Александр Щербаков
Моя служба на Тихоокеанском флоте
Шторм
Моим боевым товарищам посвящаю.
Я проснулся от сильной бортовой качки. И хотя я еще с вечера подстраховался, лежа на своей второй полке в каюте офицеров подводной лодки 611 проекта, упершись левым плечом в нависающую над полкой машинку клапана вентиляции, и пропустив между согнутых ног трубу, качка норовила сбросить меня на пол. Вернее, на палубу, ибо на военном корабле нет пола, только палубы на разных уровнях. Падать мне совсем не хотелось, поэтому я осторожно, стараясь учитывать крены лодки, сполз с верхней полки. Мои сослуживцы и товарищи крепко спали. И командир БЧ-1 (штурманской части) капитан 3 ранга, и командир БЧ-4 РТС (все радиотехнические средства и связь) капитан-лейтенант, которые спали на нижних полках, и командир БЧ-3 (торпедной части) старший лейтенант. Слабо горел ночник под потолком каюты. Осторожно я вышел и прикрыл дверь.
Свет в коридоре горел ярче, в трюме, там, где стоят аккумуляторные батареи второго отсека, слышался шум. Из вентиляции шел холодный воздух. Бортовая качка бросала от одной стороны коридора к другой.
– Всплыли для зарядки аккумуляторных батарей, – подумал я и взглянул на циферблат часов, размеченных на 24 часа. Так и есть, сейчас глубокая ночь, второй час ночи. Слышно, как чуть-чуть вибрирует лодка от работающих дизелей.
– Скорее бы встали носом к волне, а то синяки придется считать по утру, – в голове вертелась эта мысль. Я почувствовал, как бортовая качка стала уменьшаться и появилась килевая. Нос субмарины то плавно опускался вниз, то поднимался, следуя профилю волны. Подойдя к проему в палубе, я присел и позвал электрика, который следил за состоянием батарей во время зарядки аккумуляторов:
– Колпаков, как дела?
Из глубины трюма послышался знакомый голос:
– Все нормально, товарищ старший лейтенант, заряжаемся.
– Я пойду на мостик, все равно не усну, – сказал я в проем палубы. Послышалось:
– Хорошо, товарищ старший лейтенант.
Я заглянул в каюту, взял альпак (Прим. – теплая меховая куртка-реглан с капюшоном. В данном случае с кожаным верхом. Бывают альпаки с водоотталкивающим материалом поверх овчины). Стараясь удержать равновесие, потому что килевая качка увеличивалась, я прошел через весь коридор и открыл межотсечную переборку. Привычным движением перебросил тело через высокий комингс (Прим. – порог на кораблях) круглой двери, и оказался в центральном посту. У переговорного устройства стоял командир БЧ-5 (электро-механическая часть), капитан 3 ранга, и отдавал команды своим многочисленным подчиненным во всех отсеках лодки. Ощущалось, как через верхне-рубочный люк внутрь лодки затягивается воздух, что бывает при работающих дизелях. На этот раз периодически вместе с воздухом на палубу отсека обрушивались брызги от волн, через которые шла подводная лодка в надводном положении. Сейчас дизеля дают не только ход субмарине, но и вращают генераторы, вырабатывающие электрический ток, который идет на зарядку большого числа аккумуляторных батарей во втором и четвертом отсеках. По своим боевым местам стояли еще несколько матросов и старшин в центральном посту. Из своей каморки выглянул «штурманенок», как называли этого старшего лейтенанта на лодке, так как он был из штурманской боевой части и сейчас следил за курсом подводной лодке.
– Что, доктор, не спится? – приветливо спросил командир БЧ-5. Вот ему точно не спалось и уже не первую ночь, так как только по ночам происходила зарядка аккумуляторов. Потом он находил возможность вздремнуть в течение дня, доверяя своему командиру движения, тоже старшему лейтенанту. Все старшие лейтенанты пришли служить на эту подводную лодку в один год, все по очереди устраивали «прописку» в экипаже, угощая офицеров своей лодки в ресторане. Как и я – все это вспомнилось в одно мгновенье, пока я думал, что ответить своему хорошему старшему товарищу, капитану 3 ранга. Он вообще был хороший мужик, этот представитель горного аула в Дагестане. Он рассказывал, как попал служить во флот, да еще на подводную лодку, во время наших с ним посиделок в его персональной каюте в четвертом отсеке. Только командир, старпом, замполит и механик имели отдельные каюты на подводной лодке этого проекта.
– Да, качает, того и гляди упадешь с верхней полки. Пойду проветрюсь, – дружелюбно ответил я и взялся за поручни трапа, ведущего вначале в боевую рубку, а потом на мостик субмарины.
– Давай, давай, проветрись. Только качает и там, сказал механик и отдал очередную команду подчиненным.
Я стал подниматься по вертикальному трапу, преодолевая встречный поток воздуха. Когда моя голова появилась из верхне-рубочного люка, я доложил:
– Старший лейтенант такой-то… Прошу разрешения подняться на мостик?
В этот момент на меня обрушилась очередная порция воды, и, видимо, стоящие на мостике вахтенные в это время укрылись от набегающей волны, потому что голос командира раздался с опозданием:
– А, доктор. Не спится? Поднимайся – разрешил командир, капитан 2 ранга. Он всегда был на мостике, когда подводная лодки шла в надводном положении и ситуация могла измениться в любой момент. По поверхности плавало намного больше транспортных средств, чем под водой. Из-за шума шторма акустика мало помогала, надо было вести визуальное наблюдение. Недаром еще один человек был на мостике – сигнальщик, старшина 2 статьи.
На площадках, где стоял командир и вахтенный офицер ( им сейчас был старпом, капитан 3 ранга) было мало места. Оба были в толстых альпаках, с надвинутыми на голову капюшонах. Им еще требовалось периодически укрываться от волн, набегающих на лодку и обрушивающихся на рубку миллиардами брызг, так что я встал рядом с рулевым под козырьком ограждения рубки. Передо мной через иллюминатор был острый форштевень лодки, который рассекал морские воды. Вот нос стал подниматься на большой волне, чтобы обрушиться всем весом, пройдя гребень её. Вот, уже нос покатился куда-то вниз с волны, чтобы зарыться в очередную. На этот раз она была удивительно крутой и лодка не смогла забраться на неё, а врезалась внутрь. Огромная масса волны, весом в десятки тонн, обрушилась на лодку, что та ощутимо стала опускаться в пучину. Командир и старпом еле успели скрыться за козырьком рубки, и волна лишь осыпала их множеством брызг. А часть волны стала падать вниз, через люк, на палубу центрального поста и потом стекать в трюм. Раздался голос старпома:
– Ну и шторм сегодня, товарищ командир. Давно такого не было.
Командир промолчал. Видимо, ему уже приходилось бывать в таких штормах. Уже давно служит на лодках, перед этим командовал лодкой, относящейся к 613 проекту, средней, или как её называли «Эской». А проект 611 относится к большим лодкам, у неё и вооружение больше и возможности лучше. Но не намного. То ли дело атомоходы.
Да, стоять вахту на мостике идущей в надводном положении подводной лодки не только тяжело, но и опасно. Каждый на мостике привязывается ремнем к поручню, чтобы не смыло за борт. Причем длина этого ремня должна учитывать все – рост офицера, способность его укрыться за козырьком и не удариться в случае чего о выступающие части рубки субмарины. Я знал о случае гибели во время шторма вахтенного офицера, который что-то не учел и ударился головой о репитер гирокомпаса на мостике. Погиб от черепно-мозговой травмы.
