Александр Зиборов
Ужасные тайны старого особняка
Анчутка, домовой, шишига или кикимора?
В один прекрасный день (так часто говорит мой папа) мы узнали о таинственных гостях в Особняке.
Алёна сказала, что там ищут золотой кирпич: мол, недавно она читала о таком. Даже принесла газетную вырезку, но там говорилось совсем не о нашем доме.
Димка сказал, что он видел каких-то чертей или вообще невесть что. Разглядел их через окно, когда проходил мимо по Аршинному переулку. Он тогда от тёти шёл, в гости к ней ходил.
– Там чудеса! Там чудища всякие бродят! – С горящими глазами рассказывал он. – Страшные – ужас! Глаза огнём светится! Их там очень много. И с ними мохнатая старуха, вся шерстистая, как обезьяна! Как орангутан!
Мы ему не очень-то и поверили.
А потом кого-то в Особняке увидели Витька с Валеркой.
О них следует рассказать особо. Они не очень похожи между собой, хоть и братья. Витька чуть повыше, шире в плечах и почему-то светлее Валерки, у него всегда будто светлый загар. Только он не сходит, постоянно такой. И не только один я обратил на это внимание, но и другие. Никитка удивлялся:
– Не разумию, два брата, а таки разные.
Алёнка заметила:
– Неужели! Это от природы. Они вот такие, и всё. Как и мы с вами.
Живут братья в доме по соседству со мной, тоже на Засечной. Их дом рядом с нашим, их разделяет всего метров двадцать.
Витька с Валеркой – погодки, но один учится классом выше меня, а второй – на класс ниже. Вышло это так в силу того, что старший Витька родился в первых числах сентября, а его младший брат Валерка – в самом конце декабря следующего года. Потому первого приняли в школу ещё до того, как ему исполнилось семь лет – всего-то нескольких дней не хватало! А Валерке на следующий год отказали, не приняли: мол, до семи лет ещё далеко. Вот такой разрыв и образовался: по возрасту – год с небольшим, а по классам – на два.
Витька с Валеркой поздно вечером оказались вблизи Особняка и заметили в них всякую нечисть. По их словам, там были какие-то уродцы. Вроде бы, между собой ссорились. Один имел хвост!
Братья испугались, что их заметят через окно, и поспешили удалиться побыстрее от Дома.
Тогда закипели у нас споры: кто это там?
В конце концов, пришли к выводу, что в Особняке живут то ли домовые, то ли кикиморы, то ли шишиги. Алёнка про Анчутку сказали. Мы не знали, кто такая, но спорить не стали – пусть будет Анчутка.
Кто именно, в этом наши мнения не сошлись. Каждый ратовал за своих.
Потом я догадался спросить у отца: кто такой Анчутка?
На этот раз он читал… нет, перечитывал толстую книгу «Повести древних лет». Написал её Валентин Иванов. Я порадовался, что нам ещё в школе не задают читать такие. Очень уж увесистая она. Это сколько же пришлось бы за нею просидеть!..
Папа отложил раскрытый том обложкой с картинкой кверху на стол. Посмотрел на меня и поинтересовался: откуда интерес к подобной теме?
Пришлось ему рассказать про таинственных чудищ в Особняке.
Он засомневался в наличие таких:
– Уверен, вам всё это только показалось. Никого там нет. А про Анчутку, домовых, кикимор и прочей нежити тебе уже впору узнать. Это всё из древнего русского фольклора. Анчутка – это одно из старых названий чёрта. Кстати, существует поверье, что он обладает способность мгновенно отзываться на своё имя. Только сказал – и он здесь!
– Значит, он уже здесь? Ты, а до этого и я, назвал его имя, – мне от этого стало не по себе. Я даже поёжился.
– Это же только мифы, сказки. Но всё равно лучше о них помалкивать.
– Это хорошо, – облегчённо вздохнул я. – О нём давай помолчим, расскажи о других. О домовых и прочих.
– Что ж, скажу о домовых. Так именуются незримые духи, живущие в доме. Люди ещё называют домового дедушкою, хозяином, суседкою, доможилом (доброжилом), бесом-хороможителем. Они хранители домашнего очага. Ежели хозяева им нравятся, они им помогают, в противном случае – вредят. В деревенских избах водился Баюнок, он насылал приятные сновидения, а за печкой прятался Воструха. В овинниках жил Овинник, во дворах – Дворовые.
