Александр Сычев
Пуля в глазу
4.
После короткого выхода Примус, кажется, совсем быстро разошелся и снова интересовался простыми вещами. Небольшое разнообразие, а ребенок вон как радовался. Правда было ощущение, что сбои и зависания стали происходить чуть чаще, но он никогда на них не жаловался. Дома он назвал все, что было у меня в подсобке, каждую вывеску за окне, рассказав историю каждой рекламы, про каждую марку хлопьев или чипсов, про все, что я только захочу и мог точно назвать количество любого предмета в магазине. Медленно, но верно ко мне пришла в голову идея держать Примуса в качестве книги учёта в магазине, но устроить это было бы не очень просто из-за его активности и постоянного желания быть чем-то занятым, особенно учитывая то, с какой скоростью он решал любую задачу. Ну и второе, перед работой я хотел бы познакомить его с Трисс, но вот что сказать мне ещё предстоит придумать… Хочется расположить сначала ее к себе чуть больше, чем с нашего последнего разговора. Она выглядела очень грустной, когда я уходил, снова поправляя мою футболку и бросаясь руками на шею. Она никогда при мне не плакала, но, кажется тогда ей этого хотелось – настолько грустными были ее глаза.
И вот вернувшись домой я уже хотел было обсудить работу с Примусом, но тот опередил меня. Он вышел встречать меня в коридор, как всегда, но говорить ничего не стал, лишь помахал и помог повесить куртку.
– Что-то случилось, Примус?
Он долго мялся, в итоге опять отнекившись. Но до конца дня он со мной почти не говорил, постоянно находясь в лёгком забвении, отвлекался лишь когда я звал его. Такое поведение сильно заботило уже меня, казалось, что друг медленно отдаляется. Чувства брошенности и одиночества не давали мне покоя и на следующий день на работе, по этому оставлять Примуса как есть я не мог. Долго пытался к нему подступиться, так ничего и не придумав, кажется, лишь больше вызвал у него недоверие.
Третий день тянулся долго. На работе никого не было, когда-то интересная книга совсем перестала меня забавлять. Одно радовало – завтра долгожданный выходной, заранее выпрошенный у Трисс. Она согласилась на него, только если я зайду к ней в течении свободного дня и принесу еду, как обычно я это и делал, пусть последнее время выходило в разы реже, чем обычно.
И вот долгожданный дом, все ещё сломанный лифт и забег на девятый этаж.
Открыв дверь я ожидал увидеть моего дорогого друга, с распростёртыми объятиями встречающего меня. Но Примус сидел задумчиво на кухне, сильно гудел и не сразу отреагировал на меня.
Я молча сел напротив него. Гудение не прекратилось, Примус очень напряженно о чем-то думал. Настолько, что я для него кажется был мебелью. Я коснулся руки Примуса, он дернулся, прекратил гудеть. Он кивнул и начал говорить:
– Дал. Я заметил, что в моих воспоминаниях кажется какая-то ошибка…
– Ошибка? Разве ты не высокоактивный искусственный интеллект, который должен идеально хранить информацию?
– При экстренном повреждении, – мальчик сильно замялся, – если есть опасность для головы автоматически блокируется и замораживается модуль памяти. Если мои воспоминания были по какой-то причине утеряны, они должны быть там.
Он встал, смотря на меня сверху вниз, придавая значимости своим словам. Как бы он не старался быть уверенным, в голосе его звучал скрип, тот самый, что звучал только при страхе.
– Я… Разрешаю… Тебе… – он останавливался после каждого слова, давая мне понять свои слова.
– Я разрешу тебе посмотреть мои воспоминания, но лишь с условием, что ты вернёшь их мне. Все, что тебе нужно – отключить модуль заморозки и разблокировать доступ от одного модуля к другому, чтобы я все вспомнил.
Я встал, долго смотря в глаза своего маленького друга. Его живой глаз выглядел таким печальным, еще печальней был только разбитый, а страх в голосе начинал пугать уже меня. Не было ничего сложного в том, чтобы залезть роботу в голову, но то как он просил меня об этом… А вдруг я найду то, чего не хотел бы? А если не найду ничего? Примус подумает, что я просто забрал воспоминания себе? Что такого вообще помнит этот робот? Пытки от подпольных механиков? Дрессировки корпоратов? Вдруг он скрывал, что является военным прототипом и захочет убить меня как только я узнаю правду?..
С другой стороны, Примус был моим другом. Другом, который нуждается в помощи, моей помощи.
***
Провода. Двадцать шесть штук, десяток с лишним подключенных. Тринадцать, если я не ошибаюсь… Остальные запасные, некоторые замыкали цепь потока в роботе, какие-то выходили огромным колесом к компьютеру, что-то работало с портативным сервером, найденным и починенным мною на месте. Наконец – вскрытая голова… Провода шли через затылок к «мозгу», голова была зафиксирована этими же проводами под подбородком. Как же много всего…
Вся эта работа, я так не хочу этим заниматься. Квартира снова невероятно грязная, пыльная, все эти провода и техника воспроизводили просто невероятно мерзкий писк. «Техника в ваших руках может работать только против людей» – я это помнил еще с учений и сейчас становилось так гадко от того, что я использую все это на благо одного-единственного робота. Снова писк. Будто кардиограмма больного, еще чуть-чуть и он станет постоянным. Ненавижу звуки больниц. Они всегда сулят о смерти… Лишь мне в них и удалось выжить.
