Алексей Будищев
Горькая правда
– А многие умные люди, – пробует она защищаться, – всегда говорили ей, что у нее нежное сердце, тонкий ум…
– Мужчины ховорили? – перебивает ее Адарченко.
– Мужчины.
– В хлаза?
– И… и… в глаза.
– Какой же дурень скажет женщине в хлаза, что она хлупа, как охлобля? – вопросом отвечает ей Адарченко. – А вы бы послушали, что эти же самые мужчины ховорят о ней за хлаза? Вы не слышали, а я слышал. Доронин, Сапожников, Сихизмундский, все соседи, близко ее знающие, вы послушали бы, как они о ней отзываются за хлаза?
– Как?
– Так же, как вот и я. Хлупая, нахлая, подлая.
Надежда Павловна едва не подскакивает с кресла. Ей хочется крикнуть: «как вы смеете, наглый вы человек!» Но она спрашивает:
– Это за что же?..
Она опускает загоревшиеся глаза, разглядывает кольца на своих тонких пальцах и гневно теребит кружева. По ее движениям, резким и порывистым, видно, что она раздражена до последней степени, что ей хочется бить посуду, но она сдерживается. Адарченко сутулится еще больше.
– А вы не слышали ее истории с мужем? – спрашивает он ее.
При этом вопросе глаза Надежды Павловны тухнут, лицо слегка бледнеет, а на ее лбу, под глазами и в углах губ, появляются тени.
– Н-нет… то есть да… то есть не совсем… – шепчет она.
– У нее был муж, – с расстановкой говорит Адарченко, – умный, честный, дельный; человек, вот именно, каких мало. Она от него сбежала с каким-то хнусным хфертом. Хфлиртовать захотела; сына с собой взяла, а мужу дочку оставила. А потом пишет мужу: «давай меняться, мне девочки больше нравятся». – Это нехлупо? – спрашивает Адарченко Надежду Павловну.
Та молчит и сидит, опустив глаза. Адарченко переставляет ноги и продолжает:
