Сонет пост-постмодерновый
Память наша – палимпсест,
Где поверх слоёв затёртых
Нарастает новый текст
Знаний жидких вместо твёрдых.
Иль разжиженных скорей
Постмодерна безвременьем,
Где дизайн пустой важней
Обладания уменьем.
Где базар пустой а-ля
Илон Маск – народом чтится.
Где ничтожнее нуля
Значимая единица.
Где за гранью постмодерна
Ждут начало предынферно.
Сонет ницшеанский
Мой каждодневный визави
Из недр души взывал к участью
В борьбе для счастья и любви,
Но не за счёт любви и счастья.
Попробуй логику найти
В подобном мыслепостроенье,
Где всё запутано, почти
Как в ницшеанском изреченье.
В предлоге «для» с предлогом «за»
Какой-то смысл зашифрован,
Но видим мы лишь словеса,
Их смысл для нас замаскирован.
Но если долго в бездну зреть,
Она нас сможет разглядеть.
Китайский как бы сонет
Поэтическое изложение перевода с китайского Лилии Алексеенко. А вот информация об авторе, увы, потеряна.
Осенние листья опали. Прошу,
Не плачь. Жизнь идёт чередой.
Зелёные краски уснули, их шум
И буйство излишни зимой.
Их не восстановишь. И жухнет листвой
Весенняя память, даря
Улыбку земле. Теплый ветер хмельной
Уносит зелёный наряд.
Осенние листья опали. Не плачь.
Как реинкарнаций виток,
На будущий год всё вернётся и вскачь
Закрутится танца венок,
На поле грядущих прекрасных удач
Надежды посеяв росток.
Сонет румбовый
Всё затихло на мили окрест —
Непривычная тишина.
Мы отправились на зюйд-вест —
Это, впрочем, не наша вина.
Там накрыты столы на сто мест —
Мы напьёмся опять допьяна.
Говорят, что там много невест,
Много пива и много вина.
Путь закроют, поедем в объезд,
Что нам выпадет, примем сполна.
Бог не выдаст, свинья нас не съест,
Нам другая судьба суждена.
Что зюйд-ост нам уже, что зюйд-вест,
Лишь бы только не тьмы пелена.
Сонет оранжево-розовый
Луна – чуть оранжево-розовая —
Неспешно за лесом взошла.
Сквозь сосны пробиться непросто ей:
Пока что слаба и тускла.
Моментами удаётся ей
Мелькнуть через сетку стволов,
Даря и тепло, и эмоции,
И… просветленье мозгов.
Не каждый умеет при случае
Эмоции эти ловить,
И слабые лунные лучики
Меж соснами находить.
А это, быть может, лучшее,
Чего ради стоит жить.
Сонет осенне-фиго́вый
За сентябрём, твердят, придёт октябрь —
Так предначертано… И это так фиго́во,
Нашёптывая сонм абракадабр,
Не сметь наколдовать себе иного.
Не сметь наворожить себе апрель,
Пейзажное томление отбросив.
И тратить на пустое акварель,
На сотню раз написанную осень.
Не смея наколдовывать весну,
Владея миллионом заклинаний,
Жить сентябрём у осени в плену,
В плену багрянцев и очарований.
Писать о ней, не воя на луну
От старых рифм и словосочетаний.
Сонет розовый
Роза восхищает наше зрение,
Роза услаждает обоняние,
Тешит вкус – ликёром и варением,
Сластью лепестков, отцветших ранее.
Слух – не восхищает, ведь шуршание
Розовых кустов мы, к сожалению,
Вряд ли отличим от шелестения
Сорных трав у брошенного здания.
Разве только чувство осязания
Не обманет наши ощущение,
Уловив на стебельке растения
Острое колючек беснование.
Уколовшись раз, изменим мнение
Мы о розовом существовании.
Сонет эфемерный
Не сможет подлинно поэт,
Словесных излияний дока,
Живописать, как лунный свет
Пронизывает бренность окон.
Не хватит слов, чтоб волшебство
И призрачность лучей неброских
Отобразить в скупых набросках
И рифмах текста своего.
Свет эфемерен в этот час.
Луна и ночь волнуют нас
Своей божественной затеей.
Пылинки редкие блестят,
И кажется, то вальс кружат
Микроскопические феи.
Сонет шашлычный
Ещё слегка алеет запад,
Но воздух душат – не слегка! —
И едкий дым и едкий запах
Всепроникающего шашлыка.
Три сотни местных лоботрясов
На всех участках, всех щелях
Мангалы греют в жажде мяса,
Зажаренного на углях.
И дух, подобный адской смоли,
Иные запахи тесня,
Задушит, сдавит, обездолит
Всю свежесть выходного дня.
И хочется спросить: «Доколе?»
Но вряд ли кто поймёт меня.
Сонет травяной
День был чрезмерно изнуряющ,
С утра – жара, в обед – жара.
И даже вечеру вверяясь,
Не ждал я от него добра.
Спирты термометра взбесились,
Хотя до этого – взахлёб! —
Дожди обильные резвились,
Пытаясь повторить потоп.
Трава, не знавшая покоса,
Безмерно радуясь бесхозу,
Разухари́лась в полный рост.
