Александр Щербаков
Моя служба на Тихоокеанском флоте
Но и пользование гальюнами внутри лодки требовало некоторых навыков. Сам унитаз ничем не отличается от такового в наших квартирах, но скорее, в вагонах поезда. Смыв осуществляется как обычно. Потом накопившееся за какое-то время «добро» из специальной ёмкости сжатым воздухом выбрасывается наружу. Иногда в этой ёмкости остается избыточное давление, и когда неумелый матрос смывает свое «добро», оно летит не в ёмкость, а ему в физиономию. Можете представить вид такого «засранца»? Для профилактики этого есть специальный клапан, который необходимо нажать перед смывом.
Как видите, уважаемые читатели, каким-то комфортом на подводных лодках времен Первом и Второй мировой войн не пахло. И пока субмарины не получили атомные реакторы и не превратились из «ныряющих» в настоящие подводные лодки, так и было. Правда, справедливости надо сказать, что на американских лодках периода Второй мировой войны хватало комфорта. Их лодки при одинаковом количестве вооружения имели примерно в два раза больше водоизмещение, и разместить дополнительное оборудование в них не было проблемой. Первые атомоходы во многом повторяли конструкцию своих дизельных собратьев, с тем же минимумов удобств для экипажа. Но с ростом водоизмещения субмарин появлялись возможности создать удобства для личного состава, типа отдельных коек, кабинетов психологической разгрузки, небольшого тренажерного зала. А на подводной лодке 945 проекта типа «Акула» по нашей квалификации или «Тайфун» по квалификации НАТО, самой большой в мире, есть даже небольшая сауна с небольшим бассейном. И пресной воды, которая получается на самой подводной лодке с помощью опреснителей, достаточно для всевозможных нужд, в том числе и для помывки всего экипажа. Дизельного топлива, масла на поручнях уже давно нет. Так что не только боевые возможности современных субмарин значительно выросли, но и улучшились условия обитания экипажей, проводящих в море очень длительное время, с огромной ответственностью по защите рубежей своей страны. Независимо, какой – России, США, Франции, Англии, Китая, Индии, – ибо только эти страны имеют на вооружении атомные подводные лодки.
На рейде
День начинался, как и два предыдущих. Наша старенькая субмарина болталась на рейде в проливе Босфор Восточный (Прим. – пролив, отделяющий остров Русский от материка районе в Владивостока), мерно покачиваясь своим узким, сигарообразным корпусом на волнах от проходящих мимо судов. Был апрель 1972 года, и подводная лодка Б-62 завершала сдачу задач боевой подготовки после длительного капитального ремонта. Как обычно, после пробуждения я понялся на мостик, чтобы подышать свежим воздухом, спросив разрешения у вахтенного офицера, старшего лейтенанта Зуба. Я не курил, поэтому остро чувствовал запах сигаретного дыма из ограждения рубки, где наслаждались своей пагубной привычкой несколько матросов и старшин.
– Что это за тяга такая к куреву, все прекрасно знают, что это яд, и для легких, и для сосудов, и рак может быть от курения? – думал я, поглядывая на людей, жадно затягивающихся дымом. Вспомнилось, как однажды нам пришлось выйти в море по тревоге, и почти никто из матросов не успел запастись сигаретами или папиросами. Так заядлые курильщики нашли выход – стали курить чай из пачек, который находился в ящиках с аварийным запасом продуктов. Пришлось дать команду, чтобы все вахтенные офицеры требовали показать, что курит человек на мостике, и если это была самокрутка, безжалостно отбирать, и гнать такого курильщика вниз. И мой неприкосновенный запас в виде пачки сигарет, которая всегда было в моем портфеле наряду с бритвенными принадлежностями, нижним бельем и книгами, постепенно исчез, так как пришлось давать по одной сигарете особо страдающим заядлым курильщикам из числа офицеров.
Я огляделся вокруг. Впереди и по корме стояли на якоре несколько торговых судов, дожидаясь, когда им разрешать подойти к причальной стенке, чтобы разгрузиться или, наоборот, загрузить свои трюмы всякими товарами. Вдали виднелся Владивосток, но лишь частями были видны дома на сопках, на мысах Эгершельд и Чуркина. А где-то правее был вход в бухту Улисс, где была береговая база 19-й бригады подводных лодок Тихоокеанского флота, куда была приписана наша субмарина. Все сопки, окружающие город, были одинакового серого цвета, листья на деревьях еще не распустились.
До нашей базы было полчаса хода, но командир предпочитал останавливаться после сдачи очередной задачи на рейде, стоя на якоре, чтобы экипаж оставался в тонусе, неслись вахты, как положено в море. Я вспомнил, как вот так же на якоре мы стояли недалеко от острова Путятин во время заводских ходовых испытаний. Ходить в бухту Золотой Рог, где в 178 заводе стояла наша лодка, было далеко, и командир предпочитал останавливаться на ночь на якоре у острова. А на самом острове был рыбзавод, и туда заходили рыболовные траулеры с рыбой на борту, чтобы выгрузиться. Мы семафорили им, чтобы они подходили к борту, и интересовались, какая рыба есть на борту, и есть ли крабы. И если было то и другое, брали энное количество и рыбы, и крабов в обмен на спирт. Тут же наверх с каждого отсека вызывались матросы, которые чистили рыбу, крабов и потом относили на камбуз. И на вечерний чай для офицеров были крабы, а матросы и старшины с аппетитом уплетали свежую морскую рыбу. Утром в первых лучах солнца корпус субмарины напоминал огромную рыбу из-за рыбьей чешуи, которая в большом количестве была на лодке. Но потом мы погружались, и при всплытии корпус лодки был как новый. Впрочем, он и был новым, после замены почти всего легкого корпуса во время капитального ремонта.
На мостик поднялся заместитель командира по политической части, капитан-лейтенант Кудлаев, с которым у нас сложились очень теплые человеческие отношения. Это был настоящий комиссар, который все время был с личным составом, что-то объясняя, советуя, подсказывая. К нему охотно обращались все матросы, старшины, да и офицеры не чурались выслушать совет этого очень порядочного человека. Еще в первый месяц службы у нас с ним состоялся разговор, где он дал мне совет:
– Доктор, мы с тобой два офицера, которые не должны строго придерживаться субординации, относиться ко всем не как строгие офицеры, а как отцы-наставники. Для многих молодых матросов, оторванных от мамкиной юбки, тяжело бывает в первый год службы. Все ими командуют. И офицеры, и старшины, и особенно старослужащие-годки, «деды». И окружают его такие же матросы-первогодки. Кто даст ему совет, а то и сопли вытрет? Только ты и я. Расспроси, дай совет, узнай, кто родители, где они, часто ли матрос письма домой пишет. Ведь предки за него волнуются. Они же к тебе обращаются со своими болячками, травмами, ранами. Окажи помощь и поговори.
Я прислушался к совету своего старшего наставника, и через полгода на очередном комсомольском собрании вместо демобилизованного старшины меня избрали секретарем комсомольской организации нашей лодки. А недавно произошел случай, который позволил по этому поводу провести неплохую воспитательную работу среди комсомольцев, какими были все матросы, старшины, и молодые офицеры, пришедшие со мной почти одновременно служить на лодку. А случилось вот что.
Во время выхода в море вместо опытного штурманского электрика в боевой рубке поставили нести вахту молодого матроса, только что из учебного отряда. И когда лодка была на глубине, матрос заметил, что из-под верхне-рубочного люка капает вода. Откуда, почему? – терялся в догадках матрос. Спросить не у кого, он один в боевой рубке, покидать пост нельзя. И он решил потуже закрутить кремальеру люка. Вода капать перестала, и матрос был доволен своим действием. Но когда лодка всплыла, и командир попытался открыть люк, это ему не удалось. Еще бы, ведь на глубине на него давила сила, равная давлению на глубине, а это дополнительно одна атмосфера на каждые десять метров глубины. Матрос сознался, что он сделал. Лодке пришлось погрузить, отдать кремальеру и снова всплывать. И тогда люк открылся без особых усилий.
Конечно, матрос получил по полной от своего командира штурманской боевой части, но на ЧП должна реагировать и комсомольская организация.