Я вспомнил, как однажды наша лодка заходила в базу, где у пирсов стояли атомные, торпедные, как их тогда называли, подводные лодки. Огромные, наша лодка казалась игрушечной по сравнению с ними. А ракетные атомоходы еще больше. Наши торпедисты шутили – в такую громилу попасть проще. На самом деле попасть торпедой можно в любую лодку и надводный корабль – современные торпеды самонаводящиеся. По звуку, по магнитному полю противника выбирают правильную траекторию и глубины хода. Но на атомных лодках несравненно лучше были условия службы. Атомный реактор вырабатывал столько электроэнергии, что его хватало на обеспечение быстрого хода под водой сколь угодно долго, на регенерацию воздуха, опреснение морской воды, другие виды работ. По крайней мере, так экономить пресную воду, как экономим её мы, им не приходится. Я уже забыл, когда умывал лицо водой, только обтирал ваткой со спиртом, как и все остальные члены экипажа. А сейчас воды хватало. Правда, морской, соленой.
Раздался голос командира:
– Старпом, я вниз. Принимай командование!
– Есть, товарищ командир, – раздался голос старпома.
Я обернулся и увидел, как командир в своем альпаке, теплых кожаных брюках и сапогах на меху спустился с площадки, на которой стоял, и полез в люк, периодически обливаемый забортной водой от накатываемых на лодку волн. У меня была такая же одежда, как и у командира и старпома, но сейчас я не одел ни брюки, ни сапоги, только кожаный с овчинной подкладкой альпак.
Шторм продолжался. Волны по-прежнему с неистовой силой бросали нашу субмарину то вверх, то вниз, постоянно накатываясь на корпус лодки и рубку. Даже стало укачивать от такого монотонного движения вверх-вниз. Но такая монотонность будет продолжаться еще несколько часов, пока уровень заряда в аккумуляторах не достигнет оптимального.
– Доктор, составь компанию, – вывел меня из задумчивости и полудремы голос старпома.
– Есть, товарищ капитан 3 ранга, – сказал я и стал взбираться на площадку, на которой не так давно стоял командир. Моя голова показалась над козырьком рубки и лицо сразу ударили брызги. В рот попала соленая вода.
– Привяжись, – старпом протянул мне ремень, которым вахтенные на мостике привязывались во время шторма. Я выполнил приказ, мне моя жизнь еще не надоела. Тем более что очередная волна показала, что она хочет смыть меня за борт и сбросить с площадки. Но ей это не удалось.
– Слушай, доктор. Все хочу у тебя спросить – откуда у тебя такой альпак? Его ведь только тем, кто вахту несет на мостике, выдают. Да еще с теплыми брюками и сапогами, – спросил меня старпом.
Я засмеялся и ответил:
– Вы разве забыли, сколько медицинского спирта у меня на борту? Я ведь не раз уже угощал им по вашей просьбе. Так неужели я не смогу сэкономить какое-то количество? А у нас на бербазе (Прим.– береговая база) за бутылку спирта и банку тараньки (Прим. – черноморская вобла) все что угодно можно достать. Вот я и достал.
– Ну ты и жох, доктор. А медицинский спирт слишком мягкий. Технический привычней.
Мы опять одновременно спрятались под козырек, укрываясь от очередной волны. Да, простоять четыре часа вахты, ежеминутно прячась от волн, трудно. Да еще всматриваясь в море, чтобы вовремя увидеть другое судно и отвернуть, если есть опасность столкновения. И хотя вахту на мостике несет сигнальщик, все равно вся ответственность лежит на вахтенном офицере. Ведь недаром командир сказал старпому, что передает ему командование. Все это уже давно записано в вахтенном журнале.
Я представил себе, как бросает надводный корабль в такой шторм. Парусность у них большая, и не спрячешься под водой. И хотя я не бывал на надводном корабле в шторм, но не раз слышал от своих коллег, служащих на надводных кораблях, что они ощущают. Даже принять пищу проблема. А мы всегда можем погрузиться и поесть в нормальных условиях. Уже на 30 метрах качает не так сильно, а уж на 50 и подавно. Так что нам не приходилось ловить тарелки, расползающиеся по столу. Да и придя с моря, не болтаемся на рейде, а сразу к пирсу. Вахта – на лодке, остальные в казарму, а офицеры по домам.
