Александр Велесов
Поцелуй Мары
Прямо на нас из-за угла здания казарм шло на нас несколько странных фигур похожих на людей, но это были не люди.
Трудно было определить их принадлежность к роду людскому. Но всё-таки они были наверно когда-то людьми …
Рваные клоки одежды свисали с них жуткими истлевшими лохмотьями, оголяя их наполовину голые кости с такими же рваными и сгнившими остатками человеческой плоти.
Сначала казалось, будто они совсем не видят нас и идут, просто повинуясь чему то. Но потом …
Я долго пытался понять …, что случилось потом. Или они увидели нас или почувствовали. Но вдруг они издали дикий вой, от которого заломило в ушах, и ринулись на нас.
–Господи помилуй! – услышал я позади голос Красновского.
–Профессор бегите в комендатуру! Это приказ!
Дальше всё происходило столь стремительно быстро, что по происшествии многих лет я порой сам себе задавал вопрос, а можно ли было что исправить или изменить? Я думаю, нет.
Нелюди с сумасшедшим воем бежали прямо на нас. Но видно Митрохин первым вышел из оцепенения и открыл по ним огонь.
Но нелюди продолжали двигаться на нас, правда, немного медленней. И только после того, как наши пули настигли их головы, они упали как подкошенные.
–Митрохин за мной в казармы!
Мы рванули сквозь падающих тварей и подбежали к входу в казармы.
Оттуда уже выбегали солдаты. Хотя их было мало, некоторые были в крови, а троих держали под руки.
–Где остальные! – закричал Митрохин.
–Все мертвы! Все мертвы! – кричали солдаты.
–Они застали нас спящими товарищ комиссар. Вы можете не верить нам, но они вылезли из-под земли, – проговорил каким-то поникшим голосом один из них.
–Как из-под земли? Это бред… – сказал я
–Из-под земли! Из-под земли! – заверещали они наперебой.
–Ладно, бойцы, винтовки у всех?
–У всех! У всех!
–Вы все идите к комендатуре. Ждите нас там. Митрохин, а мы с тобой посмотрим, что там в казарме.
Через несколько минут мы были уже в казарме. На дубовом полу у входа лежали две потухшие керосиновые лампы. Я приказал Митрохину зажечь их.
Не знаю, стоило ли вспоминать об этом и писать …, но наверно так должно быть. Я должен поведать всё через что прошёл.
Посреди казармы зияла большая разворочённая яма. Половые доски были разорваны будто артиллерийским снарядом. По краям ямы лежали мёртвые мертвяки или нежить, не знаю, кем они были на самом деле.
Здесь был бой. Лежали и трупы наших солдат с оторванными руками и ногами. Здесь всё было залито кровью. Стены, полы, потолок.
Комок подкатился у меня к горлу, волосы на голове встали дыбом. Ужас объял меня. Я не видел ничего более дикого и страшного, чем то, что видел сейчас.
Трупы солдат лежали вперемежку с нежитью. Кое-где эти твари со всех сторон лежали на двух солдатах, впившись в них своими зубами.
–Они ели! Они ели их! – произнёс дрожащим голосом Митрохин.
–Митрохин поджечь здесь всё! – приказал я и бросил керосиновую лампу об пол.
Пламя объяло казарму, и мы выбежали на свежий воздух.
Через минуту мы уже бежали обратно к комендатуре.
Но мы не успели добежать до неё. Вокруг нас стала дрожать земля, и из неё пошёл пар, а потом со всех сторон она стала разрываться на части.
Из-под земли выползали твари.
Один за другим. Полуразложившиеся мертвяки.
Я с Митрохиным открыл по ним пальбу. Твари же лезли и лезли из-под земли так, словно сам ад рождал их.
–Товарищ комиссар отходите, я прикрою вас! – кричал Митрохин.
Я уже почти вступил с ними в рукопашную схватку. Кое-как мы всё-таки отбились от них и уже были у комендатуры.
А вокруг неё шёл бой.
