Алексей Будищев
Бритва
– От кого это? – внезапно крикнул он горничной с раздражением.
Горничная повернула к нему с порога сердитые глаза.
– Молочник, – сказала она, – сама же разбила, сама, – своими глазами видела. Света Божьего невзвидеть! Разбила и осколки под пол схоронила. А с меня штраф. Свету Божьего невзвидеть! Ну? Это что же?
Она снова повернулась к Степе жирной спиной и сердито буркнула:
– А письмо от невесты.
Степа вздрогнул и взял с постели конверт с захолонувшим сердцем, Он сразу почувствовал, что от этого письма зависит все. Дрожащими руками он вынул из разорванного конверта тонкий лист. Вот что он прочитал:
«Родной! Любимый! Нездешний! Я люблю тебя, тоскую по тебе, страдаю и мучусь, и жду, жду, жду. Я понимаю тебя, и ты понимаешь меня. Нас двое, а их много, но они все вразброд, а мы вместе. Только ты напрасно думал обо мне: я зарезалась бритвой».
– Бритвой! – вскрикнул Степа с потрясенным лицом, и из его глаз хлынули слезы.
– Родимушка! – прошептал он в отчаянии.
Он выронил из рук письмо и уткнулся в подушки. Его плечи задергало. Жалобные и тонкие всхлипыванья раздались в тишине тусклой комнаты. Так прошло несколько минут.
Когда Степа приподнял от подушек лицо, оно все было смочено слезами, Он старательно оделся, старательно вымылся, поднял с пола письмо, разорвал его в мелкие клочки и бросил в умывальник.
– Чтоб не перехватили, – шептал он, – а то ведь они ловкачи, перехватят, а потом поди и возись с ними!
Он слабо улыбнулся.
«Бритвой! Вот в чем дело-то, – подумал он. – То-то давеча у меня в саду мелькнуло что-то, а что – мне и невдомек».
И ставь затем в угол к образам, он что-то зашептал, точно молясь и как будто бы даже крестясь, впрочем, довольно своеобразно. Он прикладывал пальцы лишь ко лбу и к животу.
– Ну, что? Рад? – спросила его мать, когда, он вошел в столовую, – Прочитал письмо от невесты-то?
– Как же, прочитал, – радостно отвечал Степа.
– Прочитал, прочитал, – повторил он после минутной паузы, все так же радостно.
Лицо матери даже все зарумянилось от восторга. Улыбка Степы очевидно обрадовала ее.
– Ну, вот так-то, – сказала она, – теперь тебе в город ехать нужно. Невесте подарок выбирать. Получше что-нибудь выбери: браслет какой-нибудь потяжельше выбери. А лошади скоро уж и готовы будут; кучеру уж и овса отпустили.
И, радостно оглядывая сына, она с лукавой усмешкой добавила:
– А невеста-то, помнишь, что тебе пишет? Жди, говорит, меня; завтра, говорит, беспременно буду. Хоть оно – невесте писать жениху и зазорно бы, ну да уж что делать. Сердце, видно, не камень!
И мать рассмеялась. Сын рассмеялся тоже.
«А письмо-то уж перехватили!» – подумал он.
– Только вы, матушка, не совсем точно поняли письмо-то, – заговорил он, смеясь, – это она меня ждет-то, а не я ее; это раньше я ее поджидал, а теперь уж она меня; вроде как бы визита, с моей, то есть, стороны! – пояснял он с легкой жестикуляцией. Он с торопливой жадностью принялся за чай, но вскоре его позвали к отцу. Немедля, он отправился в кабинет. Его необычайно развязный вид поразил отца, и тот подозрительно оглядел его.
– Вот что, – наконец сказал старик, – тебе деньги нужны на подарок для невесты. Так вот! И он вручил сыну пачку кредиток.
– Да еще садись-ка, – добавил он, – я тебе пару слов на прощанье сказать хочу.
– Тебе двадцать два годика, – внушительно начал старик, когда Степа все с той же развязностью уселся против него на стуле.
– Двадцать два годика, – повторил он, – и скоро ты мужем и хозяином будешь. Так вот, мне и интересно бы знать, как ты дела свои вести намереваешься? По-прежнему ли шкандалить, озоровать и на рожон переть будешь, или же за разум возьмешься?
