друзья. И потому… я не расслаблялся.
Внимательно проверял караулы, подолгу стоял на какой-нибудь вышке и вглядывался с неё вдаль, стараясь разглядеть там врагов. Спускался к реке, наблюдая, как её бурные грязные воды несли за собой разный приблудный мусор, изредка пронося чьи-нибудь трупы, которые не успели ещё сожрать речные животные, и ждал.
Да, я ждал. Впереди у меня было много великих дел, чтобы не оказаться не у дел. После окончания сезона дождей я планировал поход на столицу народа банда, город Банги. Пора было, всё же, брать власть над племенем в свои руки. Я был готов, были ли готовы дать мне отпор другие, вот в чём вопрос. Ну вот, закончится сезон дождей, там и посмотрим.
Выписка из докладной записки в Министерство по делам колоний Британской империи.
Для служебного пользования
Копия в Министерство иностранных дел
Доклад капитана Ричарда Стэндапа (позывной Скупой Ап).
27 февраля 1887 года я находился в составе охраны каравана португальского купца Жуана Магаша, согласно ваших распоряжений и по взаимной договорённости. Наш караван был на отдыхе в городе Ньяла Дарфурского султаната в ожидании прибытия каравана из Намибии, перевозившего известные Вам материальные средства. Прибытие каравана ожидалось со дня на день, но не позднее 29 февраля.
Накануне мы были оповещены о появлении непосредственно у города отряда чернокожих дикарей, в количестве не менее двухсот аборигенов. По докладам разведчиков, огнестрельного вооружения у них не наблюдалось. Присутствовало только примитивное холодное оружие и луки. Единственным отличием было то, что они были организованы и имели представление о войне в составе строя. Падишах города, Аль-Максум, узнав о приближении неизвестного отряда, приступил к сбору своего войска. В общей сложности, у него набралось около шестисот воинов, сто из которых он оставил в резерве, а остальных повёл в бой.
Через три часа на окраинах города закипел бой. Бой длился в течение двух часов, в ходе которого Аль-Максум потерпел сокрушительное поражение и попал в плен, несмотря на то, что он и его пятеро воинов имели в качестве вооружения однозарядные винтовки французского образца и были верхом на лошадях.
Разбив его отряд, неизвестный противник устремился в город, грабя и сжигая его. К караван-сараю, где находился наш караван, в ожидании прибытия второго, выбежало около пятидесяти человек. Получив отпор от охраны каравана, дикари откатились назад.
Через три часа к караван-сараю прибыл их вождь и возглавил штурм, умело владея отобранным у дарфурцев огнестрельным оружием, с помощью которого ранил двух охранников и убил одного. Ответный огонь не причинил ему вреда. За ближайшими к караван-сараю зданиями начали скапливаться воины неизвестного отряда, их количество стало превышать пятьдесят человек, что в три раза превышало наши силы.
Совместно было принято решение пойти на переговоры. На переговорах оказалось, что у чёрного вождя, предположительно, племени банда, был в помощниках авантюрист португальского происхождения, по имени Луиш, который поддерживал линию своего вождя, несмотря на временное его отсутствие.
В ходе взаимной перепалки выяснилось, что у этого вождя, по имени Ван, есть большое количество воинов, которых он обучил единолично. В ходе переговоров выяснилось также, что вождь, по имени Ван, отлично владеет огнестрельным оружием, на уровне, невозможном для дикого негра, никогда не державшего винтовки в руках. Кроме этого, он отлично разбирается в ядах и медицине.
Главным откровением стало требование вождя о предоставлении ему карты Африки. Карта ему была предоставлена, в порядке эксперимента, но просмотрев, он сложил её и спрятал в свою суму. Забрать её уже не представлялось возможным.
В глаза бросался откровенный страх перед этим высоким вождём со стороны его воинов. Кроме винтовки, у него был старый однозарядный револьвер, отлично вычищенный, и в смазке, что вообще не характерно и удивительно для негров, зная их отношение к оружию.
У меня создалось впечатление, что это не негр, а кто-то другой, но его жесты и повадки не напоминали характерных черт ни одной из европейских наций, которые были представлены в Африке.
Кроме этого, он знает несколько английских слов и говорит их со странным акцентом. По окончании переговоров, он забрал воинов своего отряда, собрал трофеи, полученные с города, и убыл с ними в сторону западных границ султаната.
Кроме этого, он продал несколько алмазов, которые, по его словам, отобрал у негров, доставивших их из бельгийского Конго, но, судя по его выражению лица, это не было полностью правдой.
Вывод: Судя по поведению, имеющимся навыкам этого вождя, он способен сплотить вокруг себя несколько племён. Но, в силу удалённости территории, на которой проживает его небольшая народность, а также её труднопроходимости, контакт с ним нецелесообразен и не принесёт никакой пользы.
Возможно, что после нескольких лет грабительских нападений, против него объединятся несколько племён, и он будет уничтожен. Вероятность наличия алмазных копий на его территории, или прилегающих к ней, маловероятна. В связи с вышесказанным, и по мере возможности, необходимо отправить хорошо вооружённую экспедицию для разведки данной территории. Экспедиция должна состоять из людей туземных племён Дарфурского султаната, готовых присоединиться к ней из чувства личной мести.
Виза лорда коллегии Министерства по делам колоний.
Отправить в архив, до востребования
При повторном упоминании о данном вожде, начальнику отдела Африканских колоний Министерства по делам колоний Британской империи, отправить запрос на организацию вооружённой экспедиции в военное министерство.
