полная версия

Александр Владимирович Хомчик
Поздравления. Том 2й

Поздравляю вас с январем 2017 г.!

Канун Нового года – Авсень/Тавсень.

7 – Рождество. Его канун – Коляда (от «круг» – «кало» – «календа» – коляда (знаменует прибытие света, в разных местностях с 21 декабря по 5 января). Жертвоприношения ему: зерно, плоды, фрукты, цветы, изредка ягненка, петуха/курицу: бросали жребий, и по нему жертву или убивали, или отпускали. Коляда всегда отмечается пирогом (пир), плюс состязания, игры. 7 января – добрый, щедрый праздник. Посвящен Жели (отвечала за чувства, а Леля/Лель – за телесную оболочку (ее праздник – 2.08)).

7-17 – Святки.

18 – Русалии. Кликают Плугу.

21-1 лютеня или просинца. Месяц посвящен Хорсу. 1 просинца отличается водосвятием. В храмах славяне славили Небесную Сваргу и родовых богов. Освящают воду, так как в этот день изливается на землю небесная Сурья, и все воды целебны, и все потому купаются.

С Богом!

Храни вас Господь!

* * *

PS: Иоанн Малала: в своих писаниях весьма образованный Диодор (Сицилийский) говорит о богах, что богами стали люди, которых стали почитать как бессмертных за их благодеяния, а некоторые из них стали прозываться так после того, как захватили [те или иные] страны… Киевляне приносили в жертву своих детей Стрибогу (сильно дующий ветер), Хорсу, Мокоши, Семарглу, Траяну. Кроме богов у нас были и духи: дед/баба, див, хороможитель, домовой, леший, мара, вурдалак, упыри, злыдень, дракон, полудница, чертенок, домовая змея (в России и Польше – убоже), Вела – богиня, ядрей, обилуха, попутник – бог. С 11 в. появляются берегини с переплутом, а потом русалки (души умерших девушек) и вилы.

Л. Нидерле «Славянские древности», том I. «А это были славяне южные и восточные (анты – античность)». Поклонялись лесным водяным и другим демонам, приносили им жертвы и при этих жертвоприношениях гадали. Поначалу славяне поклонялись камням, источникам, озерам, кустам и деревьям, целым рощам, а также зверям и птицам, наконец огню, звездам, месяцу и Солнцу. Мокошь/Макошь – богиня скота, хозяйка дикой Природы, судьбы, удачи, счастья, колдовства, Потустороннего мира, богиня Луны, жена или ипостась Велеса. У нее 12 годовых праздников. В глубокой древности она имела огромное значение у нас; возможно, древнейшая богиня Мать / Мать Сыра Земля произошла от Венеры палеолита. Была еще одна древняя богиня – Праматерь Баба Яга (у нее 2 сестры-пряхи).

«Записки уцелевшего» (окончание). Она показала нам красную книжку своего удостоверения, на корке которого большими золотыми буквами было выведено ОГПУ. Однажды в Москве на улице к ней начал приставать хулиган, она издали показала ему ту книжку, и он в ужасе от нее шарахнулся… Убийство Кирова: в Смольный любой член партии мог пройти без пропуска, только покажи партбилет… 1934 г., 16 мая – вышло постановление: с осени ввести школы-десятилетки. 8 июня – закон об измене Родины. Сам перебежчик приговаривался к расстрелу, члены его семьи – к ссылке до 10 лет. 10 июля ОГПУ было преобразовано в НКВД, наркомом стал Генрих Ягода, были организованы «тройки», выносившие приговоры за десять минут. 25 июля – закон об обвешивании и обмане покупателей, сроки давали до 10 лет… В самом конце ноября были отменены продовольственные карточки… Новый закон: обвиняемых в терроризме судить быстро, следствие заканчивать за десять дней, никаких кассационных жалоб не принимать, расстреливать… Как неистовствовали тогда газеты, сколько злобы изливали и на потерявших бдительность ленинградских руководителей, и на классовых врагов всех видов – вредителей, кулаков, духовенство, бывших людей…

