Александр Ушаков
Ататюрк: особое предназначение

Книга вторая
В ТЕНИ ЭНВЕРА

Свобода и независимость характеризуют мой характер

Мустафа Кемаль Ататюрк

Глава I

И тот нашел ему таковое в штабе командующего расквартированной в Салониках Третьей армии маршала Хайри-паши.

Кемаль был на седьмом небе.

Наконец-то сбылась его мечта, и он сможет развернуться по-настоящему.

Но не тут-то было.

Никто в Салониках не проявил особой радости по поводу его появления, и даже товарищи по «партии» встретили своего лидера без особого энтузиазма.

Вместо подробного доклада о проделанной работе, они с величайшими предосторожностями отвели его на конспиративную квартиру, и там удивленный всем происходящим Кемаль… снова вступил, как ему, во всяком случае, казалось, в «Родину и свободу».

Правда, на этот раз не было ни флейты, ни кимоно и церемония вступления почему-то сопровождалась масонским ритуалом.

После того, как ему завязали глаза и обрядили в красную рубаху, Кемаль предстал перед тремя незнакомцами в масках и принес на револьвере и Коране клятву на верность революции.

Несказанно удивленный всем увиденным, он потребовал объяснений.

Ему сказали, с «Родиной и свободой» давно покончено и сегодня он, как и все его боевые соратники, стал членом другого, куда более мощного подпольного комитета «Единение и прогресс», возглавившего борьбу за восстановление конституционного режима и проведение буржуазных реформ.

Выслушавший эти откровения с непроницаемым лицом Кемаль с трудом скрыл охватившие его разочарование и гнев.

Все его сокровенные мечты пошли прахом, а его «боевые соратники» просто-напросто предали его и работали с совершенно неизвестными ему людьми.

И даже не зная их, Кемаль сразу почувствовал сильнейшую антипатию к ним.

Он приехал руководить, а ему предлагали второстепенные роли.

И снова начались бессонные ночи с ракы, кофе и сигаретами и бесконечные размышления над тем, что же ему теперь делать.

Впрочем, особого выбора у него не было, и ему оставалось либо смирить свою гордыню и, примкнув к «Единению и прогрессу», пробиться на младотурецкий олимп, либо наступить на горло собственной песне и так и остаться рядовым «подносчиком снарядов»

Он выбрал первое.

Но, увы, принцип «Умри, но завоюй!» здесь уже не работал.

И дело было даже не в его уже намечавшихся расхождениях с лидерами комитета.

Сосланный в Сирию Кемаль оказался отрезанным от назревавшей революции, он опоздал занять свое место, и она нашла других лидеров.

Как и природа, революции не терпели пустоты.

Конечно, все это было совершенно неожиданно для него, поскольку он не имел никакого представления о тех событиях в Османской империи, во многих из которых была повинна отгремевшая на всю Европу первая русская революция 1905 года.

Страна бурлила, бастовали торговцы и жандармы, и все выше поднимали голову замученные ашаром и ростовщиками крестьяне.

В начале 1906 года в Эрзуруме была создана первая в Анатолии буржуазно-революционная организация «Джан верир» («Жертвующий собой»), и ее члены действительно были готовы на все!

Не остались в стороне от нового революционного подъема и младотурки.

На состоявшемся в 1907 году в Париже съезде они приняли постановление о вооруженном восстании, практическую подготовку которого взял на себя салоникский комитет «Единение и прогресс».

Комитет сразу же приступил к усиленной вербовке в свои и без того постоянно растущие ряды офицеров расквартированной в Македонии Третьей армии.

Решительное выступление лидеры младотурок наметили на конец августа 1909 года.

Именно таким достойным образом они намеревались отметить тридцать третью годовщину восшествия Абдул Хамида II на престол.

И как это было ни прискорбно для Кемаля, но именно в его отсутствие Македония превратилась в центр революционного движения, и ему уже нечего было создавать в ней и нечем руководить!

Все руководящие роли были давно распределены, никто не пожелал делиться с ним завоеванным, и, как только он попытался качать права, ему сразу же указали на его место!

Конечно, он был расстроен.