В этот момент лодка так глубоко нырнула с гребня волны, что обнажилась корма и раздался свист крутящихся с огромной скоростью винтов субмарины, оказавшихся в воздухе. Так что это свист на какое-то мгновение перекрыл грохот морских волн. Я представил, как сейчас трудно придется и командиру БЧ-5, и особенно электрикам у аккумуляторов. Ведь произошел скачок напряжения, и теперь надо разбираться, не вышли ли из строя батареи. В том числе и в моем втором отсеке. Надо быть там. Я обратился к старпому:
– Разрешите вниз, в свой отсек.
Старпом, прекрасно во всем ориентирующийся, сказал:
– Давай, доктор. Разбирайся в отсеке.
Я, поливаемый льющейся в лодку забортной водой, быстро скатился по поручням вниз. Там уже кипела работа, механик отдавал команды, чтобы электрики в отсеках не дремали и разбирались в обстановке. И я проследовал в свой второй отсек. Заглянул в трюм:
– Как у тебя, Колпаков?
– Разбираюсь. Пока вроде все в норме.
Я понял, что проголодался. Поэтому зашел в кают-компанию, находящуюся здесь же, во втором отсеке, которая в экстренных случаях является операционной, и заглянул в холодильник. Там было что пожевать из оставшегося от вечернего чая.
– Жизнь-то налаживаемся, – подумал я.
И даже вроде как качка не такая сильная была, хотя шторм наверху продолжал бушевать.
Условия службы на подводной лодке
Меня надоумил рассказать об условиях службы на дизельных подводных лодках мой коллега-врач, который написал мне в «Одноклассниках»: «Прочитал про бухту Улисс. В 1977 году проходил там практику от Военно-морской кафедры три недели, жил в медчасти, один день плавал на подводной лодке (дизельной) с погружением. Впечатления ужасные, дышать невозможно, голова кругом, подушки обвертывают газетами, это офицеры, у рядовых вообще адские условия. Рассказывали, как одна подводная лодка ходила 15 месяцев в Мировом океане, несколько самоубийств. При миллиардных затратах на вооружение экономили на удобствах для людей»
Вот такое впечатление произвело на молодого человека пребывание всего один день на подводной лодке, что он через много лет с содроганием пишет об этом. И главное, что ничуть не сгущает краски. Все так и было в те годы. Но прежде чем перейти к рассказу о современных подводных лодках, где совсем не такие условия, давайте вернемся назад, ко времени появления подплава. Первые люди, которые погружались на допотопных «потаенных судах», рисковали намного больше, чем моряки 60-70 годов ХХ века. Развитие подводных лодок продолжалось долгие годы, но даже в начале уже прошлого века, в период Первой мировой войны, когда подводные лодки показали себя как грозное оружие на море, они были не немного совершеннее первых субмарин, было много отказов техники, да и плавали они неглубоко.
Считается, что самые совершенные подводные лодки во время Второй мировой войны были у Германии. Какие они были, можно увидеть в знаменитом фильме «Подводная лодка», снятом немцами в 1981 году. Там можно увидеть быт экипажа и действия его в экстремальных ситуациях, когда для того, чтобы лодка быстрее ушла на глубину, экипаж бежал сломя голову из кормы в нос. Можно увидеть, где хранился провиант, и как принимали пищу все – и офицеры, и матросы. Если бы это увидел мой впечатлительный коллега, интересно, что бы он написал? Видимо, посоветовал Гитлеру вместо 1000 подводных лодок с такими условиями обитания выпустить со стапелей вдвое меньше, но с каютами для всех членов экипажа, кондиционерами и т.д. Все это можно увидеть в американском фильме «Операция нижняя юбка» про американскую подводную лодку в теплых водах Тихого океана во время Второй мировой войны. Там есть все – и чистое белье, и отдельные каюты, и кондиционеры, и душ, и вкусная еда. Нет только одного – потопленных судов противника. А вот немцы во время войны при отсутствии элементарных бытовых удобств потопили огромное количество судов союзников, и это несмотря на всю мощь объединенных флотов США и Англии. Потому что на лодке главное не бытовые условия, а возможность выполнять задачи, поставленные перед экипажем, в первую очередь топить корабли противника, а на современных лодках и поражать баллистическими и крылатыми ракетами военные объекты на территории противника.
