Александр Ушаков
Юность императора
Нашей дорогой и любимой Полюшке посвящаю…
Медичи, Буонапарте, Паоли и Корсика…
Если пути господни и на самом деле неисповедимы, то с дороги, по которой шел к трону Лоренцо Медичи, сбился бы и сам дьявол. Да и охранял он его точно так же, как завоевывал: глумясь над верой и попирая законы.
Но нельзя до бесконечности испытывать терпение Бога на небе и людей на земле, и те самые кинжалы, которые привели Лоренцо к власти, решили у него эту власть отнять.
По замыслу заговорщиков правитель Флоренции должен был завершить свой земной путь в соборе Святого Репарта в один из церковных праздников. И как только отзвучали последние звуки торжественной мессы, один из них бросился на Лоренцо.
Однако кинжал лишь скользнул по шее Медичи, на помощь ему кинулась охрана, и в считанные минуты большинство заговорщиков было перебито. Те, кому посчастливилось уцелеть, поспешили покинуть Флоренцию.
Джиованни ди Буонапарте играл далеко не первые роли в заговоре, но и он посчитал за благо перебраться в тосканский городок Сарцану. Но и там он еще долго наглухо закрывал на ночь ставни и вздрагивал от каждого шороха.
Олнако никто не собирался преследовать неудачливого заговорщика, постепенно Джиованни успокоился, открыл нотариальную контору и даже женился.
По стопам отца пошел и его сын Героламо, и, похоже, всем представителям рода Буонапарте суждено было заверять чужие завещания и дарственные.
Но дети Героламо решили иначе. В их жилах текла горячая кровь искателей приключений, и они с юных лет мечтали о том счастливом дне, когда им удасться вырваться из пропахшей пылью конторы на свежий воздух.
На счастье братьев, их заметил кузен Джордано ди Орсини. Солдат в душе и наемник по призванию, он сражался по всей Европе, и, судя по многочисленным наградам и золотым перстням, дрался он отчаянно.
Затаив дыхание, слушали братья леденящие душу рассказы кузена о жестоких сражениях, пролитой крови и несметных сокровищах.
Картинно положив руку на усыпанную бриллиантами рукоять шпаги, Орсини обещал братьям немеркнущую в веках славу, гаремы наложниц и огромное богатство.
Его красноречие не пропало даром, и, к великому огорчению почтенных родителей, ослепленные речами кузена искатели приключений отправились вместе с ним в «небольшое путешествие» на Корсику.
По дороге эскадра зашла на Эльбу, и по извечной иронии судьбы Наполеоне ди Буонапарте, а именно так звали одного из заблудших сынов неутешного Героламо, вступил на землю печально знаменитого на весь мир острова.
«Небольшое путешествие» затянулось на два года боевых действий, и хотя Буонапарте не обрели в них ни мировой славы, ни великого богатства, вели они себя достойно.
Корсика братьям понравилась, и они остались на ней даже после того, как Орсини покинул надоевший ему своей непредсказуемостью остров. Один из них умер бездетным, а другой, как гласит легенда, и стал тем самым Буонапарте, от которого повел свою генеалогическую линию будущий завоеватель Европы…
В два часа пополудни 17 мая 1768 года в Бастию вошла красавица-шхуна «Святая Юлия». На ее грот-мачте гордо развивался флаг с изображенным на нем профилем африканца с белой повязкой на лбу – символом республики Корсики.
На шхуне царило всеобщее веселье, и только помощник капитана Джулиано Альтобелли, стройный молодой человек лет двадцати восьми с благородными манерами и внешностью, был, на удивление всей команды, хмур и неразговорчив.
Но еще больше он поразил своих товарищей, когда попросил разрешения покинуть «Святую Юлию» сразу после швартовки.
По неписаным корабельным законам никто из команды не сходил на берег до тех пор, пока не были исполнены все формальности и не распито несколько бутылок вина.
Капитан удивленно взглянул на помощника, но от распросов воздержался. Но когда Альтобелли спускался по трапу, один из его приятелей не выдержал.
– К чему такая спешка, Джулиано? – с нескрываемой иронией спросил он. – Соскучился по Марии? А может, – коротко хохотнул весельчак, – тебе не терпиться проверить, не выросло ли у тебя за время отсутствия на лбу что-нибудь твердое?
