Александр Васькин
Волхонка. Знаменка. Ленивка. Прогулки по Чертолью
Отреставрированный, оборудованный по последнему слову техники, музей имеет двадцать три экспозиционных зала, просторную галерею на третьем этаже, модный ныне в Москве атриум, перекрытый высокой прозрачной крышей, на месте которого была раньше узкая улочка, а также современные хранилища для живописи с выдвижными стойками и специальные шкафы для графики.
9 июня 2005 г. состоялась торжественная церемония открытия музея. На экспозиционной площади стало возможным одновременно показать посетителям около 1500 произведений различных жанров. Основу экспозиции каждой подаренной музею коллекции составляет личность собирателя и дарителя, внимание к его делу, поэтому главным принципом размещения произведений является неделимость собраний.
Так, на первом этаже нового здания представлены коллекции искусства рубежа ХК – ХХ вв., в частности коллекция А.Н. Рамма, мемориальные залы С.Т. Рихтера, Д.М. Краснопевцева и Л.О. Пастернака (семья Пастернак специально к открытию нового здания передала для экспонирования несколько ранее не выставлявшихся произведений). Здесь можно также увидеть работы отечественных художников ХХ в.: А. Родченко и В. Степановой, А. Тышлера, А. Вейсберга, Д. Штеренберга, специальный зал отведен для показа отдельных даров.
На втором этаже в четырех залах разместилась уникальная коллекция русской и зарубежной живописи и графики основателя музея – И.С. Зильберштейна. Кроме того, на втором этаже экспонируются произведения древнерусской живописи из коллекции Т.А. Мавриной и М.И. Чуванова, два зала отведены коллекции С.В. Соловьева (в старом здании она размещалась в одном зале), по-новому заиграло в витринах знаменитое художественное стекло из коллекции Е.П. и Ф.В. Лемкуль.
По анфиладе залов расположилась анималистическая скульптурная коллекция Е.Я. Степанова. Галерея же третьего этажа приглашает к знакомству с произведениями искусства, принесенными в дар зарубежными собирателями, а также временными выставками, проводимыми музеем.
Помимо коллекций, уже знакомых постоянным посетителям, в новом здании появилась возможность представить зрителям произведения, находившиеся ранее в запасниках, а также новые дары коллекционеров. Так, в музее теперь можно увидеть собрание декоративно-прикладного искусства Е.М. Макасеевой, коллекцию русской живописи и графики Серебряного века, принадлежавшую И.В. Корецкой и Б.В. Михайловскому, наследие художников Л.М. Козинцевой и А. Быховского.
Территория, окружающая новое здание Музея личных коллекций, была оформлена уникальной инсталляцией «Белый квартал» по проекту художника А. Константинова. Большую помощь по воплощению его творческого замысла оказали студенты-искусствоведы МГУ имени М.В. Ломоносова и студенты МАРХИ.
Улица Волхонка, дом 11. Василий Тропинин: лакей с художественным образованием
Дом купца А.М. Зимулина, построен в 1811 г., в 1878 г. изменен фасад, архитектор М.И. Никифоров. В начале XVIII в. владение принадлежало семье гетмана Дорошенко, казненного при Петре I, а в начале XIX в. – А.Ф. Грибоедову, родственнику писателя.
В этом доме с 1825 по 1832 г. была квартира художника
В.А. Тропинина (1776–1857). Родился Василий Андреевич то ли в 1776 г., то ли в 1780 г. недалеко от Новгорода, в селе Карпово. Происходил он из семьи крепостных графа Миниха. Отцу будущего художника, служившему управляющим имением, граф пожаловал личную свободу, а вот семью Тропинина оставил в крепостной зависимости. Стоит сказать, что среди русских живописцев немало и тех, кто повторил судьбу Тропинина, тут следует назвать и Аргуновых, и Григория Сороку, так и не получившего вольную.
Волхонка, дом 11
Затем в числе приданого Тропинин перешел к графу Моркову, женившемуся на дочери Миниха. Когда определилось дарование юноши в области живописи, он был послан своим владельцем в Петербург учиться, но не живописному искусству, а кондитерскому. И все же преданность Тропинина любимому делу была столь велика, а успехи, видимо, настолько значительны, что Морков в конце концов решил отдать его в Академию художеств. Однако академический устав не разрешал принимать крепостных в состав учащихся. Поэтому Тропинин был определен «посторонним учеником». Это было в 1798 г.