Жданов – а на самом деле он погубил сотни тысяч или еще больше ни в чем не повинных людей. Первый ввел массовые аресты коммунистов – руководителей среднего ранга и рядовых рабочих. Он расправлялся с теми, кто поддерживал на XIV партсъезде ленинградскую оппозицию, и кто им только сочувствовал, или кто был только знаком с такими сочувствующими. Киров всем им доверял. Жданов, чтобы выслужиться, взялся всех их уничтожить… Как выселяли? Вызывали в милицию, отбирали паспорта и брали подписку: явиться в такой-то день и час на такой-то вокзал, только с ручным багажом. И поехали эшелоны на восток и на юго-восток. И пошла по Ленинграду баснословно дешевая распродажа разных, накопленных несколькими поколениями предметов, продавались целые библиотеки, портреты предков, часы, фарфор, рояли, многая старина прошлого и позапрошлого веков. Отдельные скупщики тогда крепко нажились на той распродаже…

С 1935 года власти ввели еще один праздник – Новый год, раньше его относили к праздникам, чуждым пролетариату… Организовался политотдел, как объясняли, для помощи колхозам, а на самом деле чтобы «выявлять классовых врагов»… Священник села Кончинина был арестован еще при мне. В свободные часы он увлекался нумизматикой, собирал серебряные гривенники и набрал их и за царское, и за советское время, как говорили, больше пуда. Власти прослышали, при обыске мешок отобрали, а самому батюшке дали срок «за подрыв финансовой мощи государства»… Ни следствия, ни суда не было, повезли их в Сибирь в страшные Мариинские лагеря, поставили на лесоповал. Лишь он один уцелел… В 1932 году паспорта выдавались на три года…

Книга – тут же я исправил мелкие неточности, и моя рукопись была одобрена. И через каких-нибудь полчаса я получил деньги за ее одобрение. Нынешним авторам такая сверхоперативность покажется невероятной… Горячо взялся мне помочь, или, как тогда выражались, «составить блат»… После убийства Кирова арестовывали куда больше народа… Осипов дал мне подписать одну, напечатанную типографским способом узкую бумажку с грифом «совершенно секретно». Привожу текст приблизительно: «Обязуюсь никогда, никому, даже самым близким, родным, ничего не рассказывать о данном строительстве. Если же это обязательство нарушу, меня ждет суровое наказание по статье такой-то Уголовного кодекса как за разглашение важной государственной тайны». Такую бумажку подписывал каждый поступающий на строительство, она подшивалась к его личному делу…

Сейчас мало кто слышал об одном из самых страшных законов тех времен – о законе от 7 августа 1932 года, его так и называли – «От седьмого-восьмого». За хищение государственной и колхозной собственности даже в самых ничтожных размерах – потрясли мальчишки яблоки во фруктовом, бывшем помещичьем, а ныне колхозном саду, скосили снопик сена, срезали десяток колосков ржи или пшеницы – сажать. А если «преступники» были старше двенадцати лет, то получали десять лет сроку… Легендарный бывший валютчик Френкель, превратившийся в чекиста с четырьмя ромбами (примерно генерал армии по-нашему), изобрел страшную потогонную систему на Беломорканале. Выработал зек норму на лесоповале, на земляных работах – получай пайку, не выработал – пеняй на самого себя. Фирин, занимавший на Беломорканале одну из руководящих должностей, разработал систему перевоспитания уголовников усердным трудом, так называемую «перековку». За хорошую работу срок сокращался. Это называлось «зачеты». У зеков теплилась надежда: будешь стараться – и скорее освободишься…