К счастью для балагура, Альтобелли не слышал его глупой шутки, иначе ему пришлось бы плохо. На палубе никто не улыбнулся, а капитан недовольно взглянул на шутника.
– Смотри, – покачал он головой, – Джулиано не из тех, кто пропускает подобные шутки мимо ушей… И мой тебе совет, Пиетро: не шути с огнем!
– Извините, капитан, – смиренно склонил голову матрос, – больше не буду!
– Ладно, Бог с ним, с Джулиано, – улыбнулся капитан, – а нам пора отметить возвращение!
Когда пирушка была в самом разгаре, Джулиано был далеко. В запряженной четверкой превосходных лошадей карете он во весь опор летел в Корте.
За всю долгую дорогу красивое лицо молодого офицера так ни разу не просветлело, а когда он подъезжал к резиденции Паоли, оно стало еще мрачнее.
Джулиано хмуро кивнул часовым и вошел в резиденцию. В ней царила приятная прохлада, пахло цветами и покоем.
– Здравствуйте, сеньор Карло, – без обычной улыбки приветствовал он секретаря Паоли Карло Буонапарте, молодого человека двадцати трех лет, изящного, ловкого и обходительного.
– Как прошло плавание, Джулиано? – удивленный холодностью всегда общительного моряка приветливо улыбнулся тот. – Надеюсь, все в порядке?
Альтобелли как-то странно посмотрел на холеное лицо Буонапарте и сухо сказал:
– Попросите дона Паскуале принять меня!
Улыбка сбежала с лица Буонапарте, и он быстро исчез за массивной дверью. Через полминуты он снова появился в приемной.
– Сеньер Паоли ждет вас!
Альтобелли вошел в просторную комнату с двумя искусно сработанными из красного дерева книжными шкафами. На одной из стен, на красивом светлом ковре, висел великолепной работы кинжал – подарок Фридриха Великого.
Посередине комнаты стоял просторный письменный стол, за которым величественно возвышался в своем кресле-троне правитель Корсики Паскуале Паоли.
Давно известно, что лучший способ попасть в историю – покрыть себя славой на полях сражений или на дипломатическом поприще. Между тем существовали люди, которые, отличившись, и как полководцы, и как политики, в памяти народной остались благодаря своей административной и просветительской деятельности. Именно таким человеком был Паускале Паоли.
Будущий отец нации родился в апреле 1725 года в деревушке Морозалья. В 1739 году его отец эмигрировал в Неаполь и взял с собой Паскуале. Здесь мальчик получил общее и военное образование, выучил французский и английский языки и увлекся идеями французских просветителей.
Некоторое время он служил офицером в кавалерийском отряде, состоявшем из его земляков. После убийства в 1753 году вождя корсиканцев, Джана Пьетро Гаффори, Паоли вернулся на родину и возглавил правительство острова. Его избрание не было единогласным.
Проигравший выборы Марий Матра поднял восстание. Против «чужака» выступили сторонники генуэзской и французской партий, но неудачно.
Генерал Паоли подавил восстание, а в 1764 году ограничил владычество генуэзцев несколькими приморскими городами и главным городом Бастией.
Желая сплотить нацию, он ввел на острове новую конституцию, наделив всех мужчин старше 25 лет правом избирать своих представителей в Административный Совет. Он создал систему постоянных судов, регулярную армию, торговый и небольшой военный флот. Он ввел принцип разделения властей, стал чеканить монету и боролся с главным бичом острова – вендеттой, которая только с 1683 по 1715 унесла жизни более 28000 человек. В среднем только за год от ударов кинжалов и выстрелов погибало около тысячи человек.
Смертельный спор мог возникнуть из-за чего угодно. Так в одной из ссор тридцать шесть человек полегли в результате конфликта из-за каштанового дерева, в другой было убито четырнадцать человек из-за кражи петуха.
Был случай, когда из-за детской шалости в течение месяца погибло 36 человек. И не случайно самой распространенной пословицей на Корсике была следующая: «Когда у тебя есть враг, нужно выбирать между тремя S: schiopetto (ружье), stiletto (кинжал), strada (бегство)».
