Александр Струев
Царство. 1955–1957
– Не так, конечно, но человек есть человек. Когда-то он и похвалиться должен. Вроде внимательный, рот на замке, а взял и сболтнул. Особенно, когда выпьет, разоткровенничается или, если на веранде, на свежем воздухе сидит, думает, никто не услышит. Говорят, Никита Сергеевич, говорят, уж вы поверьте! Еще девушек используем.
– Девушки во все времена сладкой приманкой были, – согласился Никита Сергеевич. – Хорошо, я к женскому полу спокойно, а вот у товарища Булганина можно все секреты выведать.
– Мы за его подружками приглядываем, – доложил Серов.
– Неужто разведчики такие недалекие, на баб клюют? Разве их не инструктируют, не предупреждают?
– Инструктируй не инструктируй, а природа свое берет. И еще – девушки наши неотразимы! – разоткровенничался Иван Александрович.
– По тебе видно, сам на этот же крючок попался! – выпалил Хрущев.
– Я по любви!
– Ты-то по любви, а многие на удочку клюют, и тоже думают – по любви! Эх, из меня б крупный разведчик получился!
– У вас другие обязанности.
– Ладно, ладно! Расскажи лучше, как дело с агентурой обстоит?
– Агентура требует денег, я вам уже напоминал.
При слове «деньги» настроение у Хрущева испортилось.
– Я не про деньги спрашиваю, а про то, как агентура работает.
– Работает неплохо.
– Неплохо – значит, херово!
– Разные есть агенты, – не согласился председатель КГБ.
– Агент – это, прежде всего, преданный делу партии человек, а у вас всякая шантрапа попадается: судимые, пьяницы, не пойми кто! Сцапали за воровство человека – давай стучи! И он вам черт знает что лепит! Это, по-твоему, агентура? Ну и что он вам расскажет, пьяница, кто у кого бутылку украл? Нам, Ваня, замаскированного врага изловить надо, того, кто на вражескую разведку работает, за государственными секретами охотится, а вы девками парней щупаете! Что, атташе твой, за титьки бабенку тиская, будет ей новинками оружия хвастаться?!
– Здесь с вами не соглашусь. Бывает, так влюбляются – голову теряют. Девушки к ним жить переезжают. А на квартире, в отсутствие хозяина, можно многое узнать, да и когда хозяин с работы усталый пришел, подсмотреть кое-что удается. Здесь плюсы очевидны.
– Ну, может, спорить не стану, главное, чтобы работа шла.
– Каждый второй выезжающий в долгосрочную загранкомандировку является нашим сотрудником. Задача таких сотрудников – сбор информации и вербовка иностранных граждан, работающих в правительственных, военных и научных учреждениях. Где только можно, мы своих людей рассовали: по разным странам, по разным организациям. Информационный поток огромен, его надо обрабатывать, а возможности невелики, численность в этом деле маловата. Увеличивать надо, – осторожно сказал Серов. – И контрразведка работает. Вы вот требовали сокращения, однако задач при этом меньше не стало.
– Сокращение необходимо. Это очищение, без очищения нельзя. Такому приему нас великий вождь обучил, – припомнил Сталина Никита Сергеевич.
Хрущев имел в виду последнюю капитальную чистку в МГБ при Сталине, когда головой поплатился не только министр Абакумов, но и большинство руководящих работников центрального аппарата. Были арестованы генералы Питовранов, Судоплатов, Никифоров, Утехин, Селивановский, Королев, Шубняков, Чернов и многие другие. С 1 июля 1951 по 1 июля 1952 года, как не справившихся с работой, освободили от должностей 1583 человека, в их числе 287 входивших в номенклатуру ЦК. За нарушения советской законности, злоупотребление служебным положением, морально-бытовое разложение уволили из органов свыше 3 тысяч человек, из них 500 работников центрального аппарата. К началу 1953 года штаты МГБ сократили на 35 165 человек, в их числе 5 187 человек начальствующего состава, что составило 17 % от всей численности Министерства государственной безопасности. Под нож попал практически каждый пятый. Структура МГБ была полностью реорганизована.