Красноармейцы сделали баррикады из саней. Твари кидались на них отовсюду. Мы открыли по ним сзади огонь, и, перепрыгнув через телеги, сразу подключились к бою. Начали по ним стрелять и пулеметы, разрывая тварей на части.
Я не помню, сколько шёл этот страшный бой. Погибло несколько солдат. Твари сумели стащить их с телег, и участь их была ужасна. Нежить лезла на нас и лезла, причём с ужасающей скоростью и страшным воем.
И только после открытого нами шквального огня из пулемётов волна этих тварей пошла на убыль.
Но вскоре на горизонте забрезжил рассвет, и тварей заметно стало меньше и наконец, они перестали совсем вылезать из-под земли.
Когда всё стихло, мы все остались стоять в каком оцепенении. Мы были выбиты из сил, измучены, раздавлены и оглушены.
Я первым нарушил молчание:
–Митрохин дай папиросу.
Я закурил, и мысли начали возвращаться ко мне.
–Митрохин бери бойцов, и сожгите остатки тварей. А наших погибших товарищей похороните. Потом спуститесь в погреб и поднимите оттуда весь спирт и провизию. Во-первых, нам согреться нужно, а во вторых спирт вроде и горит нормально. А потом будем думать, что нам дальше делать. Каждому бойцу выдашь по сто грамм.
Наконец мы сидели внутри здания и грелись. Я был мрачен и подавлен, как и все. Но всё усугубилось после того как в здание вбежало трое бойцов, которые выпив спирта были явно не в себе.
Один из них, с рыжим чудом, подойдя ко мне, проговорил заплетающимся голосом:
–А вот мы товарищ комиссар к вам пришли с разговором …
–Слушаю вас товарищ красноармеец.
–Мы вот красноармейцы посовещались с товарищами и решили уйти отсюда к чертям собачьим! – сказал рыжий с чубом.
–Лагерь покинут все, когда я отдам приказ, – ответил я ему.
Но тут лицо красноармейца исказилось от злобы, и он заорал как ошпаренный,
–Слышь, ты краснопёрая сволочь! Все солдаты за мои слова! Вы суки церкви порушили, веру загубили, батюшек, сколько в расход пустили. И вот теперь за это мы прокляты! Демоны против нас восстали! Демоны это! Демоны!
В комендатуре воцарилась гробовая тишина.
Застыли все и Торопов, и Красновский и Митрохин.
А пьяные красноармейцы в один голос загалдели:
–Не будем воевать с демонами! Домой отпустите! Подохнем здесь все! Не будем воевать с демонами!
Рыжий с чубом продолжал:
–Вы суки краснопёрые и сами как мертвяки кровь из нас пьёте! Твари вы и есть твари!
Я продолжал молчать, а рыжий при этом не унимался:
–А мы комиссар тебя самого тварям сдадим, пускай они большевистской кровушки то, и напьются вдоволь! Правильно гутарю братцы?
–Всё так!
–Всё так!
–Ну, что-тогда отдадим комиссара демонам на откуп, может они от нас и отстанут?
Я, молча наблюдая за всем резко достал свой револьвер и выстрелил рыжему прямо в голову. Солдат упал как подкошенный залив кровью мои валенки.
–Всем ясно, что будет с провокаторами? – обратился к другим солдатам, наставив на них свой револьвер.
–Я понимаю товарищи красноармейцы, что может и Советская власть где-то и перегнула палку, – после молчания продолжил я говорить, -да, может это и есть расплата за что-то что делали мы не так, но мы ещё не выяснили, что стоит за всем этим и как нам быть дальше.
Нам всем сейчас трудно и мы столкнулись с врагом гораздо более страшным и непредсказуемым, чем любая контра. И всё потому, что мы не знаем природу этого врага, а то, что уже знаем, оно не укладывается в здравом уме обычного человека. Но главное другое сейчас. Все мы должны осознать сейчас, что только в единении лежит наше спасение.
Красноармейцы слушали меня, опустив головы.
