Александра Богданович
Три последних самодержца
14 ноября.
M-me Клейгельс говорила, что в бумагах покойного Трепова нашли документы, из которых ясно было видно, что он затевал переворот, что он собирался уничтожить всю царскую семью с царем во главе и на престол посадить вел. кн. Дмитрия Павловича, а регентшей вел. кн. Елизавету Федоровну. Это вполне неверно. Откуда берутся все эти «новости»?
16 ноября.
Вчера Никольский говорил, что виделся с Витте, который ему сказал, что подавал свою отставку царю, но царь ему ее вернул. Выходило из рассказа Никольского, что царь прислал депешу Витте, чтобы оставался.
Все газеты травят Гурко, который упорно молчит, не защищается. Если все это верно, то положение его безвыходное. Мнение всех, кто знает Гурко, что этот человек всегда сумеет выскочить из всякого положения – ужасный нахал.
17 ноября.
Травля Гурко идет вовсю. Люди, которые понимают дело, говорят, что ничто так не могло подорвать доверие к правительству, как это печальное дело, что оппозиция на этом будет все время играть. Жаконе говорит про это дело, que cette affaire est pire, que l'affaire Dreifus (Это дело хуже дела Дрейфуса (франц.).).
Лауниц сказал, что, когда началась кампания против Гурко, он предложил Столыпину закрыть газету, которая первая его затронула. Столыпин не согласился. Теперь же эту меру принимать невозможно, надо, чтобы это дело выяснилось.
Насчет француженки Эстер Лауниц говорил, что она тоже с Гурко замешана, что она получила 250 тыс. руб. Сначала Лауниц думал, что это любовная история, но говорят про эту Эстер, что она всегда занималась гешефтами.
Говорят, что будет создана комиссия, в которую войдут и вел. князья и которая будет разбирать дело Гурко. Мосолов сказал, что к 6 декабря Столыпин представил Гурко в гофмейстеры, а 16-го спешно приезжал к Мосолову Арбузов от Столыпина, чтобы вычеркнуть из списка имя Гурко, а в заседании под своим председательством, после речей Палена, Сельского и др., соглашается с ними и утверждает «несменяемость», а затем говорит министру Акимову, что они должны были уступить, что их совсем разбили.
Это печальный царь.
2 декабря.
Н. Л. Марков передал мне свое тягостное впечатление после посещения Столыпина, что всюду там во дворце, во всех углах и комнатах, вооруженные солдаты, жандармы и полиция. А говорят, что теперь успокоение!
Берг мрачнее ночи. Дела его газеты «День» совсем плохи. Столыпин обещал субсидию издателю Петровичу в 10 тыс., а Бельгард (по делам печати) сказал, что дадут всего 3 тыс. Это равняется провалу.
10 декабря.
Сегодня сказал Мордвинов, что слышал в одном кружке, не сочувствующем письму Дубровина к митрополиту, что это письмо написано было с высочайшего одобрения и писалось оно не Дубровиным, который его только подписал, а Ширинским-Шихматовым, Роговичем и протоиереем Восторговым. При этом Мордвинову сказано, что царь очень против Антония, а еще больше против него молодая царица.
11 декабря.
Вчера Лауниц от нас ушел пешком. Теперь ему не так опасно – на нем панцирь, который ему стоил 1300 руб. Скуп, а на это расщедрился.
12 декабря.
Старицкая говорила, что ее сыну разрешено выйти в отставку. Все возмущены бестактностью вел. кн. Николая Николаевича. На одном параде на днях он восхвалял измайловцев, ругал преображенцев и семеновцев.
19 декабря.
Рассказал Грингмут, что недавно была такая карикатура про царя. Сидит царь у стола, царица за ширмами, слушает, как ему докладывают министры: с каждым он соглашается, потом обращается к царице, что после всех докладов ничего не понимает, отупел совсем. На это царица отвечает: «С этим я согласна».
20 декабря.
Про Столыпина сказал Мордвинов, что люди ему преданные и сочувствующие называют его «институткой», сказал, что куда ему справиться с делом, которым он теперь ведает. Про других министров Мордвинов сказал, что они ничего не понимают, назвал их «наивными».
