Александр Ушаков
Операция «Престол»
Очень скоро черносотенцы сошлись с близкими им деятелями в Германии, искавшими «специалистов по еврейскому вопросу».
Левые круги эмиграции полагали, что конец советской власти придет в результате ее «эволюции».
Правые продолжали надеяться на «весенний поход», то есть на иностранную интервенцию.
И теперь, когда этот «весенний поход» был не за горами, наиболее реакционно настроенные эмигранты мечтали о скорой победе над большевиками и создании новой, а вернее, о восстановлении с помощью немцев монархической России.
И, конечно, они, как на Западе, так и на Востоке, готовились не только словом, но и делом помогать немцам.
В отличие от благодушно настроенного Голикова и его хозяина на Западе прекрасно понимали, что война предрешена, и готовились к ней.
В меру своих возможностей готовились к ней и Москвин с Громовым.
Беда была только в том, что эти самые возможности у них были весьма ограниченными.
Они не могли заявить о том, что не верят ни в какие договоры с Германией, а потому работали с оглядкой на официальную линию.
И это было не так сложно, поскольку санкционировавший их работу Голиков практически ничего в ней не понимал.
– И что ты скажешь по этому поводу? – нарушил, наконец, затянувшееся молчание генерал.
– Только то, – ответил Громов, – что нам надо работать и думать…
Москвин поморщился.
Он ожидал от старого приятеля совсем другого ответа.
– Да подожди ты хмуриться! – рассмеялся Громов. – Конечно, нам надо выполнять приказ, но я предлагаю работать и думать точно так же, как мы работали и думали до этого дня…
Москвин облегченно вздохнул. Вот теперь он услышал то, что и хотел услышать.
Конечно, это было рискованно. Но вся их работа была чаще всего сплошным риском.
Да и что значила их личная неудача по сравнению с той страшной и огромной бедой, которая уже очень скоро должна была обрушиться на их страну?
Об успехе задуманной ими грандиозной игры говорить было рано, да и бессмысленно, поскольку она зависела от стечения или нестечения огромного количества самых разообразных обстоятельств, от которых всегда зависит любая, даже самая незначительная, на первый взгляд, операция.
Но играть, несмотря ни на что, было надо.
Пусть даже на свой страх и риск.
Москвин остановился и протянул приятелю руку:
– Спасибо, Сергей… Завтра же запускай колесо… Тебя подвезти?
– Нет, спасибо, – махнул рукой Громов, – я хочу прогуляться!
– Тогда до завтра! – еще раз пожал приятелю руку Москвин и уселся в подъехавшую машину.
Машина медленно тронулась и вскоре исчезла за поворотом.
Громов долго смотрел ей след.
Да что там говорить, ему повезло с начальником.
И дело было даже не в том, что Москвин был один из самых выдающихся разведчиков, не раз смотревший смерти в лицо, а настоящий мужик.
Куда важнее было то, что он был одним из тех, которые не только не ломались, но и не гнутлись.
Все правильно, подумал полковник, вспоминая Льва Толстого: Делай, что должно, и будь, что будет…
Ровно в одиннадцать часов утра следующего дня в купе скорого поезда «Москва – Астрахань» вошел скромно одетый даже по тем глухим временам молодой человек с серым парусиновым портфелем в руках.
Если бы кому-нибудь пришло в голову проверить у него документы, такой любопытный узнал бы, что зовут этого человека Сергей Владимирович Никитин, что он является сотрудником Министрества рыбной промышленности и отбывает в службеную командировку.
Но если бы молодого человека обыскали, как следует, то у него нашли бы и удостоверение капитана Разведывательного управления при Генеральном штабе Виктора Семеновича Долгова.
Так неприметно и буднично начиналась одна из самых знаменитых операций советских спецслужб, значение которой трудно переоценить даже сегодня…
Часть I
По тонкому льду
Глава I
Как только изрядно выпивший Николай растянулся на кровати и уснул, Марина уселась за туалетный столик и долго смотрела на свое отражение.
Да, что там говорить, хороша!
Тонкие брови, темно-синий омут глаз и роскошные льняного цвета волосы, спадавшие на ее роскошные плечи самым настоящим водопадом, – все это производило впечатление.
А кожа? Настоящий шелк, и не единой морщинки.
Марина нисколько не льстила себе.
Да и зачем?
Она слишком хорошо знал, как неотразимо действовала на мужчин. Причем, любого возраста. И не случайно именно она становилась центром внимания мужской части в любой компании.
Одни, опасаясь ревности жен, наблюдали за ней исподтишка, а другие, посмелей, не сводили с нее изумленных взглядов.
Как это ни казалось странным самой Марине, но в этих взорах почти никогда не было ни похоти, ни вызова, скорее это были восхищенные взоры ценителей красоты, встретивших очередное чудо природы.
Но хватало и таких любителей красоты, кто буквально раздевал ее загоревшимся взглядом, не в силах скрыть страстное желание обладать этой, словно явившейся из другого мира, женщиной.
Только вот от желания до его удовлетворения для многих была дистанция огромного размера. Даже не дистанция, а самая настоящая непроходимая пропасть.
А все дело было в том, что насколько Марина была красива, настолько она была и прагматична. И участь ткачихи и домашней работницы у какого-нибудь инженера средней руки никогда не прельщала ее.
Ни тогда, когда еще в средней школе один из учителей чуть не сошел с ума от избытка своих чувств и неудовлетворенной страсти.
К двадцати пяти годам у нее было несколько связей, но все они кончились очень быстро, поскольку ее сожители не могли удовлетворить и десятой доли ее запросов.
Даже тот, из Министрества внешней торговли, севший за растраченные на свою любовницу довольно большие деньги.
Вот тогда-то Марина и решила для себя, что доступ к ее телу, о душе уже давно не шло и речи, получит только твердо стоявший на земле счастливец.
Само собой понятно, что «твердо стоявший на ногах» в ее лексиконе означало очень обеспеченный.
Такой быстро нашелся.
Им стал Николай Алексеевич Дугин, всемогущий заместитель начальника оперативно-чекистского отдела Управления лагерей по Астраханской области.
Он положил на нее глаз на торжественном вечере в Центральном клубе НКВД в Москве.
После чего попросил ее приехать в Астрахань. С женой он решил вопрос чисто в чекистском стиле.
Он не стал ей ничего объяснять, а просто приказал уехать на свою историческую родину в Вологодской области.
Ухаживать за престарелой матерью, как он объяснил отъезд жены. Справедливости ради надо заметить, что «престарелой матери» тогда было всего сорок пять лет.
Конечно, жена пыталась возражать, однако сжигаемый страстью супруг обещал пустить ее на корм рыбам в протекавшей метрах в пятидесяти от их роскошного двухэтажного дома Волге.
Нина, как звали жену чекиста, слишком хорошо знала, на что способен ее муж, и отправилась к «старушке». Судя по всему, навсегда.
Марина знала мужчин и то, какую страсть она вызывает у них, но и она была удивлена той даже уже не страстью, а самой настоящей яростью, с какой Николай накинулся на нее в ту минуту, когда она появилась в его доме.
В эти, чего там скрывать, вобщем-то сладкие мгновения, он напоминал собой путника, шедшего без воды несколько дней по раскаленной пустыне и, наконец, дорвавшегося до воды.
Прильнув к источнику, он пил и никак не мог напиться, а, напившись, снова тянулся к воде.
Да, на этот раз Марина вытащила счастливый билет, подполковник Дугин твердо стоял на ногах и очень скоро должен был занять кресло своего непосредственного начальника, которого он очень умело спаивал.
По сути дела, именно он, а не полковник Сарыгин, вершил все дела в Астраханской области, в которой было не много не мало, а целых семь лагерей.
Однако Марину радовала отнюдь не власть ее сожителя над зеками и начальниками отрядов и зон, а то, что он был по-настоящему богатым человеком и буквально осыпал ее дорогими подарками.
Все было бы хорошо, если бы не одно «но», которое не давало Марине покоя.
Узнав Дугина поближе, она не могла не понимать того, что никаких гарантий у нее не было, и Николай в лубую минуту мог также спокойно расстаться с нею, как он расстался с женой.
Что же касается любви, то никакой любви она к нему не испытывала, поскольку это был, если называть вещи своими именами, самый обыкновенный самодур.
Грубый и малообразованный.
В то время как сама Марина обладала тонкой художественной натурой, унаследованной от отца-историка и матери-пианистки.
Она была начитана, хорошо знала историю России и Европы и прекрасно играла на пианино и гитаре.
Все ее беды начались после того, как отца приписали к какой-то контрреволюционной организации и сослали на Север, где он вскоре умер от заражения крови.
Мать выгнали с работы, и она, промучавшись несколько лет на случайные заработки, утонула в Финском заливе. И Марина сильно подозревала, что она свела счеты со ставшей для нее невыносимой жизнью.
А когда Марина как-то спросила ее, почему она, еще молодая и красивая, не выходит больше замуж, мать посмотрела на нее так, что Марина никогда больше не заговаривала на эту тему.
Только потом, когда метери не стало, он поняла, что гранатовые браслеты» бывают не только в литературе.
И в том, что она из тонкой и художественно очень одаренной натуры превратилась в расчетливую и далекую от романтики женщину, отчасти была виновата и та жизнь, в которой ей приходилось не жить, а выживать.
И когда она встретила Алексея, она не устояла.
Конечно, это был не простой уголовник.
Алексей Анненков был из дворян, о чем говорили его фамилия и кличка Граф.
Он был красив, прекрасно образован и крепок здоровьем. Оно, конечно, генетика, как утверждал академик от науки Лысенко, возможно, и была продажной девкой империализма, однако порода есть порода!
Алексей не шел ни в какое сравнение с всесильным чекистом, которого красило только его кресло, и очень скоро Марина по-настоящему увлеклась им.
Она познакомилась с ним на репетиции концерта, посвященного какой-то там годовщине большевистской победы.
Он прекрасно пел, а она очень хорошо играла на рояле.
Очень скоро они, что называется, спелись, и с того самого дня, когда Марина впервые отдалась ему, она использвала каждый удобный момент, чтобы видеться с ним.
Хотя это было не так просто. Николай не так часто уезжал в командировки, а постоянно вызывать Анненкова на хозяйственные работы по дому она не могла.
Увидев во второй раз кряду в своем доме красивого и умного мужчину, Николай даже не стал бы ничего выяснять. Но уже через неделю ее любовника просто-напрсото выловили бы из той самой Волги, в которой он обещал утопить свою законную жену.
И все-таки они виделись. Чаще всего в том самом театре, где их свела лагерная судьба.
На счастье Марины, подоготовленный ею и Анненковым концерт настолько понравился высоким гостям из Москвы, что начальник Управления генерал Кетов приказал и впредь готовить не только концерты, но и спетакли.
Эти спектакли на самом деле нравились, и очень скоро импровизированный тетар стал разъезжать по близлежащим городам. И как поговаривали, осенью они должны были выступать в Москве.
Весь вопрос заключался для Марины только в том, дотянет ли она до осени.
И все дело было в этой свалившейся ей как снег на голову сестре начальника производственного отдела, приехавшей погостить к брату.
В чем-в чем, а в этом Марина не ошибалась. Она видела сегодня, как Николай смотрел на этй самую Тамару и как он танцевал с ней.
Это ведь все только делали вид, что не замечают того, как он тесно прижимал ее к себе и как туманился его взгляд.
Она видела.
Конечно, Тамара чисто по-женски уступала ей, но то, что она была очень хороша, Марина не могла не понимать.
И теперь она даже не сомневаалсь в том, что привыкший к вседозволенности и не знавший отказа Николай не отступится от Тамары.
Не обманывалась она и насчет его срочной командировки в Ростов.
Марина хорошо знала, что не будет никакого Ростова и Николай уедет с этой Тамарой на один из островов, где у их управления были специальные дома отдыха.
Хорошо, если это только минутное увлечение.
