Александр Ушаков
Операция «Престол»

– Что это? – изумленно спросила Марина.

– Замечательный поэт серебряного века Константин Бальмонт, – улыбнулся Анненков. – Когда-то эти стихи в прозе мне настолько понравилась, что я выучил их наизусть.

– Здорово! А ты еще что-нибудь помнишь?

– Да…

– Почитай!

– Тайна любви больше, – снова заговорил Алексей, – чем тайна смерти, а жизнь и смерть становятся равными для того, кто любит. В том сила и ужас Любви. Она ослепляет глаза и меняет души так, что драгоценные предметы становятся ничем, а ничто становится безбрежным царством. Она меняет и людей, которые становятся богами и зверьми и входят в мир нечеловеческий! И в нем души бьются, безумствуют, светятся, горят, плачут, и в первый раз живут, и в первый раз видят, видят все, влюбляясь в тела, как некогда Ангелы влюблялись в дочерей Земли. Нам холодно, мы цепенеем и тонем в зеркальных глубинах. Но мы любим, мы любим, и ради Любви совершим геройство, и ради Любви совершим преступление, ради одной минуты Любви создадим жизнь и растопчем жизнь. В этом Любовь. Любовь ужасна, беспощадна, она чудовищна. Любовь нежна, Любовь воздушна, Любовь неизреченна и необъяснима, и что бы ни говорить о Любви, ее не замкнешь в слова, как не расскажешь музыку и не нарисуешь солнце. Но только одно верно: тайна Любви больше, чем тайна смерти, потому что сердце захочет жить и умереть ради Любви, но не захочет жить без Любви…

Когда Алексей замолчал, Марина долго сидела, не в силах ничего говорить.

Затем поднялась из-за стола и, одарив Аринина одним из тех проникновенных взглядов, от которого сразу загорается кровь, направилась к кровати.

Алексей отнес на кухню пустую бутылку вина и задержался там ровно настолько, столько в его понимании было необходимо Марине для того, чтобы подготовиться к пиршеству плоти. И когда он появился в спальне, Марина уже лежала в широкой кровати, покрытая прозрачным покрывалом.

И в какой уже раз его восхищенному взору представилось одно из самых совершенных женских тел, какие он когда-либо видел.

В следующее мгновение он мягко лег на Марину и впился в ее полураскрытые губы страстным поцелуем.

Марина застонала и ласково провела по его спине руками, снизу вверх, надавливая на какие-то только ей одной известные точки.

Потом откинула покрывало и, высоко подняв ноги, широко развела их в стороны. И измученный давно сжигавшим его желанием, Алексей, ощущая во всем теле неизъяснимое блаженство, с какой-то изумившей его самого нежной яростью вошел в нее.

Марина застонала еще сильнее и, извиваясь всем телом, принялась покрывать его губы, глаза и шею жгучими поцелуями.

Затем она ласковыми движениями принялась массировать ему низ живота. И он не успел даже ни о чем попросить Марину, как та уселась на него.

Глядя на ее мелко дрожащие груди, Алексей даже застонал от охватившего его сладостного восторга, чего с ним давно уже не бывало.

На этот раз они не спешили и шли к тому самому сладкому моменту, ради которого и затевались все эти любовные игры около часа.

И когда этот воистину сладкий миг был уже совсем близок, последовал яростный спрут и сменившее его полнейшее расслабление.

Минут десять они пролежали, не двигаясь и не говоря ни слова, все еще находясь под впечатлением только что полученного удовольствия.

Но как не был удовлетворен только что испытанной близостью Аринин, при виде совершенных форм Марины и так соблазнительно покачивающихся ее бедер, когда она, совершенно обнаженная направилась в ванну, его снова с ног до головы окатила теплая волна желания…

Утром Анненков достал из шкафа коробку и открыл ее.

В коробке лежало золото, деньги, новый паспорт для Марины и билет до Ленинграда, откуда Марина была родом.