– За разум возьмусь, – проговорил Степа и лукавая усмешка чуть тронула его губы.
Старик оглядел его подозрительно, но очевидно остался доволен своим осмотром.
Между тем Степа перегнулся к отцу с своего стула.
– И я, в свою очередь, – проговорил он, – вопросик вам задать хочу.
Старик приготовился слушать.
– Насчет кнутика и гвоздя, – пояснил Степа с едва уловимой лукавой усмешкой, – насчет того самого приспособленьица, из-за которого я базар житейской суеты произвел?
– Ну-с? – вопросительно взглянул старик в глаза сына.
– А вот-с мне желательно было бы узнать, – продолжал сын, – что это: ошибка, случайность, предрассудок, или закон природы? – И он с выражением лукавого любопытства заглянул в свою очередь в глаза отца.
Тот ответил ему смелым и прямым взглядом.
– Закон природы, – проговорил он твердо.
– Покорно вас благодарим, – отвечал с лукавым поклоном Степа, но отец, казалось, не замечал его лукавства. И, расставив красный ладони рук, он сказал:
– А тебе, Степа, довольно стыдно из-за этого шкандал поднимать. Этот кнутик-то тысяч шесть за все свое время заработал, а кому? Я стар, много ли мне нужно? На тебя же, ведь, этот закон природы-то работает.
Сын рассмеялся.
– Покорно вас благодарим, – снова повторил он.
«Слава Богу, слава Богу», – подумал о сыне отец.
– Лошади поданы, – доложила с порога горничная. И Степа подошел к отцу с поцелуем, но его губы все еще лукаво подергивались.
Мать вышла на крыльцо провожать сына и тоже вся сияла от счастья. «Что, старая карга? – думала она о просвирне. – По-твоему вышло, по-твоему»?
IV
Между тем Степа, тотчас же по приезде в город, отправился на улицу. Оглядев окна почти всех магазинов, он остался недоволен. Он не нашел того, что ему было необходимо. «А без этого как же мне домой возвратиться?» – думал он, с недоумением разводя руками, С главной улицы он повернул в боковую, но та привела его на базарную площадь, полную шума и гама. Он поспешно повернул от нее прочь, в какой-то переулок, чувствуя, что один вид шумящих и суетящихся людей повергает его в раздражение. Раздражение уже начало было охватывать его; даже его губы закривились от гнева, но тихие сады переулка подействовали на него благотворно. Вскоре он несколько успокоился. И вдруг он остановился, весь полный мучительной тоски. Только теперь он ясно сообразил, что не помнит, для чего он приехал в город. Кажется, он приехал для какой-то покупки, но для какой? Ему нужно купить что-то, самое для него необходимое. Но что это за вещь? И вещь ли это? Волнение и беспокойство загорелись в его глазах. Он быстро повернул назад, свернул в какой-то переулок и сел на первого попавшегося ему извозчика. Неизвестно для чего, он поехал к знакомому акцизному чиновнику, потом в склад земледельческих орудий, затем в книжный магазин. Разнородный мысли, жуткие и острые, носились в его голове, как стаи испуганных птиц. Он летал по городу на извозчике и просил настегивать лошадь. Он куда-то торопился. Он объездил все книжные магазины и требовал книгу, которую нигде не могли найти. И все это его ужасно волновало, мучило, томило, наполняло жгучим беспокойством. Вследствие такого состояния духа, он хорошенько не помнил, когда он отпустил извозчика, и куда был его последний визит. Он опомнился только спустя некоторое время, когда в городе уже стали зажигать фонари. И он застал себя за странным занятием: он стоял перед окном плохенькой и низенькой лавки, и, весь согнувшись под моросившим дождем, внимательно разглядывал лежавшую на окне бритву. Бритва лежала полураскрытой, с черной рукоятью, сверкая блестящим острием. Степа внимательно оглядел ее всю, до последнего гвоздика на ее ручке, точно в этой бритве сосредоточивался весь смысл его жизни. Он едва даже не вскрикнул от радости. «Да бритву же мне нужно купить, – подумал он, – бритву! Чего же я беснуюсь, чего волнуюсь, о чем беспокоюсь».