Но вернемся к тому, с чего начался разговор – к бытовым условиям на субмаринах тех лет, когда я проходил службу – в начале 70-х годов. Я три года службы постоянно носил кожаные перчатки, снимая их только во время обеда, удовлетворения физиологических потребностей и сна. Спросите, почему? На дизельных, а вернее, дизель-электрических подводных лодках, которые уместно было называть «ныряющими», обеспечивает все потребности корабля несколько дизелей для хода и выработки электроэнергии. Кто-нибудь видел дизель без потеков? Я – нет. Даже японские и немецкие дизельные автомобили 80-90-х лет имеют потеки масла на двигателе и специфический запах дизельного топлива. Но там мощность двигателя около 100-150 л.с., а у подводной лодки 2-3 дизеля по 1500-2000 л.с. И обычно на всех дизелях есть потеки и топлива, и масла. Его вытирают мотористы ветошью, держа в её в руках, от этого руки становятся маслянистыми. Пресной воды на лодках большой дефицит, руки мыть нечем. Ветоши чистой тоже не хватает. Да еще если матросу приспичит по большой или малой нужде в туалет, мыть руки ему некогда. Вот и получается, что все кремальеры межотсечных дверей, всевозможные поручни и т.д. тоже маслянистые, и даже я, доктор, не имеющий никакого отношения к двигателям, буду иметь руки, покрытие тонким слоем масла или топлива. Для предотвращения этого мои руки были в перчатках. Кроме этого, вся моя повседневная одежда со временем приобрела характерный запах машинного масла. Так что моряка-подводника можно было определить и по запаху.
Подводная лодка, на которой мне довелось служить, сошла со стапеля в начале 50-х годов. Примерно такой срок эксплуатации, около 15 лет, имело большинство подводных лодок, базирующихся в бухте Малый Улисс под Владивостоком. Только лодки 641 проекта были моложе, но условия обитания в них мало чем отличались. Наша лодка долгие годы несла службу на Северном флоте, потом Северным морским путем была перебазирована на Камчатку, а потом пришла на капитальный ремонт во Владивосток. Именно в завершающей стадии ремонта я был направлен на неё служить. Во время ремонта во втором отсеке был установлен кондиционер, но сказать, что он очень помогал в жаркое время в подводном положении, я бы не сказал.
Как я уже упомянул, на всех кораблях советского флота основное внимание уделялось размещению вооружения и других приборов, помогающих успешно выполнить боевой приказ. Поэтому на весь экипаж не были предусмотрены спальные места, лишь на 2/3. Почему? Просто 1/3 экипажа в море несла вахту, и потом шла отдыхать на еще теплую койку после вставшего с неё следующего вахтенного. Мне, как начальнику медицинской службы, на родной подводной лодке 611 проекта, так называемой большой океанской, было место, а вот трем офицерам, командирам групп штурманской, торпедной и движения, спать приходилось там где найдут место на лодке. Отдельные каюты были только у командира лодки, старшего помощника, командира БЧ-5 и замполит делил свою каюту с помощником командира лодки. Со мной в одной каюте спали командиры БЧ-1 (штурман), БЧ-3 (торпедист), БЧ-4 РТС (связь и акустика). А вот на дизельных подводных лодках 613 проекта, так называемых средних, врач спал в кают-компании, где он вел прием больных и в случае нужды, разворачивал операционную. На крейсерских ракетных лодках 619 и 651 проектов у врача была отдельная каюта и медицинский отсек.