Примус… Вернее, его тело, лежало неподвижно, работать было проще, чем в первый раз. Хотя иногда еще все еще дергало, но провода, лежащие под ним, отлично ограничивали движения. Работа началась уже около получала назад… Отныне от меня ничего не зависело. Оставалось только ждать…
…хотел подумать я, но процесс резко остановился. На экране вспыхнуло сообщение: «ОБНАРУЖЕНЫ СЛЕДУЮЩИЕ АРХИВЫ ДАННЫХ» и короткий список из них. Ничего проще не было, чем просто взять и перекинуть все это на первый уровень… Но к этому моменту моё любопытство было слишком сильным. Покопавшись немного в файлах, дабы найти хоть что-то, что было бы похоже на то, что можно прочесть или расшифровать, я наткнулся на парочку воспоминаний. Там же были расшифровки диалогов, часть «мыслей» машины, случайно сохраненная информация, недавние запросы, в том числе информация про книги или бренды, которые мы обсуждали. Так грустно понимать, что всё наше общение – лишь строчки кода, поисковые запросы и парочку психологических уловок… Это не значит, что оно было совсем неискренним, наверное.
Воспоминания… Остались только они. Среди них был поход в магазин, то, как я придумал ему имя, наша встреча… И все. Не было ничего раньше. Было только позже. Примус не помнил ничего раньше первого дня у меня. Он очнулся здесь и с тех пор жил у меня. Пару часов ранее его отключки в переулке еще были. Ему действительно попали в глаз, но кто это был – видно не было. Он действительно бежал и прятался, но с тех пор воспоминания были только звуками. До момента, пока я не включил его. Настало время сделать это снова.
***
Примус довольно болтал ногами, пока я сворачивал провода, выключал аппаратуру. Как приятно стало снова убрать все это подальше, в захламленные шкафы, куда-нибудь за старую одежду. Пусть оно пылится.
– Дал?
– Да?
– Так, что там было? Мне кажется я не вспомнил ничего нового…
О нет. Вот она, худшая часть. Свернув очередной провод в огромную сумку и закрыв ее, я присел рядом с Примусом, собираясь с мыслями. Не знаю, как он отреагирует, боюсь, его не сильно обрадуют новости.
– В твоих… Воспоминаниях, полагаю. Там было много записей, что-то из недавнего, но… – он уже знал, что за «но» – но ничего дальше нашей встречи, Примус.
Он снова начал трещать. Громко и отчетливо, будто что-то сгорало внутри. Как бы он и правда не разгорелся от перенапряжения.
– Но было и что-то до этого, совсем немного… Как тебя подстрелили и как ты убегал, лежал в том самом переулке…
– Подстрелили? – он глядел на меня с абсолютным непониманием и животным страхом. Конечно. Он не помнил.
Схватившись за голову Примуса начало мотать то влево, то вправо, это была очередная паническая атака. Это он сказал мне, как это правильно называется. Я решительно схватил его, прижимая маленькое, холодное тельце к себе. Он еще бился, вырывался. Не знаю, зачем, его будто рвало куда-то. Но схватил мою руку, сжимая ее до невыносимой боли, бился ногами, мальчик совсем не мог контролировать свою силу сейчас. Я взял его запястья в свои руки. Он успокоился, прижавшись ко мне. Кажется, малыш уснул… Так много потратил энергии на этот всплеск, что вырубился прямо у меня в объятиях.
Я аккуратно переложил Примуса на диван, накрыв сверху лежащим рядом пледом. Он дернулся разок, но вновь не включился.
«Все нормально» – уверял себя я. Конечно, он еще включится. Он уже так делал однажды… Все будет в порядке.
Настало время навестить Трисс.
Ещё на лестничной клетке я почувствовал что-то… Что-то холодное и скользкое. Такое… Будто пенилось во рту. Мне не хотелось открывать ее дверь. Ключ-чип был очень холодным у меня в руке, хотя я держал его давно. Лестница давила на все вокруг… Было так неприятно. Плитка показалась мне грязнее, чем обычно… Хотя здесь никогда и не убирались. За дверью я не услышал ни шагов, ни воды, ни кипящего чайника, как обычно. Может, она куда-то ушла? Или еще спала? Было бы крайне грубо разбудить ее…
Но она попросила меня прийти. Я открыл дверь квартиры. Солнечный свет из гостиной ослепил мне глаза, один лишь силуэт закрывал окно. Из моих рук выпал пакет.
5.
Она слезла с петли, тряслась и задыхалась. Я взял ее в охапку и посадил на диван, снял со стула рядом полотенце и укутал её еле живое тело. Она была вся в поту, мокрая, будто из бассейна. Я прижал её к себе, крепко-крепко. Комочек жизни крутился у меня в руках, пока я старался успокоить свою подругу так, как только мог, сильнее сжимая её плечи. Она дрожала в моих объятиях, с каждой секундой всё сильнее, её било в конвульсиях.
Её хрупкое и мягкое тело было напряжено до предела. Я никогда не видел её такой. Мягкие и нежные руки с её почти невесомыми движениями будто были опоясаны верёвками с грузами на каждой. Она двигалась резко, почти невыносимо тяжело. Ногтями она царапала мою кожу, вцепившись в мою шею она стала растягивать ворот футболки, да так сильно, что я начал волноваться за сохранность одежды. Мне не хотелось её отпускать. Кажется, только я отвлекусь, только расслаблюсь и она прыгнет в петлю снова.
Судорога, мышцы, готовые порваться от напряжения, громкое, будто захлёбывающееся дыхание. Я помню это. Я помню песок, сильный ветер, кровь на песке. Я помню открытую рану, звуки… Непрекращающийся звук стрельбы и взрывов. Он лежал на моих руках и умолял пристрелить его, но почему он улыбался перед смертью? Может вспоминал свою семью? Может думал, что наконец отправится к своей дочери?
Трисс наконец отпустило. Сжавшись до своего предела мышцы расслабились в невыносимой усталости. Мне даже на секунду показалось, что она уснула. Но нет. Дыхание восстановилось, Трисс начала слегка подёргиваться. Кажется, она смеется? Может так переносит стресс? Нет, она не смеётся. Её голос вибрациями сотрясал мою грудную клетку. Она плакала. Я нежно гладил её по спине, стараясь делать это не слишком быстро, чтобы успокоить. Но кажется она собралась сама, проглотив последние слёзы.
Оторвавшись от меня она упала на диван. Её лицо было будто мертво, ничего не выражало. В коконе из одеяла она выглядела совсем болезненно, будто в больничной робе. Верёвка так и торчало на потолке. Я вскочил и сорвал верёвку с люстры. Руки будто тут же стали грязными от одного только вида троса, было омерзительно даже просто ощущать её присутствие рядом, мокрый дешёвый ворс оставался на ладонях.
– Я сделаю тебе чай с успокоительным.
– Нет, Дал, пожалуйста, налей мне…
– Тебе нельзя сейчас пить.
– Нет, пожалуйста, я хочу, мне нужно, Дал…
Я вздохнул. Она не смотрела на меня, она смотрела на верёвку в моих руках. Её дыхание то и дело прерывалось.
– Налью тебе тот зелёный чай, хорошо? Твой любимый. Он успокоит тебя, хорошо?
Она слегка подергивалась, ничего не отвечая. Я принял её короткий кивок за согласие.
Выйдя на широкую кухню я остался один посреди холодной и тёмной кухни. В голове ничто не укладывалось. Всё перебивалось между собой. Верёвка, лицо Трисс, холод в квартире, бардак в прихожей, холодные запястья, её мокрое голое тело. Было страшно даже просто находиться здесь. Я набрал в спешке номер спасателей. Слушая короткие гудки я то и дело отвлекался на звуки в гостиной. Казалось, сейчас Трисс выйдет сюда, на кухню, спросит, кому я звоню, заварит чай и будет смеяться снова. Я расскажу ей, что на работе всё как всегда, а она будет просить меня рассказать ей что-то ещё…
Я быстро и коротко ответил на звонок. Последовало лишь сухое «ожидайте спасателей через десять минут…».
Что случилось бы зайди я позже? Или не зайди я сегодня к ней вообще? Что мне сказать спасателям? Почему Трисс сделала это? Верёвка. Она прилипла к моим вспотевшим рукам. Я долго осматривался из стороны в сторону, думая, куда её деть. Опомнившись я скинул её в мусорку. Электрический чайник прерывал все мысли своим кипением. Кажется, это я поставил его? Тогда почему я этого не помню?
Сквозь звуки кипящей воды я услышал скрип половиц. В гостиной началось движение. Выглянув через низенькую арку я увидел свою подругу, бродящую из угла в угол.
– Трисс? Ты что-то ищешь?
Она пискнула и не отводя от меня взгляда аккуратно опустилась на стул, под ней он моментально заскрипел и прогнулся. Кажется, будто ей стало лучше. На лице проглядывалась тень улыбки.
– Ничего… Ничего…
Я подошёл к ней и взял за руки, медленно оттягивая к дивану.
– Скажи мне, что произошло?
Её тело, обычно занимавшее собою все внимание, сейчас стало совсем маленьким и беззащитным, как у ребёнка, она жалась вбок, пытаясь провалиться в подушки дивана. Но она до сих пор она не смотрела в мои глаза. Должно быть ей было стыдно, она так и не была прикрыта ничем кроме полотенца, что я выхватил по дороге к ней…
Она закусила ноготь, энергично покусывая его. Задумывалась она явно не о том, о чем я её спросил. Ещё девять минут мне нужно о чем-то с ней говорить. Я не вынесу сидеть в тишине, да никто бы не смог этого вынести! Будто услышав мои мысли Трисс уставилась прямо на меня. Она не моргала и перестала прикусывать ноготь, так, будто что-то вспомнила.