Она слишком хорошо знала мстительный характер своего коварного сожителя и не сомневалась, что он попытается найти ее.

Марина слишком хорошо знала, как Николай выбивал признания из невиновных, которые после его бесед с ним превращались в японских шпионов и троцкистов.

Да, у него против нее, кроме подозрений, не было, но начни он ее пытать, она рассказала бы все. Потому и попросила, вручив Алексею свою фотографию, сделать ей новый паспорт.

Более того, сейчас она уже сожалела о содеяном, поскольку даже жизнь под чужим именем не обещала ей желанного спокойствия.

Но что сделано, то сделано. Слишком уж она была обижена на Дугина, вытершего об нее ноги.

– Золото сразу не продавай, – сказал Арсений, когда Марина спрятала коробку в свой саквояж. – Оно может быть в розыске…

– Ладно, – ответила Марина и взглянула Алексею в глаза.

Прекрасно понимая, что от него хочет услышать женщина, тот мягко сказал:

– Я бы оставил тебя у себя, но не время! Кто знает, как пойдут дела и если нас возьмут с тобой у меня на квартире, то в следующий раз в Астрахань ты поедешь за казенный счет. О себе, – невесело усмехнулся он, – я уже не говорю…

Марина понимающе покачала головой.

Своим женским чутьем она чувствовала, что Алексей не лжет и прекрасно понимала, что им надо на время расстаться в интересах их же собственной безопасности.

В эту миунту она была готова отдать все это проклятое золото и все деньги, только бы не уезжать.

Но, увы, это было невозможно, поскольку на самом деле никто не знал, что предпримет Дугин…

А в этот самый момент Николай Алексеевич Дугин громко матерился около своего пустого сейфа, который он прятал в сарае.

Сейф был вскрыт, и все его содержимое исчезло в неизвестном направлении.

А хранилось в нем предостаточно.

Помимо своих прямых обязанностей, Николай Алексеевич занимался и другой, куда более прибыльной деятельностью. Правда, в отличие от первой – подпольной.

Все дело было в том, что вместе с начальником производственного отдела он занимался спекуляцией черной икры, которая потом контрабандой шла в Иран.

Схема была проста, как божий день.

С каждой добытой зеками тонны икры в документах фиксировалось только девятьсот, а остальные сто Дугин с подельником продавал.

Этого хватало за глаза. Экспорт чёрной икры был важным источником получения валюты для индустриализации. Поэтому десятилетие перед Второй мировой войной стало одним из пиков осетрового и икорного промысла.

Только в 1939 году из СССР экспортировали 789 тонн чёрной икры на огромную сумму в 15 миллионов долларов.

Перекупщики расплачивались с ними рублями, доллары в Советском Союзе Дугину были не нужны.

Но он охотно брал и изделия из золота, и драгоценные камни, и старинное серебро.

И вот теперь его, всемогущего заместителя начальника оперативно-чекистского отдела Управления лагерей по Астраханской области, обнесли как последнего фраера!

Да еще где! В его же собственной вотчине!

А он даже не знал, на кого ему думать.

Марина?

Конечно, все может быть, но она никогда не видела этого самого сейфа, который он хранил в погребе.

Да и не знала она ни о какой икре.

Зеки?

Эти могли, если, конечно, знали.

Подельники?

А что?

О его доходах знали в Управлении два человека и вполне могли ограбить его.

Но самым печальным было то, что он не мог дать делу официальный ход. Проще было самому явиться в прокуратуру и заявить на себя.

Что оставалось?

Закусить губы и материться! И, конечно же, воровать!

На том до глубины души оскорбленный и униженный чекист и остановился.

И все же он ошибался.

Знала Марина о пещере Лейхтвейса, ох, как знала. И тому, что в ней хранилось, мог позавидовать и сам знаменитый разбойник Генрих Лейхтвейс, который хранил в своем убежище награбленные сокровища.