А если нет?
И если ей завтра предложат отбыть на историческую родину, как это предложили ее прдшественнице?
Что тогда?
А вот тогда она потеряет многое. И что самое главное, она уедет из Астрахани такой же бедной, какой и приехала в нее.
Да, красота, конечно, страшная сила, но еще большей силой были деньги. Особенно среди той нищеты, какую представляла собою страна в 1940 году.
Когда четыре года назад была отменена карточная система, многие тогда надеялись на лучшее. Но стало намного хуже, продуктов не хватало, и огромная страна откровенно голодала.
Специальности у Марины не было, а работа на фабрике или заводе не могла ей присниться даже в самом страшном сне.
Но и просто так сдаваться на милость победителя Марина не собиралась.
И надо отдать ей должное, она была не только красивая и безнравственная, но и решительная, и в борьбе за свое благополучие она была готова на все.
Ладно, наконец, решила она, вставая из-за стола, завтра будет день, будет и пища.
Как ни несло от громко храпевшего Николая перегаром, Марина, преодолев отвращение, легла все же с ним.
Но, как выяснилось утром, зря. Николай даже не подумал прикоснуться к ней.
И потому как он торопился, холодно поцеловал ее и буркнул: «Буду через три дня», Марина поняла, что ее дела совсем плохи.
И, уж конечно, она совсем не удивилась тому, что Тамара срочно поехала «погостить» к каким-то там так удивительно вовремя появившимся родственникам.
Справедливости ради, раздумывала она над тем, что ей делать, недолго.
Ровно в четыре часа вечера Марина отправилась в театр, где проходила репетиция «На дне», в котором она играла Варвару, а Анненков Пепла.
Что там говорить, Марина умела владеть собой, и даже Арсений не смог догадаться того, что творилось в ее душе.
Когда репетиция была закончена и они на какое-то время сотались одни, Арсений по привыке попытался обнять ее.
К его удивлению, она выскользнула из его рук.
– Надо поговорить, – сказала она и быстро и четко и четко изложила план, который должен был спасти ее.
Несколько удивленный услышаным Алексей молчал.
– Что скажешь? – спросила Марина.
– Сейчас ничего, – после небольшой паузы произнес Анненков. – Сама понимаешь, что один я такое дело не подниму…
– Хорошо! – кивнула Марина. – Иди и помни, что у нас всего три дня…
Вечером в столовой Анненков, проходя мимо Василия Хромова, негромко сказал:
– Есть дело!
Василий кивнул.
– Приходи после отбоя…
Конечно, обращаясь к Хрому, который был одним из самых авторитетных воров зоны, где отбывал свой срок Аннеков, Арсений сильно рисковал.
Да, он сидел за мошенничество, и статья у него была довольно престижная, но все же он не шел ни в какое сравнение с самим Хромом и его урками.
Что там говорить, народ у него подобрался отчаянный и способный на все. И при особом желании они могли без особого риска его просто кинуть.
Но другого выхода у него не было.
Один он был неспособен провернуть предложенное ему Мариной дело.
Другое дело, что Хром, насколько за два года пребывания на зоне мог убедиться Аннеков, был не только авторитетный, но и довольно справедливый вор.
Из «правильных», как называли таких в уголовной среде.
Он был из Москвы и относился к своему земляку, если и не с уважением, то с явной симпатией.
– Что у тебя? – с улыбкой спросил он, когда минут через двадцать после отбоя, когда измученные непосильным трудом зеки спали без задних ног, Анненков пришел к нему в угол.
Но уже очень скоро улыбка сбежала с его лица, и он с все возрастающим вниманием слушал Алексея.
И чем больше тот говорил, тем больше убеждался в том, что заинтересовал Хрома.
– Что скажешь? – спросил Анненков, закончив свое повествование.
– Скажу, что интересно! – усмехнулся Хромов.
– И только?
– Нет, не только, – покачал головой тот. – Все, Граф, иди спать, завтра договорим!
– Только учти, – произнес Анненков, – через неделю я освобождаюсь…
– Учту!