Но наличие своей койки еще не гарантировало хорошего сна. Почему, попытаюсь объяснить. Во-первых, койка довольно узкая, как все на подводной лодке. Особенно если спать в ней, не раздеваясь, что обычно делалось в зимних условиях. Во-вторых, днем подводная лодка идет в подводном положении, а на ночь всплывает, чтобы зарядить аккумуляторные батареи. А на море не так часто отсутствуют волны, а иногда они бывают очень большими. Так что бывает и килевая качка, и боковая, тем более что сигарообразный корпус подводной лодки очень валкий на боковой волне. И чтобы не упасть со второй полки в каюте, я упирался левым плечом в машинку клапана вентиляции, а с другой стороны была переборки каюты, за которой был коридор второго отсека. В третьих, во время зарядки аккумуляторных батарей выделяется водород, и лодка активно вентилируется, особенно второй и четвертый отсеки, где как раз в трюме и располагаются эти батареи. И зимой к концу зарядки в отсеках лодки вполне зимняя температура, немного выше нуля градусов. Спать в таких условиях с комфортом было невозможно, поэтому я большую часть ночи проводил на мостике, наблюдая, как волны накатывают на корпус лодки. Но все это я описал в рассказе «Шторм», поэтому повторяться не буду.
Недосып ночью я старался компенсировать дневным сном, предпочитая для этого свободную койку в шестом отсеке, между переборкой и мирно гудящим электродвигателем. Там было не очень шумно, и в подводном положении качки на глубине не было.
Вообще на дизельной подводной лодке койки крепились, где только можно. И над торпедами, лежащими на стеллажах, и над различными двигателями, и между ними. А некоторые матросы, бросив матрац между торпедами, умудрялись спать и там. По утрам, делая обход на подводной лодке, я видел спящих матросов в самых необычных местах и необычных позах.
Ночной отдых и сон очень важен для поддержания здоровья моряков, поэтому на флоте большой популярностью пользуется так называемый «адмиральский час», особенно в то время, когда лодка не в море, а стоит у причала. Тогда после обеда весь экипаж, кроме вахтенных, идет в казарму и почти два часа предпочитает спать на своих койках. Вот в казарме эти койки есть на весь личный, кроме офицеров и мичманов, которые спят на койках матросов, стоящих на вахте.
Конечно, самые тяжелые условия были во время выходов в море для отработки задач боевой подготовки в зимнее время. Это и шторма, и холодная погода над морем. И большие перепады температуры внутри корпуса лодки. То жара, когда лодка длительное время находится под водой, да еще подключаются пластины регенерации воздуха, которые сами выделяют тепло. В это время хочется разоблачиться от теплой одежды, в основном трико, которые надевали матросы вместо кальсон. Но лодка всплывала, начинала вентилироваться и температура в отсеках падала. Тут недолго и до простудных заболеваний. Но хочу сказать, что в подплав брали только физически здоровых людей, так что особо серьезных случаев простудных заболеваний в моей практике на лодке не было. Но вот провалы в проведении медицинских осмотров в призывных комиссиях встречались, и не раз. Наиболее запомнившийся мне случай призыва на службу в подводных флот молодого человека с отсутствием 11 зубов в полости рта, в то время, как по действующему в то время приказу человек в отсутствием 6 зубов уже не мог попасть в подплав. Этот матрос шутил: «У других между зубами мясо застревает, а у меня косточки от компота». Я подготовил документы, и парня списали на берег.
Наиболее холодными отсеками в зимнее время были первый и последний, седьмой. Эти отсеки назывались торпедными, и первый отсек был самый большой по кубатуре. Вдоль бортов на стеллажах лежали длинные сигары 533 мм диаметром – торпеды. Над ними висели койки личного состава. Никаких механизмов в этом отсеке не было, только немногочисленный личный состав. Примерно так же было и в седьмом отсеке, только там запасных торпед на стеллажах не было, они покоились в трубах 4-х кормовых торпедных аппаратов. Но зато было много коек личного состава. Так что нагреть внутреннее пространство отсека было нечем.