О том, что на многих других стройках работают зеки, не писали, не говорили… А я был вольнонаемным, разговаривать с зеками мне строжайше воспрещалось, обращался я к ним только по делу… Каждый отдельный строящийся «объект» – шлюз, насосная станция, отрезок самого канала – окружался колючей проволокой в два ряда, вдоль проволоки через определенное количество метров высились вышки с обозрением во все стороны, там торчали часовые, презрительно называемые «попки», а пространство, окруженное колючей проволокой, называлось «зона»; внутрь можно было войти только через вход – «вахту». Там часовой проверял пропуск, пропускал машины с грузом. Впрочем, грузовые машины в большом количестве появились лишь на последнем году строительства, а до того было много лошадей, запряженных в грабарки. В основном вывозка грунта производилась «пердячим паром», то есть зеками, один брался за две ручки Маруси (тачка) сзади, другой зацеплял ее крюком спереди. Так и тащили вдвоем в гору, стараясь изо всех сил, чтобы норму выполнить…

И был страшный Третий отдел, ГПУ в ГПУ, чьи работники тайно следили и за зеками, и за вольнонаемными, вербовали из тех и из других тайных осведомителей-стукачей… На самом строительстве был официально узаконен десятичасовой рабочий день, выходной раз в декаду. В управлении полагалось сидеть восемь часов, потом три часа перерыв, и опять садись на свое место и вкалывай, пока начальник отдела сам тебя не отпустит. А если работа срочная, он мог отпустить и в полночь, и позднее… Ягода – высокий, худощавый, без знаков отличия… 1935 год был первым годом после отмены карточек, так осложнявших жизнь всем гражданам нашей страны и жизнь моих родителей и брата с семьей. Сталин бросил крылатый лозунг, тут же подхваченный газетами: «Жить стало лучше, жить стало веселее». А на самом деле арестовывали куда больше народу, нежели раньше… Утомляла меня моя лямка чрезвычайно. Не только для зеков, но и для вольнонаемных вся система ОГПУ-НКВД была настолько потогонна…

Ни с кем я близко не сходился, крепкая канальская дисциплина запрещала разговоры… Нашелся завистник и подложил Михаилу на письменный стол книгу «Mein Kampf» Гитлера. Он ее стал перелистывать, вошли сослуживцы… поинтересовались, что он читает. И через несколько дней его арестовали, и он погиб в лагерях, его мать и сестру сослали в Сибирь, обе они там вскоре умерли… Перешел работать в Совнарком РСФСР и жил с семьей в гостинице «Метрополь»… Вызвали ее в милицию, отобрали паспорт и обязали выехать в Омск в течение трех дней, а там направят дальше…

Тогда везде опальных родственников боялись, боялись им помогать, не давали их детям пристанища, и бедняжки попадали в детдома… А тогда без прописки разрешалось останавливаться только на сутки, иначе штрафовали. Милиция тщательно следила, бывало, по ночам в дома вламывалась, пугала жильцов… Для крестьянства самым страшным годом являлся 1929-й, когда рушились в деревне вековые устои, когда миллионы невинных арестовывали, раскулачивали, ссылали. Очень был страшен для деревни 1932 год, год закона от седьмого-восьмого. Бывших людей арестовывали с первых лет революции, вредителей – с 1926 года, партийцев – после убийства Кирова. Страшен был лозунг, придуманный Горьким: «Если враг не сдается, его уничтожают». Еще страшнее была выдумка Сталина о нарастании с каждым годом классовой борьбы. При Ежове никакие хлопоты не выручали… От самого Сталина пошел по всем учреждениям распорядок: начальству положено работать по ночам.

Везде были очереди, а летняя жара стояла удушливая. Тогда никаких вентиляций не полагалось… Сочинения авторов – врагов народа – отбирала, куда-то книги увозили сжигать, предисловия, написанные врагами, она вырывала, крамольные названия типографии замазывала тушью… А в системе НКВД привыкли к лозунгу «Скорей-скорей! Давай-давай!»… Местные жители – мордва – отличались гостеприимством, но жили бедно и грязно, почти все дома были покрыты соломой, во многих отсутствовали полы. …А тогда крупномасштабные карты еще не считались столь сверхсекретными, как позднее… Они работали под конвоем на скважинах и шурфах и одновременно строили для себя зону – окруженные колючей проволокой бараки… О политике, о неудачах пятилетки, об арестах мы, если случайно упоминали, то сразу спохватывались и переходили на иную тему…