21 декабря.
Сегодня из Института экспериментальной медицины по телефону сказали, что Лауниц серьезно ранен. Затем был следующий телефон, что Лауниц скончался. По словам Бутовского видно, что полиция рада, что Лауниц убит. Бутовский сказал, что Лауниц так ругался, что он болен из-за него.
1907 год
9 января.
Казалось, что царь с Бирилевым никогда не расстанется, говорили, что он фаворит царя, а вот теперь Бирилев отставлен вчера. Сам Бирилев сказал, что ушел из-за вел. кн. Николая Николаевича, с которым не мог поладить, и что он счастлив, что больше не морской министр.
10 января.
По поводу дела Гурко Пейкер (Ирбит) рассказал, как Фредерикс вызвал полицмейстера бар. Таубе с требованием немедленно достать ему 5 тыс. руб. у такого-то. На это Таубе сказал, что его избегает, так как ему должен 500 руб., и поручения исполнить не может. Фредерикс сердито отвечал, что в таком случае такие люди, как Таубе, ему не нужны, он может проситься в отпуск и больше не возвращаться.
12 января.
Катов, камердинер царя, хвалил Дедюлина, что он не лезет к царю, что только раз в неделю является с докладом, остальное время присылает письменные доклады. Царь его сам призывает, когда есть надобность. Недавно у царя был гр. Н. П. Игнатьев, который очень долго сидел, и царь жаловался потом Катову, что Игнатьев у него много времени отнял, а спустить он его не решился, чтобы его не обидеть, так как у него брата недавно убили. Сказал Катов, что якобы царь, говоря про Игнатьева, назвал его и лгуном, и болтуном. Сказал Катов, что царь ежедневно читает «Моск. Ведомости», а «Новое время» не ежедневно, только когда у него окажется свободное время.
А. П. Никольский вспоминал, что Витте настоял в прошлом году па назначении Дубасова в Москву, что царь был против Дубасова, хотел в Москве оставить П. П. Дурново. Витте пришлось собрать много фактов, уличающих Дурново в неспособности, чтобы добиться его смены.
16 января.
Сейчас Жаконе сказал, что готовится большой скандал, что газеты «Речь» и «Русь» уличают «Петербургское телеграфное агентство» в фабрикации депеш относительно выборов, что якобы выяснено, что «Агентство» это делает по приказанию товарища министра внутренних дел Крыжановского. Жаконе говорил, что он уже давно заметил, qu'on fait une vraie cuisine avec les telegrammes (Что телеграммы просто состряпаны (франц.).), что раньше было второе «Агентство» – «Российское», которое мешало «Петербургскому агентству» делать эту стряпню, а теперь это практикуется вовсю.
17 января.
В морском ведомстве удивлены назначением товарищем морского министра Бострема, его считают ничтожеством. По словам Евреинова, убийство Лауница было делом рук Витте, что с Галле Витте очень часто видится, получает указания, что на Галле надеяться нельзя.
21 января.
Мезенцова говорила, что все возмущаются теперешним назначением обер-прокурором Синода Извольского, который панихиды от молебна отличить не может. Мать Извольского поражена его назначением.
24 января.
Евреинов вчера говорил, что, не будь Лауниц убит 21 декабря, 22-го Витте был бы арестован. Так ему говорил Лауниц в день своего убийства, за час времени. Также Лауниц сказал чете Ольденбургских, что на другой день он собирается сделать арест одной личности, который всех поразит. Убеждение Евреинова, что охрана продала Лауница и все открыла Витте, который и был инициатором немедленного убийства Лауница.
1 февраля.
Из разговора Ванновского с Вивьеном поняла, что под кличкой «Мольтке» идет не Палицын, как я слышала раньше, а Раух, который теперь всемогущий у вел. кн. Николая Николаевича, с которым Палицын уже не в прежних отношениях. Оба полковника сказали, что никогда столько беззаконий не творилось в Военном министерстве, как теперь, под эгидой вел. князя и Палицына. И все это делается в такую минуту, когда левая печать следит за малейшим промахом, чтобы оный тотчас огласить.