Тропинину шел уже двадцать второй год. Занимавшийся до сих пор урывками, как самоучка, он попал наконец в настоящую художественную школу и с жаром принялся за работу, стремясь наверстать потерянные годы. Одним из наставников молодого художника был один из виднейших портретистов конца XVIII и начала XIX в. – С.С. Щукин. Василий Андреевич учился вместе с О.А. Кипренским, А.Г. Варнеком.
В.А. Тропинин. Автопортрет на фоне Кремля, 1846 г.
В 1804 г. широкую известность получила новая работа художника – «Мальчик, тоскующий об умершей своей птичке». Картина эта произвела чрезвычайно благоприятное впечатление на окружающих. Казалось, судьба улыбнулась художнику. В числе лиц, с одобрением отнесшихся к упомянутой работе, были люди очень влиятельные, что могло бы вынудить графа Моркова дать Тропинину вольную. И вот, чтобы избежать опасности лишиться Тропинина, Морков немедленно берет его из академии, не дав возможности кончить курс. Идут долгие годы. Тропинину, ставшему к этому времени настоящим художником, приходится, однако, по предписанию барина выполнять и обязанности лакея.
Что и говорить, можно только представить, что чувствовал художник, унижение которого могло нанести непоправимый удар по его творческому самолюбию. Один из современников Тропинина писал: «В 1815 г. В.А. написал большую семейную картину для своего господина. В то время, когда эта картина писалась, графа посетил какой-то ученый француз, которому было предложено от хозяина взглянуть на труд художника. Войдя в мастерскую Тропинина… француз, пораженный работой живописца, много хвалил его и одобрительно пожимал ему руку. Когда, в тот же день, граф с семейством садился за обеденный стол, к которому был приглашен и француз, в многочисленной прислуге явился из передней наряженный парадно Тропинин. Живой француз, увидев вошедшего художника, схватил порожний стул и принялся усаживать на него Тропинина за графский стол. Граф и его семейство этим поступком иностранца были совершенно сконфужены, как и сам художник-слуга».
Но Тропинин терпел, отдавая все свободное от выполнения лакейских обязанностей время своему истинному призванию. Писал Тропинин преимущественно портреты, и его известность как портретиста стала быстро расти. Особенно в Москве, где в связи с различными хозяйственными поручениями графа Моркова художнику подолгу приходилось жить, используя это время и для выполнения портретных заказов.
Тропинин писал немало портретов простых людей – «Горбоносый украинец с палкой», «Подольский крестьянин с топором», «Мальчик со свирелью», «Старик, пьющий воду из ковша», «Пряха», «Ямщик», «Каменщик», «Старик-нищий», «Золотошвейка», «Сбитенщик», «Солдат со штофом», «Старуха, стригущая ногти» и т. д. Созданная Тропининым галерея народных образов была обусловлена его нелегкой судьбой.
К 20-м гг. XIX в. Тропинин становится, наряду с Кипренским, лучшим мастером портрета. Освобождение от крепостной зависимости пришло к нему лишь в 1823 г., в возрасте сорока семи лет. Но освобождение это было только личным, его сын еще в течение ряда лет оставался крепостным. В том же году Тропинин включается Академией художеств в свой состав, а в следующем – избирается академиком.
Теперь Тропинин вправе сам выбирать себе место жительства. Он мог бы поселиться в Петербурге, но столичная карьера не прельщала его. «Все я был под началом, да опять придется подчиняться то тому, то другому. Нет, в Москву», – говорил художник. К середине 1820-х гг. Василий Андреевич Тропинин окончательно перебирается в Москву.
Здесь в мастерской Тропинина появился на свет известнейший портрет А.С. Пушкина. Художнику позировали и многие деятели русской культуры: скульптор И.П. Витали, поэт И.И. Дмитриев, художник П.Ф. Соколов, поэтесса Е.П. Ростопчина.
О своих непродолжительных встречах с Пушкиным в январе – феврале 1827 г. Тропинин не мог вспоминать без восхищения: «И тут-то я в первый раз увидел собственной моей кисти портрет Пушкина после пропажи и увидел его не без сильного волнения в разных отношениях: он напомнил мне часы, которые я провел глаз на глаз с великим нашим поэтом, напомнил мне мое молодое время, а между тем я чуть не плакал, видя, как портрет испорчен, как он растрескался и как пострадал, вероятно валяясь где-нибудь в сыром чулане или сарае» (из воспоминаний Тропинина в записи скульптора Н.А. Рамазанова).