– И у нас во дворе они есть?
– Нет, – покачал головой папа, – это в деревнях. Тут им негде прятаться, людей слишком много в городе.
– А кто ещё жил в домах?
Папа ненадолго задумался, а затем продолжил:
– Ещё есть Чур или Щур. Он считался воплощением домашнего очага и покровителем рода, оберегал дом от всего плохого. По сей день иные говорят «чур меня!» Это означает – «Чур, защити меня!»
– А кто такая Кикимора?
– Её изображают страшно сгорбленной престарелой старушкой, в обносках. Она столь мала и легка, что сильный ветер может её унести. Потому она крайне редко выходит наружу. Может, потому у неё скверный характер и она любит вредить людям. Способна оставаться невидимой, только голосом пугает жильцов.
– Димка её видел, – сказал я, вспомнив рассказ Димки о мохнатой старухе в доме. – Теперь ты про шишигу расскажи.
– Ну, шишиги – тоже разновидность домовых духов. Они любят зло подшутить над человеком, напугать его. Облик могут иметь самый разный.
На шишиге папа не остановился, много чудного рассказал. Только я мало что запомнил…
О всякой нежити, русалках, о демоне ссор – Переруге, Ведогоне, Матохе, Вазиле, двенадцатиглазом духе огня Жыже, обитающем под землёй. А ещё о олицетворении негасимого огня Зниче, нагоняющих зимой стужу и заставляющих трещать от мороза деревья Трескунах, о гнездящихся за печью Злыднях, ведьмах, ведьмаках и прочем, прочем, прочем.
Пересказал папе услышанное недавно от Алёнки. От кого-то она узнала, что под Особняком находятся скрытые подземелья, а от них идут тайные ходы к Бункеру Сталина, он недалеко от нас, а также к Бункеру Берии и к другим местам. В том числе, к Жигулям, где много пещер с сокровищами, которые спрятали разбойники. Самый большой укрыл атаман Степан Разин…
Папа усомнился в этом. Сказал, что подобное теоретически возможно, но вряд ли такие подземные ходы существуют. Хотя их под Самарой немало, далеко не все известны, не исследованы.
Ночью мне снилось, что я бегаю по тёмным комнатам и даже подземельям, пытаюсь спрятаться от анчуток, домовых, шишиг, кикимор и всяких прочих странных обликом чудовищ. За мной неслась ведьма на метле… Я вдруг оказался в огромной пещере с грудами сокровищ, но осмотреть их не успел, ибо откуда-то появился грозный казак с огромной золотой саблей и замахнулся на меня. Не знаю, что он со мной бы сделал, но я вовремя проснулся и долго не мог успокоиться…
Увлёкся
К Особняку мы долгое время и подойти боялись. Только пугали друг друга домовым, кикиморой, шишигой, анчуткой или ещё кем. Потом я догадался, что это всё чистейшей воды выдумки. Но не сразу понял, а только после того, как сам сочинил и рассказал друзьям историю про то, как вечером подошёл к дому, заглянул в него и будто бы увидел там престрашного анчутку.
– Анчутка на чёрта похож! – завирал я друзья. – Только ростом небольшой, чуть выше моего пояса. Сам голый, в болотной тине. Волосы на голову пучками во все стороны растут. Уши огромные, сверху острые. А на ногах грязные мозолистые ступни с перепонками. Пахло от него неприятно, как из болота.
– Как ты мог запах почувствовать, если смотрел на своего анчутку через стекло? – спросила Алёна.
Я растерялся, но не сдался. Сначала потянул время, изобразив лёгкую обиду:
– Что ты врёшь, никакой анчутка не мой. Он ничей. Он – нечистая сила.
– Неужели! А про болотный запах ты врёшь! – отпарировала Алёнка.
– Ничего я не вру, – вдруг я сообразил, как мне выкрутиться. – Я смотрел в окно с обратной стороны дома, из двора. Там в окне у двери нет одного стекла, давно уже разбили. Сама знаешь.
– И чего ты туда попёрся, однако? – недоверчиво вопросил Муравский. – Когда можно было с улицы в окно заглянуть.
– Это ты глядишь, где легче и безопаснее, – подколол его я, – а я специально туда пошёл. Ну, чтобы проверить свою смелость. Не боюсь я никаких анчуток с кикиморами!
– И я не боюсь, однако, я тоже шибко смелый, – поспешил заверить меня Муравский.