Второй отсек назывался аккумуляторным, потому что в трюме отсека располагались аккумуляторные батареи, которые обеспечивали ход лодки в подводном положении. А вот на палубе отсека были офицерская кают-компания, каюты для офицеров и каюта для старшин и мичманов. Командиром этого отсека считался начальник медицинской службы подводной лодки, для которого кают-компания была рабочим местом. Именно в ней разворачивалась операционная, поэтому над столом висели не обычные, а бестеневые лампы. В подводном положении отсек был теплый, но вот при зарядке аккумуляторов в нем становилось холодно из-за усиленной вентиляции. В этом отсеке был душевая с умывальником.
Но самым теплым на нашей лодке был шестой отсек, где были установлены 3 электродвигателя, которые давали ход субмарине в подводном положении, и при швартовке в надводном положении, так как дизели заднего хода не имели. Личного состава в этом отсеке было не очень много, висели многочисленные койки, на одной из которых я любил поспать. В этом отсеке были и гальюн, (Прим. – туалет на кораблях) но о туалетах у нас речь пойдет позже.
А вот пятый отсек хоть и был весьма теплым, но и самым шумным и загазованным. Три дизеля мощностью в 2000 л.с. сил каждый гремели очень сильно, в процессе эксплуатации со временем между прокладками масляных колец появлялись щели, и потеки масла и выхлопные газы всегда присутствовали в этот отсеке. В нем были самым маслянистым на ощупь все механизмы, вентили, трубопроводы и т.п.
В четвертом отсеке в трюме были аккумуляторные батареи, а на палубе были рубки радиста и гидроакустика, камбуз, (Прим. – кухня на всех судах), каюта командира БЧ-5, кубрики старшин и личного состава. Как и второй отсек, он усиленно вентилировался во время зарядки аккумуляторных батарей со всеми вытекающими из этого последствиями.
Главным для всей подводной лодки является третий, или центральный отсек. Здесь сосредоточены все рычаги управления подводной лодкой, поэтому во время боевой тревоги в нем оказывается немало офицеров, мичманов, старшин и матросов. Они располагаются на трех уровнях – в боевой рубке, на палубе и в трюме. В надводном положении через этот отсек идёт воздух по всем отсекам через открытый верхе-рубочный люк. Однажды мне довелось плавать на подводной лодке радиолокационного надзора, которая имела повреждение прочного корпуса и не могла погружаться. Почти неделю был шторм, и через верхне-рубочный люк в третий отсек попадало огромное количество забортной воды, которую еле успевали откачивать насосы подводной лодки.
Питание во время выходов в море организовано по нормативам морского автономного пайка из расчета 4,5 рубля в сутки на человека. В него входят и некоторые деликатесы, например языки, сосиски, копченые колбасы, всевозможные компоты, обязательно 15 граммовая плитка шоколада. В море офицеры положено пить по 80 граммов сухого вина, а матросам и старшинам по 180 граммов сока. Питание трехразовое плюс вечерний чай в 22 часа. Полная автономность нашей субмарины была 90 суток, но обычно на такой срок лодки не выходили. Чаще это были 60 суток. Представляете, сколько необходимо места, чтобы загрузить в лодку провианта на 60 суток для 70 человек экипажа? Было парочка кладовок, плюс один большой холодильник в трюме, куда грузили часть продуктов, наиболее дефицитных. А многие коробки и ящики с провиантом хранились под койками в отсеках. Но такого, как показано в немецком фильме «Подводная лодка», где мясные туши весели у подволоков отсеков, на наших лодках я не видел. В каждом отсеке был металлический ящик с аварийным продуктовым запасом, который должен быть укомплектован в соответствии с приказом Министерства обороны. Но обычно в него не докладывали кое-какие продукты, так как нерадивые матросы вытаскивали из него шоколад и некоторые другие деликатесы, хотя ящик и закрывался на ключ.
