Алексей Будищев
Пастух
Порфирий подбросил в костер несколько сухих веток и, выбрав из неопрятного посконного мешка с десяток крупных картошин, посадил их в золу. Затем он взял маленький закоптелый котелок и заковылял (левая нога была у него несколько короче правой) к небольшому озеру, прятавшемуся в зеленые поросли лозняка. Через минуту он вернулся оттуда.
Это был парень лет двадцати двух, тонкий и высокий, с узкими покатыми плечами. Лицо его, бледное и безбородое, с красивыми тонкими чертами, носило следы болезненности; темные глаза, большие и мечтательные, умно глядели из-под тонких, красиво выведенных бровей; целая копна темно-русых кудрей беспорядочно обрамляла его голову. Одет он был неряшливо во все посконное.
– А караси-то, Васютка, на озере так и плещутся! – выговорил он протяжно. – Другой – выскочит, ровно золотой весь! Что удочек-то не припасешь? – Порфирий улыбнулся.
Васютка, белоголовый и голубоглазый мальчик лет двенадцати, придвинулся поближе к костру; он лег на живот и, подперев руками голову, заболтал ногами.
– Неохотник я до рыбы-то! – лениво ответил он, не переставая постукивать босыми ногами.
Сумерки сгущались; становилось темнее, заря уже догорела, и только зеленая, как морская вода, полоска светилась на западе мягким и ровным сиянием; станица серо-лиловых туч неподвижно стояла там, как корабли в гавани, и их серые, косматый, как изодранные паруса, верхушки горели по краям золотой бахромой. Поймы задымились сизым туманом. Озеро потемнело и словно застыло; только плеснувшая рыбка разбивала порою его тусклое стекло, вызывая на поверхности серебристые круги. Плакучие ветки лоз ниже склонились к воде.
Лошади и волы широко разбрелись по лугам, пощипывая траву; грациозные жеребята весело резвились, позванивая бубенцами, и звонко ржали.
– Ишь они, что дети малые! – задумчиво произнес Порфирий, шевыряя в костре обгорелым сучком.
В небе загорелись звезды.
– А вон звездочка скатилась! – проговорил белоголовый Васютка, – знать помер кто!