Паоли ввел смертную казнь для зачинщиков. Количество убийств сократилось, но полностью покончить с вендеттой ему не удалось.
Паоли утвердил столицу острова в Корте, поскольку город был удален от опасного побережья, где хозяйничали генуэзцы, официально владевшие Корсикой с 1300 года.
Он в значительной степени способствовал развитию сельского хозяйства, затеял осушение болот, строительство дорог, разработку новых карьеров. Его стараниями в деревнях открывались школы, а в столице был создан университет.
В это время Паоли находился в самом расцвете своих сил и таланта и производил впечатление на всякого, кому выпадала честь общаться с признанным в Европе политиком. Завидев симпатичного ему молодого человека, он улыбнулся и с некоторым удивлением спросил:
– Что за похоронный вид, Джулиано?
Так и не проронив ни слова, моряк протянул Паоли привезенное им из Франции письмо.
Вождь углубился в чтение, и по мере того как он читал послание, на его смуглых щеках проступил румянец, верный признак вспышки гнева.
И она не заставила себя ждать.
Скомкав письмо, Паоли бросил его на стол и громко крикнул:
– Карло!
В кабинет вбежал встревоженный секретарь, и Паоли брезгливо кивнул на скомканное письмо.
– Прочти!
Тщательно разгладив тонкую бумагу, Карло быстро пробежал глазами послание и растерянно взглянул на Паоли.
– Но ведь это война! – воскликнул он.
– Да, война! – с трудом сдерживая ярость, тяжело тряхнул головой Паоли. – Но если король хочет, он получит ее!
В комнате воцарилось тягостное молчание. Несмотря на весь пафос вождя, особого впечатления на присутствовавших его слова не произвели. Франция не Генуя, и Корсика была обречена.
– Карло, – взглянул Паоли на секретаря, – собери членов Национального собрания и подготовь присягу. Надеюсь, нужные слова у тебя найдутся!
Расстроенный неприятным известием Буонапарте кивнул и покинул кабинет.
– Ты тоже иди! – взглянул Паоли на моряка. – Отдохни после плавания… Скоро нам будет не до отдыха…
Оставшись один, Паоли подошел к окну и долго смотрел на открывавшийся из него горный пейзаж. Корсика…
Не очень большая, не очень щедрая, но так любимая им земля.
Только-только начала она возрождаться, и вот снова война, снова лишения и кровь!
Финикяне, карфагеняне, римляне, византийцы, генуэзцы, берберийские пираты и кто только еще не стремился завладеть Корсикой!
И вот теперь, выкупив права на остров у его формальной владелицы Генуи, ею пожелал обладать французский король.
Паоли вздохнул. Да, Франция не Генуя и на этот раз все будет намного сложнее. Но сдаваться он не собирался…
Незванные гости не заставили себя долго ждать, и в августе на острове высадился французский экспедиционный корпус под командованием маркиза де Шовелина.
Французы прибыли на Корсику в игривом настроении, но очень скоро им пришлось позабыть о вине и женщинах.
Корсиканцы стояли насмерть, корпус нес огромные потери, и недовольный таким ходом дел министр иностранных дел де Шаузель вызвал де Шовелина во Францию.
Обычно сдержанный герцог был взбешен, поскольку задуманная им увеселительная прогулка грозила обернуться новым позором после поражения в Канаде.
Однако на собственном опыте познавший все прелести корсиканской войны де Шовелин смотрел на эту «прогулку» совсем другими глазами. И когда могущественный временщик позволил себе слишком резкий выпад, он не остался в долгу.
– Как и очень многие в Версале, – холодно ответил он, – вы, герцог, наивно полагаете, что достаточно одного вашего желания, чтобы покорить корсиканцев! А известно ли вам, что это за люди? Вы видели, как они дерутся в своих чертовых горах, где им знакомы каждый камень и каждая тропа? Если нет, то я вряд ли смогу рассказать вам об этом! Это надо видеть своими глазами! Впрочем, вы можете послать на Корсику другого командующего!
Де Шаузель так и сделал, и новому командующему тридцатитысячной армией графу де Воо, искусному солдату и знатоку Корсики, было приказано как можно быстрее оккупировать остров и опередить готовивших захват Корсики англичан.