Областная газета «Волжская коммуна» захлебывалась жуткими статьями об арестах вредителей и на предприятиях, и на селе… На судах арестованные признавались, как подсыпали яд коровам и лошадям, как бросали гвозди в молотилки, а дохлых мышей – в тесто. И непременно выступали разоблачители-свидетели. Печатались статьи о собраниях на фабриках и на селе, где выступавшие вопили: «Расстрелять врагов народа!», местная газета была наполнена признаниями подсудимых и воплями выступавших на собраниях… Ее брат, семнадцатилетний парнишка, отправился в Куйбышев, вышел на шоссе, стал голосовать. Ехала легковая машина с одним пассажиром, парнишка поднял руку, машина остановилась, он сел, очень довольный, на заднее сиденье. А тот пассажир привез его прямо в НКВД. Бедняга был обвинен в политическом хулиганстве и получил пять лет лагерей…

В 1938 году, когда в ЦК партии спохватились, сколько партийных кадров уничтожено. Тогда Ежова из наркомов внутренних дел перевели в наркомы водного транспорта, а на его место был назначен Берия, который на первых порах решил показать себя добреньким и освободил малую часть политических заключенных… Такая манера чем-либо провинившихся перед Сталиным руководителей партии уничтожать молча и скрытно началась с 1938 года… Переживали события чаще про себя, избегали делиться мыслями… Зеки не могли быть свидетелями… И в Абхазии сажали многих, но местных жителей… Ведь письма на почте вскрывались… Чтобы поднять дисциплину, правительство издало строжайший закон: опоздал на работу более чем на двадцать минут – катись ко всем чертям… Нарочно опаздывали. Пускай выгоняют – на другом месте еще лучше устроюсь. Тогда правительство выдумало новый сверхстрожайший закон: за двадцатиминутное опоздание суд приговаривал от года до трех лет…

Я тогда получал шестьсот граммов в день черного хлеба, а семье не давали нисколько. Официально считалось, карточки давно отменены, судя по газетам, везде изобилие продуктов, а на самом деле хочешь семью прокормить – поезжай время от времени в город на базар, там по дорогой цене буханки продаются… Секретарь суда на моей справке проставила час, когда закончился суд, я поспевал на дневной автобус, значит, на вечерний не имел права оставаться. Вот какие тогда были страшные законы!.. С координатами основных геодезических пунктов и собрался заняться вычислениями. А координаты эти считались сверхсекретными… Она с особенным самодовольством рассказала, как до нас были пойманы на бахчах трое мальчишек, она сама их доставила в милицию, и в тот же день их судили и дали по десять лет…

А тогда действовала система зачетов. Хорошо работаешь – тебе срок снижается, очень хорошо – день считается за два. А Берия, став наркомом НКВД, одним росчерком пера систему зачетов отменил… Хлеб мне выдавали по 600 граммов ежедневно, семье не полагалось нисколько… Что мы собираемся осуществить давнюю мечту Российской империи – захватить проливы Босфор и Дарданеллы… Письма наши могут вскрываться, и далеко не все доверяли бумажным листкам… От лагеря зеков примчалась пожарная машина. Пожар быстро затушили. Молодцы пожарники-зеки!.. Рисовать обмороженные части рук и ног ратников. Эти рисунки были нужны для научных исследований, они считались секретными… Что видела про Мериньку ужасный сон – с ней что-то случилось (утонула)… Каждое утро и каждый вечер под охраной стрелков и собак проводили вереницы зеков… И хоть Сталин с Гитлером подружился, но каждый, кто хоть мало-мальски понимал в политике, чувствовал, что дружба та весьма и весьма непрочна…

Считалось, что только начальству положено думать за своих подчиненных и решать их судьбы. А подчиненные должны покорно выполнять волю начальства… Он меня перебил и сказал, что вышел строжайший приказ – говорить только по служебным делам… То в газетах яростно крыли Гитлера, всюду демонстрировался фильм Эйзенштейна «Александр Невский», и мы восхищались подвигами наших предков, колошмативших по шлемам предков фашистов. Нежданно-негаданно международная политика нашей страны перевернулась на 180°. Гитлер превратился в друга Сталина, а фильм был запрещен.