Подумать только!

Рожденный для великих свершений, он был вынужден подчиняться!

И кому?

Какому-то почтовому служащему Талаату и преподавателю математики Митхату Шюкрю!

Впрочем, входившим в руководство «Единения и прогресса» и хорошо ему знакомым майорам Энверу и Джемалю он подчиняться тоже не хотел.

Разочарованный и обиженный, он принялся к месту, а чаще всего и без всякого повода критиковать обошедших его людей.

Но особенно бесило его то восхищение, которое демонстрировали в те дни рядовые члены движения к своим лидерам.

Особенно они преклонялись перед совершенно бездарным Джемалем, и всякий раз, когда кто-нибудь начинал петь дифирамбы этому «великому человеку», Кемаля передергивало.

Да и как можно было восхвалять это ничтожество, недоумевал он, поражаясь слепоте окружавших его людей, когда рядом находился он, стоявший на несколько голов выше и Джемаля, и Талаата, и Энвера, вместе взятых?

И был не прав!

Гениальными этих людей назвать было сложно, но определенными дарованиями они обладали.

Талаат являлся блестящим организатором и тактиком,

Энвер был энергичен, смел и решителен, а Джемаль отличался потрясающим хладнокровием и беспощадностью к врагам.

Но уязвленному самолюбию Кемаля не было никакого дела до их способностей, и он видел в них лишь сумевших опередить его выскочек.

Несмотря на все свои разочарования и обиды, Кемаль уже не был тем романтически настроенным молодым человеком, каким уезжал в Сирию.

Именно поэтому он и не подумал разрывать отношения с «серым» Джемалем, видя в нем не только покровителя, но и потенциального союзника.

А вот другим лидерам движения он выдавал по полной программе.

Конечно, ничего хорошего в огульной критике обошедших его людей не было, и все же понять Кемаля было можно.

С самого начала своей революционной деятельности он думал не только о своих амбициях, но и о судьбах страны.

Проникнутый страстной верой в прекрасное будущее, он много и красиво говорил о самопожертвовании и желании драться за свободу.

Его страстные проповеди производили впечатление, и у него появилось собственное окружение, готовое слушать его в любое время и по любому поводу.

Что-что, а поговорить Кемаль любил, и, распаляясь, он все чаще вел себя так, словно был не скромным работником штаба Третьей армии, а по крайней мере претендентом на престол!

И в один прекрасный вечер он договорился до того, что стал раздавать своим слушателям государственные посты в предполагаемом им правительстве и место премьера обещал близкому к нему Нури.

– А кем будешь ты? – улыбнулся тот.

– Человеком, который назначает премьер-министров! – ответил Кемаль.

Пройдут годы, и Нури спросит президента, помнит ли он ту беседу.

– Помню, – пристально взглянет на него Кемаль, – как помню и то, что ты мне тогда не поверил!

Смущенный Нури только виновато разведет руками…

Слышали ли его критику лидеры «Единения и прогресса»?

Да, конечно, слышали, но особого внимания на нее не обращали.

Да и зачем?

Они сами выступали за свободу и не собирались лишать права на нее другого человека.

Во всяком случае, пока!

После того, как получивший звание майора Кемаль был назначен военным инспектором линии Салоники-Монастыр, лидеры «Единения и прогресса» доверили ему осуществление связи между своим штабом и расположенными на этой ветке филиалами.

Возможно, это и на самом деле было очень важно, однако сам Кемаль не испытывал ни малейшего восторга от такого доверия к себе.

Да и какой там мог быть еще восторг, если его, как ему, во всяком случае, казалось, намеренно удаляли от главных событий!

А они действительно приближались, и после того, как весной 1908 года Австро-Венгрия получила концессию на строительство железной дороги к Салоникам, а Россия и Англия намеревались ввести в Македонию десятитысячную армию, младотуркам не оставалось ничего другого, как только сыграть на опережение.

Глава II

3 июля комендант гарнизона небольшого македонского городка Ресна майор Ахмед Ниязи-бей ушел со своей знаменитой четой в горы и оттуда прислал отчаянное письмо султану, полное угроз и оскорблений.