Хрущев и перед Серовым поставил задачу полностью освободиться от бериевского наследия, он хотел иметь верный только себе Комитет государственной безопасности. С марта 1954 по июнь 1955 Серов уволил из КГБ 17 тысяч человек, 210 генералов лишились званий. На их место приходили исключительно хрущевские кадры. Никита Сергеевич не изменил проторенному сталинскому пути, вводил в госбезопасность верных людей. И хотя прежнее силовое ведомство разделили надвое, КГБ имело огромный вес. За Комитетом госбезопасности осталось: обеспечение государственной безопасности, включая разведку и контрразведку, борьба с антисоветскими националистическими и враждебными элементами внутри СССР, предварительное следствие по государственным преступлениям (делам по измене родине, терроризму, контрабанде, нарушению валютных операций в особо крупных размерах), охрана государственной тайны, охрана госграницы, охрана руководителей Коммунистической партии и правительства, правительственная связь, комендатура Московского Кремля, технические службы и пограничные войска.
Первый Секретарь постоянно требовал отчетов, но постоянно оставался недовольным. КГБ, по его мнению, работал не на всю мощь.
– Я, Никита Сергеевич, больше численность сокращать не могу, я дополнительные штаты хотел просить, – заговорил Серов.
– Ты на периферии численность подсократи, а Москву не трогай. Городские и районные отделы можно в несколько раз урезать. И областные управления ополовинь, ничего страшного не случится. Потом, зачем нужны отделы, курирующие отрасли промышленности? Образование проверять зачем? Медицину, легкую промышленность? Атомное оружие, ракеты, авиацию, химию – здесь согласен, здесь присутствие органов необходимо. А за Министерством мясомолочной промышленности следить для чего? С целлюлозно-бумажной промышленностью что будет? Чего там надзирать? А ведь целые организации созданы! Вот где разобраться стоит.
– Понял, Никита Сергеевич!
– Раз понял, хорошо! И по агентуре задумайся. Нам нужна грамотная агентура, мыслящая. Как твой пьяница или карманник законспирированного врага распознает? Сегодня требуется осмысленные агенты, интеллигентные, образованные, сознающие свое полезное дело. Надо, чтобы человек, которого вы подбираете как агента, был культурнее того, кого вы хотите разработать. Не может человек малокультурный, малоопытный разрабатывать более образованного, более умного, ничего у него не получится. Он сможет хорошо подсматривать, подслушивать, а разрабатывать – не сможет. Надо с умом вербовать. Ты, безусловно, прав – если не будешь вербовать, то заведомо проиграл. А у нас как зачастую? Или отписки, или случайные люди к работе привлечены. Твои лоботрясы для галочки последнего дурака завербуют! Нам разве требуется по базарам ходить и слушать, как Советскую власть ругают? Ерунда! Базары, рынки – милицейское дело. Для того чтобы разработать врага, агент должен суметь подчинить его морально. Если он не подчинит его морально, он не сможет его разработать. А подчинить морально – это значит заставить себя уважать. Поэтому вопрос подбора агентуры – очень серьезный вопрос.
– Учту, Никита Сергеевич! Большую сеть осведомителей в иностранных посольствах мы в виде обслуги имеем.
– А иностранцы не знают, кого вы им на работу подсовываете?! Дураки они? – всплеснул руками Хрущев. – Глупость! Пусть сами себе работников подбирают, а не так, чтоб на веревочке вели. Раз мы привели, значит точно из госбезопасности. Прямо завтра распорядись, чтобы самостоятельный подбор кадров иностранцам разрешили, и об этом посольства уведоми. Двойная польза будет. Во-первых, мы еще раз покажем себя вставшими на демократический путь, а, во-вторых, не все дипломаты себе работников найдут, по-любому будут за помощью обращаться. Тут МИД твоих архаровцев и предложит. Вот если вы завербуете человека, которого дипломат сам разыскал, сам место предложил, тогда честь вам и хвала! А так – стоит дворник с метлой, а толком не метет, потому что в тетрадку фиксирует: кто пришел, когда, с кем ушел. Смеются над нами!