Принес я домой номер «Правды» с фотографией: стоит явно смущенный Молотов, а его держит под локоток улыбающийся Гитлер… Альшанский высчитал, что на Москву мне остается от поезда до поезда всего полтора часа. Я стал его умолять: как же я мимо своей семьи проеду? Он оставался непреклонен… Эти зеки сидели за опоздание более чем на двадцать минут; они получали небольшие по тогдашним меркам сроки – от года и до трех лет… Они таскали на носилках, везли в тачках тяжелые смерзшиеся комья земли; кто выполнял норму, получал полную пайку – шестьсот граммов хлеба, кто не выполнял, получал меньше… За переводы книг в то время автор ничего не получал… Однако власти усмотрели многое идеологически невыдержанное. Последовал разгром в печати, сняли с работы ряд служащих издательства и «главнюков» обкома партии. В библиотеках сборник много лет не выдавали… До 1934 года, когда ОГПУ было преобразовано в НКВД, санкции прокурора на арест требовались далеко не всегда.

Интересные подробности самоотверженного усердия, удивительного служебного рвения на государственной службе, а то и просто героизма коммунистов в книге Мельгунов «Красный террор в России» (1-е издание – Берлин, 1924 г.; 3-е – Нью-Йорк, 1979 г.) – убийство Урицкого, в ответ «в последних числах августа две барки, наполненные офицерами, потоплены, и трупы их были выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на Финском заливе; многие были связаны по двое и по трое колючей проволокой», плюс тысячи заложников ликвидированы по всей стране… Во время крупного пожара летом 1918 года на Курском вокзале (горели вагоны на линии), находясь среди зрителей, заметил, что, вероятно, вагоны подожгли сами большевики, чтобы скрыть следы хищения.

Его арестовали, а вместе с ним арестовали на квартире его отца и брата. Потом убили… «Большевики восстановили гнусный обычай брать заложников»… «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов… является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи» – Бухарин. Казнь смертная: в Калужской губ. объявляется, что будут расстреляны за неуплату контрибуций, наложенных на богатых; в Вятке – «за выход из дома после 8 часов»; в Брянске – за пьянство; в Рыбинске – за скопление на улицах и притом «без предупреждения». Комиссар города Змиева обложил город контрибуцией и грозил, что не уплатившие «будут утоплены с камнем на шее в Днестре». Еще более выразительное: главковерх Крыленко, будущий главный обвинитель в Верховном Революционном Трибунале, хранитель законности в советской России, 22-го января объявлял: «Крестьянам Могилевской губернии предлагаю расправиться с насильниками по своему рассмотрению»… Приказы воззвания: «Почти все они дают широкий простор произволу и усмотрению отдельных лиц и даже разъяренной, ничего не разбирающей, толпе», т. е. узаконивается самосуд…

В одиночке тюрьмы истязали учительницу Домбровскую, вина которой заключалась в том, что у нее при обыске нашли чемодан с офицерскими вещами, оставленными случайно проезжавшим еще при Деникине ее родственником-офицером. В этой вине Домбровская чистосердечно созналась, но чекисты имели донос о сокрытии Домбровской золотых вещей, полученных ею от родственника, какого-то генерала. Этого было достаточно, чтобы подвергнуть ее пытке. Предварительно она была изнасилована, и над нею глумились. Изнасилование происходило по старшинству чина. Первым насиловал чекист Фридман, затем остальные. После этого подвергли пытке, допытываясь от нее признания, где спрятано золото. Сначала у голой надрезали ножом тело, затем железными щипцами, плоскозубцами отдавливали конечности пальцев. Терпя невероятные муки, обливаясь кровью, несчастная указала какое-то место в сарае дома № 28 по Медведевской улице, где она жила. В 9 часов вечера 6-го ноября она была расстреляна…