Вслед за ним в горы ушла и другая чета во главе с Энвером, и уже очень скоро восстанием была охвачена почти вся европейская часть султанских владений.

После того как Энвер заявил на всю страну о начале революции, Кемаль только презрительно усмехнулся.

– Это авантюра сумасшедших, – небрежно бросил он окружавшим его офицерам. – Через сорок восемь часов о ней все забудут!

И можно только представить себе его разочарование, когда через отмеренные им на революцию сорок восемь часов она приняла еще более широкий размах.

Отряды Ниязи и Энвера росли с каждым днем, но им так и не пришлось ни с кем сражаться, поскольку посланные на их усмирение воинские части и не собирались воевать.

23 июля 1908 года центральный комитет «Единения и прогресса» в ультимативной форме потребовал от султана восстановления конституции, и повисший над пропастью Абдул Хамид во второй раз в своей жизни был вынужден даровать ее стране.

И надо было только видеть, с какой радостью отмечала та свою первую большую победу в борьбе с абсолютизмом.

Оно и понятно: измученные отсутствием свобод люди были счастливы хотя бы тем, что наконец-то могли ни от кого не прячась ходить по улицам!

Цензоры были мгновенно изгнаны, газеты славили революцию, и осмелевшие люди вершили жестокую расправу над агентами султана, вешая их прямо на улицах!

Темницы рухнули, и на свободе оказалось сразу 40 тысяч политических заключенных, от тайной полиции и тридцатитысячной армии доносчиков остались одни воспоминания, и каждый день в стране появлялись общественные организации, ассоциации, клубы и политические партии.

Ну и конечно, началось поголовное братание!

В одном из городов председатель болгарского комитета объявил о примирении с греческим архиепископом, в другом – революционные офицеры посадили в тюрьму турка за оскорбление христианина.

Единая конгрегация турок и армян повторяла молитвы своих священников во время поминовения жертв массовой резни армян.

Полнейшая эйфория охватила и Стамбул, где разгуливающие по улицам огромные толпы жителей кричали:

– Да здравствует конституция! Долой шпионов!

По городу разъезжали повозки, в которых вобнимку обнявшись сидели турецкие муллы, еврейские раввины и христианские священники.

Славили и султана, и тот по требованию своих подданных молился в Святой Софии, где не был более четверти века.

Майоры Энвер, Ниязи и Ейюп Сабри были объявлены «героями свободы» и купались в лучах славы.

С хмурым видом наблюдал Кемаль за охватившей страну эйфорию.

Да и чему радоваться?

Это была не его победа, и он так и остался чужим на этом празднике победителей.

И надо ли говорить, как болезненно била по его самолюбию каждая новая здравица в честь новоиспеченных «героев».

Даже в самые мрачные дни своей ссылки в Сирию он с такой ненавистью не вспоминал одним росчерком пера сломавшего его судьбу чиновника.

И останься он тогда в Македонии, звучавшие сегодня фанфары славили бы его, а не всех этих джемалей и талаатов! А пока он имел то, что имел…

Не обладавшие опытом управления огромной страной и широкой сетью своих комитетов, младотурки повели себя довольно странно.

Судя пор всему, они посчитали, что свое уже сделали, и контроля над армией и парламентом было для них вполне достаточно.

Правительство продолжали возглавлять представители консервативной бюрократической знати, и в стране сложилось опасное двоевластие.

Младотурки не только не вошли в состав правительства, но и, вопреки всем решениям своего же собственного конгресса, оставили на престоле Абдул- Хамида.

Они почти не уделили внимания важнейшим социальным и экономическим вопросам в своей новой программе, отделавшись туманными обещаниями.

И только в национальном вопросе была полная ясность.

– Мы, – заявил Джемаль-паша, – ведем не турецкую политику, а политику оттоманского единства, в которой турецкий народ является «краеугольным камнем» всей империи.

И хотя сам Кемаль связывал неспособность младотурок к руководству империей с отсутствием у них надлежащих талантов, на самом деле все было намного серьезнее.