Анненков кивнул и отправился на свои нары. Потому как загорелись глаза у Хрома, он не сомневался в том, что дело выгорит.
И оно, действительно, выгорело.
Все прошло как по маслу, а еще через семь дней, Анненков распрощался с Хромом и вышел на волю.
Вздохнув полной грудью, он зашагал по направлению к вокзалу, откуда через три часа уходил поезд на Москву.
Глава II
Коля Цыган удивлялся сам себе.
Обычно, удовлетворив страсть, он моментально охладевал к своей партнерше.
А тут…
Он с каким-то неведомым ему до сих пор исступлением целовал ее ласковое тело с атласной кожей, от которого так призывно исходил едва заметный аромат неведомых ему тонких духов.
Вдоволь натешившись, он встал с кровати и накинул рубашку.
Потом подошел к хранившему остатки вчерашней роскоши столу, налил стакан водки и с наслаждением выпил.
Аппетитно похрустев квашеной капустой, он взглянул на свою подругу.
– Ты как?
– Давай! – улыбнулась та.
Цыган налил рюмку водки и отнес Нинон, как звали его маруху, на кровать.
Та с чувством выпила и блаженно закатила глаза.
– Хорошо!
Цыган провел рукой по гладкой груди Нинон и почувствовал, как его снова охватывает непреодолимое желание обладать этой женщиной.
Загорелась и Нинон. Она притянула к себе голову Цыгана и впилась в его губы жгучим поцелуем.
И в тот самый сладкий момент, когда они были уже готовы продолжить любовыне утехи, в дверь постучали.
Цыган недовольно выпрямился.
Этот адрес знали только самые близкие к нему люди и без особой нужды беспокоить его не стали бы.
Значит, случилось что-то неординарное. Стук повторился.
Он быстро оделся и, взяв на всякий случай в руку финку, пошел к двери.
– Кто? – негромко спросил он.
– Почтальон! – ответил мужской голос. – Привет из Астрахани принес!
Цыган открыл дверь и увидел незнакомого мужчину в элегантном сером костюме с кожаным портфелем в руках.
– Заходи!
Мужчина вошел в комнату и, увидев на кровати полураздетую женщину, вопросительно взглянул на Цыгана.
– Сейчас! – кивнул тот и подошел к кровати. – Погуляй, Нинон!
Давно привыкшая к конспиративной жизни своего приятеля, женщина не выразила ни малейшего неудовольствия и быстро оделась.
Когда она ушла, Цыган кивнул на стол.
– Как?
– Потом, – ответил мужчина, – сначала дело…
Цыган кивнул и сел на стул.
– Хром кланятся велел, – сказал мужчина.
– Спасибо!
– И прислал подарки, – продолжал мужчина.
Заметив вопросительный взгляд Цыгана, он открыл портфель и вывалил на стол кучу изделий из золота и толстые пачки денег.
– Это он там заработал? – насмешливо спросил Цыган, оценивающе рассматривая драгоценности.
– Можно сказать и так! – охотно согласился мужчина.
Он полез в карман, и Цыган против своей воли напрягся, так как много раз в своей жизни видел, как из этих карманов в подобных ситуациях доставали финки и пистолеты.
Мужчина понимающе улыбнулся и протянул Цыгану небольшой клочок бумаги.
Вор взял бумагу и равернул ее.
На ней рукой Хрома было написано: «Чисто. Хр.»
Цыган кивнул, взял спички и сжег записку.
– Как отзываешься? – с некоторым облегчением в голосе спросил он гостя.
– Граф…
Цыган усмехнулся.
– Громко!
– Как прозвали… – пожал плечами гость.
Цыган был опытным вором и прекрасно видел, что его гость не из блатных и прозвали его, судя по внешности, за приосхождение.
Но хорошо знавший и уважавший воровские законы лишних вопросов задавать не стал.
– Свою долю, – кивнул Алексей на стол, – я взял! Это, – отобрал он несколько изделий, – твое! Здесь, – отделил он от общей кучи часть драгоценностей – доля Хрома, все остальное на общак…
– Хорошо, – сказал Цыган и кивнул на стол. – Ну, что, теперь отметим знакомство?
