Александр Шельфский
Поезд жизни на колее судьбы
Наконец перейдя мост они пошли вдоль Кировского проспекта, но взяли левее, чтобы зайти на территорию Петропавловской крепости. Они не заходили в музеи или на выставки, а просто бродили внутри смотря на то место, откуда начинался и где зарождался Санкт-Петербург, впоследствии названный Петроград, а сегодня, вот уже больше шести десятков лет – Ленинград. Елизавета смотрела и словно бы переносилась в восемнадцатый век. И понимала, что жить там – она бы не смогла, это было бы не для нее. Сейчас эта крепость – достопримечательность и символ города, а раньше – она и была городом.
Они долго бродили внутри, находя все новые закутки, где они еще не были. Но всему приходит конец и они вышли из крепости. Немного прогулялись по парку имени Ленина и вернулись обратно на Кировский проспект. Елизавета и не задумывалась куда они идут. Идут себе и идут вперед, отличная погода, они вместе. А куда идут – ей было безразлично, она готова была идти и идти рядом с Александром и не думать ни о чем, а просто наслаждаться. А шли они к центру кинематографа города. Они свернулся с проспекта в небольшой сквер, в конце которого было здание, на котором Елизавета прочитала «ЛЕНФИЛЬМ». Она знала, что здание находится где-то в этом районе, но сама здесь лично никогда не была. Они постояли перед зданием, посмотрели все вокруг, обошли сквер и вышли обратно к проспекту.
В тот день у Елизаветы были дела и гулять слишком долго, до вечера они не могли. Поэтому от Ленфильма она пошли в ту сторону, откуда пришли, к станции метро Горьковская. Спуская на эскалаторе под землю, она стояла на ступеньку выше Александра и его голова была прямо перед ее грудью. Она положила свою руку поверх его руки, которая лежала на движущейся ленте. Она не хотела расставаться через две остановке, а хотела остаться с ним наедине. В этот день она очень сильно возбудилась и мысли ее были далеки от дел, которые ей предстояло решать. Она возбуждалась от каждой встречи с ним, но не всегда ее удавалось закончить утолением этого самого возбуждения. Мешали то внешние, то внутренние дела.
Сойдя с эскалатора они пошли к платформе. Поезд пришел через полминуты. А через две остановки ей уже выходить, а ему ехать дальше. В вагоне, который, качаясь, шел под Невой, она обняла его и так сохраняла равновесие, а он держался рукой за поручень. Так получилось, что расставаться сегодня им приходится на станции, где они сегодня встретились. Перед тем как выйти, когда поезд уже шел вдоль платформы, они несколько раз поцеловались, а затем Елизавета вышла из вагона, но дождалась, встав чуть в стороне, отхода поезда. В это время они не отрывали глаз друг от друга.
От яблока Елизаветы уже давно остался только небольшой огрызок. Она вспоминала и вспоминала те встречи, которые не заканчивались где-то в уединенном, закрытом от посторонних глаз месте. Но это стадия их отношений, когда они гуляли, смотрели город и наслаждались обществом друг друга для нее особенная. Она никогда не отказывала, если могла и не мешали различные факторы, в приглашении домой к Александру. Тогда она и стала задумываться о том, чтобы связать свою жизнь именно с этим мужчиной. Любила она его и душой, и телом, и сердцем.
Встав, она пошла на кухню чтобы помыть посуду, которая осталась после ужина. А помыв ее, поставила кипятиться чайник, налила в чашку заварку и, когда чайник вскипел, сделала себе чай. Сев за стол, она вспомнила еще один эпизод из их совместной жизнь – момент, когда ей нужно было ехать домой к родителям в Брест на две недели. Она вспомнила последний день перед поездкой.