История знакомства двух выдающихся современников, в результате которого в мастерской на Волхонке был написан один из лучших портретов великого поэта, такова: в сентябре 1826 г. возвращенный из ссылки в Москву Пушкин особенно близко сошелся с Сергеем Соболевским, с которым познакомился еще в первые послелицейские годы. Узнав, что Сергей Александрович собирается за границу, Пушкин решил подарить другу свой портрет.
Однако до 1827 г. Александра Сергеевича рисовали всего несколько раз, и тогда, как писал Соболевский историку Михаилу Погодину, «портрет Тропинину заказал сам Пушкин, тайком поднес мне в виде сюрприза с разными фарсами…». Уезжая в Европу, Сергей Александрович брать с собой подарок в дальнюю дорогу не решился, ограничился уменьшенной копией, которую весьма профессионально выполнила Авдотья Петровна Елагина (она была еще и хозяйкой литературного салона в доме у Красных ворот). У нее же он оставил на сохранение оригинальный портрет.
А.С. Пушкин, портрет работы В.А. Тропинина, 1827 г.
Вернувшись через пять лет в Москву, Соболевский, к неописуемому своему огорчению, обнаружил, что вместо пушкинского портрета в раму вставлена довольно искусная подделка. Видимо, кто-то из московских копиистов или студентов брал полотно для повторения, а возвратил отнюдь не оригинал. Лишь через много лет директор Московского архива Министерства иностранных дел М.А. Оболенский увидел однажды в какой-то лавочке великолепный пушкинский портрет и приобрел его за 50 рублей. Уже позже выяснилось, что лавочка-то эта находилась на Волхонке, в доме 10. Вот уж действительно неслучайное совпадение. Оболенский обратился к Тропинину с просьбой обновить портрет, но художник не согласился, сославшись на то, что портрет был написан им в молодые годы и с натуры. Видимо, Тропинин не хотел никоим образом затронуть ауру, которую создавал портрет Пушкина, находившегося тогда, когда был написан портрет, в расцвете своих творческих сил.
С начала XX в. портрет Пушкина кисти Тропинина хранился в Третьяковской галерее, а затем был передан во Всесоюзный музей А.С. Пушкина.
Почему Пушкин заказал свой портрет именно Тропинину? К тому времени Василий Андреевич слыл в старой столице самым модным портретистом. Его работы отличались большим сходством с портретируемым. Успеха он добился и перенося на холст облик поэта. Николай Полевой в журнале «Московский телеграф» писал: «Сходство портрета с подлинником поразительно, хотя нам кажется, что художник не мог совершенно схватить быстрого взгляда и живого выражения лица поэта». Известно, что и Карл Брюллов высоко оценивал мастерство своего старшего собрата, скопировав позднее портрет Пушкина. Во время своего приезда в Москву в 1836 г. он отказывался принимать заказы, говоря, что в Москве есть свой не менее талантливый портретист.
Казалось бы, что вот здесь на Волхонке самое место музею Тропинина. Как кстати пришелся бы он в создающемся здесь Музейном городке. Ведь пока жив еще оставшийся кусочек старой Москвы, который видим мы на известном автопортрете. Но музей Тропинина находится в Москве по другому адресу и называется Музеем В.А. Тропинина и московских художников его времени. Располагается он в Щетининском переулке, в доме 10. В основе экспозиции музея собрание известного собирателя и коллекционера Феликса Евгеньевича Вишневского (1902–1978), подаренное городу Москве еще в далеком 1969 г.
Всю свою сознательную жизнь, начиная с 1917 г., когда отец подарил ему портрет С.М. Голицына работы Тропинина, Вишневский «охотился» за произведениями Тропинина и других художников первой половины XIX в. Именно Вишневскому обязаны мы сегодня сохранением многих картин той поры.