– Неужели? Если вы такие смелые, то сможете пройти по всему дому, по всем-всем комнатам? – спросила Алёнка.
Я сразу закивал:
– Легко, мне не страшно! Хоть завтра.
– А ты, Женя, пойдёшь завтра в Особняк? – обратилась Алёнка к Муравскому: так его звать – Женька. Мы же, почему-то, его по фамилии зовём. – Пойдёшь вместе с Алёшей? Не испугаешься?
Муравскому отступать было некуда, он хмуро показал на свою ногу:
– Завтра, не могу, у меня ещё нога шибко сильно болит, однако. А вот когда пройдёт, то сразу же.
На этом и остановились.
Конечно, Муравский лишь отговорку придумал, сославшись на свою ногу. Он уже ходил почти не хромая.
А с ногой его произошла чудная история. Вы не поверите, но я даю вам честное-пречестное слово, что всё было именно так.
Муравский в нашей школе учится недолго, в позапрошлом году приехал он с Севера. Из Воркуты. Не сам приехал, с семьёй. Говорит, что его отец – старатель, золотоискатель. Говорит Муравский как-то не так, как мы. Наверное, прикалывается, чтобы выделиться. Хотя внешне на это не похоже.
В прошлом году физрук Генпалыч организовал кружок вольной борьбы. Многие в него записались. И Муравский тоже. Он жилистый, сильный. Раньше, на своём Севере, борьбой занимался.
На прошлой неделе в честь годовщины работы кружка Генпалыч провёл первенство школы.
Мы всем классом за своего Муравского болели. Он всех побеждал, несомненно, и с нашей помощью: мы так кричали, поддерживая его. Я даже голос сорвал.
В решающей схватке за звание чемпиона школы ему пришлось бороться с Верзилой. Это прозвище Толяна из соседнего класса.
Едва прозвучал свисток Генпалыча, как Муравский с Верзилой набросились друг на друга, постоянно проводили приём за приёмом, бросок за броском и тут же контратаковали. Что творилось на ковре, словами не описать! Просто битва титанов, это папа так сказал, когда я ему описал их поединок. Порой они катались клубком, трудно было понять, кто и что кому делал.
Мы тоже орали изо всех сил.
Вдруг раздался душераздирающий вопль и пятерня Муравского затарабанила по ковру – он сдавался. У нас глаза на лоб полезли: вот это да, а почему?!.
Но Генпалыч уже остановил схватку и поднял руку торжествующего победителя, Верзилы.
Прихрамывая, Муравский направлялся в раздевалку, но мы его остановили, окружив чуть ли не всем классом:
– Муравский, как же ты проиграл? Что с тобой вдруг приключилось? Вроде бы, всё шло так хорошо, ты так ловко боролся.
Муравский отвёл глаза:
– Сам не пойму, однако, как это всё произошло. Я так шибко увлёкся атакой, что в азарте принялся сильно выкручивать вместо ноги Верзилы свою собственную. И едва её не сломал, однако. Хорошо, что шибко вовремя успел сдаться!..
Да, сдался он вовремя. Ногу себе не сломал, а только немного потянул. Потом неделю прихрамывал. Да и то, как мне кажется, лишь для виду: мол, из-за неё я проиграл.
И сейчас она ему пригодилась. Как отговорка, чтобы не пойти в Особняк. Но скоро нога пройдёт и тогда он отвертеться не сможет.
Осознав эту истину, мне стало не по себе: идти в старый Дом не хотелось. Я про Анчутку соврал, а ребята, возможно, и не врали, и там на самом деле можно столкнуться с кикиморой, шишигой или ещё с каким злющим чудищем. Стало страшно до жути!..
Ужасный подарок Муравского
Ох уж этот Муравский! С ним связана ещё одна история, которую мне хочется забыть и никогда о ней не вспоминать…
Ах, этот Муравский!..
Ладно, расскажу, но больше никогда-никогда даже не вспомню!..
Эх, тогда я пригласил Муравского на свой день рождения. Мне исполнилось одиннадцать лет. Подумал, что он недавно в нашей школе и городе, никого не знает, сделаю ему приятное. Какой же я был дурак! Никогда себе этого не прощу!..
Но я не знал, не предвидел, чем это обернётся.
Увы и ах, Муравский ко мне пришёл.