В станице Кавказской при пытке пользуются железной перчаткой. Это массивный кусок железа, надеваемый на правую руку, со вставленными в него мелкими гвоздями. При ударе, кроме сильнейшей боли от массива железа, жертва терпит невероятные мучения от неглубоких ран… В Армавире при пытке употребляется венчик. Это простой ременный пояс с гайкой и винтом на концах. Ремнем перепоясывается лобная и затылочная часть головы, гайка и винт завинчиваются, ремень сдавливает голову, причиняя ужасные физические страдания; в Пятигорске заведующий оперативным Отделом ЧК Рикман «порет» допрашиваемых резиновыми плетьми; в этой же ЧК втыкали шпильки под ногти – «система допросов при помощи кулаков, плетей, шомполов» здесь общепринята, плюс поливание голого ледяной водой, отворачивание плоскозубцами ногтей, поддевание иглами, резанье бритвой и т. д.

В Симферополе – рассказывает корреспондент той же газеты – в ЧК «применяют новый вид пытки, устраивая клизмы из битого стекла и ставя горящие свечи под половые органы». В Царицыне имели обыкновение ставить пытаемого на раскаленную сковороду, там же применяли железные прутья, резину с металлическими наконечниками, «вывертывали руки», «ломали кости». Пыткам в Одессе посвящена специальная глава в книге Авербуха. Кандалы, арест в темном карцере, телесное наказание розгами и палками; пытки в виде сжимания рук клещами, подвешивания и пр. – все существовало в одесской ЧК. Среди орудий сечения встречаем и «палки толщиною в сантиметр», и «сплетенную из ремней плеть», и прочее… В Пензе председательницей Чека была женщина Бош, зверствовавшая так в 1919 г., что была даже отозвана… В Вологде председатель ЧК, двадцатилетний юноша, любил такой прием (и не в 1918 г., а уже в 20 г.). Он садился на стул у берега реки; приносили мешки; выводили из ЧК допрашиваемых, сажали их в мешки и опускали в прорубь…

В Тюмени также «пытки и порка» резиной; в уральской ЧК допрашивают так: «Медера привели в сарай, поставили на колени к стене и стреляли то справа, то слева. Гольдин (следователь) говорил: “Если не выдадите сына, мы вас не расстреляем, а предварительно переломаем вам руки и ноги, а потом прикончим”» (этот несчастный Медер на другой день был расстрелян)… В Новочеркасской тюрьме следователь, всунув в рот дула двух наганов, мушками цеплявшихся за зубы, выдергивал их вместе с десной… В Пятигорске по отношению к генералу Рузскому и другим? «Палачи приказывали своим жертвам становиться на колени и вытягивать шеи. Вслед за этим наносились удары шашками. Среди палачей были неумелые, которые не могли нанести смертельного удара с одного взмаха, и тогда заложника ударяли раз по пяти, а то и больше». Рузского рубил «кинжалом» сам Атарбеков – руководитель ЧК. Другим «рубили сначала руки и ноги, а потом уже головы»…

Описание подвигов коменданта Харьковской ЧК Саенко. На вопрос: «Что с вами?» – кроткий ответ: «Меня допрашивал Саенко». Правый глаз Сычева был сплошным кровоподтеком, на правой скуловой кости огромная ссадина, причиненная рукояткой нагана. Недоставало 4 передних зубов, на шее кровоподтеки, на левой лопатке зияла рана с рваными краями; всех кровоподтеков и ссадин на спине было 37. Саенко допрашивал их уже пятый день. Белочкин с допроса был свезен в больницу, где и умер. Излюбленный способ Саенко: он вонзал кинжал на сантиметр в тело допрашиваемого и затем поворачивал его в ране… В подвалах чрезвычайки, говорят надписи на подвальных стенах. Вот некоторые из них: «Четыре дня избивали до потери сознания и дали подписать готовый протокол; и подписал, не мог перенести больше мучений». «Перенес около 800 шомполов и был похож на какой-то кусок мяса… расстрелян 28-го марта в 7 часов вечера на 23 году жизни». «Комната испытаний». «Входящий сюда оставь надежды»…