Живопись и скульптура, гравюры и акварели, фарфор и фаянс, мебель и часы, шитье бисером и жемчугом – все привлекало его внимание. Знатоком художественных почерков, стилей, материалов – «вещевиком», как говорят музейные работники, он был редкостным, авторитетом обладал высочайшим. Ко всему прочему, Феликс Евгеньевич являлся мастером на все руки: мог починить старинные часы с боем, собрать из бронзового лома стильную люстру пушкинского времени, переплести книгу. В деле реставрации мебели он мало знал себе равных. Отреставрированная им мебель и поныне приковывает к себе внимание посетителей музеев-усадеб «Останкино» и «Кусково», музев Серпухова и Дмитрова.
Из того, что зарабатывал Феликс Евгеньевич, на себя он тратил минимум – все было отдано «одной, но пламенной страсти» – собирательству. Едва ли не девяносто процентов своих покупок Вишневский делал именно в тех случаях, когда окончательный исход дела был непредсказуем – шедевр или «печная заслонка». Здесь Вишневского выручала поистине редкостная интуиция.
Расцвет его собирательской деятельности пришелся на послевоенную пору. В то время в Москве существовало несколько крупных антикварных магазинов. Самый известный и богатый располагался на Арбате – в начале улицы, с левой стороны, если смотреть от метро «Арбатская». Тогда цены в антикварных магазинах были, по сегодняшним меркам, весьма невысокие. Вишневскому подчас удавалось покупать старые, невзрачного вида холсты по 15–30 рублей. Но он-то знал, что покупал. После того как холст очищался от грязи и атрибутировался, его стоимость возрастала в десятки, а то и в сотни раз. Если картина не вливалась в собрание, Вишневский продавал ее, а вырученные деньги тратил на поиски и приобретение картин Тропинина и других художников первой половины XIX в.
Как-то в конце 1940-х гг. Вишневский случайно оказался на мебельном складе, куда свозили мебель из упраздненных ведомств, а также из квартир арестованных «врагов народа». Там Феликс Евгеньевич увидел во дворе валяющиеся на снегу части разломанного старинного резного шкафа – дверцы, детали резьбы, стенки и полки. Заведующий складом сказал, что шкаф списан и подлежит уничтожению и что если Вишневский хочет, он может забрать рухлядь себе – на растопку печки. Вишневский не преминул воспользоваться предложением щедрого хозяйственника.
Вишневский свез все это «барахло» на дачу в Лосиноостровской, где он проживал. То, что шкаф не простой, Вишневский чувствовал интуитивно. Истинную цену бывшему шкафу он узнал, когда случайно купил в букинистическом магазине, находившемся рядом с Театром имени М.Н. Ермоловой, двухтомный каталог старинной мебели. По дороге на дачу, в электричке, Феликс Евгеньевич раскрыл каталог и стал рассматривать иллюстрации. Каково же было его удивление, когда уже на первой же странице он увидел фотографии дверей шкафа. В каталоге говорилось, что вещь датируется XVI в. и принадлежит к числу выдающихся произведений мебельного искусства. Ныне этот шедевр можно увидеть опять же на Волхонке – в экспозиции Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Имеется там и табличка с указанием, что шкаф подарен музею Ф.Е. Вишневским.
Из собранных им картин Тропинина одной из самых для него дорогих (в моральном, а не материальном плане) был портрет С.К. Суханова. Как рассказывал сам собиратель, купил он его в Третьяковской галерее. Как-то в очередной раз пришел он туда, чтобы оценить какую-то картину: «Об этом портрете в Третьяковской галерее по сию пору сокрушаются. Пришел к ним владелец, а они ему отказали в покупке. Как будто затмение на них нашло. Я стою, жду… Ну, он мне и продал!»
Дальше Феликс Евгеньевич рассказал, что прямо из Лаврушинского переулка он со своим приобретением побежал к другу – реставратору Александру Дмитриевичу Корину, брату знаменитого художника. Холст был грязный, закопченный. Едва различался на нем седовласый старик в простом суконном кафтане. Чутье Вишневского не обмануло. После расчистки изображение засияло всеми красками. Было ясно: полотно создавалось Тропининым в пору наивысшего творческого подъема, о чем свидетельствовала и дата – 1823 г. Именно в этом году, 8 мая, крепостной художник наконец-то получил долгожданную вольную, а через год стал академиком.
Впоследствии оказалось, что на портрете изображен каменотес-самородок Самсон Ксенофонтович Суханов, вырубивший из цельного монолита знаменитый Александрийский столп, участвовавший в строительстве Исаакиевского и Казанского соборов в Петербурге; пьедестал памятника Минину и Пожарскому в Москве на Красной площади – тоже его рук дело. До Тропинина никто из русских художников не писал с такой тщательностью и пристальностью представителей рабочего сословия. Возрождение его шедевра оживило в народе и память о С.К. Суханове, музей которого появился в его родном селе в Вологодской области.