– Как поступить? Пропесочить по комсомольской линии? Это мало что даст, он уже и так нахватал замечаний. Надо сделать так, чтобы было наглядно и поучительно для других, – думал я. И придумал. Решил посчитать, во сколько рублей обошлось государству это наше ненужное погружение. Взял у командира БЧ-5 все нужные мне сведения, у финансистов на базе узнал стоимость, все подчитал, и у меня получилось, что погружение и всплытие обошлось государственной казне в 900 рублей. И если учесть, что каждый матрос получал денежное довольствие в размере от 2,8 до 4,8 рублей в месяц, то этот матрос для погашения долга перед государством должен служить около 10 лет, не получая денежное довольствие. Вот такие цифры у меня получились. Интересные, правда? Вот с этим расчетами я и вышел на комсомольское собрание. И еще добавил, что это хорошо, что на лодке было достаточно и кислорода в отсеках, хватало электричества в аккумуляторных батареях, чтобы включить насосы и сжатым воздухом выдавить воду из балластных цистерн и всплыть. А если всего этого было в обрез, как на лодках во время войны, когда субмарины долгое время находились на грунте, чтобы обмануть противолодочные корабли противника. И повторить такой маневр на них не было бы возможности.
И многие матросы задумались о том, что не такие уж безобидные некоторые их действия, нарушающие установленные правила службы по действующим инструкциям и наставлениям. По крайней мере, именно в таком плане выступали другие офицеры-комсомольцы, и старшины команд из разных боевых частей, говоря о том, что мелочей на подводной лодке не бывает, от каждого зависит жизнь его товарищей и сослуживцев.
Но больше всего нас с Кудлаевым сблизил случай, произошедший месяца через три после начала моей службы на лодке. На нашей лодке, относящейся к классу большой, за продовольствие отвечал помощник командира лодки. У нас эта должность была вакантная. Вернее, её занимал проштрафившийся командир другой подводной лодки, который во время выхода на боевое дежурство попал в сети японского суденышка, и чуть было не утопил его. Был международный скандал, лодку вернули из похода, а командира сняли с должности. Чтобы он не так много потерял в денежном довольствии, пока утихнет скандал, а ему найдут подходящую должность, он числился у нас, и раз в месяц появлялся, чтобы получить деньги. Поэтому командир перед началом заводских испытаний, когда потребовалось обеспечить питанием в море и экипаж, и выходивших с нами в море рабочих завода, пригласил меня к себе и попросил взять на себя обеспечение продовольствием. Он пришел служить к нам со средней лодки 613 проекта, где за продовольствие по штату отвечает начальник медицинской службы. Я согласился, обеспечил составление необходимой заявки, проконтролировал погрузку в лодку необходимого количество провианта. И во время заводских испытаний командиру надоела тушенка, и он послал меня на базу за свежим мясом. Поплыл я на катере, который привозил какие-то запчасти для вышедших из строя во время испытаний механизмов. Я прибыл на базу, пошел в продсклад за мясом, где надо мной посмеялись. Оказалось, надо было вначале подать заявку по радиосвязи, мясо бы завезли, сейчас же на складе свежего мяса не было. Я вернулся на лодку не солоно хлебавши, и доложил о неудаче командиру в центральном посту. И тот обрушился на меня с криком за невыполнение его приказа, хотя в этом не было моей вины. Я молча развернулся, и ушел в свой, соседний с центральным, второй отсек. Мне было обидно. Мало того, что я по своей доброй воле взялся за обеспечение продуктами, так еще и получил публичный нагоняй от командира совершенно зря. Сел в кают-компании, которая и было моим рабочим местом во время похода. Здесь, в офицерской кают-компании проводились операции, оказывалась экстренная медицинская помощь при необходимости. Тут же за мной в кают-компанию зашел Кудлаев. Закрыл за собой сдвижную дверь и спросил:
– Вы почему ушли из центрального поста? Командир вас не отпускал. Вы нарушили устав!
Он впервые обращался ко мне на Вы, раньше только на Ты, я же был намного моложе его. Это говорило о серьезном отношении замполита к моему поступку. Но я решил не сдаваться, хотя знал, что, в общем, несознательно демонстративно покинул центральный пост. Поэтому ответил:
– А командир не нарушил устав, оскорбив меня при подчиненных? И совершенно зря, я ни в чем не виноват. Надо было мясо вначале заказать по радиосвязи, и лишь потом посылать меня за ним.
