Алексей Будищев
Разные понятия
– И новый фланелевый брюк… – повторяет он.
Но это не радует барина. Тряся головою и придерживаясь обеими руками за край ступени, он говорит картавым, заплетающимся языком.
– А помнись, Родька, помнись, – картавит он: – старую уланскую походную песенку?
Он трясет головою и пост дребезжащим фальшивым голосом:
– Пора, товаристи, – картавит он: – вставать,
Время коников седлать,
Пора, пора, пора нам одеваться,
Пора с маменькой проститься, –
В поход!
Внезапно он закрывает лицо обеими руками и его плечи начинает дергать; из-под пальцев вылетают удушливые вопли. Родька повертывается из деликатности спиною к барину, глядит в тусклую даль и подносит скомканный платочек к мутным глазам.
– Господи, как было все хорошо! – вздыхает он и сокрушенно крутит головою.
В сыром воздухе проносится отдаленный звон бубенчиков.
Бахмутов поднимается со ступенек. Его ноги дрожат и плохо стоят на земле.
– Это они, это барышня, – возбужденно шепчет он Родьке заплетающимся языком: – Делай, как сказано! Лидочку пусти ко мне, а Сеньку Покатилова в ворота не пускать, Сеньку не пускать.
Родька с ужасом следит, как плохо повинуется барину язык и после каждого слова барина он почтительно повторяет:
– Слушаю-с… слушаю-с!
Бахмутов с мутными и тревожными глазами исчезает в сенях флигеля. Родька, возбужденный и бледный, становится в воротах, припоминая слово в слово наказ барина.
Между тем, звон бубенчиков приближается. И вот вороная тройка лихо выносит из-за плоского холма щегольской фаэтон. В фаэтоне сидят молодая белокурая женщина, щеголевато и изящно одетая во все новенькое, и коренастый, средних лет брюнет. Из-под черной шляпки молодой женщины беспокойно и грустно глядят большие серые глаза. Мужчина, разговаривая о чем-то, вяло улыбается ленивою усмешкою избалованного деньгами человека. Это Семен Покатилов и барышня Лидия Бахмутова.
– Он должен быть нам благодарен, – лениво говорит Покатилов, покачиваясь на рессорах.
– Я выкупил его клочок из банка и скупил его векселя. Мне стоило это 8 тысяч. Если бы не я, его выселили бы отсюда кредиторы через месяц.
Лидия Илиодоровна глядит вперед грустными глазами.
У самых ворот Родька с растопыренными руками останавливает тройку.
– Не велено пускать, – говорит он, ловя под уздцы пристяжных.
Степенный и бородатый кучер осаживает лошадей.
– Что за вздор? – лениво ухмыляется Покатилов, вылезая из экипажа: – это еще что за вздор?
– Его благородие, – как урок отвечает Родька: – его благородие старого уланского Ольвиопольского полка отставной ротмистр и кавалер Или-о-дор Бахмутов к себе на двор Сеньку Покатилова пускать не приказывали!
Глазки Родьки глядят зло и надменно.
– Что? Что такое? – повторяет, бледнея всем лицом, Покатилов и приближается к Родьке.
– Ротмистр и кавалер Или-о-дор Бахмутов Сеньку Покатилова, – говорит Родька и умолкает, чуть не сшибленный с ног кулаком Покатилова.
– Что-о? – сипит Покатилов, перекосив брови.
На лице Родьки красное пятно.
Лидия Илиодоровна виснет на руке Покатилова.
– Ради Бога, ради Бога! – испуганно шепчет она.
– Пускать на двор не прика-зы-ва-ли, – надменно повторяет Родька.
– Батюшка не желает меня видеть? – спрашивает его Лидия Илиодоровна.
– Вас просят к себе, а их-с, – указывает Родька глазами на Покатилова: – их-с на двор пускать не прика-зы-ва-ли.
Покатилов с ленивою усмешкою садится в фаэтон. Лидия Илиодоровна проходит мимо почтительно посторонившегося Родьки в ворота дворика. Родька следует за нею и говорит:
– До чего вы довели нас, барышня! Барин всею ночь, глаз не смыкамши, в роде как бредили. С ними на манер маленького ударчика-с было. Язычок плохо слушаются и головка трясутся-с.
Родька умолкает. На крыльце флигеля стоит Бахмутов. Его седая голова не покрыта, глаза мутны, но сухи. На последней ступеньке он спотыкается и падает одним коленом на землю. Родька бросается к нему на помощь, но он оправляется сам и глядит на дочь, тряся головою. Дочери хочется крикнуть: «Батюшка, как вы постарели»! Она шепчет:
– Батюшка, ради Бога… батюшка!
– Нет батюшки, – говорит Бахмутов, картавя заплетающимся языком: – был батюшка, нет батюшки. Есть отставной ротмистр Бахмутов.
– Идемте в сад, – добавляет он, отворяя повисшую на одной петле калитку.
Дочь мимо него проходит в сад. Родька не смеет следовать за господами; он остается у калитки и смаргивает с жидких ресниц тонкие слезинки. Бахмутов идет аллеею; его ноги точно вязнут в песке.
– Лидии Бахмутовой нет, – говорит он: – Лидия Бахмутова умерла, а не в содержанки к Сеньке Покатилову пошла.
– Если ты Бахмутова, – вскрикивает он: – умереть должна была в девках, а не в содержанки идти!
Дочь идет за отцом бледная, как полотно, с опущенными ресницами.