Очень разбирали наши гости генерала Мартынова, который инспирирует Меньшикова в «Новом времени», а сам пишет статьи в «Руси». Удивлялись, что Мартынов за трусость во время войны получил теперь Георгия.
А. П. Никольский говорил, что будущая Дума будет хуже первой, что в ней будут бомбы, что ее придется скоро распустить, скорее первой. Полное уныние берет при мысли о будущем. Ведь у нас теперь хаос. Люди, у власти стоящие, говорят, что никогда столько беззаконий не творилось, как теперь. Какая гарантия, если все останется по-прежнему, что дела пойдут лучше, а не хуже? Разве у нас люди, у власти стоящие, все честные люди, умные и патриоты?! Все это пустые верхогляды, за малыми исключениями. Все знают, что у царя сегодня одно, завтра другое – вот и является какофония при таком дирижере – кто в лес, кто по дрова.
2 февраля.
Стишинский острит над «бомбочками» у Витте. Говорят, Витте это сделал, чтобы получить привет от царя, но пока еще привета никакого не получил.
3 февраля.
По словам Зиновьева, Министерство внутренних дел за последнее время занималось «тактикой», а не делом, все придумывало «тактические приемы», как бы ту или другую меру «тактически» провести, и все вышло неудачно. В административные способности Столыпина мало кто верит. Признают, что в марте возможно кадетское министерство.
7 февраля.
Завтракал со мной лейтенант Башмаков. Рассказал он про Дикова, что недавно он собрал всех молодых офицеров, чтобы они решили вопрос – допускать ли евреев во флот. Долго толковали об этом офицеры и ни к какому решению не пришли.
12 февраля.
Штюрмер привел сегодня Гурлянда. Видно, что умный. Оказывается, псевдоним «Васильев» в брошюре «Правда о кадетах» принадлежит Гурлянду, он эту брошюру написал. Держит он себя очень скромно, но – ух, какой хитрый! У Столыпина он теперь persona grata, Крыжановский его терпеть не может, но повредить и спустить его ему не по силам. Гурлянда звезда поднимается. Когда заговорили о том, что закон о выборах им написан, Гурлянд скромно объяснил, что им представленный закон о выборах Булыгину был совсем иной. Он предлагал выборы по сословиям, но им представленный проект подвергся тогда коренной переделке. Понятно было, что он подразумевал Крыжановского.
Из того, что слышишь про Драчевского, выводишь заключение, что он ищет популярности – делает разные льготы, послабления и проч. «Союзу русского народа», который присылал к нему депутацию приветствовать его, Драчевский заявил, что для него все люди, какого бы исповедания они ни были, все равны. Депутация ушла от него разочарованная. Ростовский-на-Дону раввин Айзенштадт приезжал недавно в Петербург, обедал и завтракал у Драчевского; для него был подан отдельный завтрак: яйца, селедка, каша. Все это внесло недоумение среди окружающих градоначальника. Газет Драчевский не читает. Много сидит в кабинете, но чем там занят – неведомо. Бумаги ему подаются секретарем Евреиновым. Внизу бумаги Евреинов пишет карандашом резолюцию, которую целиком Драчевский переписывает сверху и даже карандаша Евреинова не стирает. По всему видно, что он вялый, ленивый. Когда дает приказания полиции, то делает это туманно. Однажды он высказал, что хорошо бы всю мебель вынести у него из кабинета, чтобы приходящие к нему не засиживались.
15 февраля.
А. А. Мосолов говорил про Дедюлина, что он совсем подпадает под влияние своих подчиненных, что, чтобы устроить что-либо у Дедюлина, надо сперва заручиться согласием трех его подчиненных, которых Тренов, бывши на месте Дедюлина, держал в черном теле. Фредерикс сегодня собирался разнести Дедюлина за то, что насчет бомбы 13 февраля узнал от него только 24 часа спустя.