А наш путь лежит в самый главный музей Волхонки.
Улица Волхонка, дом 12. Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина
История участка, который занимает здание музея, насчитывает не одно столетие. С XVI в. на месте музея были государевы «большие конюшни» – Конюшенный и Колымажный дворы (отсюда и название Колымажного переулка). В XIX в. каменные строения конюшен были приспособлены под тюрьму. Отсюда зимой 1864 г. член студенческого революционного кружка Болеслав Шостакович (дед композитора Д.Д. Шостаковича) помог бежать польскому революционеру Ярославу Домбровскому, будущему генералу Парижской коммуны. В 1830-х гг. был снесен Колымажный двор, на его месте устроили открытый манеж для обучения верховой езде. А в 1898 г. здесь началось строительство Музея изящных искусств Московского университета по проекту архитектора Р.И. Клейна.
Волхонка, дом 12. Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина
Появление Музея изящных искусств именно на Волхонке весьма символично, поскольку еще в 1865–1886 гг. неподалеку отсюда существовал так называемый Голицынский музей, хранивший коллекции живописи, древностей и редких книг. Однако необходимость создания нового современного музея и постройки для него специального здания стала все более ощущаться со второй половины XIX в. Ведь в крупнейших европейских столицах уже давно существовали подобные музеи, наполненные зачастую даже не слепками, а оригиналами. Московский музей выступал едва ли не последним по времени из этого ряда, но самым богатым и роскошным и по строгому отбору экспонатов, их научному содержанию и диапазону представления истории искусства.
Среди тех, кто публично высказывался за эту идею, была и княгиня Зинаида Волконская, не только гостеприимная хозяйка популярного в Москве литературного салона на Тверской улице, но и автор ряда исторических сочинений. В 1825 г. она была избрана почетным членом Общества истории и древностей российских при Московском университете. Княгиня не раз предлагала создать университетский «эстетический» музей, посвященный античной скульптуре. Дело оставалось за малым и самым главным – собрать деньги на это благое начинание и получить монаршее благоволение.
Единомышленниками Волконской были профессора Московского университета С.П. Шевырев и К.К. Герц, директор Московского публичного и Румянцевского музеев Н.В. Исаков и другие представители московской интеллигенции.
Наиболее значимую роль в основании Музея изящных искусств сыграл Иван Владимирович Цветаев (1847–1913), обладавший большим опытом музейной работы. С 1882 г. он служил в Московском публичном и Румянцевском музеях, что находились в Пашковом доме. Сначала он был заведующим гравюрным кабинетом, затем с 1883 г. хранителем отделения изящных искусств и классических древностей, а с 1901 по 1910 г. директором музея.
Сто лет назад много шума произвело дело о краже из Пашкова дома. Украли в том числе и редкие гравюры. Всех собак повесили на Цветаева, отставив его от должности. А он, между прочим, отдал музею без малого тридцать лет жизни. Цветаев долго оправдывался, даже написал книгу в 1910 г.: «Московский Публичный и Румянцевский Музеи. Спорные вопросы. Опыт самозащиты И. Цветаева, быв. директора сих Музеев». Суд снял с него подозрения, а в 1913 г. в качестве компенсации Цветаева избрали почетным членом Румянцевского музея. В то время он уже трудился в основанном им же Музее изящных искусств на Волхонке. Но здоровье профессора было подорвано, в том же году он скончался.
Не зря в 1940 г. Марина Цветаева напишет: «Мой отец поставил Музей Изящных Искусств – один на всю страну – он основатель и собиратель. В бывшем Румянцевском Музее три наши библиотеки: деда, матери и отца. Мы Москву – задарили. А она меня вышвыривает: извергает. И кто она такая, чтобы передо мной гордиться?»