– Это, Никита Сергеевич, тоже работа.
– Ну, дворников и мусорщиков, электриков там, и кого еще не знаю, оставь, а вот в дом, на квартиру, пусть самолично ищут. Если обратятся за подсказкой, другое дело. Непременно отношение к нам сделается лучше, раз мы выбирать разрешили.
– Сделаем, Никита Сергеевич!
– Пойми, Ваня, стукачи – это стукачи! А агент в высоком понимании слова – совсем иное. Ты копай глубже, ты близкого друга в разведчики завербуй! Не каждый агент может быть допущен к любому лицу, – продолжал рассуждать Хрущев. – Допустим, к лицу «икс» может подойти только агент «игрек», а другой уже не может, потому что он не годится, дурак потому что. А у нас, бывает, без разбора делается – к умному дурака подсылают, а к дураку – академика, и проваливаются агенты, и скандалы возникают. Никудышный агент часто для плана, в угоду собственной значимости оговаривает человека, сообщает о нем всякую муть, чтобы работу показать. Если агент не знает человека и не может к нему дорожку найти, а должен о нем доносить, то, чтобы оправдать себя как агента, он начинает выдумывать. Таким образом, создаются липовые дела, и потому многая информация – липа. А на все уходит время, а время – деньги, которые ты постоянно клянчишь.
– С подобными явлениями боремся.
– Получается, есть такие явления?
– Есть.
– В госбезопасности, Ваня, превыше всего должна быть партийная дисциплина, а у вас ведомственная давит, чтобы ведомство красиво выглядело. Все тот же план на уме, как его, по каким показателям перескочить, а тут не перевыполнение плана требуется, тут достоверность нужна, как на исповеди! Да и какой может быть план в подобном деле? Милиционеры тоже подобным пороком страдают, в этом году преступников поймали больше, рапортуют. По кражам, докладывают, на 20 % больше переловили; по хулиганству – на 15; по хищениям госсобственности на 22 % показатели улучшили. А на самом деле никакого улучшения нет, получается больше в стране стали воровать, преступность выросла, и значит, милиция плохо работает. А они – показатели! Круглов совсем сдурел, для красоты приписывать старается! За всем нужен неустанный контроль! – тяжело вздохнул Никита Сергеевич. – Неустанный! Контроль дисциплинирует. Я контролирую тебя, ты – своих заместителей, они – подчиненных, те – дальше, а иначе толку нет. Понимаешь?
– Понимаю.
– Я столько чепухи в ваших донесениях начитался, что иной раз противно! Не хочу больше белиберду читать! Извольте трудиться, как положено.
– Сделаем выводы, и, как требуете, на местах численность сократим.
– Не я требую, партия требует!
– Оговорился, партия. Извините.
Хрущев поднялся и поманил Ивана Александровича в комнату отдыха.
– Теперь давай я тебя чаем угощу, с клюквой!
Серов поспешил за Первым Секретарем.
– Садись! – выставляя на столик вазочку с клюквой, проговорил Первый Секретарь. – Угощайся!
– Давно я клюквы не ел. Откуда взяли?
– Лысенко привез. Самовар в розетку воткни!
Иван Александрович включил штепсель в розетку.
– Видишь, какое удобство? С виду самовар как самовар, а никаких дров не надо! Это я электрический самовар придумал! – похвастался Никита Сергеевич.
Самовар стал чуть слышно пыхтеть. Хрущев устроился напротив гостя.
– Ты давай клюкву наворачивай, сахарок возьми! Мне пока нельзя, лекарство еще не сработало.
Хрущев снова пробовал сморкаться.
– Как по охотохозяйству, Ваня, движется?
– Зверя разного завезли, даже зубров из Беловежской пущи. Ох, и намудохались с этими зубрами!
– Зубры – это позиция! – оценил Хрущев. – Приедет шах Ирана в гости и ох…еет. Шах первейший охотник, в Африке слонов бьет, тигров – в Индии, а мы ему такого огромного быка – хоп! Произведем впечатление.