В тот день поезд отходил от Витебского вокзала в Ленинграде в восемнадцать часов и десять минут. Она ехала в родной город на две недели, чтобы побыть с родителями, помочь им. В общем для всего того, что делает любящая дочь. Тем более она не была дома чуть меньше года. В этот день Александр приехал к ней, чтобы помочь довести до вокзала сумку с вещами. Они выехали от нее в районе четырнадцати часов. До отхода поезда было еще четыре часа. Поэтому, несмотря на действительно тяжелую сумку, которую Александр нес, они поехали не до станции метро Пушкинская, где и располагается Витебский вокзал, а до Площади Восстания, то есть, за две станции до нужной. Там они решили зайти в кафе, выпить кофе и молочный коктейль. Когда они сели и каждый начал пить то, что хотел: Елизавета свой любимый молочный коктейль, а Александр кофе, часы показывали уже пятнадцать часов. За разговорами, преимущественно о фильмах, они провели полтора часа там. Напитки они выпили быстро, а вот друг другом не могли насытиться. Для Елизаветы то, что говорит Александр было как красивая мелодия, как музыка, которую слушаешь, слушаешь и не устаешь. О кино он мог говорить очень долго и много, знал множество эпизодов со съемок, о которых читал или слышал. И Елизавета слушала, что-то знала и она, а что-то было для нее новое, неизвестное. И главное, что он рассказывает все это не так, чтобы просто показать сколько он всего знает и может поведать, а так, что он сам окунается в это с головой и уже просто не может остановиться. Он очень вовлекался в этот процесс, а Елизавета могла поддержать почти все темы с ним. Этим они и дополняли друг друга. Когда начинал говорить один – второй обязательно поддерживал, а не отговаривался фразами «да», «понятно», «ясно», и другие интерпретации. Если что-то было не знакомо или плохо кто-то из них разбирался в теме, то сразу говорил это другому, без стеснения и боязни, а не строили из себя знатоков всего и вся. Конечно, когда Александр начинал говорить Елизавете о рок-музыке, о группах и прочем, это было не ее, но она поддерживала, потому что-то и сама знала, слышала и тем самым могла составить беседу, ну а если не знала, то слушала, не перебивала и давала выговориться. Также и Александр, ему было все равно на различные архитектурные стили, названия и отличительные черты которых он никогда не запоминал. Знал только готику и все. И когда Елизавета, гуляя по городу начинала рассказать про стили, в которых сама отлично разбиралась, потому что её это интересовало, ему не было скучно, как это обычно бывает в таких ситуациях, а наоборот он внимательно ее слушал, но в конце говорил: «Я все равно кроме готики ни в чем не разбираюсь». И оба улыбались, обоим было хорошо. Поэтому и нашли они друг друга. Поэтому и сейчас вместе.
В половину пятого они вышли из кафе и пошли по улицы Марата, которая вела прямо к вокзалу. Начиналась у Невского проспекта, а заканчивалась практически у Витебского вокзала.
Погода в тот день была солнечная и теплая, но не жаркая. Они шли рядом и в одной руке Александр нес сумку, а другой держал Елизавету за руку. Однако приходилось порой меняться местами, чтобы переместить сумку из одной руки в другую. Несмотря на это, они шли медленно, словно гуляли. Это были последние часы вместе до расставания на две недели.
До конца улицы Марата они не дошли, а свернули раньше, у Театра Юного Зрителя, сокращенно ТЮЗ. Там они погуляли, прошлись по небольшой аллее рядом, лучше было погулять, чем сразу идти на вокзал. Чтобы немного передохнуть они встали у скамейки, на которую Александр поставил сумку, и обняли друг друга. Оба не хотели расставаться, оба хотели быть рядом. Они не говорили во время объятий – все было понятно без слов.
На вокзал они вошли за сорок минут до отбытия поезда. Пройдя по залу ожидания, и билетным кассам по табло они увидели поезд Елизаветы, где был уже написан путь. Они вышли на перрон, поезд был уже подан. Они решили сначала еще немного пройтись вдали от людей по пустой платформе. Шли медленно, держались за руки. Дойдя до середины они развернулись и решили уже пойти на нужный путь. Посадка еще не осуществлялась к моменту, когда они подходили, но стоило им остановить подальше от скопления людей, как вышли проводники и стали пропускать пассажиров в вагоны. Александр и Елизавета решили подождать пока пройдет основная часть людей. Поставив сумку на землю, они вновь обняли друг друга. Скрывать уже было нечего и незачем. Елизавета была очень расстроена, но Александр, сам испытывая грусть, подбадривал ее.