Сегодня А. П. Никольский высказывал, что он становится «оптимистом», что он верует, что в Думе все образуется; если же нет, то ее разгонят, тогда изменят закон о выборах и уже третью Думу, избранную с новыми законами, распускать не придется. Думу будет открывать Голубев (член Гос. совета).
Было предложено гр. Палену, но он отказался ввиду того, что у него немецкий акцент, а это неудобно. Бывший министр Ермолов уклонился оттого, что у него нервы не в порядке, Фриш отказался по старости лет, и вот намечен ради всего этого Голубев, который разбирал дело Гурко.
20 февраля.
Был гр. Витте. Он сказал, что, по его мнению, чем скорее эту Думу распустят, тем будет лучше, что чем дольше она просуществует, тем больше она внесет смуты в Россию, что надо изменить закон и проч. Вообще, все, что было сказано сегодня Витте, все было такое, что и его враг Грингмут, – и тот бы с ним согласился. Когда я сказала об этом разговоре с Витте нашим гостям, все сказали, что Витте так фальшив, что ему нельзя верить. Мне же Витте показался сегодня скорее искренним.
Зилотти пришел рассказать про все, что происходило сегодня в Думе, где он присутствовал. Были такие депутаты, которые во все время молебствия сидели. Голубев прочел коротенькую тронную речь, во время которой «правые» все время стояли, а «левые» и «центр» слушали сидя. После чтения Голубева начались выборы председателя. Правые предложили Хомякова, который получил всего 91 голос. Левые предложили Головина, который получил 300 с чем-то голосов. Одновременно предложенный Стахович получил 3 шара, Кузьмин-Караваев – 2, а Тесленко – 1 шар, так что Зилотти сострил, что Тесленко избран единогласно. При произнесении речи Головин не угодил левым, сказав, что Дума будет работать в единении с царем, зато правые наградили его аплодисментами. При выходе из Думы толпа, ожидавшая выхода членов Думы, вела себя революционно.
Сегодня четыре человека говорили об уличных беспорядках на Литейном, Фурштадтской и Потемкинской ул. Жаконе сказал, что пели революционные песни, карету французского посла Бомпара остановили и сказали послу, чтобы Франция не давала денег России. Дейтрих, Зилотти и Галкин-Врасский тоже слышали подобные песни и видели на этих улицах революционно настроенную толпу.
Все говорят, что митрополитом Антонием была сказана неудачная речь в Думе, что он не умеет пользоваться Евангелием, – про царя ни разу не упомянул, а говорил про Иуду Предателя.
Сегодня узнали, что в Севастополе в генерала Неплюева брошена бомба. Поговорят об этом и забудут, а Герценштейн до сих пор занимает печать.
22 февраля.
Сегодня спросила французского посла Бомпара, что он думает о всем том, что творится в России. Он отвечал: «Je pense, que tout ce qui se passe en ce moment, c'est encore pour longtemps» (Думаю, что все, что происходит сейчас, еще надолго (франц.).).
Путятин сказал, что сегодня утром он оказался свободен ради того, что царь уехал на охоту – травить лисиц. Столыпин после открытия Думы ушел с другого хода, пешком, подняв воротник пальто, на извозчике вернулся домой. Сегодня говорили, что якобы Столыпин переезжает на жительство из дворца в Думу. Путятин этого не отрицал.
23 февраля.
Вечером сидел Шауфус. Одно, что поняла из его разговора, что «нерешительность сверху» все еще продолжается, что в день, когда было решено распустить I Думу, уже был написан про это указ и уже печатался, но в 3 часа ночи был гонец от царя к Горемыкину с письмом, в котором говорилось – приостановить печатание этого указа. Ведено было немедленно подать это письмо Горемыкину, но его не разбудили, и поэтому приказ этот не был исполнен и I Дума была распущена.
Если бы разбудили Горемыкина, то Дума продолжала бы существовать неведомо сколько времени. Сказал, что кадеты, которые сидели во время гимна, после краткого между собой совещания старались поправить дело – они заявили, что не знали, что следовало им встать, что об этом им надо было сказать. Столыпин ночевал в Думе в день ее открытия и затем оттуда ушел, переодетый рабочим.
28 февраля.
А. П. Никольский говорил, что с открытием Думы революционное движение разрастается, что теперь идет явная подготовка к бунту; в Москве уже начинаются на заводах забастовки, чувствуется, что это – предвестники общей забастовки, если вовремя меры не будут приняты, а всего одна мера необходима – разгон Думы; что каждый день грозит большей и большей опасностью; что в Думе все эти анархисты сдерживаются – они боятся разгона, но зато думские их конференции, в которых выносятся резолюции крайними левыми о пролетарской республике, о чем они пишут в своей газете, кажется «Новый луч», которая начала выходить в день открытия Думы и в которой слово «республика» не сказано, а подразумевается многоточием, – все это пишется, чтобы рабочие видели, как о них хлопочут эти люди. Все это готовит в ближайшем будущем ужасные дни. Менее крайние левые ведут свои дела на конференциях, трактуя о «земле и воле», кадеты ищут власти, а в общем все только об одном и мыслят – об уничтожении существующего государственного строя. Мнение Никольского о Столыпине, – что он виляет, что его вина, что такие неудачные выборы, что надо было всех тех лиц, которые сидели в тюрьмах и на каторгах, обезвредить, не допускать до выборов. Вчера, говорят, биржа была очень плоха, бумаги снова повалились.
1 марта.
Газету «Новый луч» вчера прекратили, так как она прямо призывала к революции.
3 марта.
Вчера Нейдгард сказал, что Думу распустят, но об этом не надо говорить.
5 марта.
Штюрмер говорил, что ему достоверно известно, что список кадетского министерства был доставлен царю Треповым, которому этот список был дан Стаховичем, с которым Трепов ежедневно совещался, поэтому-то кадеты были так хорошо осведомлены. Список долго лежал у царя, который все не решался на его утверждение, но Трепов не отчаивался, что добьется его утверждения, и в беседе с корреспондентом «Times» так и высказался (было напечатано). Но Горемыкин, показав царю эту статью с интервью «Times'a», такой имел успех, что царь тут же высказал Трепову, что кадетского министерства никогда не будет. Про все это подробно рассказывал Штюрмеру Горемыкин, и Штюрмер все это записал.
12 марта.
Вчера обедал с нами кн. Э. Э. Ухтомский. Из беседы с ним осталось такое впечатление, что Столыпин в данное время является очень опасным руководителем внутренней политики России, что Столыпин характером напоминает Святополк-Мирского; что, когда начал Святополк свою освободительную политику, в то время в России не было революции, а теперь ту же политику Святополка проводит Столыпин в самый разгар революции, что это доведет до страшных бедствий. Что Столыпин – благонамеренный человек, в этом ему Ухтомский не отказывает, но, по его мнению, он не государственный человек, он человек неожиданностей, легкомысленный. Когда были выборы и выбирали социал-революционеров, все это было известно Столыпину, который говорил, что все идет согласно его желаниям. Сперва Ухтомский на это посмотрел, как на глупость, потом признал это легкомыслием, а теперь смотрит на эту Думу, как на преступление. Чтобы спасти теперь положение дел, необходимо, по его словам, только одно – чтобы Столыпин был устранен от дел. Хорошо было бы, если бы его контузили или слегка ранили, чтобы он должен был временно уехать отдохнуть.
Убийство Лауница был счастливый день жизни Столыпина, так как Лауниц искренне его ненавидел. Рассказал он, что недавно Драчевский запретил одну газету, совсем революционную, «Благо народа»; депутаты от этой газеты пришли к Столыпину, и газете опять позволено выходить. Сказал, что Бельгард – игрушка в руках управляющего по делам печати, который только занимается взяточничеством. Когда Ухтомский искренно желал, чтобы со Столыпиным что-нибудь приключилось, я спросила его: «А кто же тогда его заместит?» «Дурново», – был ответ. Сказал он, что Дурново все-таки две игры не играл, что даже Витте был бы лучше Столыпина, так как Витте теперь узрел, как левые партии к нему враждебно относятся, что, будь к Витте немного доверия свыше, т. е. царя, и доверяй сам Витте царю, – тогда бы с его умом и умением он смог бы успокоить Россию. Ведь у него в кабинете был тот же П. Н. Дурново, который по уму и умению куда выше Столыпина.