– Вот теперь, – улыбнулся гость, – с удовольствием!
– Минуту!
Цыган выглянул в коридор и позвал курившую на кухне Нинон.
– Прибери! – коротко приказал он.
Нинон быстро убрала и накрыла на стол.
Цыган разлил водку.
– Давай, Граф, – поднял он свой стакан, – за тех, кто там!
– Давай! – чокнулся с ним Граф.
– Как там? – спросил Цыган, когда они выпили по второй.
– Нормально! – ответил Граф, цепляя на вилку соленый грибок. – Только жарко очень!
– Да, – рассмеялся Цыган, два раза отбывавший срок на севере, – места нам нашли подходящие! Или собачий холод, или адская жара!
Они проговорили еще почти час, и вобщем-то ни о чем.
Граф ни разу не заикнулся о подарках с юга, да и сам Цыган не интересовался их таинственным происхождением.
Хотя ему было интересно.
И в самом деле, за всю его блатную жизнь это была первая подобная посылка из тех самых мест, которые почему-то принято называть не столь отдаленными. Несмотря на то, что этим «неотдаленным» местам относилась Колыма.
Как правило, посылки шли в обратном порядке, не с зоны на волю, а с воли на зону.
Перед тем как расстаться, Цыган спросил:
– Ты сам по себе, или…
– По-всякому, – уклончиво ответил Граф.
– Если что, обращайся! – протянул руку Цыган.
– Обращусь! – крепко пожал ее гость.
Закрыв за ним дверь, Цыган подошел к столу, над которым склонилась восхищенная все увиденным на нем Нинон.
А посмотреть там на самом деле было на что.
Кольца, перстни, серьги, браслеты, кулоны, ожерелья, кресты, цепочки…
Словно капли росы горели в попадавших через окно солнечных лучах вставленные в красивую оправу бриллианты и драгоценные камни.
Цыган восхищенно покачал головой.
Даже он, воровавший всю свою сознательную жизнь, никогда не видел в одном месте такого богатства.
– Да, – протянул он, – тут лимона на полтора будет!
– Боже мой! – воскликнула Нинон, рассматривая небольшие серьги, в которых зеленым огнем блестели изумруды. – Какая прелесть!
– Нравятся? – усмехнулся Цыган.
– Еще как!
– Тогда возьми их себе! – неожиданно для себя вдруг проговорил Цыган.
Женщина изумленно взглянула на него. Она прекрасно разбиралсь в воровских понятиях и знала, что все это богатство принадлежит всем.
Говоря откровенно, Цыган был уже и сам не рад врвавшемуся у него «возьми их себе».
Но назад слово взять уже не мог. Ладно, Бог с ними с этими серьгами, в конце концов, он вычтет их из своей доли. Так что проблем с обществом у него не будет…
– Бери, бери! – ласково произнес он.
Дважды повторять подобное приглашение Нинон было не надо. Она быстро сняла свои старые серьги, надела новые и подошла к стоявшему на комоде зеркалу.
– Вот это да! – восхищенно воскликнула она, едва взглянув на себя.
– Да, – снова улыбнулся он, любуясь серьгами, которые удивительным образом шли Нинон, – красиво!
– Ну что, – весело спросил он, когда Нинон, вдоволь налюбовавшись подарком, уселась за стол, – обмоем!
– Конечно!
Минут через десять, Нинон все-таки сняла серьги, как всегда снимала их перед занятием любовью.
А прилично поддатый Цыган, снова и снова ненасытно целуя Нинон, на целых вда часа забыл и о Хроме, и о Графе, и о привезенном им подарке…
Забыл о Цыгане и Алексей, которого ждало куда более приятное свидание.
Через час он был на Казанском вокзале, куда в два часа дня должен был прибыть поезд из Астрахани.
У входа в вокзал он купил букет цветов и направился на перрон.
Несмотря на февральский мороз, на перроне было полно встречающих.
До прихода поезда было еще полчаса, и Анненков отправился в буфет.