– Произведем.
– Главное, чтобы в грязь лицом не ударить. Комфорту надо больше, чтоб пыль в глаза!
– По высшему разряду строим. Терема будут как в сказке. Две бани делаем: традиционную русскую и по-черному. А когда шах приезжает?
– Весной. Мохаммед Реза Пехлеви! – без запинки выговорил Хрущев.
– Как вы все помните! – удивился Серов.
Первый Секретарь усердно размешивал в чашке с чаем клюквенное варенье.
– Есть нельзя, так я его выпью!
– Так и пить вам нельзя, два часа еще не прошло.
– Не учи ученых! – Хрущев залпом выпил чай с клюквой. – За-ви-до-во! – нараспев пропел он. – И название подходящее, значит, завидовать нам будут!
– Булганин просит обслугу посимпатичней подобрать.
– Уже дед седой, а все козликом скачет!
– Такой неуемный человек.
– И ты у нас на молодку нацелился! – Хрущев игриво посмотрел на председателя Комитета госбезопасности: – И Жуков. Омолаживаетесь, значит? Хотите до ста лет прожить?
Серов растерялся.
– Ладно, ступай, и смотри – посерьезней, а то, невзирая на молодость жены, на пенсию спишем!
Ужиная дома, Никита Сергеевич все время смотрел на хлебницу. На симпатичном дулевском блюде, позолоченном, с выпуклыми красными цветами, под белоснежной салфеткой лежал порезанный батон и четыре кусочка бородинского. Хрущев выложил хлеб на стол, убрал салфетку, а хлебницу взял в руки и стал внимательно разглядывать.
– Тарелка как тарелка!
Он прислонил к ней ухо и прислушался – ничего. Тогда Никита Сергеевич прошел в туалет, коленом переломил хлебницу пополам, потом еще раз, и внимательно обследовал обломки – ни проводов, ни приборов.
– Береженого Бог бережет! – проворчал Никита Сергеевич и выбросил поломанную посуду в помойное ведро.
2 сентября, пятница
По Лужникам ходили долго. Хрущев обо всем спрашивал, окликал рабочих и задавал им вопросы. Отсчитав ногами расстояние от одной предполагаемой стены до другой, наглядно представлял размеры будущих зданий. Уточнив количество зрителей, предлагал делать аллеи шире, ругал за грязь и беспорядок.
– Стройка, Никита Сергеевич! – не отставая от Первого Секретаря, оправдывалась Екатерина Алексеевна. – Сейчас мы стоим на месте Малой спортивной арены, а главный стадион – Большая спортивная арена, где будет футбольное поле, дальше, – объясняла она, – уже фундаменты начали лить.
– За качеством бетона следите?
– Обязательно следим, – за Фурцеву ответил Промыслов. Больше всех сегодня потел начальник Главмосстроя.
Стройплощадка оказалась невиданно большая, площадь застройки – двадцать одна тысяча квадратных метров, а ведь надо было еще провести дороги, протянуть инженерные коммуникации, благоустроить парковую зону, организовать автостоянки. Хрущев третий час ходил взад-вперед. В конце концов, процессия направилась к одноэтажному сооружению, где в просторном зале можно было обменяться мнениями.
– К столу проходите, Никита Сергеевич! – подсказывала Екатерина Алексеевна.
В центре зала на столе был размещен макет будущего стадиона.
– Каков размах! – оценил Первый Секретарь. – Надо, чтоб и в жизни так получилось!
Народа в помещение набилось, хоть отбавляй: и непосредственные руководители стройки, и архитекторы, и поставщики, и партийное начальство, и советское. Понаехали руководители центральных ведомств, присутствовало руководство Российской Федерации и города Москвы.