На этом наш разговор закончился. Замполит ушел. О чем уж он говорил с командиром, не знаю, но вечером в кают-компании командир, капитан 2 ранга, извинился передо мной, лейтенантом м/с, за грубость в присутствии подчиненных. Сказал, что был очень зол в тот момент, так как еще какой-то механизм сломался, и требовался заводской ремонт.
Кудлаев, появившийся на мостике, обратился ко мне.
– Доктор, почему на мостике курят при тебе? Это же вредно, ты же знаешь, – с хитрой усмешкой в глазах сказал замполит. Сам он не курил и не понимал, как можно так плохо относиться к своему организму, чтобы за свои кровные деньги еще травить себя.
– Товарищ капитан-лейтенант, не слушаются меня! – также с небольшой усмешкой ответил я, – по уставу я не могу запретить.
– Ну, так то по уставу. А как доктор и комсомольский вожак разве не можешь?
– Вообще-то как некурящий я подаю этим личный пример всем курякам. Но это же дело добровольное. Главное, чтобы чай не курили, это даже вреднее, чем табак! – продолжал отбиваться я.
– Ну, так вы хоть не в затяжку курите, – обратился Кудлаев к курильщикам, – Все меньше вреда будет.
– Товарищ капитан-лейтенант, так мы тогда демаскируем лодку, если весь дым в воздух будем выпускать, – ответил замполиту бойкий старшина 2 статьи Рогатин. И остальные матросы с сигаретами в зубах рассмеялись.
Вахтенный офицер Зуб увидел, как к нам приближается крейсер «Дмитрий Пожарский», большой артиллерийский корабль. Он взял в руки трубку внутренней громкой связи и произнес:
– Гидроакустик, классифицируйте шумы по левому борту!
Через некоторое время разбился голос гидроакустика:
– Слева по борту слышу шум винтов торпедолова. (Прим. – торпедолов по водоизмещению раз в 10-15 меньше крейсера, мощность двигателей и шум винтов намного меньше, чем у крейсера).
Старший лейтенант Зуб рассмеялся и приказал:
– Акустик, поднимитесь на мостик.
Через минуту из горловины люка появилась голова акустика.
– Поднимайся, поднимайся, посмотри на своего торпедолова, – со смешком сказал вахтенный офицер.
Акустик увидел проходящий мимо нас огромный крейсер и смущенно сказал:
– Товарищ старший лейтенант, я шум винтов крейсера слышал только в классе для занятий. Он не такой, как сейчас услышал. Теперь буду знать!
Пришло время завтрака, и моряки по одному стали спускаться в лоно подводной лодки. Спустились и мы с Кудлаевым, прошли в кают-компанию. Командир, капитан 2 ранга Сергиенко уже был за столом. Мы попросили у него разрешения сесть за стол, и тут же вестовой поставил перед нами стаканы с кофе. Причем он знал наши с Кудлаевым вкусы, потому что в моем стакане кофе был не очень крепкий. Кофе на завтрак было только во время выходов в море, в столовой береговой базы на завтрак был чай. Был еще хлеб, масло и сгущенное молоко. А вот в море завтрак был более разнообразный, на столе стояла посуда с нарезанной тонкими ломтиками копченой колбасой, сыром, печеньем. В другие дни на стол подавали язык или сосиски из банок, по размерам чуть больше тушенки. Конечно, не в банках, как вы сами понимаете.
За столом был и офицер из штаба бригады, посредник при сдаче задач боевой подготовки. Они разговаривали с командиром о плане на сегодняшний день. Он, как и все предыдущие, должен быть напряженным. Командование бригады торопило со сдачей всех задач боевой подготовки, мы должны были пополнить боевой состав кораблей первой линии флота к Первомаю.