Вскрытие трупов, извлеченных из могил саенковских жертв в концентрационном лагере в числе 107, обнаружило страшные жестокости: побои, переломы ребер, перебитые голени, снесенные черепа, отсеченные кисти и ступни, отрубленные пальцы, отрубленные головы, держащиеся только на остатках кожи, прижигание раскаленным предметом, на спине – выжженные полосы, и т. д. и т. п. «У одного голова оказалась сплющена в плоский круг, толщиной в 1 сантиметр; произведено это сплющение одновременным и громадным давлением плоских предметов с двух сторон». Там же: «Неизвестной женщине было причинено семь колотых и огнестрельных ран, брошена она была живою в могилу и засыпана землею». Обнаружены трупы облитых горячей жидкостью – с ожогами живота и спины, – зарубленных шашками, но не сразу: «Казнимому умышленно наносились сначала удары несмертельные, исключительно с целью мучительства. И где трупы ни отыскивались бы в более или менее потаенных местах, везде они носили такой же внешний облик. Будь то в Одессе, Николаеве, Царицыне». …Систематической разгрузки тюрем. «Выводимых из камер смертников». И ликвидировали.

На месте казни: «У края вырытой могилы люди в одном белье или совсем нагие были поставлены на колени; по очереди к казнимым подходили Саенко, Эдуард, Бондаренко, методично производили в затылок выстрел, черепа дробились на куски, кровь и мозг разметывались вокруг, а тело падало бесшумно на еще теплые тела убиенных. В некоторых других чрезвычайках, откуда большевики слишком поспешно бежали, мы нашли живых заключенных, но в каком состоянии! Это были настоящие мертвецы, еле двигавшиеся и смотревшие на вас неподвижным, непонимающим взором». Весь цементный пол большого гаража (дело идет о «бойне» губернской ЧК) был залит уже не бежавшей вследствие жары, а стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими остатками. Все стены были забрызганы кровью, на них рядом с тысячами дыр от пуль налипли частицы мозга и куски головной кожи. Из середины гаража в соседнее помещение, где был подземный сток, вел желоб в четверть метра ширины и глубины и приблизительно в 10 метров длины. Этот желоб был на всем протяжении до верху наполнен кровью…

Рядом с этим местом ужасов в саду того же дома лежали наспех поверхностно зарытые 127 трупов последней бойни… Тут нам особенно бросилось в глаза, что у всех трупов размозжены черепа, у многих даже совсем расплющены головы. Вероятно, они были убиты посредством размозжения головы каким-нибудь блоком. Некоторые были совсем без головы, но головы не отрубались, а… отрывались… Опознать можно было только немногих по особым приметам, как-то: золотым зубам, которые «большевики» в данном случае не успели вырвать. Все трупы были совсем голы. Около упомянутой могилы мы натолкнулись в углу сада на другую, более старую могилу, в которой было приблизительно 80 трупов. Здесь мы обнаружили на телах разнообразнейшие повреждения и изуродования, какие трудно себе представить. Тут лежали трупы с распоротыми животами, у других не было членов, некоторые были вообще совершенно изрублены. У некоторых были выколоты глаза, и в то же время их головы, лица, шеи и туловища были покрыты колотыми ранами. Далее мы нашли труп с вбитым в грудь клином. У нескольких не было языков. В одном углу могилы мы нашли некоторое количество только рук и ног.

«В губернской Чека мы нашли кресло (то же и в Харькове) – вроде зубоврачебного, на котором остались еще ремни, которыми к нему привязывалась жертва. Весь цементный пол комнаты был залит кровью, а к окровавленному креслу прилипли остатки человеческой кожи с волосами… В уездной Чека было то же самое, такой же покрытый кровью с костями и мозгом пол, и прочее. «В этом помещении особенно бросалась в глаза колода, на которую клалась голова жертвы и разбивалась ломом, непосредственно рядом с колодой была яма, вроде люка, наполненная доверху человеческим мозгом, куда при размозжении черепа мозг тут же падал»… Вот пытка в так называемой «китайской» Чека в Киеве: «Пытаемого привязывали к стене или столбу; потом к нему крепко привязывали одним концом железную трубу в несколько дюймов ширины»… «Через другое отверстие в нее сажалась крыса, отверстие тут же закрывалось проволочной сеткой и к нему подносился огонь. Приведенное жаром в отчаяние животное начинало въедаться в тело несчастного, чтобы найти выход. Такая пытка длилась часами, порой до следующего дня, пока жертва умирала».