– Не грусти, милая, – говорил он и гладил ее по спине. Она чуть приподнимала голову, но волосы все равно заслоняли лицо. А реакцией на его слова было только отрицательное покачивание головой и слово «Буду», – ну чего ты? Там мама с папой. Твои родители, твоя семья. Ты же их любишь, дорогая?
– Люблю, – тихо сказала она и сильнее сжала его плечи, – и тебя люблю.
– Но любовь к родителям и ко мне разные вещи. Родители тебя вырастили и воспитали. А я другое, – он продолжал ее гладить по спине и иногда по голове.
– Чем другое? – голову она так и не поднимала.
– Ну как же, – нежно продолжал он, – я просто не родной тебе мужчина, такой сильной любви как к родителям ты не можешь испытывать ко мне.
– Могу! – она сказала тихо, но с ударением на слове.
– Это эмоции. Я тебя тоже очень люблю, но сейчас тебе нужно ехать. Через две недели мы снова будем вместе.
– Это так долго, – она теребила пуговку на его рубашке.
– Поверь, это будет уже скоро. Не будешь грустить?
– Буду! – она подняла глаза на него. Они были влажные, как и у него самого.
– То есть ты хочешь, чтобы грустил и я потому что ты грустишь? – с улыбкой спросил он.
– Не хочу, – ответила она тоже чуть улыбаясь.
– Значит не грусти, – он снова прижал ее к себе.
– Хорошо.
– Хотя, я не могу не скучать по тебе.
– И я.
– Ну значит будем грустить и скучать, – он заставил Елизавету снова улыбаться.
За это она тоже его ценила. Он мог всегда найти нужные слова, вовремя пошутить. И все это было уместно и тогда, когда ей действительно это нужно.
– Пойдем садиться, – сказал он и легонько похлопал по спине.
– Пойдем.
Нужный им вагон был последним в составе. Перед ними было человек пять-семь. В очереди они стояли молча.
– Я вещи заброшу и выйду. Хорошо?
– Хорошо. А ничего не стащат пока?
– Да что там у меня тащить?
Когда проводница проверила билет и Елизавета поднялась в вагон, Александр передал ей вещи, а сам отошел, чтобы не мешать другим пассажирам. Чтобы найти ее место в поезде, он, смотря через стекла, решил пойти за ней. Оказалось, что идти нужно было не далеко – Елизавета была в первом купе.
Через минуту она вышла из вагона.
– Все хорошо?
– Да. Я попросила женщину приглядеть за вещами на всякий случай.
– Молодец, – они оба улыбнулись, – до поезда еще пятнадцать минут. Пройдемся по платформе к началу?
– Давай.
Елизавета взяла его под руку и они пошли вперед по платформе. Они рассматривали вагоны, рассматривали то, что окружает вокзал. Дойдя до конца платформы они развернулись и пошли обратно. Им казалось, что они идут очень долго, но на самом деле ушли они не далеко.
В восемнадцать часов они подошли к вагону и обнялись уже последний раз. Тут же проводница объявила, чтобы все пассажиры заходили, а провожающие наоборот – выходили. Они не могли отпустить друг друга. Но это было необходимо.
– Хорошего тебе пути, – сказал Александр.
– Спасибо.
– Ну все, тебе пора, дорогая, – он отстранился, взял ее за кисти и смотрел в глаза.
– Да, пора.