Кроме того, Цветаев был профессором кафедры теории и истории искусства в Московском университете, доктором римской словесности, историком искусства. Он имел огромный авторитет в научной среде, будучи действительным членом Императорского Московского археологического общества, Императорской Академии художеств, членом-корреспондентом Императорской Академии наук…
А ведь Иван Владимирович был совсем не дворянского происхождения; уроженец Шуйского уезда Владимирской губернии, он должен был стать, как его предки, священником. И сперва ничего не предвещало ему будущее основателя крупнейшего московского музея. Начальное образование Цветаев получил в духовном училище, среднее – во Владимирской духовной семинарии. А вот историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета в 1870 г. он окончил с золотой медалью.
Избрав для себя не церковную, а светскую карьеру, Цветаев в течение ряда лет преподавал в университетах Российской империи, а с 1877 г. и в Московском университете, где в 1889 г. возглавил Кабинет изящных искусств и древностей. Вот из этого кабинета и вырос Музей изящных искусств имени Александра III.
Коллекция кабинета с 1881 г. находилась всего лишь в двух помещениях одного из старых университетских корпусов на Большой Никитской улице. Благодаря Цветаеву с 1894 г. приходить сюда смогли не только студенты, но и все желающие.
Кипучая энергия Ивана Владимировича не могла ограничиваться рамками университетского кабинета, направляя мысли ученого по пути создания более крупного, систематического собрания гипсовых слепков древневосточного, античного и европейского искусства. Цветаев мечтал о таком музее, который стал бы «наглядной хрестоматией по истории мировой скульптуры и архитектуры», подобно музеям Лондона, Парижа и Рима.
С начала 1890-х гг. профессор Цветаев приступил к практической работе по организации музея, главной целью которой стало убеждение и чиновников, власть имущих, и богатых соотечественников в необходимости существования в Москве совершенно нового, по-европейски современного культурно-просветительского и художественного учреждения.
Вот, например, его письмо другу и единомышленнику Н.В. Баснину от 29 декабря 1893 г.: «Не оставляя этих музейных дум и по ночам или, вернее, страдая от них бессонницами, я пришел к сознанию необходимости активной помощи со стороны моих друзей и добрых знакомых. Одному мне не сделать этого сложного дела. Тут необходимо содействие многих. Доколе я обращаюсь к участию лиц более мне близких по духу, по стремлениям высшего порядка. К Вам я обращаюсь с сердечной просьбой – не могу я звонить и просить «на построение храма искусств» у людей богатых только потому, что они богаты и у меня в музее много нужд. Надобно достигать намеченной цели, соблюдая приличие и не унижая достоинство университета и задуманного учреждения».
И богатые люди откликнулись. Среди меценатов были владельцы текстильных фабрик братья Арманд, московская благотворительница Мария Семеновна Скребицкая, предприниматель и благотворитель Павел Григорьевич Шелапутин, мануфактурист и собиратель произведений новых русских и французских художников Михаил Абрамович Морозов, предприниматель Иван Андреевич Колесников и его жена Ксения Федоровна, банкир Иван Михайлович Рукавишников и промышленник Михаил Николаевич Журавлев, чаеторговец Константин Семенович Попов, коллекционеры Козьма Терентьевич Солдатенков и Павел Михайлович Третьяков, основатель Кустарного музея в Москве Сергей Тимофеевич Морозов, гравер и собиратель редких гравюр Николай Семенович Мосолов, банкир Лазарь Соломонович Поляков и многие другие.
Расщедрились и представители императорской фамилии, ведь речь шла о музее, сохраняющем память об одном из выдающихся членов дома Романовых, – великие князья Сергей и Павел Александровичи, греческая королева, урожденная великая княжна Ольга Константиновна.
Одной из первых в ряду благотворителей стоит фамилия купеческой вдовы Варвары Андреевны Алексеевой, пожертвовавшей на создание музея 150 тысяч рублей в 1895 г. Условием сего акта было присвоение музею имени императора Александра III. Это было весьма кстати и серьезно повышало статус музея и его шансы на поддержку со стороны царской фамилии. Да и место для такого музея, названного в честь отца Николая II, требовалось соответствовавшее названию.
Пустырь на месте Колымажного двора, конец XIX в.
Кроме того, особый смысл названию будущего музея придавало то, что инициатива по присвоению ему имени покойного императора исходила не от власти, а из народа.
Цветаеву в буквальном смысле пришлось вести напряженную борьбу за выделение земельного участка под строительство. Видимо, и тогда существовали в столице серьезные проблемы со свободными участками под строительство «объектов бюджетной сферы».