О тайнике она узнала случайно, в тот самый день, когда Николай получал от начальника производственного отдела очередную долю за икру, а затем пошел прятать ее в сарай.

Дальше все было делом техники.

Она рассказала о тайнике Алексею, тот Хрому, который достал воровские инструменты, а Анненков вскрыл сейф.

Другое дело, что Марина затеяла всю эту эпопею только с одним желанием: отомстить!

Ни о каком обогащении она не думала.

Да и теперь, когда все было сделано и это золото легло между нею и Алексеем, она многое бы отдала за то, чтобы исправить положение.

Но было уже поздно. Во всяком случае, пока…

Как и было обусловлено, половину добычи Алексей отдал Хрому, а остальное поделил с Мариной.

А еще через неделю Дугин получил новый удар.

Совершенно неожиданно для него, ему было приказано сдать дела и прибыть в Москву. После чего след его затерялся…

Глава III

Поезд из Москвы пришел в Ростов ровно в назначенное время.

Сотни измученных дорогой пассажиров с радостным шумом высыпали на перрон.

Стоял тоскливый февральский вечер.

Погода в этом году не баловала даже этот южный город, было прохладно, и вперемешку со льдом моросил мелкий нудный дождик.

Прячась от дождя, люди раскрывали зонтитки, а те, у кого их не было, торопливо поднимали воротники плащей и пальто.

Все спешили как можно скорее покинуть залитый водой негостеприимный перрон и быстрее добраться туда, где их ждал горячий чай и теплый прием.

Сложно сказать, ждал ли чай и прием невысокого мужчину с черным сильно потертым кожаным портфелем в руках, но, судя по его быстрому шагу, он спешил.

А вот затем случилось нечто странное. Выйдя на привокзальную площадь, мужчина не пошел ни на остановку автобуса, ни к частникам, которые наперебой предлагали свои недешевые в этот ночной час услуги приехавшим.

Он быстро свернул в темный переулок и долго простоял у какого-то плуразрушенного барака, наблюдая за площадью.

Создавалось впечатление, что он, то ли следил за кем-то, то ли кого-то ждал.

Но как бы там ни было, минут через тридцать, когда на площади не осталось ни одного пассажира, ни машины, он пятнадцать, мужчина еще раз внимательно осмотрелся и быстро зашагал в темноту только в одном ему известном направлении.

Направление это проходило по начинавшейся от вокзала Красноармейской улице.

В конце улицы начинался небольшой сквер.

Мужчина с портфелем несколько раз оглянулся и вошел в мрачную и залитую водой аллею, сквозь уже полуголые ветки многочисленных деревьев едва пробивался тусклый лунный свет.

Мужчина прошел всего метров пятьдесят, когда из-за одного из деревьев к нему метнулась черная тень и нанесла ему удар тускло блеснувшим в неверном свете луны ножом.

Даже не охнув, мужчина споткнулся и упал на грудь.

Тень выхватила из его рук портфель, и в следующее мгновенье к нему присоеденилась еще одна такая же темная тень.

Ею оказался молодой парень лет тридцати в каком-то подобии бушлата.

– Давай! – хрипло произнес он своему подельнику, плотному нозкорослому мужчине лет сорока пяти с кривым шрамом на левой щеке.

– Сейчас! – кивнул тот.

Парень со шрамом открыл портфель и запустил в него руку. Когда он вытащил ее из портфеля, в ней в неверном свете луны тускло блестнули золытые ювелирные изделия.

– Порядок! – усмехнулся он. – Теперь Зяма раскошелится!

– Что с ним? – кивнул парень на неподвижно лежавшего на земле мужчину. – Добить?

– Зачем? – усмехнулся тот. – После моего удара не добивают!

Парень наклонился ниже и увидел огромную лужу черной крови, которая обильно текла из раны в спине.

– Ну, и силен ты, Баркас! – в неподдельном восхищении покачал он головой.

– Ладно, Козырь, – отмахнулся тот, кого назвали Баркасом, – потом хвалиться будем! Давай с ним кончать!

Однако вместо того, чтобы поднять бесжизненное тело, бандиты поволкли его по земле, оставляя за ним широкий кровавый след.

Создавалось такое впечатление, словно они специально хотели оставить этот след.

Дотащив тело к начинавшемуся метрах в тридцати от аллеи большому и глубокому пруду, они взяли его за руки и за ноги и, несколько раз тяжело качнув, бросили в воду.

Через несколько секунд человек, совсем еще недавно мечтавший о горячем чае, лежал на трехметровой глубине, и только какая-то полусонная рыба отметила его появление в пруду тем, что несколько раз ткнула его мягкими губами в лицо.

– Перо! – взглянул на Баркаса Козырь.

Тот достал из кармана окровавленную финку и бросил ее недалеко от берега. Потом снял перчатки и сунул их в карман.

– Ну что, – спросил он, – теперь можно и водки выпить!

– Подожди! – взглянул тот на часы. – Через два часа сядем в поезд и будем пить до самой Одессы!

Но выпить бандитам в ту так удачно начавшуюся для них ночь, им так и не пришлось.

Не успели они пройти и сорока метров, как сзади раздался негромкий, но очень властный голос:

– Стоять!

Больше удивленные, нежели испуганные, бандиты быстро повернулись на голос и увидели рослого мужчину в широкополой шляпе с пистолетом в руке.

– Ты кто такой? – прохрипел Баркас.

– Сейчас представлюсь! – насмешливо ответил мужчина, внимательно смотревший на подельников.

Следил он за ними не зря, и в тот самый момент, когда Козырь попытался ударить его спрятанным в рукаве ножом, он ушел в сторону и, сделав шаг навстречу, молниеносным движением ударил его рукой по основанию шеи.

Козырь дернулся, на какое-то мгновенье застыл и тяжело упал на мокрую землю.

– Поставь портфель на землю и отдоди на десять метров! – приказал мужчина готовому кинуться на него Баркасу. – И не советую шутить, положу на месте!

Баркас нехотя бросил портфель и отступил на указанное ему расстояние.

Он повидал виды и прекрасно понимал, что так легко уложившему Козыря мужчине бессмысленно грозить теми страшными карами, которые обрушит на него некоронованнывй король уголовного мира Ростова Миша Черкасский.

В это мгновение луна вышла из-за туч, и Баркас смог рассмотреть лицо нападавшего.

Он не был физиономистом, но сразу же понял, что их противник не из блатных.

Холеное породистое лицо и холодный взгляд серо-голубых глаз.

Баркас по опыту знал, что бояться надо именно такого, ничего не выражавшего взгляда. Тех, кто кричал, брызгал слюной и грозил, он ни когда не боялся.

Поскольку хорошо знал, что и крики, и слюна, и угрозы есть признак слабости и неуверенности.

А вот таких, как этот напавший на них человек, он опасался всегда.

И уважал. Как уважает один хищный звень другого.

К тому же в глубине души он понимал, что ничего экстраординарного не произшло, и один бандит ограбил других.

Но и просто так смолчать он не мог.

– Маза за тобой, – произнес он, – но знай, что за это рыжье, – кивнул он на портфель, – придется ответить…

– Спасибо, что предупредил, – усмехнулся мужчина.

Он поднял портфель и сделал два шага по направлению к Баркасу.

Когда он оказался совсем рядом, Баркас поувствовал запах дорогого одеколона.

Он не видел, как мужчина взмахнул рукой и даже не почувствовал, как вместе с этим взмахом на него навалилась огромная и очень тяжелая плита.

Алексей Анненков взглянул на распростертого у его ног человека и пожал плечами.

– Извини, Баркас, ничего личного…

Он быстро обыскал убитого и обнаружил в кармане два билета на поезд до Одессы.