Успешно отбив первые атаки патриотов, де Воо двинулся вглубь острова и в сражении у Понте-Нуово нанес малочисленной корсиканской армии сокрушительное поражение. При желании победоносный генерал мог взять в плен и самого Паоли, однако он оказался не только блестящим солдатом, но и тонким политиком, дабы сажать себе на шею такого беспокойного пленника, и милостиво позволил ему «бежать» в Англию.
Французы перекрыли все дороги в горы, где укрылись остатки разбитой армии, и вскоре новый губернатор Корсики генерал де Марбёф принимал в своей резиденции делегацию из Монте-Ротондо. Обещав помиловать всех сложивших оружие, он посоветовал прекратить сопротивление и разойтись по домам.
К великому негодованию паолистов, к тем немногим, кто выбрал бесчестие, примкнул и бравый капитан волонтеров Карло ди Буонапарте. И когда он вместе с женой и маленьким Жозефом покинул лагерь, ему еще долго неслись вслед усиленные горным эхом проклятия.
Несмотря на недомогание, Летиция шла легко и быстро, и, глядя на ее уверенную и гордую поступь, Карло вспомнил тот день, когда он вернулся из Италии и пребывал не в самом лучшем расположении духа.
Родители богатой и знатной синьорины Альберти так и не решились выдать за него свою дочь. И дело было не в его бедности. Альберти с радостью приняли бы его в свою семью, будь он на несколько лет старше. Вот тогда-то он и познакомился с юной представительницей древнего патрицианского рода Рамолино Летицией, которая считалась самой красивой девушкой Корсики.
Летиция рано потеряла отца, и ее мать вышла замуж за состоявшего на службе у генуэзцев капитана швейцарского полка Франсуа Феша. Летиция была красива и, как казалось Карло, богата.
Прогенуэзски настроенные Рамолино без особой охоты дали свое согласие на брак с паолистом, и 2 июня 1764 года викарий Рончеро совершил обряд венчания: жениху было восемнадцать, а невесте четырнадцать лет.
Ничего хорошего в столь раннем браке не было, трое детей молодой четы умерли в младенческом возрасте, и только в январе 1768 года Летиция родила здорового сына, которого назвали Жозефом. Когда началась война, она, уже снова беременная, последовала за мужем в горы.
Она никогда не говорила красивых слов, но вела себя во время сражений и походов так, что вызывала искреннее восхищение даже у привычных ко всему и у скупых на похвалу корсиканцев. И никто из них не бросил ни единого упрека в ее адрес после того, как она вместе с мужем покинула лагерь патриотов. Главой семьи был Карло, и только он отвечал за свое решение.
Километров через десять пути супруги вышли к Лиамоне. Из-за обильных дождей небольшая речушка превратилась в широкий бурный поток мутной воды, который с ревом катился к морю. Карло вопросительно взглянул на жену.
– Будем переходить! – решительно направила своего мула в воду Летиция.
– Подожди! – встревоженно вскричал Карло, увидев, как заскользили по камням копыта животного. Но было поздно. Мул поскользнулся, Летиция перелетела через его голову и упала в воду. Бурлящий поток с необыкновенной легкостью подхватил испуганную женщину и потащил на середину.
Карло скинул тяжелые сапоги и бросился в речку. Могучая стихия несколько раз ударила его о камни и, словно издеваясь над ним, вышвырнула на берег. Пробежав по скользкой гальке несколько десятков метров, Карло увидел среди желтой пены бледное лицо Летиции.
Силы ее были на исходе, и в тот самый момент, когда Карло снова собирался прыгнуть в воду, река сжалилась над ним и выбросила Летицию на отмель.
Он опустился на колени рядом с женой и, все еще не веря в счастливое спасение, принялся ощупывать ее. К несказанной радости Карло, кроме многочисленных царапин и синяков, серьезных повреждений у Летиции не было, и он осыпал ее иступленными поцелуями.
– Теперь, – улыбнулась Летиция, когда Карло оставил ее в покое, – можно и закусить! Сейчас я что-нибудь приготовлю!
– Нет, нет, сиди! Я все сделаю сам! – воскликнул Карло с таким испугом, словно Лиамоне, которая продолжала неистовать в нескольких метрах от них, снова могла утащить Летицию.