Явления эти наблюдались повсеместно. Каждая Чека как бы имела свою специальность. Специальность Харьковской Чека, где действовал Саенко, было, например, скальпирование и снимание перчаток с кистей рук. Каждая местность в первый период Гражданской войны имела свои специфические черты в сфере проявления человеческого зверства. В Воронеже пытаемых сажали голыми в бочки, утыканные гвоздями, и катали. На лбу выжигали пятиугольную звезду; священникам надевали на голову венок из колючей проволоки. В Царицыне и Камышине – пилили кости. В Полтаве и Кременчуге всех священников сажали на кол. «В Полтаве, где царил «Гришка-проститутка», в один день посадили на кол 18 монахов». «Жители утверждали, что здесь (на обгорелых столбах) Гришка-проститутка сжигал особенно бунтовавших крестьян, а сам… сидя на стуле, потешался зрелищем». В Екатеринославе предпочитали и распятие, и побивание камнями. В Одессе офицеров истязали, привязывая цепями к доскам, медленно вставляя в топку и жаря, других разрывали пополам колесами лебедок, третьих опускали по очереди в котел с кипятком и в море, а потом бросали в топку.

Формы издевательств и пыток неисчислимы. В Киеве жертву клали в ящик с разлагающимися трупами, над ней стреляли, потом объявляли, что похоронят в ящике заживо. Ящик зарывали, через полчаса снова открывали и… тогда производили допрос. И так делали несколько раз подряд. Удивительно ли, что люди действительно сходили с ума. О запирании в подвал с трупами говорит и отчет киевских сестер милосердия. О том же рассказывает одна из потерпевших гражданок Латвии, находившаяся в 1920 г. в заключении в Москве в Особом Отделе и обвинявшаяся в шпионаже. Она утверждает, что ее били нагайкой и железным предметом по ногтям пальцев, завинчивали на голову железный обруч. «В Керенске палачи чрезвычайки пытают температурой: жертву ввергают в раскаленную баню, оттуда голой выводят на снег; в Воронежской губернии, в селе Алексеевском и других жертва голой выводится зимой на улицу и обливается холодной водой, превращаясь в ледяной столб»… Превращение людей в ледяные столбы широко практиковалось в Орловской губернии при взыскании чрезвычайного революционного налога; в Малоархангельском уезде одного торговца (Юшкевича) коммунистический отряд за «невзнос налога» посадил на раскаленную плитку печи села Белобородки; сажали в большой котел, который раскаливали докрасна; помещали в трубу с набитыми гвоздями и сверху поливали кипятком. Плюс пытка «горячим сургучом», о которой рассказывают очень многие в своих воспоминаниях о Киеве…

Про «работу» ЧК в Закавказье: «В глухих, сырых и глубоких подвалах помещения Чека целыми неделями держат арестованного, предназначенного для пытки, без пищи, а часто и без питья. Здесь нет ни кроватей, ни столов, ни стульев. На голой земле, по колено в кровавой грязи, валяются пытаемые, которым ночью приходится выдерживать целые баталии с голодными крысами. Если эта обстановка оказывается недостаточной, чтобы развязать язык заключенного, то его переводят этажом ниже, в совершенно темный подвал… следственной комиссии Сущево-Мариинского района в Москве… Тут избивали людей до потери сознания, а затем выносили без чувств прямо в погреб или холодильник, где продолжали бить с перерывом по 18 часов в сутки. На меня это так повлияло, что я чуть с ума не сошел». Через два месяца мы узнаем из «Правды», что есть во Владимирской ЧК особый «уголок», где «иголками колют пятки».