– Да, Владимирской иконы какой-то там матери… Божьей, что ли?
– Пусть Святославом Владимирским и будет, – принимает решение капитан, –и сегодняшнюю дату рождения проставь. Восьмое декабря тысяча девятьсот девяноста первого года. Записал? Теперь факсуй копию в отдел, да готовь пацана, а я пока сводки посмотрю – мало ли кто там наше дитё ищет. Дай-ка мне факсы.
Лейтенант отрывает от факс-машины скрученную в рулон бумажную ленту.
– Так, что тут у нас? – читает вслух капитан – угнали «Жигули» по адресу… ладно, каждый день угоняют, драка в общежитии ПТУ, так, доставлено в вытрезвитель семь человек…, чего-то даже мало…, а вот и по нашей теме: найден младенец, обожди, мы же еще не сообщали… у входа в здание городского КГБ. Слава богу, не наш!
– У КГБ? – искренне удивляется лейтенант, – нашли куда подбрасывать! Толи дело наш, у церкви.
– Особые приметы, – продолжает читать факс капитан, – вся грудь и шея младенца покрыты темными волосами. Завернут в черное одеяло треугольной формы… снова треугольник!
– Жуткое дело, черный и волосатый! – морщится лейтенант, – хвоста хоть нет, не пишут? А одеяла, наверное, импортные какие-нибудь? Из Китая, может, завезли?
– Из Китая желтое было бы и квадратное. Ладно, пора ехать. Факс в отдел с данными пацана отправил?
– Ушел факс.
– Ну, тогда, давай, Витек, тащи малого с вещами на выход.... Стоп!
Вновь раздается трель телефона. Капитан снимает трубку.
– Слушаю! Да, я. Величко факс отправлял. Трезвый. С кем сговорились? Да я сегодня с ними даже не общался. Ладно, разберусь – вешает трубку капитан, – …или не разберусь.
– Чего там про факс?
– Дыхни!
– Три дня ни глотка. Завтра же только получка.
– Да я сам знаю, что завтра. А какого хрена ты тогда дату смерти написал?
– Кому? – округляет глаза лейтенант.
– Ну, не мне же. Пацану этому.
– Я написал?
– Ну, не я же?
– Что я псих?
– Точно не псих. Ты же не мог одновременно и нашему Станиславу, и тому волосатому написать.
– Тому, из КГБ который?
– Да. У него, как и у нашего дата смерти появилась. Притом та же… Если не ошибаюсь, двадцать четвертого февраля две тысячи двадцать второго года.
– Нечисть какая-то…
– Или знамение. Как Бог и дьявол, к примеру. Ладно, забудем. Мозги и так закипают. А вот, кстати, и наш проснулся! Привет, Свят Владимирский! Как спалось? Взгляни, лейтенант, глаза у парня какие!
– Какие такие? – подходит к младенцу лейтенант.
– Голубые и глубокие какие-то! И умные, Витек, не по годам! Как будто все понимает! Я вот ничего не понимаю, ты, лейтенант, ни хрена не понимаешь, а он, вот, всё понимает!
_____________
Комната детского дома. Все спят кроме хрупкого светловолосого мальчика. На тонкой золотистой шее крестик с изогнутой перекладиной, напоминающий птичку с перебитым крылом. Неподалеку, откинув одеяло, храпит черноволосый смуглый парень. Вся шея и грудь покрыты темной мохнатой шерстью. Входит в спальню нянечка детского дома.
– Свят, почему не спишь? И с наступающим днем рождения тебя, дорогой! Пятнадцать, совсем большой.
– Спасибо!
– Не грусти, – нянечка по-матерински проводит рукой по голове мальчика, –вот в соседней палате, там младшая группа. Им без мамы и папы, действительно, плохо. А ты уже скоро взрослым станешь, получишь хорошую профессию. Реставратор-позолотчик – звучит-то как! Устроишься на работу. Свои детишки скоро будут.
– Не будут. И у них всех тоже!
– Почему, Свят?
– Они все сгорят, – шепчет мальчик, – все! Кроме Феликса волосатика. Завтра в три часа дня.
– Не говори глупости.
– Это правда.
–Это тебе кажется, Святослав. Такое иногда бывает. Переходной возраст. Какие-то навязчивые мысли, потом пройдет.
– Не пройдет.
– Ты мне не веришь, – огорчается женщина, – поговори тогда с Отцом Александром. Ему грех не верить. Он скоро у нас часовенку открывает. Будет где ребяткам нашим грехи замолить. Может послушнее станут. Как думаешь?
– Не станут. Они завтра все сгорят. В три часа дня.
– Глупости говоришь….
– Свят прав, – приоткрывает глаза мохнатый парень. – Все сгорят. И вы тоже. Только сначала крест с церкви упадет, – на волосатом лице недобрая ухмылка.
– И этот туда же – крестится нянечка, – ну что вы за люди такие? Почему сгорят?
– У них в тумбочке спички, – Свят приподнимается в постели, – мне их очень жалко.
– Так, в какой тумбочке спички? – случайно зашедший в спальню директор слышит конец разговора. – Ну-ка будущие молодчики-позолотчики, всем подъем! Открыть тумбочки, вывернуть карманы! Ага, вот и спички! Так и до пожара недалеко. Молодец, Святослав!
Похожая металлическая кровать. Но это уже не детский дом, а больничная палата. На кровати знакомый нам светловолосый мальчик. Разбитые опухшие губы, огромный синяк, кровоподтеки. И голубые бездонные глаза. Открывается дверь. Входит Отец Александр – высокий, совсем еще молодой, священник.
– Решил, вот тебя навестить, Святослав. Здравствуй.
– Здравствуйте, Отец Александр. Спасибо!
– Да крепко тебя разукрасили. Может, не надо было про спички говорить?