Подкрепившись размокшими в воде сухарями и бутылкой вина, супруги блаженно развалились на теплых камнях.
– Мне почему-то кажется, – улыбнулась Летиция, – что наш сын станет солдатом… В битвах он уже участвовал, да и сейчас, – Летиция нежно погладила себя по округлому животу, – с честью вышел из этого испытания!
Карло неопределенно пожал плечами. Ему давно надоела вся эта беготня со стрельбой, и он не горел желанием видеть своего будущего сына солдатом.
– Да, да, – продолжала Летиция, – он станет солдатом! И я назову его, как и обещала брату, Наполеоне…
Услышав о шурине, Карло вспомнил тот скорбный для них день. Ни слезинки не было на бледном лице Летиции, когда она, положив одну руку на грудь павшего героя и прижав другую к своему животу, произнесла простые и вместе с тем такие великие слова: «Ты умер славной смертью, и мы не плачем над тобой, ибо это было бы недостойно тебя… Мы гордимся тобой и клянемся отомстить! Если этого не сумеем сделать мы, то за тебя отомстит тот, кого я сейчас ношу в себе кому дам твое имя! Прощай!»
Когда тело погибшего было опущено в могилу и завалено камнями, Летиция еще долго сидела у могилы брата и о чем-то вполголоса говорила с ним, словно он мог слышать ее…
– И я, – улыбнулась Летиция, – даже не сомневаюсь, что у нас будет мальчик!
Карло вздохнул. Да, тогда под влиянием минуты он думал так же, но сейчас начинался новый отсчет времени, и его занимали совсем другие мысли.
Легко и быстро приспосабливавшийся к любым обстоятельствам, он быстро понял, что с Францией лучше дружить, чем воевать. И когда он принял предложение губернатора графа де Марбёфа, который обещал ему свое покровительство, он не услышал от жены ни единого слова упрека. Впрочем, он играл беспроигрышную партию и всегда мог оправдаться ее беременностью.
Как и Летиция, он родился в Аяччо и рано потерял отца. Его заменил ему энергичный и интеллигентный дядя Люциан Буонапарте, архидиакон аяччского собора. В четырнадцать лет дядя решил сделать из своего приемного сына юриста и отправил его в основанную Паоли высшую школу в Корте.
К окончанию курса Карло превратился в высокого стройного молодого человека, с приятным выразительным лицом. Благодаря светским манерам, умению поддерживать разговор и всегда элегантному костюму, он производил впечатление на любое общество. И не было ничего удивительного в том, что Летиция влюбилась в него с первого взгляда и вышла за Карло против желания своих родителей.
Нельзя сказать, чтобы Карло очень понравился Паоли, но грамотных людей на Корсике можно было пересчитать по пальцам, и он назначил его своим секретарем и сделал членом национального собрания.
Молодые люди поселились в Корте. Близкого к «отцу нации» Карло ожидала блестящая карьера, однако война с Францией перечеркнула все его планы.
Но он не огорчался и был уверен, что со своими способностями и обхождением не затеряется и при новой власти. Да и как затеряться, если, в отличие от многих других корсиканских аристократов, он прекрасно говорил и писал по-французски.
Гуляка и бонвиван, он проявлял твердость и хитрость там, где дело касалось интересов его семьи. Устав от войны и скитаний по горам, он был несказанно рад возвращению домой, где не надо было вскакивать по ночам от каждого шороха и хвататься за ружье. И когда они после долгой разлуки снова увидели родное жилище, Летиция не выдержала и всплакнула. Да и сам Карло повлажневшими глазами смотрел на возведенное еще в семнадцатом веке из желтого камня четырехэтажное здание. Но уже в следующее мгновенье их радость омрачил чей-то пронзительный крик.
– Предатели вернулись!
Вздрогнув как от удара, Карло повернулся к ватаге окруживших их ребятишек, и тот же самый, судя по голосу, парень, снова крикнул:
– Смотрите все! Предатели вернулись!
С намерением как следует проучить маленького наглеца, разгневанный Карло сделал шаг в его сторону, но Летиция удержала его.
