Алексей Александрович Куценок
Временно
Как они попались с ней в одно – совсем не суть. Жа шел однажды ночью по бульвару. И тень, которой не должно было и быть, со скрипом на него упала с фонаря. Жа думал в тот момент о том, что они не виделись с Ассой столько много. Всю зиму мальчик спал, работа не была отравой, курил и пил вино, как и всегда. Свое окно закрасил голубым, чтобы представить море вечно рядом. Но море не любило моряка. Потом он съехал на чердак библиотеки. Он не читал, но был одним живым среди героев.
Гуляя ночью, видел он назад. А Время подхватила его мысли.
Теперь они друг с другом говорили как не враги, но как родные, что Памятью и от Тоски создались.
Теперь она несла мальчишку вдоль распускающихся из снегов цветочков первых. Жа маленький сорвал один – и съел. Второй сорвал и спрятал в теплый карман рубашки.
– Вот и пришли. Слезай.
– Но, Время… – То прозвучало, будто «мам».
– Слезай. Смотри.
Перед ногами Жа всплыла молочная равнина. Посередине – кратер, в нем купались львы. Прохладный их бассейн был начинен оливкой, вереском, немного облепихой, и запах заварившейся от взгляда ели нос щекотал до тихого «апчхи».
– Будьте здоровы, – улыбнулась Жа прохладная Она.
– Вы кто? И что это за место? – малыш отвернулся за плечо спросить у Времи. Но той в помине не было, и стало так… спокойно, как будто гору с плеч свалил Жа на нее.
– Меня зовут Мелис. А это – мои дети, – она рукою указала на бассейн со львами. – А у вас дети есть, прекрасный?
– Да, где-то, думаю, что есть. Я ее видел раз, но от нее осталась только дырка на ковре. Или от меня.
– Что с ней случилось? – протянула сладкой ватой девушка Мелис.
– Она недородилась. Так, один лишь чудо-лепесток.
– Но почему?
– Моя вина. Я Ассу не любил, не вовремя исчез.
Мальчишка Жа не мог на нее насмотреться. Ее красивые глаза, зелено-серые, сверкали ярче всех когда-то встреченных им глаз. В одной руке у нее было сердце. В другой – три точки, музыка и смех. На руки насмотреться также невозможно было. Те тонкие, как стебель чистого тюльпана, на солнце распускались в голове бутоном желто-красным. Мелис и пахла, как цветы и травы, голодный Жа подошел к ней ближе, чтобы ощутить.
Что ощутить, пока он не придумал, но мальчика влекло и трепетало.
– Вас правда так зовут, Мелис?
– Конечно, – та улыбнулась, губы ее, треснувши, налились темным сладким виноградом.
– Мне что-то так знакомо в вас.
– Все может быть, не знаю.
– А вы – живая?
– Нет, а вы?
…
– Погладь мои волосы, мне больше ничего не нужно. Теперь.
Лишь бы ты гладил волосы мои.
– Ты изменилась так.
– Я выросла. Здесь тоже все растут, но до тех пор, пока не захотят остановиться.
– И ты?..
– Ждала, да, но не знала, что тебя. Теперь все знаю.
– Где мы? – слезы его упали на ладони Мелис.
– Мы дома, милый, маленький ты мой.
Варились пьяные от запахов созвездий бегемоты. Песок в ногах скользил, как точно он сюда проник, – Жа не заметил как. Все не его осталось за порогом, и тот порог свалился вниз, как будто по горам проехался огромным камнем, разбился и уснул. Кивая головой, Мелис сияла. Тепло ее такого крошечного тела спускалось к Жа, к ногам его, и подымалось вверх до кончиков ногтей и волосков. Прелюдия невечной жизни забылась вмиг – и не было ее. Вселенная вся была здесь, взгляни – и рядом те глаза, которые не устают и не стареют. Святой мальчишка вмиг порозовел. И Вечность ему в спину улыбнулась. Такой итог его тоски, такой итог. Тик-так. Тик-так.
– Я так хочу тебя поцеловать, – шепнул Мелис святой мальчишка.
– Я знаю, подожди немножко. Родной мой, время не пришло.