Подводная лодка – очень сложное инженерное сооружение. Особенно сложны в изготовлении и обслуживании современные субмарины, которые идут с огромной скоростью на глубине, погружаются на большие глубины, имеют на вооружении баллистические и крылатые ракеты, торпеды. Чуть менее сложной была наша подводная лодка 611 проекта, из лодки именно этого проекта были запущены первые в мире баллистические ракеты как с надводного, так и с подводного положения. Сердцевиной любой лодки являет прочный корпус – цилиндр, сделанный из высокопрочной стали или титана, позволяющий выдерживать огромное давление на глубинах до 1000—1200 метров. Рабочая глубина у многих современных лодок 600 метров, где давление составляет 60 атмосфер. А подводная лодка «Комсомолец» погрузилась на глубину свыше километра. Лодки бывают однокорпусные, когда только один прочный корпус и все механизмы лодки внутри него. Бывают двухкорпусные, когда прочный корпус снаружи покрывается другим, из не очень прочного металла, и между корпусами расположены многие механизмы и цистерны (балластные, топливные и другие). А есть полуторакорпусные, где легкий корпус покрывает отдельные части прочного. Американские субмарины чаще именно полуторакорпусные, в вот наши подводные лодки обычно двухкорпусные.
Такой была и наша лодка 611 проекта. Я видел своими глазами, что за цистерны, разные трубы, механизмы располагаются между корпусами, когда лодка стояла в доке и на ней производились корпусные работы по замене сгнившего легкого корпуса. Матросы тоже принимали участие в ремонтных работах. В частности, специальными щетками-«шорошками» очищали ржавчину на внутренних стенках цистерн. Если мне не изменяет память, то по каждому борту лодки между прочным и легким корпусами было по десять цистерн. В некоторых их них на базе заливалось дизельное топливо, в другие питьевая вода, но большая часть цистерн предназначалась для приема в качестве балласта заборной воды, чтобы уйти под воду. В носу и корме лодки были цистерны, которые сообщались друг с другом, и они нужны были для того, чтобы лодка имела «ровный киль», т.е. не было дифферента на нос или корму. Перегоняя воду из носа в корму, механик, командир БЧ-5, таким образом дифферентовался, добиваясь «ровного киля». В балластных цистернах было несколько отверстий, через которые при погружении стравливался воздух, находившийся в них, и они заполнялись забортной водой. А при всплытии в цистерны накачивался воздух, выдавливая из них воду. И чем была больше глубина, на которой находилась лодка, тем выше должно быть давление воздуха. Поэтому в середине корпуса лодки были цистерны быстрого погружения, к которым были подведены трубы, по которым подавался воздух очень высокого давления, чтобы гарантированно осушить эти цистерны и лодка могла всплыть.
Для чего я это рассказываю, вы, уважаемый читатель, поймете из моего дальнейшего повествования. И пока продолжу рассказ об утре, которое лишь по счастливой случайности не стало последним для экипажа нашей подводной лодки.
После завтрака была объявлена подготовка корабля к бою и походу. Во время стоянки у пирса в береговой базы это называется «проворачивание оружия и техсредств», т.е. все вентили, рычаги и другие крутящиеся и двигающиеся детали приводятся в движение, чтобы они были всегда в рабочем состоянии. Морская вода – агрессивная среда, и чтобы не было ржавчины, окисления и других химических процессов, сказывающихся на готовности механизмов, их и проворачивают. Но в море тоже самое называется по другому – «подготовка корабля к бою и походу». Проводится это под командованием командира БЧ-5, электромеханической части. Все командиры отсеков находятся у динамиков громкой связи и дублируют для всех находящихся в отсеках матросов, старшин команды командира БЧ-5. Так было и в этот раз. Я, как командир 2-го отсека, находился у динамика. Все было как всегда. Но вот после одной из команды я услышал испуганный голос нашего механика, капитан-лейтенанте Сайпулаева, который выругался. Для него это было нехарактерно, до этого я ни разу не слышал, чтобы он сквернословил. Поэтому я решил, что случилось что-то неординарное, и выскочил в соседний, третий отсек, в центральный пост. И там увидел бледного командира БЧ-5.
– Что с тобой, Абдрахман? – совсем не по уставу обратился я к Сайпулаеву. Тот немного помолчал, приходя в себя, и потом произнес:
– Мы чуть сейчас не утонули.
– Как не утонули, почему? – не поверил я ему.