Ещё стоя за порогом, он робко поздоровался и, смущаясь, шагнул в прихожую. Алея щеками, выдавил из себя:
– Знаешь, шибко сильно думал, какой подарок тебе выбрать, а тут на улице тётенька упросила меня взять одну из кошек. Они родились недавно, выросли, однако, почти взрослые, она их раздаёт.
– И, надеюсь, ты отказался? – сказала подошедшая мама.
– Знаете, не смог, – потупился Муравский, – я её взял, однако. Вот она, берите. Дарю её вам.
– Зачем нам всякая тварь! – всплеснула руками мама.
– А мне киска нравится! – воскликнул оказавшийся тут как тут Сенька.
– Правда? – солнечно просиял Муравский, прямо-таки осчастливленный.
– Да, она симпатичная, – сказал я, решив не смущать Муравского. Папа с мамой меня учили, что гостям следует угождать. Вспомнил пословицу: «Гость в доме хозяин».
Потянулся к кошке, чтобы взять её на руки. Она тут же пребольно цапнула меня за палец. Я вскрикнул и выронил её: кошка метнулась под диван и забилась там в самый угол.
Мама сбегала за бинтом и стала перевязывать мне руку, а Сенька сообразил принести швабру из кладовки, и принялся энергично выгонять ею кошку из-под дивана. Та не усидела там, стремительно выпрыгнула и скакнула на край стола, уцепилась когтями за скатерть и своим весом увлекла её вниз: на пол попадали фарфоровые тарелки, блюдца с закусками; хрустальными бомбочками бились фужеры, бокалы, рюмки, в унисон траурно звенели падающие ложки с вилками…
Увидев праздничный стол совершенно разгромленным, мама впала в полуобморочное состояние. Выронила бинт, успев лишь машинально ухватить его за конец: он полетел вниз, разматываясь и уменьшаясь в толщине.
Бледный от волнения Муравский погнался за кошкой, крича:
– Стой шибко сильно, однако!
Но спотыкнулся и упал, угодив лбом в тумбочку с китайской вазой наверху. Та словно только того и ждала, повалилась на пол и разбилась вдребезги. Новоявленный терминатор же потерял сознание и в стойке «смирно» свалился на пол.
Мама взъярилась, выхватила у Сеньки швабру, размахнулась ею и… напрочь снесла с креплений хрустальную люстру, которая рухнула вниз, осыпав всю комнату осколками. Мама вновь окаменела подобно статуе в каком-то ступоре. Братишка так испугался, что тут же убежал в свою комнату и спрятался под кровать…
Испугавшись грохота, кошка ошалело заметалась по комнате: сшибла бра, чеканку, столкнула телевизор на пол, порвала тюль и свалилась в аквариум. Отчаянно забарахталась. Аквариум зашатался и тяжко рухнул, залив водой с золотыми рыбками ковёр и лежащего на нём в беспамятстве Муравского.
Это привело его в чувство. Он открыл глаза, обвёл мутным взором помещение и содрогнулся всем телом. С усилием встал, покаянно молвив:
– Простите меня шибко сильно, однако! Я за всё, за всё заплачу! Только не волнуйтесь, пожалуйста, однако!
– Тут уже не за что волноваться, – показала мама на погром в комнате, с трудом удерживаясь от более эмоциональных выражений. – Только тебе придётся её забрать. И побыстрее, ну!..
– Конечно, конечно! – закивал Муравский. – Шибко быстро заберу, однако!
Неловко повернувшись, он локтём вышиб стекло в серванте, попутно разбив большую часть посуды в нём. Мне стало дурно.
Муравский весь покрылся красными пятнами. Барсом метнулся со звериным рыком к кошке, ловко ухватил за хвост ошалевшее от его прыти животное, сгрёб в охапку и с реверансами и всяческими извинениями попятился к выходу, повалив по пути этажерку с книгами и сувенирами.
Когда дверь за ним закрылась, мама обрела дар речи. Слабым голосом она произнесла:
– Это совершенно ужасный человек. Хуже Содома и Гоморры вместе взятых.
Спорить с ней мне не хотелось.
Позже отец провёл переговоры с родителями Муравского, а мама не пошла, сказала, что больше даже просто видеть не может их сына. В какой-то степени ущерб был нам возмещён…
С Муравским мы даже помирились. Но это было позже, намного позже…
Но хватит, больше не буду об этом говорить. Ни разу и ни слова! Даже вспоминать не буду. Ну, нисколечки! Вы сами понимаете, почему…