В отличие от надводных кораблей, где прием пиши в штормовую погоду сродни небольшому подвигу, подводники всегда могли погрузиться на это время, и поесть без качки, не ловя свои тарелки, расползающиеся по столу. Так что у нас обычно было и жидкое первое блюдо, чего были лишены надводники в штормовую погоду. Но вот приготовление тех же жидких блюд на камбузе лодки, идущей в надводном положении в шторм, представляло известные трудности. Однажды наш основной кок (Прим. – повар на судах) был в отпуске, и кашеварил его помощник. Он не очень хорошо переносил качку и его периодически рвало. Для сбора рвотных масс он ставил небольшой котелок, а рядом был огромный котел с приготовляемым на весь экипаж первым блюдом. Я в таких случаях волновался, как бы он не перепутал емкости. Но ничего, обошлось.
Водоснабжение на дизельных подводных лодках было весьма скудное. Зимой это не так сказывалось, а вот летом очень. Особенно трудно было во время «автономки» (Прим. – боевая служба в открытом океане, которая обычно продолжалась в течение двух месяцев) в жаркое время года, да еще в теплых водах течения Курасиво. Весь световой день подводная лодка находилась под водой, температура в отсеках доходила до 40, а иногда и 45 градусов, восстановить водно-солевой баланс было весьма трудно, так как принимаемые экипажем соки не утоляли жажду. Особенно сладкие, поэтому к концу похода у нас не осталось ни одной банки томатного сока, который в обычных условиях не очень и пили. Все два месяца похода, при интенсивном потении, и при наличии маслянистых выделений от дизелей, от гнойничковых заболеваний на коже спасали, и то частично, ежедневные обтирания спиртом открытых частей тела. Чтобы спирт не употребляли внутрь, все это делалось под моим контролем, а ватки собирались в бикс, и потом сжигались на верхней надстройке.
Вся вода, которую употребляет экипаж, идет на приготовление пищи и помывку лица, находится в специальной цистерне. Когда наша лодка ремонтировалась, подверглась частичному ремонту и эта цистерна. Поэтому перед тем, как её наполнить питьевой водой, её надо было продезинфицировать хлоркой. В цистерну закачали воду, поместили раствор хлорки, выдержали определенную экспозицию, и потом всю воду из цистерны сжатым воздухом выдавили в море. Снова закачали воду, и снова выдавили. Необходимо было добиться, чтобы вода не пахла хлоркой, но нас торопили с выходом на ходовые испытания, и командир решил, что небольшое содержание хлорки в воде не повредит организму, но вот запах хлорки явственно ощущался в чае или кофе какой-то период, пока в цистерну не была закачена новая порция питьевой воды.
Отдельного рассказа требует удовлетворение физиологических потребности человека, т.е. большой и малой нужды. Для этих целей на нашей подводной лодке с 70 человек экипажа имелось два гальюна – в третьем отсеке, т.е. в центральном посту, и в шестом. Как правило, они закрывались во время кратковременных выходов подводной лодки. Вы можете представить, какой запах будет стоять в посту, где осуществляется управление подводной лодкой, если гальюн посетят человек 30-40 экипажа по большой нужде? Поэтому для этих целей существовал гальюн тира «сортир» в ограждении боевой рубки. (Прим. – боевая рубка является элементом прочного корпуса, весьма ограниченного объема. Все, что мы называем рубкой на фотографиях над корпусом лодки, является ограждением и боевой рубки, и выдвижных устройств, а иногда и ракетных шахт. Там располагается и мостик, а на дизельных лодках и гальюн, являющийся выгородкой с отверстием внизу. При погружении лодки все «добро» смывается забортной водой).