Их умеренность в решении важнейших экономических и социальных задач определялась отнюдь не отсутствием у них блестящих способностей, а сложным социальным составом их движения, слабостью нарождавшейся национальной буржуазии и политической незрелостью почти полностью неграмотного народа.

В связи с этим будет небезинтересно познакомиться с другой точкой зрения на события 1908 года.

«Действительным создателем движения младотурков, – писали американские политологи Джеффри Стейнберг, Аллен Дуглас и Рейчел Дуглас в статье «Чейни свихнулся на «перманентной войне» Парвуса», – был итальянский «свободный каменщик» и торговец зерном Эммануэль Карассо.

Еврей по рождению Карассо был основателем масонской ложи в Салониках – «Ложи Возрождения Македонии».

Практически все члены движения младотурков состояли в этой ложе.

Предтечей ложи македонского возрождения был другой агент Пальмерстона и революционер-провокатор Джузеппе Мадзини.

Карассо был главным финансистом всего движения младотурков, во время балканских войн он не только руководил всеми разведывательными операциями младотурков на Балканах, но и обеспечивал поставку продовольствия всей Оттоманской империи во время Первой мировой войны.

Очень прибыльный бизнес, его он делил с Парвусом.

Карассо также финансировал многие газеты и пропагандистские листки младотурков, включая газету «Молодой турок», редактором которой был Владимир Жаботинский.

Другим «деловым» партнером Карассо был Парвус, ставший экономическим обозревателем другой газеты младотурок «Турецкая родина».

Парвус также был партнером Карассо в торговле зерном и оружием, на этих операциях он разбогател.

Из Лондона младотурками руководил Обри Герберт, внук одного из патронов Мадзини, погибшего в 1848 году в Италии, где он возглавлял революционные толпы.

Герберт возглавлял все британские секретные операции англичан на Ближнем Востоке во время Первой мировой войны, и сам Лоуренс Аравийский слово назвал Герберта действительным руководителем восстания младотурков.

Ведущая роль Эммануэля Карассо в движении младотурков и последующих войнах на Балканах 1912-13 гг. показательна с еще одной точки зрения.

Карассо был протеже и деловым партнером Джузеппе Вольпи ди Мизурата, крупнейшего итальянского банкира начала 20-го века, не только финансировавшего младотурков, но и способствовавшего захвату власти чернорубашечниками.

При фашистском режиме Муссолини он знаимал разные посты: был министром финансов (1925–1928), состоял членом Великого фашистского совета, был президентом Фашистской конфедерации промышленников, а главное, он представлял на людях группу аристократов, объединявшихся вокруг графа Пьеро Фоскари, отпрыска древнего рода венецианских дожей».

Противоположных позиций придерживается Электронная еврейская энциклопедия, которая признает наличие масонов в младотурецком правительстве.

«После того, – пишет она, – как в июле 1908 года этот комитет осуществил в Османской империи государственный переворот (так называемая революция младотурок), великим визирем был назначен Кямиль-паша (Мехмет Кыбрыслы; 1832–1915), кипрский еврей, в юности принявший ислам, а лидер каракашларов Джавид-Бей (1875–1926) стал министром финансов.

Несколько евреев, Эммануэль Карасо, Ниссим Мацлиах и Ниссим Руссо (все – из Салоник), были избраны в парламент и обрели в Стамбуле известное влияние.

На этом основании антисемиты утверждают, будто события 1908 году явились результатом «еврейско-масонского заговора».

Чего добивалось еврейское масонство в Османской империи, рассказывает в своей книге «Четыре года под полумесяцем» венесуэльский «солдат удачи» Рафаэль де Ногалес Мендес, служивший в турецкой армии

– Из книги следует, – говорил главный редактор выпустившего книгу издательства «Русский Вестник», Алексей Алексеевич Сенин, – что главные организаторы геноцида армян – не турецкие военные и не немецкие военные, направлявшие деятельность турецкой армии. Ими были руководители Комитета «Единение и Прогресс» – масонской организации, осуществившей младотурецкую революцию в 1908 году. Основные руководители Комитета были так называемыми «дёнме» – евреями, целенаправленно принявшими мусульманство, прежде всего представителями иудейской общины из города Салоники…

Если верить автору книги и главному редактору, то причины, по которым они организовали геноцид армян, были двоякими.