Она зашла в вагон. Сначала она пошла на свое место и оттуда они смотрели друг на друга, но затем она подошла к окну, которое было в проходе и там никто не стоял. Форточка была приоткрыта. Они смотрели друг на друга и сдерживали чувства. Потом Елизавета что-то говорила, он видел по губам, но не слышал. Он подошел ближе и просунул свою руку в форточку, а Елизавета подняла вверх свою. Их пальцы перелились. Чтобы удержать равновесие между платформой и поездом Александр облокотился свободной рукой на поезд. Ему было все равно, что сейчас вся его рука будет грязной, во второй руке он держа ее руку. Но проводница попросила отойти от края. Они разжали пальцы и теперь только смотрели друг на друга.
Через минуту поезд тронулся. И тогда из глаз обоих потекли слезы.
Елизавета допила чай, поставила кружку и пошла принимать вечерний душ. После воспоминания ее глаза и сейчас становятся влажными.
Приняв душ, она легла в их с Александром двуспальную кровать и раскрыла книгу. Сейчас она уже дочитывала исторический роман Генриха Манна «Молодые годы короля Генриха IV», а рядом, на тумбочке уже лежал второй роман, который составляет вместе с первым дилогию – «Зрелые годы короля Генриха IV». Эти два произведения она перечитывает уже не первый раз. Благодаря специфике своей работы, она, если удается взять в библиотеке или у кого-то на несколько дней, читает произведения на английском языке – в оригинале. Она, в отличие от Александра, очень любила читать по вечерам, но не очень любила читать, например, в метро, трамвае или электричке, как нравилось Александру.
– Ну что, я буду сидеть и людей рассматривать? Лучше читать, – говорил он ей, когда она спросила у него об этом, когда они впервые вместе проехали на метро, – потому что пообщаться тоже не удается. А тут стой или сиди себе и читай. Ну во всем, что на рельсах – мне удобно. В автобусе или троллейбусе не очень, но тоже могу. А вот в автомобиле для меня читать точно нет. Не могу, да и не хочу. А в метро всегда читаю, еще со школы. Мне нравится.
Когда они ехали вместе на наземном транспорте в большинстве случаев они общались между собой, поэтому там читал он реже. Или просто смотрел в окно, на меняющиеся места. Елизавете всегда нравилось смотреть из окна движущейся электрички или поезда. Такое умиротворение, красота. Деревья сменяются полями, деревнями, городами а потом снова лес. А ты несешься и несешься вперед. Смотришь разные станции, сравниваешь их, узнаешься названия. Но названия вскоре забываются. Из пятнадцати наименований, если ты едешь первый раз, запомниться максимум три, может бы пять, если, конечно, не давать себе цель запомнить все.
«Сколько населенных пунктов мы проезжаем за свою жизнь (Елизавета положила книгу треугольником себе на живот), мест, имеющих название. А сколько мы хотя бы запоминаем? Жизнь стремительно несет нас вперед. Часто меняются города, чаще меняются населенные пункты, а еще чаще улицы. И меняется сама жизнь. Но только как стоит жить в этом мире? Жить мирно, благополучно, заводить семью, работать, доживать до старости и умирать от отказа сердца в восемьдесят лет, хотя бы? Или жить на «всю катушку»? Делать что хочешь, будто это твой последний день, не думать о завтра, не вести здоровый образ жизни плюнуть на весь мир и умереть лет в сорок, например от рака? С одной стороны – порядок, с другой – безбашенность. Скучно и долго жить или прожить быстро и в свое удовольствие, умирая в рассвете лет. Да, я рассматриваю две крайности. Но если выбирать? Если просто подумать…мы же не делаем то, что хотим. Мы ходим на работу, чтобы потом суметь себя прокормить, а затем снова пойти на работу. Что это за круговорот? Для чего мы живем? Чтобы сначала родиться, потом учиться, затем работать до конца своих дней? Смерть в любом случае ждет каждого. Кого-то раньше, кого-то позже. Я не знаю как ответить на все эти вопросы. Для чего мы живем? Зачем мы придуманы природой? Разве человек – это не отклонение в системе окружающей среды? Вот была обезьяна, был обезьян. И родился у них ребеночек. А он немного не такой как они. Может и получился из этого человек? У нас же сегодня рождаются дети с заболеваниями, психологическими отклонениями…а вдруг и мы сами отклонение? Лишнее звено, потеряв которое, природе станет только легче. Мы только берем у природы и берем. Хапаем все себе и не можем остановиться. А что даем мы ей взамен? Ядерные бомбы? Плотины, перегораживающие водоемы? Шубы сделанные из тех же животных? Рубим, а потом сжигаем леса? Если природа захочет она все здесь сотрет с лица Земли. Все человечество. Так… Зачем мы нужны?»