Затем в тусклом свете луны он быстро нашел брошенный Баркасом нож и аккуратно завернул его в носовой платок.

Для него уже было совершенно ясно, что в этом ночном саду разыгрался один из актов поставленного пока неизвестным ему режиссером кровавого спектакля под названием «Сокровища Дугина».

Иначе вряд ли бы бандиты прятали тело так, чтобы его как можно быстрее нашли и не бросали бы нож, которым было совершенно убийство…

Только через неделю Анненков пришел по тому самому адресу, по которому так и не добрался курьер Цыгана.

А все дело было в том, что они решили продать часть причитающейся «общаку» доли.

В Москве сбывать краденное было опасно, и, по совету Цыгана, имевшего хорошие связи со скупщиком золота в Ростове, было решено отвезти золото туда.

В поездку отправились вдвоем: сам Анненков и один из приближенных к Цыгану людей – Михаил Кутергин – в кругу блатных известный как Сват.

Но когда они вошли в тот злополучный парк, внимание Алексея отвлек какой-то одинокий мужчина, все время смотревший в их сторону.

Алексей задержался и, убедившись, что это какой-то пьняый, поспешил к ушедшему вперед Свату.

Но когда он догнал его, тот был уже убит, и Алексею не оставалось ничего другого, как только рассчитаться с обидчиками.

Коненчо, он прекрасно понимал, откуда дул ветер, но догадываться было мало, надо было еще и доказать.

Филипп Васильевич Симаков, как звали золотого дел мастера, был весьма уважемым в Ростове ювелиром. Но о второй и тайной стороне ег деятельности знали немногие. А все дело было в том, что он давно уже являлся крупным скупщиком золота и драгоценных камней.

Завидев появившегося в салоне Анненкова, он сразу же понял, с кем имеет дело. И он даже не сомневался, что бывший офицер, как он окрестил Алексея, пришел продать что-нибудь из старых запасов.

Если он чему и удивился, так это только тому, что этот человек так долго тянул с продажей.

Как правило, все бывшие избавились от только отягочщавшего их участь в Советской России золотых и серебряных оков капитализма и камней еще в гражданскую войну.

– Что желаете? – широко улыбнулся он, давая понять, что хорошо знает, с кем имеет дело.

– Я желаю, – ответил Анненков, – предложить вам монету…

Все оживление сбежало с лица Симакова, и он с некоторым разочарованием развел руками.

– Тогда вы не по адресу! Я монетами не интересуюсь!

– А вы все-таки посмотрите! – попросил Анненков. – Может быть, кого-нибудь и посоветуете! Вещь стоящая!

– Ну ладно, – надевая очки, согласился ювелир. – Давайте!

Едва он посмотрел на монету, как улыбка сбежала с его лица.

Это был условный знак от самого Хрома, с которым он был связан уже много лет и который сейчас отбывал срок.

– Ну, что же, – совсем другим тоном произнес он, возвращая монету Анненокву, – это другое дело!

Он подошел к двери магазина и повесил на нее табличку «Обед», потом закрыл дверь на ключ и пригласил Алексея в свой кабинет.

Алексей с интересом осмотрел его убранство.

Здесь было все: золото, иконы, изделяи из серебра. Но куда больше его поразили висевшие на стенах кабинета картины.

– Подлинники, конечно! – улыбнулся Симаков, заметив вопросительный взгляд гостя. – Репин, Айвазвоский, Врубель и Серов. Да, сейчас они ни кому не нужны, а вы представляете, сколько они будут стоять лет так через сорок?

– У меня, – улыбнулся Анненков, – несколько иные представления о ценности картин.

– Я понимаю, – кивнул Симаков, – искусство бесценно и все такое! Ладно, оставим это! Вы, насколько я понимаю, пришли не для того, чтобы любоваться Серовым и поговорить об Айвазовском?

– Вы правильно понимаете, Филипп Васильевич, – улбынулся Анненков и, открыв саквояж, выложил на стол несколько длинных ящичков.