–Я как ваш комиссар и командир получил большие полномочия от партии и правительства в решении тех задач, которые встанут здесь перед нами. И потому я считаю, что уйти, сбежать мы можем. Да я не спорю, но это было бы проявление малодушия и слабости, что не должно быть свойственно бойцам Красной Армии. Для нас всех было бы и самой ничтожной смертью быть съеденным одной из этих нечеловеческих тварей. Мы все тут бойцы и если нам и суждено умереть, то лучше как мужикам в бою. Вот такое моё слово. Вы уж меня простите, если, что не так, – говорил я им уже каким-то мягким тоном, – но лучше давайте зарядим наши винтовки, пулемёты и дадим бой тварям.
Красноармейцы молча вышли из комендатуры.
А ко мне подошёл Красновский.
–Теперь я знаю точно, что пророчество сбывается.
–Товарищ профессор я думаю, что нам уже и не стоит сейчас думать про чертовщину. Мы в ней погрязли по уши.
–Товарищ комиссар есть вещи, которые наука объяснить не может.
Тут в разговор вмешался военврач Торопов,
–Мария Петровна пока перевязывает двух красноармейцев, я товарищи решил вмешаться в разговор. Профессор я с вами не соглашусь. Есть вещи, которые наука всё-таки в состоянии объяснить. Я когда-то, как и вы профессор занимался изучением некоторых тропических болезней. Так вот по мере изучения этих болезней я наткнулся на работы одного английского учёного, да, да именно из буржуазной Англии. Он много лет жил в джунглях юго-восточной Африки и видел сам лично как африканские колдуны – вуду, это такое направление местного шаманизма …, поднимали к жизни мёртвых из могил, используя какое-то морское растение при этом и ещё что-то, сейчас я и не помню. Эти трупы потом служили этим колдунам. Но это не все. Этот ученый провёл исследования и выяснил, что данная смесь, поднимая мертвецов из могил, активизирует только их инстинкты, но вот разума они лишены полностью. Это просто куклы, магические куклы. Учёный называл их «зомби», – закончил Торопов.
–В славянской мифологии они носят другие названия товарищи, – сказал теперь Красновский, – Навьи, вурдалаки, упыри, стригои и наконец, ещё и просто вампиры.
–Чёрт те что, – пробубнил я, – какие к чёрту вампиры? Ладно товарищи хватит нам бессмысленной полемики. Митрохин приведи ко мне Прозоровского!
Через несколько минут передо мной снова стоял всё тот же несчастный полковник с всё тем же пустующим взглядом. А я снова обратился к Митрохину,
–Там остались ещё трупы этих тварей?
–Есть ещё, правда они наполовину обугленные.
–Полковника веди с нами.
Через минуту мы стояли у останков трёх нежитей, которых красноармейцы обливали керосином. Я посмотрел на полковника и сказал:
–Вы что нибудь можете сказать нам про это?
Полковник молчал.
–Вы можете мне хоть что нибудь сказать полковник твою мать! – снова уже криком сказал я, но тут поскользнулся на льду и упал прямо на останки мертвяка.
Я выругался, и начал было подниматься, как вдруг полковник бросился на землю, схватил что-то дрожащими руками и слёзы потекли из его глаз. Это была выпавшая из офицерской сумки во время моего падения фотография Катеньки.
Полковник прижал её к груди, и тут невольная мысль пробежала в моем мозгу.
–Кто она Вам? Кто она Вам?
Но полковник, прижав фото к груди, продолжал рыдать.
–Вы, вы кто ей?
–Доченька моя … Катенька, – проговорил он.
В моей голове всё помутилось, всё заходило ходуном и мне стало не по себе, но тут Митрохин, увидев, что я закачался, подскочил ко мне и взял под руки.
–Как вы сказали – доченька? – ослабевшим голосом произнёс я и тут я, наконец, понял, почему именно меня направили в это богом проклятое место.
Они знали, что обратной дороги может не быть и для них я был таким же отработанным материалом, как и эти бывшие заключённые, которые исчезли в этом лагере.
–Митрохин отведи полковника в комендатуру, выдай ему еды, спирта и оружие. Да, да ты не ослышался – оружие. Нам сейчас нужен каждый человек, кто может стрелять. Да ещё распорядись пока светло, чтобы гроб с телом из столовой перенесли также в комендатуру.