Она еще немного полежала, смотря в потолок, а потом снова взяла книгу. Через тридцать минут чтения она заложила закладку во вторую книгу, положила прочитанную книгу на тумбочку под «новую», выключила свет и повернулась на правый бок. Через несколько минут она уже спала.
Сны Елизавете снились не часто, да и если снились, то запоминала она единицы. Вот и сегодня утром она помнила, что ей точно что-то снилось, а вот что именно – не могла вспомнить. Но спала она крепко, не просыпаясь ночью. Поэтому чувствовала себя отдохнувшей, «свежей», полной энергии.
Она откинула одеяло и спустила ноги на пол, сев на кровати. Погода была пасмурной. Она встала с кровати и подошла к комоду, где оставила свои наручные часы. Время было уже девять часов. Торопиться ей сегодня некуда, только сходить в магазин и ждать мужа домой. Она положили часы обратно на комод, на котором также стояла шкатулка с кольцами, серьгами и другими украшениями, цветок, лежал фен, а в углу лежали некоторые документы Александра по работе. Она наклонилась вниз и достала из второго снизу отделения чистое нижнее белье. Закрыв комод, она пошла в ванную, положила белье на стиральную машину, сходила на кухню выпить стакан воды, а потом пошла в туалет.
В ванной она была довольно долго.
Ей сейчас так хотелось, чтобы Александр был с ней рядом, здесь. Чтобы он зашел к ней и они были бы вдвоем под струями теплой воды. Его губы скользили бы по ее телу.
Она мылила тело мочалкой и представляла это, вся возбуждаясь.
Он бы сейчас сделала то, что она так любит – целовал бы ее грудь, покусывая сосочки, и облизывая их. А она бы сжимала пальцами его голову, перебирая мокрые волосы.
Она начала смывать шампунь с головы.
Он бы сейчас мог взять ее за волосы, потянуть голову назад, чтобы струи воды попадали ей на лицо, а сам бы целовал ее шею. Она бы не смогла сдерживать стоны и приходилось бы открывать рот, куда попадала бы вода. Которую она потом бы выталкивала и она стекала по подбородку и шее.
Она была сейчас такой беззащитной, открытой, и ей хочется чтобы он был с ней, чтобы взял ее прямо здесь. Да, это не очень приятно для девушки, заниматься этим в душе. Это неудобно. Но она хочет этого. Сейчас она мечтает об этом. Она хочется, чтобы он зашел сейчас сюда и взял ее. Она бы не сопротивлялась.
Они бы легли в ванную. Чистую, белую, но холодную ванную. А из тепла только вода, которая падает на них сверху из душа. Она была бы снизу. Александр оперся бы руками на края ванной, нависая над ней. Ее мокрые волосы попадали бы на лицо, на глаза. Ей было бы холодно лежать на дне ванной. А потом он оказался бы в ней. Ее лицо выражало бы боль и приятные эмоции одновременно. Глаза были бы наполнены страхом и блаженством. Она бы скользила по дну чугунной ванны, издавая характерные звуки. Стон вырывался бы из ее рта. А сверху, над ней был бы он, человек, которого она любит очень сильно. Человек, с которым она пережила многое. Она бы смотрела на него и мимо него одновременно. Она бы пыталась взять его за плечи, но руки соскальзывали бы с его мокрых плеч. Она обняла его за спиной и теплая вода попадала бы на них. Она скользит по дну ванной, все быстрее. Быстрее. А потом он падает на нее, дрожит. Его берет озноб несмотря на теплую воду, а ее бросает в жар, несмотря на холодную ванную.