13 марта.
Рассказывали, будто на одной из панихид у К. П. Победоносцева произошло следующее. Приехал Витте с женой, и якобы m-me Победоносцева подошла к ним и просила их уехать, сказав, что она тоже отклонила желание митрополита Антония отслужить панихиду у гроба К.П.
15 марта.
Батьянов говорил, что был у Столыпина. Говоря о Думе, Столыпин сказал: «Говоря тривиально, в Думе сидят такие личности, которым хочется дать в морду».
Был московский Рейнбот. Рассказал, что Столыпин ему предложил быть в Петербурге градоначальником, но он отказался. Причина отказа – нервы измотались. Просил отпуска. Мое впечатление о Рейнботе, что с ним надо быть sur le qui-vive (Настороже (франц.).), что у него нет благородства, он на все способен, жестокий человек, sans foi, ni loi (Без стыда, без совести (франц.).), ни нашим, ни вашим, и тем это все становится опаснее, что он подкупает своею наружностью.
Рейнбот возмущен убийством Иоллоса, говорит, что надо во что бы то ни стало убийцу разыскать и его повесить, кто бы он ни был.
(См. на нашей стр. «О покушении на графа Витте (см. его «Воспоминания», том 2) и подробности убийства депутата 2-ой Гос. Думы Г. Б. Иоллоса, 14.03.1907 (также Герценштейна) Biloje_VIG.htm; ldn-knigi)
16 марта.
Штюрмер говорил, что 13-го Столыпин в Думе плохо говорил; что в это заседание он убедился, что правительство слабее оппозиции, – это наводит на тревожные мысли. Сегодня все наши гости признавали Столыпина ненадежным, что он ведет двойственную игру, что он левее «17 октября», что он – за равноправие евреев, что он опасную игру играет.
21 марта.
Многие говорили, что К. П. Победоносцев любил заниматься делами других министерств, а не своими. По словам Салова, Казань осталась без железной дороги ради Победоносцева, который сильно ратовал против железной дороги, приводя доводом, что он слишком любит этот город, чтобы допустить его соединение с рельсовым путем, который всегда портит все те местности, по которым проходит.
Сегодня Пуришкевич, хотя и не ругал Столыпина, но чувствуется, что он им недоволен, что он несерьезен для премьера. Про Коковцова сказал, что он настоящий оратор, его первая речь в Думе вчера была хороша, а вторая, которую он не мог подготовить и тоже вчера сказал, была в полном смысле блестящая. Эту речь он сказал в ответ на речь Кутлера по вопросу бюджета. Министрам, видимо, нравится говорить в Думе, и поэтому мало шансов, чтобы ее распустили. Отовсюду дурные вести – из Севастополя, из Курска тоже, а министры заняты разговорами.
28 марта.
Обедал с нами сегодня тамбовский епископ Иннокентий. Сегодня он был в Царском Селе у царя. Спросил его царь, видит ли он в нем перемену. «Похудели вы и постарели», – отвечал Иннокентий.
Из 25-минутной беседы с царем Иннокентий вынес впечатление, что царь сочувствует больше, чем всему другому, «Союзу русского народа» и совсем не сочувствует Думе, считает, что она сама себя упразднит, и видно, что он желает, чтобы скорей она была упразднена. Про Илиодора Иннокентий сказал, что волынский Антоний его предал, выслал его из Почаевской лавры. Иннокентий возмущен Илиодором, говорит, что он одержим монашеской болезнью, – он в «прелести». У Иннокентия большая подвижность движений, в лице также, говорит он игриво, живо, так что кн. Голицына, которая была у нас при нем, выходя, сказала: «Votre archeveque aime a rigoler» (Ваш архиепископ любит позабавиться (франц.).).
8 апреля.