Хрущев требовал ответа на вопрос: успеют ли до морозов закончить рыть котлованы и бетонировать фундаменты? Строители обещали успеть. На совещании досконально разобрали устройство спорткомплекса, спорили, как лучше организовать заезд: сделать основным въезд со стороны строящегося Комсомольского проспекта или же – с Саввинской набережной? Решили – с Саввинской набережной. Министр путей сообщения Бещев доложил, что весною рядом откроется станция метро, которую здесь же нарекли «Спортивная». По итогу согласились, что работы идут удовлетворительно. Но и без эксцессов не обошлось: котлован под Большую спортивную арену начали рыть на сорок метров левее – на месте, где планировали каскад фонтанов; потом гранит для причала на Москве-реке по цвету перепутали, а причал должен был заработать еще в прошлом месяце; не хватало самосвалов, и энергетики опаздывали. Словом, все в точности, как на любой стройке.
– Глаза разуйте! – нервничал Первый Секретарь, но впечатление у него сложилось хорошее.
– Здесь так много ответственных за строительство лиц, что хочу я немного отвлечься от Лужников.
Никита Сергеевич встал, чтобы его лучше видели.
– Еще раз напоминаю, что программа по строительству жилья у нас ключевая. Товарищ Фурцева знает, как я наставлял московское руководство – строить, строить и строить! Сегодня Москва подает пример. Но жилищная программа на Москве не ограничивается. В каждом городе, в каждом сельском районе, должны не мешкая возводить типовые дома. Мы, товарищи, обязаны улучшать жилищные условия граждан и не просто улучшать, а кардинально. Задача грандиозная, это вам не стадион построить, хоть и не обычный стадион, а стадион-великан. Чтобы решить поставленную партией задачу, чтобы каждая семья к 1970 году получила собственную квартиру, надо постараться. Дома построить, это полдела. А школы? А детские сады? А больницы? А магазины? Ничего из вида упускать нельзя. В новых районах надо каждую мелочь предусмотреть, чтобы человек чувствовал себя комфортно.
Говорят, на Западе люди живут лучше. Я не соглашусь, не совсем это верно. Где-то лучше живут, где-то – хуже, а где-то, извиняюсь, еле ноги волочат. Только за границей перспектив нет, там человек на жилье жизнь должен положить, скопит ли за целую жизнь необходимую сумму, чтобы собственное жилье заполучить – неизвестно. Хорошо, если скопит, а пока не скопил, огромные деньги за квартиру частнику отдает! Может, и детям его придется за родителей расплачиваться, может, я этих тонкостей не знаю, знаю только, что за границей жилье бесплатно не дают, а у нас – будем давать!
В каждом регионе должны развернуть заводы по производству строительных материалов. Раньше дома лепили из чего попало. Зайдешь, бывало, в переулок, а там не дома, а лачуги стоят, в лачугах люди живут! А мы – наш паровоз вперед летит! Летел паровоз да не туда, кругом караул! И вроде бы для человека старались. Почему, спросите, так получилось? А потому, что единой линии в строительстве не имели, кто на что способен, тот так и строил. Один лес раздобыл, из дерева строит, другой кирпичи, и выходило – лебедь, рак да щука! Визуально отвратительно, и жить в таких домах неудобно, но так как вообще жить негде, то на подобное уродство соглашались. Строить абы как нам сегодня стыдно! Будем строить нехитрые дома, пятиэтажные, но аккуратные. Почему пятиэтажные? Потому что экономно, быстро и функционально. В пятиэтажке лифт не нужен, не так высоко на пятый этаж добежать. Пусть простоит этот дом двадцать лет, путь потом его снесут к чертовой бабушке и поставят на месте пятиэтажки красивейшее здание, но пока за эти неказистые с виду дома миллионы людей спасибо скажут. В пятиэтажках скорость, тут любованием заниматься нечего! Наша перспектива – железобетонное, сборно-каркасное строительство. Будем лить панели и гнать на полную катушку! Но здесь должна быть точность в проектировании, точность в расчете и точность в исполнении. А у нас инженер-строитель шестьдесят деталей рассчитать не может, расчет сделать так, чтобы дыры в заборе, где собака пролезет, не оказалось! Если бы часовой завод продал вам часы, которые отставали бы на пять минут в сутки, это вроде очень маленький допуск на точность, и мы вроде бы должны были смириться, так нет! У нас часы на минуту отстанут, а мы уже кричим – ни к черту часы! Так неужели шестьдесят деталей сборного железобетона на типовой дом рассчитать невозможно?! На сборке подобного дома нужно молоток выбросить, зубило не давать, надо делать так, чтобы каждая деталь села на свое место, – тогда это сборка! А если рабочий тащит за собой зубило и молоток, чтобы доработать конструкцию, тогда эта сборка будет неинтересна, она будет слишком дорого обходиться, и жить в доме с дырами придется заставлять. Строителей в наказание туда заселим, потому что кругом будут жуткие сквозняки и адские условия. Но я убежден, если крепко возьмемся, до такого не дойдет! За успехи я хвалю, но основное внимание на недостатки обращаю. То, чего мы достигли, это уже в кармане лежит, это у нас никто не отберет.