– А так. Я дал команду открыть клапан вентиляции цистерны быстрого погружения, там, в трюме центрального поста, трюмный, матрос первого года службы, доложил, что клапан открыт, а сам и не думал его открывать. А я дал в цистерну воздух высокого давления, около 200 атмосфер. И если бы не сработал аварийный клапан, разорвалась бы труба и, скорее всего, наша лодка развалилась бы на 2 части. И пошли бы на дно всем экипажем.
Теперь мне стала ясна и причина ругани на всю лодку по громкоговорящей связи. Сайпулаев продолжал:
– Слава Аллаху, что мы только из ремонта и аварийный клапан не закис, сработал штатно. А так бы точно пошли на корм рыбам. Не все, но многие.
И он нервно засмеялся. Не знаю, что он потом доложил командиру лодки и проверяющему из штаба по поводу ненормированной лексики, ведь трюмный был его подчиненный. Я представляю, сколько нарядов вне очереди получит этот бедолага, из-за которого чуть не погибли его товарищи из экипажа лодки, и в первую очередь он сам. А мне теперь есть что сказать на очередном комсомольском собрании. На этот раз повод будет намного серьезней, чем в прошлый раз.
Потом я верил словам официальных заключений о произошедших авариях на подводных лодках и надводных кораблях, когда говорили о человеческом факторе. Так чаще всего и было. И хотя в случае гибели часто это были предположения, но вполне обоснованные. Подводная лодка очень сложный механизм, и от каждого члена экипажа зависит, как он будет работать, как поведет себя в экстремальных ситуациях. И о своей ответственности перед сослуживцами должен каждый матрос, старшина, офицер субмарины. Все мы ходим по одной палубе, и обычно гибнет весь экипаж подводной лодки. (Прим. – на надводном корабле несколько палуб, и шансы на спасение выше у тех матросов и офицеров, кто на верхних палубах, чем у тех, кто в трюме)
P.S. В середине 2000-х годов были рассекречены некоторые документы Тихоокеанского флота, и я узнал, что 21 октября 1981 года подводная лодка С-178 проекта 613 после столкновения с рыболовецким судном «Рефрижератор-13» затонула примерно в том же месте, где на якоре стояла наша подводная лодка. В условиях вечернего времени в 19-30 в левый борт идущей в надводном положении подводной лодки врезалось рыболовецкое судно, которое нарушило все правила навигации – зашло в запрещенный район и не отвернуло, даже видя, что навстречу идет подводная лодка. Лодка получила пробоину в районе 6 отсека. Так как в это время большинство межотсечных дверей было открыто, разносили ужин, то вода через огромную пробоину хлынула сразу в 4-5-6 отсеки. Приняв 130 тонн воды, лодка затонула через 40 секунд на глубине 32 метра. Стоявших на мостике 11 человек, в том числе командира лодки, от удара выбросило в море. 7 человек из них подобрало рыболовецкое судно. В затопленных отсеках погибло сразу 18 человек, 4 загерметизировались в 7 отсеке, но выйти на поверхность они не смогли и погибли. Оставшиеся в живых 26 членов экипажа загерметизировались в двух первых носовых отсеках. Через полтора часа после столкновения, когда рыболовецкое судно сообщило о столкновении администрации порта, была объявлена тревога по флоту, и с рассветом 22 октября началась спасательная операция, которую возглавил начальник штаба флота. Во время спасательных мероприятий погибло еще 6 человек. Потом лодку подняли, извлекли из неё трупы погибших. Всего погибло 32 человека. Командир лодки и старпом «Рефрижератор-13», который стоял на вахте в момент столкновения, получили 10 лет заключения за то, что не предприняли никаких действий, чтобы избежать столкновения. А капитан рыболовного судна был осужден на 15 лет заключения за то, что покинул рулевую рубку, не убедившись в безопасности плавания в сложных условиях вблизи порта с его интенсивным судоходством. До сих пор оставшиеся в живых члены экипажа и родственники погибших 21 октября собираются во Владивостоке и поминают погибших. Когда я прочитал об этом, то сразу пришла мысль – а ведь на их месте могли быть мы на 9 лет раньше. И снова виной катастрофы мог быть человеческий фактор.