Её, напитанную влагой,
Жарой не запугаешь всякой,
Она дотянется до звёзд.
(проклятие памяти)
Можем мы смотреть зачарованно
На чужие мероприятия,
Ведь подвергнуться форме «проклятия»,
Нашей «памяти» не уготовано.
Никакой Герострат не позарится
На кристаллик культурной наледи,
Что по нашей смерти останется
В пустоте человеческой памяти.
Мы такие себе – безликие,
И своими талантами – скромные.
Геростратов влекут великие
Артемидовы храмы огромные.
NB. Damnatio memoriae (с лат. – «проклятие памяти») – особая форма посмертного наказания, применявшаяся в Древнем Риме к государственным преступникам… Любые материальные свидетельства о существовании преступника – статуи, настенные и надгробные надписи, упоминания в законах и летописях – подлежали уничтожению, чтобы стереть память об умершем.
* * *
На другом берегу и на этом
Нас стремятся сживать со света
Люди света и полусвета,
Продавая нас вполцены.
Мы ж такие – без спасжилетов –
Дети осени, дети лета,
Не совсем по сезону одеты,
Но открыты лишь для весны.
* * *
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
М. Ю. Лермонтов
Нынче трудно выйти на дорогу
Одному, да так, чтоб сквозь туман
Путь кремни́стый, устремлённый к Богу,
Был бы как пустынный автобан.
Все кремни́стые, асфальтовые трассы,
Зимники, грунтовки, большаки́
Транспортом загружены всечасно:
Шу́мы, выхлопы, жужжание, гудки.
Блеском фар засвеченное небо —
Как звезда с звездою говорит,
Мы не слышим: мы глухи и слепы.
Мир не внемлет Богу, а шумит…
* * *
Герой этой оды, не веруя слухам,
Говорил, тщеславием полон:
«Называйте меня просто «Товарищ Сухов»
Или сложно – «Товарищ Воланд».
Он в Назарете иль там в Вифлееме
Отродясь не бывал ни разу,
Но всё же водил по пустыням гаремы —
Добровольно, не по приказу.
Водил сорок лет или сорок столетий —
Трудно подобное вспомнить
Сквозь тысячи фарсов и трагикомедий,
Лабиринты закрытых комнат.
И частью той силы, что вечно желает
Нам зла, совершаючи благо,
Он не считал себя, и не считает,
И не будет считать. Однако,
Маузер свой сохраняет исправно,
Маслицем холит, в свете
Того, что вдруг басмачи или фавны
Посетят, будет чем их встретить.
И вот на границе горячей пустыни
Он вновь караван собирает,
Утративших веру к искомым святыням
Уверенно направляет.
* * *
К тверди небесной булавочками
Крепятся полукружия радуг.
Чувства разносятся бабочками
И раздаются в виде мармеладок.
* * *
Логику можно найти во всём:
И в глупости и в безумии.
Уж коль пожелаем, точно найдём.
А нет её, так придумаем.
* * *
Пошью костюм себе с отливом,
Поеду в Ялту
Бродить по берегу, игриво
Взбивая фалды.
Пройдя по местным ареалам,
По каждой стёжке,
Блесну изящным матерьялом
Своей одёжки.
Минув пути и перепутья,
В конце прогулки
Присяду с пивом отдохнуть я
Под барабульки.
Десяток рыбок быстро съев,
Всмотрюсь, вздыхая,
В красу фланирующих дев,
Кудесниц рая.
И всё здесь есть, и всё – красиво.
В обед и ужин
Для счастья здесь костюм с отливом
Вощщще не нужен.
* * *
Стоит ли лукавить о том,
Что есть очевидным и так.
Но привычка лгать обо всём
Крепко поселилась в мозгах.
Говорят, незнание – грех,
Знание ж – как есть мишура.
“Ох, темна вода в облацех” —
Говорит синоптик с утра.
Падших привлекает подъём,
Высших же – надежда упасть.
Стоит ли лукавить о том,
Что падение и есть наша страсть.
* * *
На стих мой скромный обратя
Взыскательное око,
Скажи, что это не пустяк,
Написанный убого.
Скажи: желанно б перечесть,
Задуматься, вникая.
В нём что-то этакое есть,
Что именно – не знаю.
* * *
Каждый мечтает стать кем-то и быть им,
Пока не задумается – зачем?
Задумавшись, тут же лишается прыти,
Словно теряется пред бытием.
* * *
В мире движется всё, если только не двигаюсь я.
Если ж двигаюсь, то не замечаю движение.
Относительность существует только в отношенье меня.
И зачем мне тогда это мира ко мне отношение?
* * *
Небо в облачной пенке
И в переливах цветов.
Мраморные оттенки
На светлых стенах домов.
Улица театральный
Приобрела колорит.
Только томилась печально,
А теперь – веселит.
* * *
Этот замок только днём
Сер и неприветлив,
Ночью, залитый огнём,
Он прекрасно-светел.
Путеводным маяком
Через тьму пространства
Зазывает он лучом
Беглых чужестранцев.
Местные его и так
Безусловно знают,
Как блистающий маяк
Чтят, благословляют.
Да и как его не чтить,
Если все на свете
Верят в то, что должен быть
Тот, кто просто светит.