Говорили относительно лекции Грингмута о диктатуре. Стишинский не согласен с Грингмутом, он против Дубасова как диктатора; он находит, что следует оставить теперешнее положение, но нужен другой Кабинет, с П. Н. Дурново во главе. Стишинский находит, что все идет хуже и хуже, например, за март месяц было 650 убитых террористами, а с тех пор, что Дума орудует, убийства страшно увеличились.
9 апреля.
Сегодня Валь, вспоминая про Плеве, говорил, что он, Валь, не сочувствовал системе провокаторства Зубатова, не сочувствовал рабочим союзам, в которых и Плеве напоследок разочаровался. Валь говорил, что Д. Ф. Трепова сгубила его трусость, что от трусости он умер. Зубатов представил Плеве Гапона, которому оказывал большое доверие, и Гапону выдавалось много денег на его деятельность. Валь открыл двойную игру Зубатова – из одесских сообщений она обнаружилась. О Дедюлине Валь очень печального мнения, что он малоспособная личность. Как градоначальник Дедюлин был неспособный – все сидел за бумагами в своем кабинете, хотя все-таки он был лучше Фуллона, который был ниже всякой критики – такой трус, что свой кабинет перенес в другую комнату, во двор, боясь с улицы покушения в окно. Теперь же Дедюлин как дворцовый комендант тоже ничего не значит – полное ничтожество, Фуллон устроил такую мебель в градоначальстве, которая напоминает меблировку кокотки. Возмущаег Валя маленькая гостиная, которая устроена рядом с кабинетом градоначальника, где дамы подслушивали. Тоже Валь сказал, что, останься он градоначальником, при нем не было бы рабочих союзов, что он их признает крайне вредными и развращающими. Е. В. сделал возражение Грингмуту насчет Дубасова, который был им признан образцовым диктатором, что у Дубасова не хватило мужества подписать запрос министру народного просвещения Кауфману относительно школ, университетов и проч., подписанный 16 членами Гос. совета, – он отвильнул.
10 апреля.
Рассказывал гр. Толь, как он вчера представлялся царю. В разговоре с царем пришлось Толю что-то упомянуть про народный бунт. На это царь горячо воскликнул: «Бунта больше никогда не будет!»
12 апреля.
Ильинского, убийцу гр. Н. П. Игнатьева, приговорили к 15 годам каторжных работ. Это все равно, что помилование, так как из каторги убежит, как недавно убежали Хрусталев (Носарь), Бронштейн, Авксентьев и знаменитый Гершуни и много еще других, и все они теперь находятся за границей. Максимович и Штюрмер про этого Гершуни много говорили и ожидают от него еще продолжения его террористических деяний. Еще одного называл Максимович – Троцкого, который тоже бежал. Этот тоже из «Рабочего союза» Хрусталева и, по словам Максимовича, Бронштейн-Троцкий умнее Хрусталева и от него тоже можно ожидать много-много.
Сегодня ожидается бурное заседание Думы ради случая на фабрике на Аптекарском острове, где было столкновение полиции с рабочими, причем полиция стреляла. Были убитые и раненые. Уже полетела от рабочих жалоба в Думу на полицию.
14 апреля.
Сегодня даже Батьянов, который всегда проповедовал конституцию, говорил, что Думу необходимо немедленно распустить, умиротворить страну, создав диктатора, затем созвать земских людей в Гос. совет, чтобы они выработали новые законы для выборов – увеличить образовательные и имущественные цензы и поменьше пустить в Думу мужичков, которые там портят и на которых возлагались такие надежды.
21 апреля.
Пуришкевич говорил, что вчера более часа беседовал со Столыпиным, который мечтает скорее разогнать Думу, но ждет это сделать, так как еще общественное мнение возбуждено Думой, но враждебно еще к ней не относится.
22 апреля.
Некоторые говорят, что правительство ждет только одного – чтобы Дума утвердила бюджет, и тогда ее распустят.
23 апреля.
Командир «Памяти Азова» Куриш говорил, что матросы в данное время очень ненадежны, что они могут перерезать горло всем офицерам, что есть такой слух, что офицерам-командирам несдобровать. Кн. Н. Д. Голицын, который ездил в Саратовскую губ. в командировку, говорил, что аграрное движение там усиливается, что Дума вносит большую смуту в умы населения.