Елизавета сама не заметила как закончила мыться.
Она вытерла все тело полотенцем, а затем, после того как вылезла из ванной, надела трусики и сразу же бюстгальтер. Она не была любительницей ходить полностью без всего, даже когда была одна дома. Тело у нее была очень красивое и стройное. Она не занималась специально усиленно спортом, не «сидела» на диетах, а просто постоянно следила за ним.
Выйдя из ванной, она пошла на кухню делать себе завтрак. Ее завтрак состоял из творога, бутерброда с сыром и кофе. Во время приема пищи она сидела за столом и смотрела в окно. Там, ветви и листва деревьев отражали направление довольно сильного ветра. На небе были сплошные серые облака, но было сухо. Термометр за окном показывал комфортные плюс двадцать один градус.
После завтрака она стала собираться в магазин. Белье она закрыла джинсами и светлой футболкой, которая была довольно свободной. Надела часы на левую руку, а в мочки ух вставила серьги с жемчугом. В коридоре надела кроссовки, взяла сумку, на всякий случай зонт, и ключи. Проверив все ли выключено, везде ли вода закрыта она посмотрела на часы, на которых было ровно одиннадцать часов, выключила свет в коридоре и вышла из квартиры. Закрыв дверь, она положила ключи в сумку и, спустившись по лестнице, пошла в магазин.
На улице было не очень много людей. С ветки на ветку перелетали и щебетали воробьи, гордо ходили по асфальту или траве вороны. Такую погоду она, как и Александр, любила, было хорошо – тепло и свежо одновременно. Кто-то гулял с собаками, а бездомные коты бегали или игрались, но увидев людей рядом – сразу настораживались.
«Бедные, запуганные животные».
Ей было в радость так пройтись, прогуляться. Никакой работы, никаких дел, никуда не нужно ехать.
В магазине она купила все, чтобы приготовить сегодня, какой-никакой, но праздничный ужин. И некоторые продукты на будущее. С двумя сумками она возвращалась домой.
Придя домой, она сняла обувь и все разложила по местам. А до приезда Александра, ориентировочно, оставалось около трех часов. Раздевшись, Елизавета помыла руки, а потом сняла бюстгальтер и надела халат. В гостиной она включила телевизор и села перед ним на диван, переключая каналы. В их с Александром квартире, которая располагается в многоэтажном доме в спальном районе Санкт-Петербурга, было две комнаты: гостиная и спальня. Раздельный санузел, кухня, прихожая.
Сейчас ей оставалось только ждать. Делать по дому было нечего, а начинать готовить было бессмысленно, потому что точно неизвестно, во сколько приедет Александр. Конечно, она решила, что около двух часов начнет чистить картошку, потом отобьет мясо, поперчит и посолит его и выложит на сковородке ближе к пятнадцати часам, чтобы оставалось только включить. Также она порежет на сковородку и картошку. В общем, по возвращению Александра ждет жаренная картошка и свинина, нарезанные дольками помидоры и огурцы, и бутерброды с хлебом и салом (она резала кусок хлеба на шесть равных маленьких кусочков и на каждый клала по кусочку сала). А уже сам Александр решит, хочет ли он открыть бутылку Кубанского красного сухого вина или нет.
По телевизору не было ничего интересного Елизавете, поэтому через несколько минут после того как она его включила – он был выключен. С тумбочки в спальне она взяла книгу, вернулась в гостиную, села обратно на диван, включила торшер и принялась читать. Этим она могла заниматься ни час и ни два.
Но все равно, ей было немного волнительно. Вроде обычная встреча, тем более близкий человек, а все равно ее ноги чуть дрожали, а мысли прокручивали разные варианты встречи. Поэтому на чтении полностью сосредоточиться она не могла.
«А как мы встретимся? Он сам зайдет или позвонит в звонок? В каком он будет настроении? (наряду с мыслями возникали представления как они встретятся, будто дубли одной сцены в кино, только сыгранной по разному) И что будет после того как встретимся? Он будет обедать или мы побудем вдвоем?»