Армяне со времен Византийской империи составляли мощную экономическую и культурную силу в масштабах Османской империи.

Поэтому, с одной стороны, члены масонского Комитета «Единение и прогресс» несказанно обогатились за счет христиан Оттоманской империи.

С другой, – облегчалась задача превращения Турции в плацдарм еврейской колонизации Палестины.

Остается только добавить, что сторонники этой версии утвержадют, что еверям-младотуркам оказывали помощь евреи-большевики, также бывшие масонами.

Одним словом, кругом одни масоны.

Как выяснилось, именно они сделали и русскую революцию. Это вообще, надо заметить, удивительное явление. Чуть что, виноваты масоны. Во многом это вечное нытье и нахождение таинственных масонов и жидов собственными слабостями. А те, кто не мог и не умел бороться, всегда оправдывали свое неумение масонами. Революция во Франции? Виноваты масоны, а не бездельник Людовик XVI и доведенные до отчаяния голодные крестьяне! Победили младотурки в Османской империи? Значит, и там не обошлось без масонов. Пришел Гитлер? Ищите масонский след. Одним словом, если в кране нет воды… Не понятно только одно. Если масоны на самом деле были такой могущественной организацией, а все Временное правительство и половина Петросовета состояло сплошь из масонов, то почему же к власти в России пришла не ложа Великий Восток, а никому не известные большевики? И где было все их могущество, когда пришедший к власти Гитлер в несколько дней изгнал всех масонов из Германии?

Что же касается младотурков, то, конечно, среди них было немало дёнме.

Как мы уже знаем, считали дёнме и самого Ататюрка, который также был, по мнению некоторых историков, видным масоном.

Но тогда почему этот самый «масон» все свои силы он бросил на создание и укрепление турецкого национального государства?

И как объяснить то, что ухудшение отношения к евреям произошло именно во время правления турецких националистов?

Как считают некоторые исследователи, свое негативное отношение к христианам турецкие националисты перенесли и на другие национальные меньшинства.

Это вылилось в несколько прискорбных инцидентов: погром в Трасе в 1934 году.

Именно там пронацистски настроенные элементы, симпатизировавшие Гитлеру, при поддержке местной организации кемалисткой партии изгнали из северо-западной Турции 15 000 евреев.

Более того, в 1942 году в Турции был введен налог на роскошь для тех граждан страны, кто не являлся турками по национальности.

Этот налог был направлен, прежде всего, против евреев и дёнме.

Те из них, кто был не в состоянии заплатить этот налог, были сосланы в трудовые лагеря, где некоторые из них умерли.

Исследователь истории еврейства Марк Дэвид Байер считает, что «самыми большими врагами дёнме были турки-республиканцы».

Так что не складывается…

Знал ли Кемаль, что было на самом деле?

Наверное, знал.

Но это не интересовало его.

Разочарованный в революции, ее лидерах и результатах, он охладел ко всему.

И кто знает, до каких пор продолжалась его депрессия, если бы «Единение и прогресс» не решил послать его в Триполитанию, где бунтовали арабы.

– У вас, – даже не спросив его согласия, заявил Хаджи Адиль, – уже есть большой опыт общения с арабами, и мы очень надеемся на то, что и на этот раз вам удастся оправдать наше доверие и усмирить бунтующих!

Даже не сомневаясь в том, что речь идет о его новой ссылке, Кемаль только хмыкнул в ответ.

А зря!

Как это ни странно, но на этот раз видный представитель комитета говорил чистую правду: он и его коллеги были полны желания с помощью на самом деле прекрасно знавшего местные условия члена своей партии доказать всем подданным империи, что им нечего бояться их и они способны навести в империи порядок.

Да и какую угрозу лидерам движения мог представлять по тем временам не имевший никакого политического веса майор?

Даже, несмотря на то, что в то время самого Энвера в стране не было.

Пытаясь хоть как-то укрепить свои позиции в армии, султан присвоил ему звание паши (генерала) и в январе 1909 года назначил его на престижнейший пост военного атташе в Берлине.