–Есть!
Я не стал у полковника отнимать фото моей Катеньки, а он её всё прижимал к груди. Потом мы прошли все в комендатуру. Противоречивые чувства переполняли меня, но я решил пока не пытать полковника.
Начало смеркаться и на санях в комендатуру привезли каменную гробницу. Я собрал всех.
–Товарищи, – обратился я к людям, – товарищи вы знаете, что сейчас наступит ночь, и твари могут снова атаковать нас. Я считаю, что атака нежити каким-то образом связана с этой гробницей и с тем человеком, чьи останки много веков назад были захоронены в ней. Я считаю, что мы должны вернуть её на место, снова предать его земле. И это надо сделать уже скоро, если только мы выживем. А сейчас вооружайтесь все. Митрохин проверить пулемёты, подготовьте гранаты, зарядите винтовки. А пока разойдитесь, – и вот тут я заметил, что были все кроме Клевина.
Я ещё раз огляделся, но его действительно нигде не было
–А где Клевин? – спросил я людей, но тут все мы услышали страшные крики.
К комендатуре красноармейцы вели окровавленного Клевина, который бессвязно что-то бормотал, при этом всё время, мотая головой. Обрывки фраз, которые мы услышали, когда он проходил мимо были такие «Судный день. Труба Иерихона. Конец света».
–Что случилось, – спросил я солдат.
–Товарищ комиссар он хотел гробницу взорвать гранатами. Вовремя остановили.
–Вы что творите товарищ Клевин? В чём дело? – спросил я человека, который явно был не в себе.
Клевин остановившись рядом, поднял на меня глаза, которые были тусклы и, потухши, пробормотал,
–Вы все умрёте. Все и я с вами. Мы все сдохнем. Да я хотел взорвать его, а иначе мир захлестнёт хаос, смерть и гибель. А сейчас оставьте меня. Оставьте …
–Уведите его, – сказал я солдатам, а сам хотел зайти следом в комендатуру, как снова раздались те самые страшные вопли, от которых кровь леденела в теле.
Я даже не успел понять, откуда теперь взялись твари. Их было очень много. В ход у нас пошло все, что у нас было. И винтовки, и пулемёты, и гранаты и даже кавалерийские шашки с топорами.
Снег, кровь, пот, разрубленные куски этих тварей … теперь всё превратилось в одну единую кровоточащую плоть.
Мы дрались, как могли, но тварей пребывало и пребывало. Дрались все и профессор Красновский, и Торопов и даже единственная женщина среди нас – Мария Петровна.
Но всё равно мы вынуждены были отступить под натиском нежити.
Наш строй прорвали там, где был профессор Красновский и раненный солдат. Солдату уже впились в шею, а Красновского чуть не схватили две твари. Митрохин вовремя отбил его.
А вот недаром, что старик Прозоровский был старым военным. Он схватил топор и заправски орудовал им при приближении тварей.
Первым из моих друзей погиб Торопов, который замешкался в какой-то миг и уже кровь фонтаном била из его ран.
–Спасайтесь! Спасайтесь! – кричал он, и кровь фонтаном била из его ран.
Потом погибли и ещё два бойца, которые прикрывали наш отход в комендатуру.
Но мы уже мы были внутри и продолжали везти бой.
Гарь, смрад, кровь всё было теперь единым целым.
Мы не помнили, как наступило утро и мы почти, что попадали с ног. Атака тварей к утру вся выдохлась.
Полдня мы пролежали, набираясь сил, а потом подобно этим мертвякам ходили, шатаясь от усталости, от мук душевных и телесных свалившихся на нас в этом проклятом богом месте.
Сил у нас уже не было сжигать останки тварей и хоронить наших товарищей. И это было нашей большой ошибкой. Позже я понял, что сжигать нужно было всех и сразу.
Я же подошёл к Красновскому и спросил его уставшим голосом,
–Профессор Вы всё ещё считаете, что нужно, необходимо захоронить гробницу?