И так мысль за мыслей, вопрос за вопросом.
«Воображение – великая вещь, если уметь им пользоваться. И как показывает практика – вероятность того, что произойдет хотя бы одно из того, что мы придумываем – мала. Мы придумываем идеальные случаи, с идеальными диалогами и поведением. Но все происходит не так. Даже чувствуя человека, живя с ним, мы не сможем предугадать все на сто процентов. Да, про каждодневные привычки, «ритуалы» мы можем говорить наверняка, но про такие разовые вещи как приезд, после некоторого отсутствия или встреча с друзьями раз в год – мы не можем сказать наверняка. Если встречаться одной и той же компанией на Новый год девять лет подряд, а накануне праздника сказать, что десятая встреча будет как и все предыдущие – это будет ошибкой. Да, есть общее течение, обычности всех встреч, но в каждой из десяти этих встреч обязательно есть что-то особенное, что-то не тривиальное. Этим и интересно жить, что вроде бы в обыденных вещах можно находить что-то отличное, что-то разовое. Как вот Саша рассказывал про случай дома. Родители провожали его из дома, когда он уходил в школу, каждое утро, уже когда стал ходить до нее один. Он уходил всегда раньше них, хотя до школы было идти несколько минут и занятия начинались в девять, но он всегда уходил так, чтоб прийти за несколько минут до восьми. Так вот, каждое утро одни и те же слова родителей «хорошего дня», «аккуратно», «сколько у тебя уроков?» и все в том же духе. И одинаковые ответы сына – «все знаю», «хорошо», «шесть» и другие. Открывая дверь и прощаясь с родителями он сто, двести, триста раз подряд каждое утро скажет одно и то же «пока», но один раз он случайно скажет «спокойной ночи», тем самым рассмешив родителей, да и себя. Вот разве можно было такое предположить или высчитать? Почему вдруг вместо «пока» или «всего хорошего» он сказал совершенно не подходящее «спокойной ночи»? Да, порой бывает, что ум заходит за разум. И такими неожиданностями, хорошими ли, плохими ли сплошь наполнена наша жизнь. Хоть она и обыденна, но какая-та прелесть в ней присутствует. Мы может предполагать, но с точностью не знать что мы захотим завтра. И это касается интересов, еды, и много другого. Человек, который всегда ездит на трамвае на работу может поехать в это утро на автобусе, потому что неполадки с трамваями. Хотя он шел на остановку в полной уверенности, что трамвай привезет его к пункту назначения. Или он спешил домой на футбольный матч, а дома отключили свет. И что это? Случайность или закономерность? Он не должен был ехать на трамвае в тот день, он не должен был смотреть футбол в тот вечер? Возможно, что те секунды, которые и Саша, и родители смеялись над его ошибкой что-то изменили в его жизни? Так судьба состоит из случайностей? Почему я тогда решила заговорить с этим мужчиной в Эрмитаже, который потом стал моим мужем? Я ведь могла ничего и не спрашивать и мы так бы и не встретились. Или он мог бы просто ответить, а не предлагать мне погулять, встретиться еще. Вот как все это объяснить? Мне кажется, что это и не нужно объяснять, а просто нужно это принять и не препятствовать и не думать над этим».
Она наконец вернулась к книге и, уже думая только о ней, начала читать.
В начале третьего она встала и пошла на кухню. Взяв сетку с картошкой, она поставила ее у помойного ведра, села на табурет и стала чистить. Картофель был хороший, без «глазков» и порезов, поэтому он чистился довольно легко и быстро.
Около половины третьего она дочистила картофель. Затем вымыла его и стала нарезать на дольки для жарки и сразу бросала в сковороду, где уже было налито масло. После того, как закончила с этим, она достала из холодильника корейку, порезала ее на четыре кусочка, вымыла, а затем, положив на табуретку полотенце и завернув каждый кусочек в пищевую пленку, стала их отбивать. Отбитое мясо она сложила на тарелку, сняв пленку, вымыла руки и взяла соль с перцем. Каждый кусочек она солила и перчила с обеих сторон, распределяла равномерно и клала в сковороду.