– Правильно! – не удержалась Фурцева.
– Мы запустили строительство на круглогодичную основу, ушли от сезонности, хорошо! Теперь надо активней внедрять современные материалы, не бояться нового. Мы сейчас запускаем целый ряд заводов по сухой штукатурке. Надо использовать щитовой паркет, краски по бетону, лаки. Надо наладить выпуск цементной плитки, чтобы дорожки во дворах мостить, пользоваться трубчатыми лесами для отделки фасадов. Тогда мы получим не только хорошую скорость, но и хорошее качество. Эти новшества решают и еще один главный вопрос – снижения себестоимости. За счет экономии мы сможем потратить лишние деньги на обустройство квартир. Обязательно надо предусмотреть в современных домах встроенную мебель. Приедут жильцы, а у них в прихожей уже есть шкафы, над головой антресоль. Удобно? И удобно, и радостно!
Следующее предложение. Зачем нам чердаки, эти пустые никчемные пространства? Считаю целесообразным отказаться от чердаков или если без чердака уж никак не обойтись, делать и там жилье, хотя жилье на чердаке получится второсортное.
– Без чердаков стройка быстрей пойдет! – раздался голос Ясного.
– И денег потратим меньше, – поддакнул Промыслов.
– Рад, что понимаете! Имеет смысл применять кирпичи с примесью опилок, они более теплые и более легкие. Потом – по высоте потолков. Высота потолков не должна превышать два с половиной метра. За счет этого получим ощутимую экономию в эксплуатации. Поди обогрей квартиру с потолком в три или в четыре метра!
Недавно я смотрел новый проект дома. Все вроде бы продумано и даже современно с точки зрения архитектуры, только есть одно «но», в квартире имеются затемненные места, куда солнечный свет не попадает. Это неправильно. Что получится, если мы настроим красивые дома, но там будут никудышные условия проживания? Это будет очень плохим украшением. Жильцы должны любить свои квартиры, радоваться, чтобы было в них хорошо, чтобы семьи росли. Мы тем, кто третьего ребенка заводит, по всем вопросам навстречу пойдем, потому что только третий ребенок дает прирост общества. Нам бы миллионов сто детей нарожать, тогда б горя не знали, на все бы рук хватило! Рожайте – кусок хлеба найдется, и место найдется на нашей советской земле!
– Будем рожать! – раздалось из зала.
Никита Сергеевич довольно заулыбался.
– Видите, какой я вам доклад учинил, что уже рожать хочется!
Зал радостно загудел.
– Нам надо быть рачительными хозяевами, надо деньги считать! Может быть, удобнее было не метро строить, как мы сейчас делаем, а каждому личный автомобиль дать, на автомобиле и скорость больше, и подъедешь куда надо, может и так. Но если бы мы дали каждому по автомобилю, лишились бы возможности ездить по городу, потому что все улицы стали бы забиты машинами, а подземное метро никому не мешает. Словом, во всем должна быть логика, удобство и смысл.
В зале зааплодировали. Никита Сергеевич поднял руку. Зал успокоился.
– Вчера мы общались с Екатериной Алексеевной, и она мне говорит: «Сколько же лет нам строить, всю жизнь, что ли?» А я отвечаю: «Вечно будем строить, безостановочно!» Вот я и подумал, что строитель – это очень полезный в обществе человек, человек, от которого зависит будущее, а своего профессионального праздника у творца-строителя нет. У моряков праздник есть, у железнодорожников тоже. 18 августа справляли День авиации, и строителю свой праздник необходим. Сегодня какое число?