– Не надо, Карло! – мягко сказала она. – Теперь нам придется привыкать к этому…
Карло вздохнул: на нем стояло клеймо дезертира, и ему надо было набираться терпения. Но как только супруги вошли в дом и увидели до боли знакомые вещи, они позабыли обо всем на свете. Они были живы, они были дома, и это было главным. В том, что он сумеет найти общий язык с новыми хозяевами острова и обеспечить семье достойное существование, Карло не сомневался.
15 августа 1769 года на Корсике отмечали день Вознесения Богородицы. Стоял великолепный летний день, яркое солнце щедро изливало свои золотые лучи, и празднично одетые веселые люди устремились в широко открытые двери собора.
Летиция с утра чувствовала себя неважо, но в собор пошла. У церкви ее встретил губернатор Корсики граф де Марбёф. Справившись о здоровье, он предложил ей руку и повел в церковь. Два стоявших недалеко от входа в собор корсиканца переглянулись.
– Ну и сволочи же эти Буонапарте! – презрительно сплюнул один из них, коренастый мужчина лет сорока с простреленной в двух местах негнувшейся рукой. – Похоже, этот щеголь уже забыл о том, как кричал во всю глотку, что мы должны либо умереть, либо добиться свободы! Впрочем, – поморщился он, – для себя он ее добился…
Его собеседник, одетый в черные бархатные штаны и такую же куртку, хмуро покачал головой.
– Подожди, – с ненавистью произнес он, – мы еще увидим свободу! И тогда, – сверкнул он глазами, – расчитаемся со всеми предателями!
– Послушай, – взглянул на него приятель, – а правду болтают, что Летиция пользуется особой благосклонностью губернатора?
– Да черт их там разберет! – равнодушно махнул тот рукой. – Видел, как он кинулся к ней? Может, и так… Сам знаешь, дыма без огня не…
Договорить он не успел, поскольку его внимание снова привлекла все та же Летиция, которая вышла из церкви с побледневшим лицом. Де Марбёф поддерживал ее за руку и что-то с явной тревогой говорил ей.
– Ничего страшного! – долетел до них слабый голос Летиции. – Не волнуйтесь, граф! В церкви душно, и у меня закружилась голова… Сейчас Гертруда, – кивнула она на соседку, – проводит меня домой!
Де Марбёф поклонился и остался стоять у входа в церковь до тех пор, пока женщины не свернули на соседнюю улицу.
– Вот и гадай, – неприятно усмехнулся мужчина с изувеченной рукой, – какие у них там дела!
Его товарищ ничего не ответил и презрительно сплюнул.
Конечно, Летиция слышала сплетни о ней и Марбефе, но в ту минуту ей было не до них. Едва она вошла в дом, как начались родовые схватки, и, так и не добравшись до спальни, она родила на небольшом диване, покрытом старинным ковром с изображениями героев Илиады.
Ребенок оказался мальчиком с чрезвычайно большой головой. Пронзительным криком приветствовал он свое появление на свет и кричал до тех пор, пока его не уложили в колыбельку.
При рождении его не присутствовали ни акушерки, ни доктора. Невестка Летиции, Гертруда Паравичини, бабка Саверия Буонапарте, считавшая своим долгом ежедневно молиться за каждое новорожденное дитя своей невестки и старая служанка Катарина оказали матери и ребенку нужную помощь.
Ввиду слабости ребенка его окрестили сразу после рождения. Как и обещала погибшему брату Летиция, его назвали Наполеоне, или, по-корсикански, Набулионе.
Настоящие крестины мальчика состоялись только 21 июля 1771 года вместе с родившейся 14 июля сестрой Марианной, которая умерла в 1776 году.
Архидиакон Люциано крестил сына и дочь своего племянника, восприемниками обоих детей были тетка Гертруда Паравичини, сестра Карло, и Лоренцо Джиубега, королевский прокуратор в Кальви.
Гертруда Паравичини была такой же мужественной корсиканкой, как и Летиция. Подобно ей, она вместе с мужем, Николо, принимала участие в войне за независимость и не страшилась ни опасностей, ни лишений. Лоренцо Джиубега был близким другом Карло. Оба они сражались с Паоли за свободу и одинаково смотрели на жизнь.
Так в этот мир пришел, возможно, самый гениальный человек в истории человечества, который сделает очень много для того, чтобы его изменить.