Симаков открыл первый ящик и достал лежавшее в нем ожерелье, заигравшее в попадавших через оконо лучах солнца каким-то волшебным светом.

Такой же свет Анненков заметил и в глазах самого Симакова, не признесшего ни единого слова. Однако по его загоревшемуся взгляду и было видно, насколько его поразили принесенные вещи.

Осмотрев последнюю, он бережно уложил ее в ящичек, и взглянул на Анненкова.

– Так как, Филипп Васильевич? – улыбнулся тот. – Искусство бесценно?

– О, да! – закивал тот головой. – Бесценно!

– А если все-таки оценить? – продолжал улыбаться Алексей.

– Оценить можно, – ответил Симаков, – только для этого мне понадобиться время…

– Тогда до завтра?

– Приходите в это же время…

Закрыв за посетителем дверь, на которой теперь красовалась табличка «Учет», Симаков поспешил в кабинет и высыпал содержимое первого ящика на стол.

Потом достал лупу и необходимые для исследования приборы.

Закончил он свое исследование поздно вечером, забыв и об обеде и об ужине.

Отложив последний браслет в стиле рококко, он встал из-за стола и потянулся.

Что там говорить, утомила работа!

Ювелир достал из буфета работы восемнадцатого века бутылку коньяка и налил серебряную рюмку, из которой когда-то вкушал горячительные напитки сам князь Потемкин.

Пригубив коньяк, он не выдержал и снова взял в руки старинное ожерелье с игравшими на нем темной кровью рубинами.

Он даже не сомневался, что все это богатство надо брать.

Было только одно «но». У него не было столько наличных денег.

По давно заведенным правилам он платил треть от стоимости ворованного золота и камней.

И это был первый случай за всю его богатую практику, когда он мог расплатиться сразу.

Впрочем, подобные мелочи не пугали его.

У него было достаточно состоятельных приятелей, и, рассчитывая на приобретенные им сокровища, он мог себе позволить брать взаймы под большие проценты.

Ровно в половине второго Анненков пришел в магазин. Симаков был один.

Проводив госят в кабинет, он сразу же перешел к делу.

– Я готов приобрести все… – сказал он, назвав весьма крупную сумму.

– Я согласен, – ответил Анненков.

– В таком случае…

Симаков достал из-под стола небольшой саквояж и поставил его на стол.

– Считать будете?

Алексей открыл саквояж, доверху набитый денежными купюрами и взглянул на ювелира.

– Зачем? – усмехнулся Алкесей.

Он закрыл саквояж и спросил:

– А скажите мне, Филипп Васильевич, говорит ли вам о чем-нибудь имя Зямы из Одессы?

При этом имени Симаков внимательно посмотрел на Анненкова.

Он ожидал услышать все что угодно, но не имя своего заклятого врага.

За годы совместного сотрудничества он подставил его дажды и оба раза умудрился выдти сухим из воды.

– Это Зиновий Зингер, – ответил Симаков.

– А поподробнее? – улыбнулся Анненков.

– Это человек насколько жадный, насколько и подлый, – ответил ювелир. – В наших кругах с ним давно уже никто не имеет дела. Говоря откровенно, от него давно бы избавились, если бы за ним не стоял один из королей криминального мира Одессы Миша Привоз. Если хотите мой совет, то дел я вам с ним иметь не советую…

Конечно, Симакову очень хотелось узнать, зачем Зяма понадобился столичному гостю, но спрашивать не стал. Хорошо знал: себе дороже.

– Ну что же, – протянул руку Алексей, – спасибо вам и разрешите откланяться!

Симаков разрешил и проводил симпатичного ему гостя до дверей салона.

– Всегда к вашим услугам! – сказал он прощанье.

Алексей улбынулся.

В чем-в чем, а в этом он не сомневался. Он кивнул и быстро зашагал в сторону вокзала.