1 мая.
В обществе Редигера называют финном, изменником. Пишут газеты про съезд социалистов в Лондоне. Это зловещий съезд, который еще много внесет смуты в России при нашем неумелом правительстве.
2 мая.
Пуришкевич говорил по телефону об Илиодоре, который на московском монархическом съезде вел себя безобразно, возмутительно. Организация съезда оказалась неумелой. Так что выходит, что русские люди не объединились, а, напротив, – разъединились.
4 мая.
Утром явились члены «Союза русского народа» из Херсонской губ. Хоменко и Волков. Они возмущены Дубровиным, что он отказался исполнить желание многих членов с иеромонахом Илиодором во главе устроить, чтобы царь принял их депутацию. Дубровин им сказал, что депутация не будет принята царем. Сегодня, в числе 23 человек с Илиодором во главе они приехали сюда. Эти люди так настроены, что готовы идти за Илиодором в огонь и воду.
Затем был Дубровин с Еленевым. Он рассказал, как безобразно, дико держал себя Илиодор на съезде, что он произвел целый раскол в «Союзе русского народа», что он ругал Столыпина Пилатом, его, Дубровина, – Иудой Предателем, Грингмута – Каиафой, Дубровина предал анафеме и проклятью. Вообще поведение Илиодора на съезде было безобразно. Теперь он приехал сюда добиваться аудиенции у царя. Из всех рассказов Дубровина вытекает, что он в Москве вел себя непристойно монашескому сану.
Говорили также Дубровин и Еленев про Рейнбота, который недружелюбно отнесся к съезду монархистов. Так, например, он был недоволен, что съезд пел возле дома генерал-губернатора русский гимн «Боже, царя храни», который Рейнбот назвал «политической песней» и сказал якобы, что революционеры вели себя лучше на похоронах Иоллоса, чем русские люди, что им было запрещено петь революционные песни и они не пели их, а союз пел политические песни. Сказал Дубровин, что Рейнбот потерял равновесие.
Когда Дубровин ушел, явился Хоменко, взволнованный тем, что к Илиодору очень строго относятся. Хоменко высказывал такие вещи, которые были бы только под стать революционеру – что все надо уничтожить, не только людей, сидящих в министерствах, но даже стены этих министерств; что крамола всюду развелась, что она и при дворе; что кн. Оболенский (верно, речь шла о «Котике Оболенском». Кто он – Хоменко не сумел назвать) делает у царя что хочет, и проч. Из этого видно, что, побывав в Петербурге, наслушавшись у Дубровина и других разных рассказов, теперь Илиодор их передает народу и мутит народ вовсю. Хоменко рассказал про выборы в Думу в Херсоне, как их было 92 человека, вместо шаров им дали орехи, когда подсчитали, оказалось, что 12 орехов недостает – выборщики свои орехи съели, подходили как бы их опустить, но не опустили и съели.
6 мая.
Говорят теперь про сорванное покушение на жизнь царя, что было произведено много арестов. Оказывается, что про это говорят задним числом, – все это готовилось еще с 1 апреля, но было вовремя захвачено. Готовились сразу произвести три покушения – на царя, на вел. кн. Николая Николаевича и на Столыпина. Никто из общества не участвовал. Среди заговорщиков оказался преподаватель лицея Эмме, которого тоже забрали.
В. В. Валь рассказывал, как он сегодня был в Царском по случаю дня рождения царя. Головин тоже там был, сидел за столом, где сидели все министры. Говорили также, что заговор был открыт так. Приехало много анархистов из-за границы, которые действовали и в Петербурге, и в Царском, подкупили казаков, которые им обещали полное содействие. Казаки выведали все от анархистов и, когда все и про всех узнали, весь заговор выдали. Все анархисты переловлены. Почти одно и то же об этом деле говорили Валь, Никольский и Безродная. Затем говорилось, что якобы анархисты сказали, что они не ожидали такой преданности в войсках, что придется теперь снова работать, так как видно, что войска еще не готовы.