В течение двух с половиной лет Московская городская дума решала судьбу будущей территории музея. Как писал Цветаев, члены городской думы «все жилы напрягали к тому, чтобы не дать площади Колымажного двора под музей… желая в своем упрямом неразумении застроить площадь… промышленным училищем, с его химическими и даже мыловаренными лабораториями и фабриками».
О напряженной борьбе за землю свидетельствовали и московские газеты. В 1898 г. «Русские ведомости» сообщали: «Гласный Н.А. Найденов высказал, что дума в прошлом заседании отказала университету в ходатайстве о прирезке под музей земли свыше 1200 кв. саж., потому что у города мало остается свободной земли, в особенности в центральной части. Но если, как теперь выясняется, для музея необходимо отвести 1867 кв. саж., иначе он не может быть построен по составленным планам, то нужно удовлетворить ходатайство университета».
Цветаеву удается донести до Николая II мысль о том, что именно Волхонка должна стать местом «прописки» будущего музея. И царь идет навстречу: в июле 1895 г. он распоряжается приостановить закладку на Колымажном дворе здания Промышленно-технического училища в память 25-летия царствования Александра II и предоставить это место будущему музею.
В подтверждение одержанной в трудной борьбе победы Московский университет получил дарственную грамоту: «Городу Москве, запечатлевшей имя свое в истории художественного просвещения принесением в дар Музею изящных искусств места бывшего Колымажного двора».
Цветаев много времени проводит за границей, осматривая лучшие музейные собрания Европы, он посещает Рим, Флоренцию, Неаполь, Дрезден, Берлин, Швейцарию, причем за свой собственный счет…
Труды и траты Цветаева не прошли даром, увенчавшись 28 февраля 1898 г. утверждением Николаем II Положения о Комитете по устройству Музея изящных искусств имени Александра III.
Комитет создавался как добровольное сообщество лиц, желающих активно участвовать в систематическом распространении научных знаний в области изящных искусств среди широких кругов русского общества. Комитет объединял руководство университета (правление в полном составе), профессоров историко-филологического факультета и высших представителей властей с частными лицами, приносившими средства на организацию музея, дарившими экспонаты или оказывавшими другие важные услуги работе комитета. Участие в его работе для всех членов, кроме архитектора и его помощника, было безвозмездным. Назначение комитета – содействие университету в сооружении здания музея и в комплектовании его художественными и научными коллекциями, в изыскании денежных средств для дальнейшего существования музея. Полученные суммы передавались правлению университета, которое утверждало их расходование по представлению комитета. Комитет учреждался на период сооружения Музея изящных искусств, однако фактически существовал до февраля 1917 г.
Проект фасада Музея изящных искусств, Р.И. Клейн, 1896–1897 гг.
Председателем комитета стал дядя Николая II и генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович Романов, что указывало на значимость и весомость решения царя, способствовавшего выделению на устройство музея из государственной казны 200 тысяч рублей.
Иван Владимирович Цветаев был назначен секретарем комитета. В этой должности он занимался сбором частных пожертвований, формированием собрания, а также организацией архитектурного конкурса на лучший проект музейного здания. А дом для музея требовался довольно просторный, так как зарубежные коллеги Цветаева, узнавшие о том, что в России скоро появится свое собрание античных слепков, спешили помочь, предоставляя для копирования свои шедевры.
Заместителем председателя Комитета по устройству Музея изящных искусств имени Александра III стал владелец стекольных заводов в Гусь-Хрустальном Юрий Степанович Нечаев-Мальцов (1834–1913). И если на Цветаева легла организационная часть работы, то Нечаев-Мальцов во многом обеспечивал финансирование. А денег требовалось немало – 3 миллиона рублей, из которых семьдесят процентов пожертвовал именно он. О том, какой это был замечательный человек, свидетельствует сам факт того, что еще в 1897 г., до создания комитета, он приобрел для музея первые экспонаты – оригинальные памятники искусства и культуры Древнего Египта. Он же покупал и ценные копии всемирно известных скульптурных шедевров древности.
17 августа 1898 г. состоялась торжественная закладка здания музея на Колымажном дворе в присутствии членов императорской фамилии и большого стечения народа. Дом для музея (даже не дом, а храм) должен был строиться по проекту авторского коллектива во главе с архитектором Романом Ивановичем Клейном (1858–1924). Этот проект среди прочих пятнадцати и победил в конкурсе.