–Я думаю и уверен, что именно так товарищ Миронов и сделать это нужно как можно быстрей, пока у нас ещё есть на это силы.
–Товарищи простите меня, простите… – ответил я на это, обращаясь ко всем, кто остался на то время, ещё жив.
–Товарищ Миронов вы не виноваты в том, что случилось, – сказал Красновский, – во всём, что происходит в нашей жизни – есть провидение. Не мы откопали гробницу, но видно нам её суждено будет закопать. И мы не знаем, что случилось сотни лет назад, и кем был этот человек, с которым связано это зло. То, что случилось, то и случилось. Это судьба товарищ Миронов, хотя на большой земле нам скорее никто не поверит и мы сами все тут, всё ещё не можем поверить в это. Я знаю только одно – тело нужно вернуть земле.
–Хорошо, – произнёс я, – но идти туда прямо сейчас.… сил на это у нас нет, да и уже смеркаться скоро будет. Продержимся ещё одну ночь, а завтра с утра и двинемся к скалам, на рудники. Митрохин гробницу сейчас погрузите в сани.
Ночь наступила быстро, так быстро, словно она торопилась куда-то. Было пока ещё очень тихо. Так тихо, словно все теперь боялись и не хотели сокрушить её.
Но раздались снова всё те же утробные крики и прекрасная звёздная, тихая ночь превратилась в ночь живых мертвецов.
И как в замедленной киноплёнке всё закрутилось в адской машине смерти.
Нежить лезла отовсюду, но самое страшное было в этом, что среди неё мы узнали наших бывших товарищей, тех, кого не успели сжечь или просто похоронить. Были и некоторые красноармейцы, а в одном из нежитей я узнал и Торопова, что было для меня сильно прискорбно.
Что было в последнюю ночь в лагере я помню смутно …
Голова соображала плохо, мысли путались, и всё было заточено лишь под одно – выжить.
Твари лезли и лезли. В окно, в двери и наконец, они начали пробиваться из-подвала.
Их было внутри дома уже очень много. Мы стреляли, кололи и рубили их. Красновский упал обессиленный и тихо постанывал в углу, наверно готовясь к смерти.
Ужас объял меня, когда я увидел, как трое тварей потащили к выходу Марию Петровну. Я и Митрохин кинулись за ней, но на пути встали мертвяки, и среди них было то, что было Тороповым. Двух красноармейцев твари вытащили в окно.
Последнее я успел увидеть как Мария Петровна вся истекающая кровью от зубов тварей, сумела выхватить гранату и, выдернув чеку, прижала её к груди. Раздался взрыв.
На её глазах мелькнули слёзы, а потом был жуткий грохот, и всё заволокло дымом.
Марии Петровны, милой и доброй женщины не стало…
Гарь же заволокла всё внутри, но мы всё ещё дрались. А вокруг нас была гора от разрубленных тел этих тварей.
Когда первые лучи утреннего холодного солнца прорезали небо сквозь пороховой туман – твари ушли.
А когда дым совсем исчез, я увидел, что живыми, остались только несчастный Красновский, бессвязно бормотавший что-то в углу, Прозоровский, Митрохин и я.
Вокруг нас было каша из крови и плоти.
Однако теперь у меня не было усталости, не было и желания больше быть здесь.
–Митрохин медлить нельзя. Выдвигаемся к Чёрным Скалам прямо сейчас.
В сани мы загрузили все тулупы, что были у нас, провизии и немного оставшегося спирта. Митрохин запряг выживших лошадей и вот тут я вспомнил о Клевине, которого заперли в одной из комнат.
Но всё что мы нашли от него, одно растерзанное тело.
Я подошёл к Красновскому, который весь трясся, смотря на тело Клевина. Я протянул ему флягу.
–Глотните профессор, глотните, вам легче будет. Силы вернуться, а они Вам ещё нужны будут.
Красновский еле-еле поднес флягу ко рту и судорожно несколько раз глотнул содержимую жидкость. Слегка задохнувшись, он закашлялся, но видно было, что ему стало немного лучше, и тогда он произнёс дрожащим голосом:
