Алексей Евгеньевич Аберемко
Кикимора Агнешка
Глава 6
Да, Илюша, потрепали вы нас тогда. Знатная сеча была. Вон, морда у меня до сих разворочена. Добрыня твой постарался. Я не в обиде, чай ему побольнее досталося. Марека жалко. Чай Руси пособлял, караваны грабючи. Да поделать ужо нечего. Что свершилося, то свершилося.
Я про Бабу про Ягу рассказать обещался. Про неё более с Агнешкиных слов знаю. Сам общался не часто. Про те общения уже сказывал.
Так вот, пошла Агнешка к Бабе той во учение, как Лешак наказал. Проживала Яга, как по сказке положено, во лесу дремучем. Изба, правду сказать, не на курьей ноге стояло. То Добрыне примерещилось, когда нашу с Мареком хибарку узрел, на столбе стоявшую. Изба была добротнее нашенской, пятистенная. Никакой к избе тропинки не было. Да и кому вздумается, к Яге на обед пожаловать? Леший наказывал:
– Ты девка по-своему, по-кикиморски у Яги проявляться в избе из ничего не вздумай. Она женщина нервная, колдовство у неё тяжёлое. Пешком иди. Вот тебе клубочек, с ним не заблудишься. Бросать не нужно. Оберег это против тропок путаных.
Продравшись сквозь лапы ельника густого, вышла наша девочка на место жуткое, поляну страшную. Вся поляна кольями была утыкана кольями. На кольях тех черепа были насажены. Звериные вперемешку с человечьими. Видно никаким мясом ведьма не брезговала. Дело было вечернее, небо тучами затянуто. В сумраке этом нерадостном горели глаза черепов светом адовым. Когда пошла вперёд кикимора, шесты за ней поверталися провожаючи. Полетел туман от избушки, а с тумом тем, шёпот зловещий сплетается:
– Уходи, гостья незваная!
Агнешка малодушием не отличалась, тут струхнула нещадно, но пошла пряменько, не сворачивая. Вдруг, по стороны избушечки вспыхнули шесть факелов, колдовством подожженные. Дверь медленно со скрипом отворилась. На пороге появилось чудище страшное, лохматое. Нога костяная, когтистая как у Филина, глаза огнём горят, зубы торчком торчат. На горбатой спине кот чёрный примостился. Голосом страшным чудище завыло:
– Вот и ужин пожаловал!
– Я от Лешего, – спокойно ответствовала Агнешка, – на обучение прислал.
– Хоть бы предупредил, старый чёрт, – уже нормальным человеческим голосом сказало чудище, – а я тут спектакли разыгрываю не хуже Виктюка, да смолу на факелы трачу. Заходи, коли пришла.
Баба Яга отодвинула от прохода невсамоделяшнюю ногу, сама прошла вглубь избы. Агнешка двинулась за ней. В избе было чистенько и выскоблено, как у доброй хозяйки. Яга кота со спины бережно убрала, лохмотья вместе с горбом с себя стянула, осталась в простом бабском сарафане поверх рубахи льняной. Агнешка же на полки, книгами заставленные уставилась, да на сто, не яствами, а бумагами заваленный. Будто бы хозяйка на обед бумагой пробавлялась. Яга взгляд гостьи проследила, да ухмыльнулась:
– Пушкина и Лобачевского здесь не найдёшь, зато есть повод ознакомится с трудами Абу-аль-Касима за-Захрави и Игнатия Смолянина. Да ты присаживайся, – Яга сама села на скамью диковинную, для одного седалища. Скамья та спинку имела, как у трона княжьего, да подушечку для мягкости сидения.
Присела и кикиморка. Вдруг, случилось волшебство: книги поползли по столу, а потом и полетели. Выстроились на полках, как воины в ряду боевом. Колдовство сплошное. Ну, Агнешке не привыкать, среди всего этого мракобесия с пелёнок выросла. Хотя, не ведаю, есть ли у кикимор пелёнки, спросить у Марека не удосужился, а теперича поздно уж. Не испугалась. А хозяйка из сундука скатерть льняную вынула, да на стол расстелила. На скатерти той стали появляться яства, кушанья всякие. Какие? Ну, не знаю. Что там богатые едят? Перепела, поросёнок может, был. Ну не каша ведь! Агнешка только сладости попробовала. Она человеческую пищу не употребляла, а сладости шибко обожала.
– Я тоже всего этого не ем: диету держу, – заметила разборчивость кикиморы Яга, – а у этой скатерти по меню не выберешь. Для гостей держу. Кофе бы чашечку! Я в своём мире кофеманкой была. А тут, ни достать, ни наколдовать не могу, пробовала.
– В каком-таком, своём мире? – поинтересовалась внимательная Агнешка. – Есть бабийёжий мир?
– Нет. Такой же мир как здесь, только позже, в будущем. Я проверяла, история совпадаети деятели государственные. Я там нормальным человеком была. Нет, буду. Хотя, скорее всего, уже никогда не буду. Я врачом работала. Потом эпидемия случилась, люди умирать стали, а те, которые выживали, способности новые получили. Колдуны появились, людоеды, экстрасенсы всякие. Я тоже поколдовывала. Думала применять новые навыки в лечении пациентов, не очень получалось. Это хорошо, когда ты один такой уникальный, а когда все вокруг необычные, уже сложнее. Начальник мой, доктор Пиковский, так тот одним только прикосновением рук лечил. Потм взрыв был ядерный. Меня сюда как-то забросило. Сначала меня убогой считали, юродивой. Пыталась и здесь людей лечить. Получалось. Во только меня быстренько в ведьмы переквалифицировали. За малым в реке не утопили. Хорошо, водяной вытащил, да леший в этой избушке приютил. Теперь вот общественной работой нагружает. Тебя, значит, на учёбу ко мне прислал?
Агнешка виновато сложила руки на коленях.
– Не стесняйся, – успокоила Яга, – мне не в тягость. Даже веселее. Хоть поговорить будет с кем по-человечески. Хотя, какие из нас человеки?!
Хозяйка пристально посмотрела на гостью:
– Ты каких кровей будешь? Леший говорит, из Германии пришла.
– Из Швабии.
– Это на границе с Францией?
– С Бургундией!
– Ах, Бургундия! – мечтательно закатила глаза Яга, – Шабли, Шамбертен! В прошлой жизни не была, может, в этой сгонять? Мечты мечты, – Яга тряхнула головой, – так ты кто,? На домовую похожа.
– Кикимора я.
– Кикимора? – хозяйка внимательно осмотрела девочку, та услужливо показала острые зубки. видала я кикимор, они страшные, грязные и невоспитанные. А ты вон какая чистенькая да скромная. Одно слово, Европа. Там, значит, даже кикиморы поприличнее наших.
– Разные бывают, – вежливо уточнила Агнешка.
– Надо как-нибудь сесть за научный труд по классификации всяких древних народов. Вот вы, например, с одной стороны на домовых похожи, а с другой, пугаете как баньши. Оборотней всяких превеликое множество. Ладно, это потом. Чему же мне тебя, девонька научить? В магии я недавно, сама всего не постигла, а ты в ней с рождения живёшь. Сколько тебе, кстати, лет?
– Мы счёт не ведём. Меня цифрам только Ламех учил, который Леопольдом потом стал. А до этого я ничего по арифметики не знала.
– Какой такой Ламех-Леопольд?
– Ну, маг молодой, потом рыцарем стал. Мы дружили. Его ещё отец убить хотел, который у семьи его украл, а потом в оборотня превратился.
– Стоп! – хлопнула Яга ладонью по столу. – Про твоего друга интересно, но это потом расскажешь, спокойно, за чаем. История, видать, занимательная. Ты каких правителей помнишь?
– Человеческих?
– А каких ещё?
– Разные бывают. С человеческими не общалась.
– Так… решено! Я тебя наукам для начала обучу, которые немного помню. Математике, Географии, биологии, по-русски писать и читать будешь. Остальные языки вместе постигать станем.
– Я немного по-немецки и на латыни умею, Ламех учил.
– Умница.
– А как к Вам обращаться можно? Просто, Яга или Баба Яга?
– Зови меня Олеся Александровна. Так меня в моём мире звали.
Так и стала Яга, Олеся Александровна, учить Агнешку счёту цифирному, чтению книжному да писанию чистому. Рассказывала про стран расположение, рек проистечение и растений произрастание. А Агнешка Яге про свои похождения поведывала, как жилось-былось ей в странах зарубежных. Про колдунов рассказывала и оборотней, про монахов, что живых людей и нелюдей на кострах жгли. Дошло дело, рассказала и про наши с Мареком шалости. Как рыцарей ливонских грабили. Тогда Яга призадумалась, отменила на седьмицу обучение:
– Всё, каникулы. Гуляй, отдыхай. Мне своими делами заняться нужно. Через месяц придёшь.
Когда уходила Агнешка из избушечки, кинула взгляд назад нечаянно. Яга достала блюдечко, катнула по нему яблочко, и появились на блюдечке том картиночки. Яга с интересом их рассматривала.
Когда же Агнешка вернулась со своих каникул, ведьма хитрая и показала ей на блюдечке лампу ту старую, за которой впоследствии мы с Мареком хаживали. Да то я уже рассказывал. Помог соловей-разбойник с печи слезть убогому на свою погибель страшную.
Когда колдун тот к избушке подошёл, стал Марек кататься по полу. Пытается исчезнуть по- ихнему, по-кикиморски, да не в силушках. Стонет бедный, мается. Я ему и чарочку подносил и уговаривал, всё не на пользу. Потом вдруг взвыл кикимор по-звериному. Будто тьма медведей в капкан попавшие. И обмяк, сознание теряючи. Тут в избу злыдень Добрыня влазит. Я ухватом на него, он мечом меня. Выпал я на землю с лицом, окровавленным. А вокруг вихри кружатся. Яга с колдуном басурманским сражаются. Избушка вдруг загорелася да на множество кусков разорвалася. Вместе с Мареком и Добрынею.
Я кровь тряпицей вытер. Порадовался, что не лишился зрения. Этим зрением и увидел я комочек под кустиком. То Агнешка была без сознания. Взял её на рученьки и ушли мы с поля лихого.
Глава 7
Так вот, куда кикиморка девалась! Я думал, она с Ягой и колдуном… чего не делать? Не говорить с конца? Не интересно будет? Ну слушайте с начала.
Стоим, значит, мы возле избушки, мнёмся, не знаем, куда себя применить в ожидании. Точнее сказать, мы с Добрыней не знаем, куда себя применить. Хадиуль же очи смежил, уткнул кулак десницы в ладонь шуйцы и затянул своё заунывное:
– М-м-м…
Лицо его стало совсем старым, морщинистым, словно кора дубовая. Тяжело, видать, мычать вот так, по-коровьему. Вдруг, из леса донёсся треск да буханье такое, будто землю бревном цельным трамбуют. Повалилось сухой вековой ствол, через него шагнуло чудище страшное, ростом саженей пять. Одето чудище было в мхи и лишайники, на горбатой спине пристроился вяз кривой, невысокий. Нос ведьмы свисал чуть не на полтулова. На узловатых старческих пальцах – когти по два аршина. Совсем не похожая на ту Ягу, что нам хозяин расписал. Ведьма шагнула огромной костяной ногой через кряжистый выворотень. Тут только сихыр соизволил глаза раскрыть. Спокойно глянул на противника:
– Матур кыз. Красивый девушка, говорю.
Чудище заревело страшным голосом:
– Чего тебе надобно в наших краях, Басурманин? Уходи подобру-поздорову!
– Ты тоже не тагибый тылсымчы. Не из нашего йорта, не вовремя здесь. Чужой. Мог бы меня убить, Бабай-ага, убил бы сразу. Почему такой страшный сделался? Сделайся гади.
– Сам ты гади, – уже не так уверенно огрызнулась Яга, – имидж у меня такой.
– Я говорю, прими простой имидж, не трать силу. Я не боюсь, а молодые батыры и так уже покакать сделали.
Сделать мы не сделали, но очень были к этому близки. Стояли как два столба, зенки вылупив. Добрыня даже меч выронил. Или я выронил, не помню уже. Яга же превратилась аккурат в такую бабу, про какую Фёдор говорил. Только одета она была в какие-то лохмотья, а подмышкой ендову медную держала. Вот из неё голос и раздался:
– Позволь, счастье моей жизни, я этого нахала в порошок сотру.
– Только попробуй, пожелай! – как-то визгливо воскликнул Хадиуль, – Я заклинаний читал. Все со мной погибнут! Бабай-ага не злой, учит, лечит. Жалко друзей.
– А ты не… ничего говорить не буду, опять за желание примешь, – сказала себе подмышку Яга.
– Любой желаний твой выполню, щербет моего сердца, – проворковал слащавый мужской голос из лампы, – волю мне дашь, ковром у твоих ног лягу.
– Какую волю?! За чашку кофе выманил второе желание, а мне ещё домой возвращаться.
– Забже гада! – донеслось из избушки. – Глову одервач!
Выбежала из леса кикимора, рванулась к избушке, но Яга её схватила за сарафан, не пуская. Хадиуль указал в сторону голоса:
– Соловей-юлбасар живой ходить будет. Злая девочка, – он потёр укушенное плечо, – тоже живой будет. Молодой батыр не умрёт, а много маленьких батыров сделает.
Я когда про маленьких батыров услыхал, мигом из замороженного состояния вышел: чего это басурманин тут решает, кому жить, кому – нет. В бою меч должен такие решения принимать. Вспомнил, что от нас сейчас, может, исход с Ордой противостояния зависит. Говорю Яге так строго:
– Вы, женщина, вещицу-то краденую владельцу законному возверните.
– О! – повернулась в мою сторону ведьма. – Нарисовался защитник обездоленных. Привёл иностранного шпиона, теперь права качаешь?! Да знаешь, представитель госорганов, какая силища в этой лампе сокрыта? Она любое желание выполняет. Даже, три. Этот азиатский гастарбайтер быстренько с ней мир завоюет, всех на колени поставит.
– Вечно вы бабы за мужиков решаете, что нам нужно, – не сдался я, – может, пожилой человек себе дом новый пожелает, тройку вороных да жену красавицу. Или четырёх жён. Я слышал, у них можно.
– Тебе, женщина, какое-такое дело, что я с этим миром делать стану? Всё равно в свой йорт уходить будешь. Загадывай свой желаний, отдавай лампу. Добром разойдёмся, всем хорошо.
– Вообще-то, я Маджиду обещала, что отпущу его последним желанием, – сказала Яга.
– Своим Маджидам обещай что хочешь. Джинна отдай!
– Так он и есть джинн, Маджид. Зовут его так.
Ханский колдун рассмеялся так, что, казалось, земля затряслась. Отсмеявшись и вытерев слёзы он уточнил:
– Джину?! Обещала? Глупая женщина. Джинн для того заточается в лампу, чтобы служить хозяину, а не Иблису. У него ни рук ни ног нет. Зачем ему свобода? Куда ему ходить? Джинн из чистого огня сделан. Огонь очаг греть должен, лепёшка печь. Знаешь, Женщина, что бывает, когда огонь на волю выпускают? Я скажу: пожар будет.
Хадиуль говорит, говорит, а сам потихонечку какой-то горшочек малюсенький из-за пазухи тянет. Бросил супостат тот горшочек меж собой и Ягой. Начала земля пучиться да дыбиться. Холмом поднялась высотой в три человеческих роста, появились в очертании холма голова и руки огромные. Махнула лапища, полетела в кусты Яга с кикиморкой вместе. Лампа в другую сторону, в овраг отправилась. До пояса вылез земляной человек, а далее – никак. Упирается ладонями в твердь, а полностью вылезти не в силах. Мы же с Добрыней стоим дурни-дурнями, не разберёмся, с кем тут сразиться. Сихыр вытащил из-за пояса короткую кривую саблю, пошёл к Яге. Вот это – по-нашему. чтобы хоть чем-то заняться, я пошёл за ним. Добрыня же, хитрец, полез в избушку. Видать, под шумок решил с соловьём разделаться. Догада!
Обошёл я земляного человека, машущего рукам в бессильной злобе. Хадиуль рубил кусты, пытаясь найти свою соперницу. Я присоединился.
– Потеряли чего? – донеслось совсем с другой стороны.
Яга стояла совсем с другой стороны. Я попытался на неё кинуться, да не тут-то было: ноги густо опутало кореньями. Рядом задёргался сихыр, пытаясь высвободиться.
На краю зрение померещилась бегущая на меня кура с отрубленной головой. Дабы прогнать наваждение, повернул голову. Это не было наваждением, это был кошмар: по просеке бежал дом на курьих ногах. Из рассказов Добрыни я знал, что за жилище с лапой птичьей он принял домик на столбе. Я уж думал, что развенчал сказку детскую, а тут такое! Ноги были настоящие куриные аж до голени. И вот этой самой ногой, даже не замедляя ход, избушка врезала по земляному человеку. Тот с глухим звуком обрушился огромной кротовиной.
– Не работают твои восточные чудеса против русских, – злорадствовала Яга, – небось из песка легче големов творить, чем из чернозёма плодородного?
Ведьма уже держала в руках лампу. Хадиуль разрубил державшие корни саблей, но не бросился на женщину, а отбросил оружие, начал мять одну руку о другую, как будто гончар разминал кусок глины. Я тоже рубанул по живым путам и кинулся рубить живую избу, но не добежал. Восточный колдун выбросил руки вперёд. Из ладоней вырвался навстречу Яге небольшой огненный шарик. Яго сделала движение руками сверху-вниз. Шарик ударился и отлетел в аккурат по ближнему ко мне избушкиному углу и разлетелся с грохотом. Меня отбросило волной горячего воздуха. Пакля в щелях между брёвен вспыхнула. Избушка испуганно подпрыгнула на месте и побежала в сторону реки. Хадиуль захохотал:
– Сама решила свой сарай спалить?!
Баба с грустью проводила взглядом раненное жилище. Басурманин воспользовался этим, подбежал к ней и взмахнул своей кривой саблей. Яга взмахнула рваными рукавами, лампа вырвалась из слабеющих пальцев, полетела вверх. Женское тело осело в припаленную летней жарой траву.
Хадиуль пошёл ловить заветное сокровище. Из лампы понеслась скороговорка:
– Солнце моего неба! Что с тобой?! Вставай. Потри лампу, загадай, чтобы твой Маджид тебя спас. Когда ты бросала лампу, ты де её потёрла? Я почувствовал, потёрла! Загадай, чтобы я тебя спасал! Ещё один желаний есть! Загадывай!
– Ты свободен, – шевельнулись губы Яги.
– Не расслышал, алмаз моего сердца. Перенести тебя в твой мир, чтобы там тебя спасли?
– Ты свободен…
– Убить зловредного колдуна?
– Свободен! – из последних сил рявкнула умирающая ведьма.
Я увидел, как из летящей лампы заструился слабый, но яркий красный дымок. Хадиуль схватил медный сосуд, зачерпнул горсть пыли и стал яростно натирать и без того блестящий металл. Дымок превратился в целое облако из которого вылепилась мужская фигура. Джинн был голый по пояс, ниже пояса были надеты просторные штаны. Я слыхал, что у них, у басурман, такие называют «шальвары». Мужчина был невысок. Богатырским телосложением не отличался. Выдающимся был только крупный орлиный нос. Хадиуль зачем-то поднял руки вверх и начал торжественно вещать:
– Повелеваю тебе, раб лампы…
Джинн не слушал. Его ноги оторвались от узкого горлышка. Маджид стал рядом с хадиулем.
– Да ладно! В натуре, что ли?! От души, дорогая!
Он пальцем толкнул Хадиуля. Тот улетел в кусты. Маджид бросился к умирающей Яге:
– Я тебя и полечу и на своих руках в твой мир отнесу. Покажешь, как живёшь, с родителями познакомишь. Они нам плов сделают. Покушаем.
Так приговаривая, джинн взял бабу на руки. Вокруг них закрутился вьюн из пыли. Из кустов, куда улетел Хадиуль вырвался ещё один огненный шарик и отчаянный крик сихыра:
– Умри, собака!
Джин слегка повёл плечом, и огонь пролетел мимо, взорвавшись прямо в избушке на столбе, глее был и мой друг Добрыня т Соловей-разбойник. Меня взрывом опять отбросило в кусты. А мне не привыкать, пожалуйста, жгите свои строения. Добрыню только жалко до слёз.
Хадиуль же выскочил из кустов маша саблей, попал в пылевой вьюн. Что-то хлопнуло, и вьюн исчез, унося в неизвестный мир сразу трёх сказочных персонажей. Я остался на поляне совсем один. Долго, наверное, сидел, не помню. Потом вернулся к коням, прискакал к Путиславу, обсказал, как дело было. Ну, не совсем, как было. Не говорил, что стоял всю кампанию столбом, стыдно. Сказал, что с Соловьём сражался. Меня назначили главным героем. А что? Добрыне уже всё равно, а мне – польза. Женился я на Любаве. Вот теперь какой годок по войнам скитаюсь, чтобы домой носа не казать. Но про эту стерьвь отдельную былину нужно сказывать. Не как про Бабу Ягу, а по-настоящему страшную… налей мне Фёдор ещё кикимеровки, разжалобило меня от воспоминаний.