– Второе сентября.
– Не возражаете, если праздник строителя будем праздновать шестого?
– Не возражаем!
– Видите, не зря мы собрание провели! – взмахнул рукой Никита Сергеевич.
11 октября, вторник
В Москве опадала листва, все отчетливей проступала неприветливая серость, в ветре сквозило одиночество и какая-то обездоленная пустота. Птицы огромными долгими стаями улетали на юг, одни хрипло каркающие вороны да суетливые городские голуби на зимовку остались. Голуби набивались по чердакам, где зимовали нахохлившейся гурьбой, а вот вороны, одинокие странники, хоронились от холода, где придется. Сильные птицы, неприхотливые, но зловещие. Ночами на дорогах подмерзала вода, оттаивая лишь днем, когда из-за туч ненадолго появлялось подслеповатое осеннее солнце, а со вчерашнего дня лужи так и не отмерзли, с неба срывались крупинки снега. Еще не мело, но присутствие холодов пробирало насквозь, хотя синоптики обещали к концу недели резкое потепление. Вечно они ошибаются, эти синоптики!
Никита Сергеевич перелистывал «Правду». Не нравилось ему, что в центральной газете мало места уделяется целине. После пожара приходилось многое выстраивать заново. Брежнев в Казахстане старался. Нина Петровна симпатизировала ему и его жене Виктории. Когда Брежневы появлялись в Москве, непременно приглашала Викторию Петровну в театры, а домой – так обязательно.
Просмотрев газету, Первый Секретарь потянулся за корреспонденцией, которую в специальной папке с золотым тиснением «Почта», каждое утро подавали помощники. Самым первым лежало письмо из Академии наук.
– Шо ученые мужи накалякали? – Никита Сергеевич поднес бумагу к глазам.
С первых же строк он оказался точно под ледяным душем. Речь шла о президенте Академии сельскохозяйственных наук Лысенко. Академики писали, что Трофим Денисович никакой не ученый, а фальсификатор. Что своими лженаучными теориями наносит непоправимый ущерб экономике, а его защитник и сподвижник, министр сельского хозяйства Лобанов, мошенника целиком покрывает, потому и сам стал сельхозакадемиком, да к тому же вице-президентом ВАСХНИЛ. Так называемые «лысенковские открытия», писалось в этом крамольном письме, высосаны из пальца и, говоря начистоту, – авантюра. Высмеивали и то, что Лысенко и Лобанов выдавали себя за последователей Мичурина, которого, в свою очередь, характеризовали как неуча и самодура.
Хрущев похолодел от возмущения – еще при Сталине мичуринскую агробиологию подняли на высоту, а Лысенко, при том же Сталине, стал Героем Социалистического Труда! Методы предложенных им посадок применялись с 1937 года. На протяжении почти двадцати лет Лысенко являлся флагманом сельского хозяйства, выступал на международных симпозиумах, всесоюзных семинарах, а в письме его выставили жуликом и мистификатором! Лобанов и Лысенко первыми поддержали идею освоения целины, а эти хитроумные гении притаились, как мыши, ни да тебе, ни нет! У Хрущева по спине ползали мурашки – вопиющая бумага! Подписей под письмом была уйма. Встречались и хорошо знакомые фамилии, и совершенно незнакомые. Среди прочих Никита Сергеевич разглядел автографы атомщиков Зельдовича, Тамма, Сахарова, Леонтовича, математика Келдыша – это особо смутило Первого Секретаря.
– Как же так? – вглядываясь в фамилии, шептал он. – Невозможно!
Триста человек подписало обращение в Центральный Комитет. Хрущев стал с пристрастием изучать подписи и должности.