Когда она закончила с приготовлением и вымыла посуду, часы на ее руке показывали без пяти минут пятнадцати. Она посмотрела в окно, не приехал ли еще такой знакомый Opel. Машины еще не было. Она взяла стул, книгу и села перед окном, чтобы увидеть тот момент, когда автомобиль подъедет. На улицы так и было по прежнему пасмурно. И уже не так, как утром, а более хмуро.
«Похоже, дождь сегодня все же будет».
Она отвела взгляд с улицы и неба, опустив глаза в книгу. Но читать при таком ожидании ей было сложно, поэтому довольно скоро «Зрелые годы короля Генриха IV» оказались закрытыми и лежали на подоконнике. Она встала, отодвинула стул и наклонилась, положив руки на подоконник.
«Если бы в этот момент Саша подошел сзади, он бы непременно воспользовался такой хорошей возможность чтобы тронуть меня».
Минуты проходили, а машина все не появлялась. Она уже поставила на место стул, отнесла книгу в спальню, и даже сходила в туалет. А тем временем на улицы стал накрапывать дождь и постепенно усиливался. Через несколько минут асфальт вместо серого стал темным, а в неровностях появлялись лужи.
Вот и ей сейчас было уже грустно.
«Есть определенный момент в ожидании, когда ты ждал, ждал, строил планы, версии, а потом раз…и, что называется «перегорел». Вот и у меня сейчас так. Я продолжаю ждать его, но я устала от этого и где-то мне уже все равно. Я просто продолжаю ждать».
Спустя еще десять минут, Елизавета, сквозь стекла, которые все были в дождевых каплях, потому что ветер был именно в строну окон, увидел такой знакомый ей Opel, который освещал себе дорогу фарами. Некоторое время ушло на парковку и вот уже дверь водительской стороны открылась и даже за покрытым каплями окном она узнает того человека, который выходит из автомобиля. Быстро взяв с заднего сиденья все вещи, он закрыл машину и быстро пошел к парадной. Елизавета практически в препрыжку промчалась из комнаты к входной двери и открыла ее, встав на пороге.
Секунды ожидания на пороге казались ей часами. Но вот вторая дверь, которая отделяет лестничную площадку и лифты от пяти квартир на этаже хлопнула и она увидела того, кого так ждала. Его волосы были мокрыми от дождя, как и одежда. Подняв голову от коврика, на котором он стоял, вытирая ноги, их глаза встретились. И пока он шел от дверь внешней к двери в квартиру они не отрывали взгляд друг от друга.
– Привет, – сказал он, когда подошел к квартире.
– Привет, – ответила она и отошла в строну, – проходи.
– Спасибо, – он зашел, поставил сумку на пол, на нее положил автомобильную сумочку и снял ботинки.
Когда дверь в квартиру закрылась, он резко повернулся и кинулся к жене. Прижал ее к двери и они стали целовать друг друга.
– Я так скучала, – сквозь поцелуи говорила она.
– И я.
Так они провели несколько минут. Потом прервали поцелуи и Александр пошел в туалет, потому что уже довольно давно хотел, затем переодеваться, мыть руки и приводить себя в порядок.
– Как доехал то? – спросила Елизавета, когда он снимал с себя одежду.
– Да все хорошо, без каких бы то не было проблем. Ну а ты как здесь? – спросил он, расстегивая штаны.
– Тоже неплохо. Рассказывать то особо и нечего. Все как обычно, все как всегда. Есть будешь?
– Да, с удовольствием. Куда это? – спросил он и приподнял футболку, которую держал в руке.
– Кинь рядом со стиралкой. Сумку поставь, я потом разберу.
– Хорошо, спасибо. Тогда я сейчас в душ, а потом можно и обедать, – он говорил, улыбался и шел к ней.