Впрочем, это он так только назывался «буфет».
Жидкий чай, какое-то подобие кофе и леденцы, – вот и все, чем мог похвастаться полный буфетчик, с тоской наблюдавший за входящими в вокзал.
Ничего удивительного в этом убожестве не было.
В 1940 году, в СССР разразился очередной продовольственный и товарный кризис, и многотысячные очереди стали обыденным явлением по всей стране.
Именно тогда в лексикон советских людей прочно вошло слово «блат», который, если верить появившейся в то время пословице, «был сильнее Совнаркома».
Анненков поморщился, вспомнив, сколько ему пришлось заплатить за билет до Москвы для Марины. И ему еще повезло, посольку достать железнодорожный билет в Москву в те времена без специальных документов было практически невозможно.
Естественно, для тех, у кого не было денег. Ну а для тех, у кого они имелись, никаких проблем ни с билетами, ни с продовольствием не возникало.
Ну а коль так, то при желании всегда можно было найти организацию, а в ней человека, готового за определенную мзду помочь с документом, открывающим дорогу в столицу Родины.
Именно такой умелец и помог с билетом для Марины. А все дело было в том, что вкусивший новой любви Дугин даже не стал ничего объяснять Марине.
Все еще пребывая в «командировке», он просто передал ей приказ убираться на все четыре стороны. И Марине, считал Алексей, повезло.
Да и кто мог поручиться за то, что он, под горячую руку, не спустил бы всех собак на нее?
Анненков подошел к стойке, и дородный бефетчик только развел руками, как бы говоря:
– Ничего не поделаешь! Вот такой у нас социализм!
Анненков понимающе усмехнулся.
Каждый день газеты сообщали о колоссальных урожаях и несметном количестве товаров на складах, а прилавки в магазинах сияли пустотой.
И даже на рынках молоко продавали сейчас не крынками или бутылками, а стаканчиками, муку – блюдцами, а картошку – поштучно.
Понятно, что в этих условиях расцветала дикая спекуляция и не менее жуткий произвол милиционеров, которым приходилсь сдерживать многотысячные очереди.
Делалось это очень просто.
Милиция выстраивала очереди за квартал от магазина, а потом отбирала 10 человек и вела «счастливцев» под конвоем к магазину.
Надо ли говорить, что за определенное вознаграждание в число «счастливцев» попадали не всегда те, кто мужественно ждал своей очереди.
Анненков вышел на перрон, где уже отпыхтел парами подошедший поезд.
Марина ехала в пятом вагоне, и когда Анненков подошел к дверям, она уже стояла на перроне.
И, конечно, Анненков не мог не заметить, как она выделялась среди огромной толпы, заполнившей перрон. Фигурой, волосами, лицом и манерой держать себя.
Да, подумал он, эта женщина могла украсить любое собрание.
Заметив Алексея, Марина улыбнулась и пошла ему навстречу.
– Ну, здравствуй! – радостно улыбнулась она и, обняв его, крепко поцеловала в губы.
– Рад тебя видеть! – искренне ответил Алексей, которому все больше нравилась эта женщина.
И ничего предосудительного в этом не было.
Он был молод, силен и ценил женскую красоту. А Марина понимала в любви толк.
Алексей взял у нее саквояж, и они пошли к выходу с перрона.
Анненков жил в Сокольниках в отдельной квартире.
Едва они окзались наедине, Марина обняла его и покрыла страстными поцелуями.
Алексей почувствовал, как его накрывает огромная теплая волна, которая бросила их на кровать, и он с какой-то поразившей его самого одержимостью овладел Мариной.
– Ну вот, – улыбнулся он, когда Марина вернулась из ванной, – ты и испортила мне торжественную встречу!
– Что ты имеешь в виду? – вопросительно взглянула на нео женщина.
– Праздничный ужин и хорошее вино!
– Так еще не поздно, – усмехнулась Марина, – особенно если учесть, что в поезде я почти ничего не ела…
Анненков быстро оделся и вышел на кухню, где у него были приготовлены купленные по баснословной цене у официанта местного ресторана продукты.