– Академик Немчинов куда лезет, он же философ! А Орлов из Института палеонтологии почему здесь? А лесник Сукачев?! Ну не бред ли? Это возмутительно! И Харитон подписал, и Капица. Стыдоба, стыдоба! Постеснялись бы! Если какой-нибудь литератор или лесник в физику нос сунет и начнет советы давать, небось зашикают! Как образованные люди могли поставить подпись под подобной возмутительной бумагой? Тут очевидно сговор!
В негодовании Никита Сергеевич сорвал телефонную трубку и приказал соединить с Брежневым.
– Леонид! – прокричал Хрущев. – Академики на Лысенко пасквиль накатали. Пишут, что он шарлатан! И Лобанова к нему пристроили!
– Поклеп, – спокойно отозвался Брежнев. – Я не верю.
– И я не верю, – тяжело дышал Первый Секретарь. – Но ведь триста человек подписали, разве ж такое возможно?!
– У нас, Никита Сергеевич, всякое возможно, – отозвался Леонид Ильич. – При желании и тысяча человек подпишется, и десять тысяч, вы же знаете.
– Знаю! – уныло согласился руководитель компартии.
– Трофим Денисович великий практик, – продолжал Брежнев, – трудоголик и фанат своего дела. Пусть в чем-то ошибся, ложным путем шел, но наука и есть поиск, метод проб и ошибок. Известно, что количество неизбежно переходит в качество, – заключил целинник. – И Пал Палыч дельный министр. Я не могу с мнением авторов согласиться.
– Правильно говоришь!
– Кроме Лысенко и Лобанова, кого можно в агрономической науке выделить? Полевода Мальцева, профессоров Чижевского, Лорху, Лесничего? Пустовойт еще есть. Другие на ум не приходят.
– Терентий Семенович Мальцев от Лысенко в восторге и огромное уважение к Лобанову испытывает! – закивал Первый Секретарь.
– Есть перечисленные фамилии в списке подписавших бумагу? – поинтересовался Брежнев.
– Таких нет.
– Непрофильные мыслители с чего взяли, что Лобанов профан, а Лысенко фальсификатор? Они, что, ботаники?!
– Геолог про картошку рассуждает, физик про свеклу! – прохрипел в трубку Никита Сергеевич.
– У нас с вами одно мнение, заврались! – констатировал Брежнев.
– Мичурина вспомнили, что он неуч, три класса окончил, что пьяница! – негодовал Первый Секретарь.
– В руководстве государства людей без образования хватает, а разве они не на своем месте? На своем. Кто с упорством трудится, любого теоретика за пояс заткнет, по одним книгам сути не нащупать, тут с головой окунуться надо. Практик всегда на переднем краю, а выпусти заумных умников – не уверен, что дело вперед побежит! – продолжал Брежнев. – А про Мичурина и Лысенко давно анекдоты ходят.
– Знаешь, что ли?
– Послушайте. – Леонид Ильич кашлянул. – У академика Лысенко спрашивают: «Скажите, как умер Мичурин?»
– Ну?
– Упал с ветки арбуза!
– Бестолочи! Ладно, Леня, работай! – попрощался Первый Секретарь. На сердце у него отлегло.
Из приемной доложили, что подъехал Шепилов. Хрущев встретил нового министра иностранных дел хмуро.
– Вот сижу, Дмитрий Трофимович, писанину академическую разбираю. Лысенко ругают. – Никита Сергеевич протянул бумагу.
Шепилов надел очки, и внимательно прочитал текст.
– Что думаешь?
– В сельском хозяйстве вы – высший авторитет, – осторожно начал министр иностранных дел. Он-то знал, что в научных кругах давно ходят разговоры, осуждающие Лысенко. И отношение к министру сельского хозяйства Лобанову было резко негативное. Но принимая во внимание симпатии Первого Секретаря, предусмотрительно выговорил: – Торопятся!
– И Брежнев сказал – поклеп! – просиял Никита Сергеевич.
Шепилов утвердительно кивнул головой.
– В ЦК обратиться не постеснялись! Прямо мне в руки пасквиль подсунули, минуя сельхозотдел. С этим еще разобраться надо!
– Трофим Денисович в науке не новичок, его работы вся страна знает, – поддакивал Шепилов.