Через пять минут стол был накрыт.
Алексей разлил вино по бокалам.
Марина подняла свой бокал и взглянула на Алексея каким-то странным взглядом. Обычно в нем сквозил интерес, чаще желание, но сейчас было нечто такое, что открылось только Марине, и чего не мог понимать Алексей.
Но самым удивительным было как раз то, что так оно и было.
А все дело было в том, что Марина впервые по-настоящему полюбила и смотрела на открывшийся ей совершенно по-новому мир совсем другими глазами.
И в этом новом мире не было уже ни расчета, ни желания устроиться, ни стремления к выгоде.
Более того, та жизнь, которой она жила до этого, со всеми этими дугинами и им подобными, показалась ей мелкой и ничтожной.
И она отдала бы сейчас все принадлежавшие ей побрякушки за то, чтобы навсегда остаться с Алексеем, в котором она интуитивно чувствовала совершенно другую, высшую породу.
Ее совершенно не интересовало, как он дошел до жизни такой, посокольку она хорошо знала, что означает в Советском Союзе иметь статус «бывшего».
Но она точно так же знала и то, что Алексей не способен ни на подлость, ни на предательство, чем бы он не занимался.
– Я хочу выпить, – без всякой патетики произнесла Марина, – за еще живущих на нашей земле настоящих мужчин! За тебя!
– Спасибо! – чокнулся с ней Анненков.
Он залпом выпил водку и почувствовал, как ледяная жидкость, проскользнув вниз, обожгла пищевод и тут же превратилась в приятное тепло.
Он закусил мясистым помидором и принялся за роскошный холодец, обильно поливая его душистым хреном. Женщина смотрела на него.
– Так нельзя, Марина, – улыбнулся Арсений, – кладя себе очередной кусок холодца. – Надо закусывать!
– Не хочу, – покачала головой девушка.
– Почему? – взглянул на нее Алексей.
– Перенервничала, – честно ответила Марина. – Всю дорогу мне казалось, что вот откроется дверь войдет Дугин со своими костоломами…
– Все может быть, Марина, – ответил Аринин, – но что сделано, то сделано, и не надо портить такой чудесный день грустными размышлениями!
Марина кивнула.
Ничего другого она и не ожидала. Этот сильный и уверенный в себе мужчина не станет ныть и жаловаться, даже если ему, как будет совсем плохо.
– Ты прав, Леша, – наполнила она рюмки, – гулять, так гулять!
После второй рюмки Марина обрела аппетит и с удовольствием ела приготовленные Анненковым салаты и мясо.
И все же грусть не покидала ее.
Конечно, Алексей прекрасно понимал состояние женщины и не сыпал соли на рану.
– Леша, – проговорила вдруг Марина таким проникновенным тоном, что Анненков внимательно взглянул на нее, – завтра мы с тобой расстанемся и, наверное, навсегда…
Она с трудом сдержала слезу и, сглотнув ставший в горле ком, продолжала:
– Но я хочу, чтобы ты знал, что я совсем не такая, как ты думаешь…
Аринин хотел что-то сказать, но Марина жестом остановила его.
– Я, – продолжала она, – не буду тебя обманывать и рассказывать красивые сказки о своей жизни с тем же Дугиным. Да, меня, наверное, можно презирать, поскольку никакой любви к этому кабану у меня не было, а был только расчет. Но после встречи с тобой во мне что-то перевернулось, и я поняла, что нельзя никогда продавать себя и дарить хотя бы один поцелуй без любви…
– Нет на свете ничего лучшего, – воспользовался паузой Алексей, – чем поцелуй. Самое сладкое и тайное, дрожью двух миров исполненное – есть поцелуй. Губы касаются друг друга, прижимаются друг к другу и целуются, целуются, и я счастлив, когда целую. Я чувствую радость дыхания и понимаю, что такое есть жизнь, вижу Небо и Землю, слышу все свое тело и нежное тело другое. Целую ее, кого люблю, а все тело становится певучим и слышащим. Слепнут глаза, а видят ярче. Гаснут мысли, а все мыслью становится…
