Александр Сергеевич Мильченко
Вспыльчивый-Обидчивый, Глухой и Забывчивый
Не теряя времени, я решил выдраить самые грязные уголки этого дома. Убирая, я неустанно думал о старцах, об их тяжкой жизни. Я умышленно находил самые грязные места и радовался тому, что вычищал их. Некоторые места были очень запущенными: видно было, что здесь давно не убирали. «Не хватает здесь женской руки. Ну что же, побуду я за нее» – весело думал я, отдирая приросший мох от сырой деревяшки.
Я настолько увлекся работой, что не замечал ничего, что происходило вокруг меня. Время как будто никогда и не существовало. Казалось, что я попал в какой-то сказочный сон. Я никогда не испытывал такой радости, вытирая грязь и другие зловонные мерзости. Я не мог остановиться, мне хотелось еще и еще что-то вычистить.
Из такого, казалось, вечного сновидения меня вывел резкий хлопок. Я обернулся и увидел позади себя младшего брата. Он недовольно смотрел по сторонам, точно отыскивая что-то. Посмотрев на меня, он не сразу переменил выражение лица. Видимо он соображал, чем я занят. Как только он нашел ответ, его лицо сразу переменилось и губы скривились в довольной улыбке.
– Ты только зря время тратишь, – насмешливо сказал он.
– Почему? – спросил я машинально, еще не понимая, о чем идет речь.
– Потому что никто не заметит, что ты поубирал. Им на это наплевать. Мне доводилось несколько раз делать что-то для них. Братья ничего не ценят и не замечают. Твой труд будет потрачен впустую… Куда он ее спрятал?
– Кого? – все также бессознательно продолжал я.
– Водку.
– А вы что, пьете? – удивленно, с некоторой наивностью в голосе спросил я.
– Бывает иногда, – сказал младший брат и пожал плечами, которые как будто говорили: «ну, пью, и что с того?»
Он искал везде, по всем закоулкам; искал водку быстро и нервно, что-то без умолку бурча под нос. Было видно его раздражение.
– Ну точно с собой унес!
– Кто? – все с той же наивностью в голосе говорил я, нервно наблюдая за Владимиром Иванычем.
– Еким… Едреный лапоть!.. От старый черт, точно унес!.. Ладно. Поищу в кладовке, может там есть…
Младший брат ушел в другую комнату. Я краем уха слышал его шушуканье и наговоры на брата.
– Ха-ха! – закричал он во все горло. – Нашел ее, нашел!.. От хитрый жук, в карман куртки спрятал. Ха-ха!.. От меня не спрячешь.
Я не знал, что ему ответить. Я испытывал невольное уважение к этому человеку, и закрыв глаза на то, что с отвращением смотрю на алкоголь, радостно крикнул:
– Ура! Я рад за вас.
Я испугался собственных слов. «Я только что обрадовался тому, что человек будет одурманиваться? Господи, что я сказал?» – испуганно спросил я сам себя.
Младший брат подошел ко мне с довольным лицом, держа открыто бутылку в руке.
– Да брось ты это пустое дело. Пойдем я тебе покажу, чем я занимаюсь все время.
Мы зашли в его комнату. В ней было очень светло. Все было заставлено посудой и книгами. На полу было много мусора и инструментов; кое-где валялась макулатура, служащая либо опорой, либо подставкой. В комнате было очень грязно.
– Как вы тут умудряетесь что-то отыскать в этом беспорядке? – спрашивал я, жадно рассматривая все вокруг.
– Гению беспорядок не страшен.
– Скромный вы, однако, человек, – радостно заметил я.
– А то! Все что нужно знать образованному человеку – я знаю. Отвечу на любой вопрос. Задавай!.. Нет ничего такого, чтобы я не знал.
– А что это у вас такое?
Я взял какой-то скрюченный предмет с оттопыренными в стороны крыльями.
– Вожусь с этим делом уже вторую неделю. Ничего не выходит. Это ангел… Я занимаюсь гончарным делом, иногда леплю статуи и рисую.
– О! Это очень интересно.
Младший брат поставил водку и стал показывать мне свои работы. Мы начали осмотр с самых больших его работ. Потом перешли на картины и, наконец, на посуду. Как бы не казались величественными и красивыми его скульптуры и картины, все они померкли перед его посудой. Она была так проста и хороша собой, рисунок на ней казался мне настоящим, не вычурным, как на тех картинах, и передавал чувства младшего брата. Я был особенно щедр на похвалу только тогда, когда рассматривал расписанные тарелки и чашки.
Я считал самым благоразумным человеком в этом доме старшего брата; но он плохо слышал. Приходилось кричать и надрывать горло. Со средним братом можно было побеседовать разве что о бабочках и цветочках. Разговаривая на другие темы, он начинал зевать. Поэтому общение с младшим братом мне понравилось больше всего.
Я так же замечал, что он веселел со мной.
Мне отчего-то невыносимо захотелось поделиться своими переживаниями с младшим братом. Мне захотелось похвалить его братьев.
– Я вчера весь день наблюдал за Еким Иванычем. Он такой молодец! Такой пожилой, а сколько работы переделал! Настоящий богатырь!.. А еще я заметил, что ваш старший брат помимо того, что силен и вынослив, еще очень хороший и добрый человек.
Все это я говорил радостно и взволнованно, с приятным трепетом внутри.
– Ты вот сказал о брате, и мне сразу в голову пришел один случай, тридцатилетней давности… Как-то раз я пришел с женой к нему в гости. Я тогда еще жил отдельно и свободно… Привел я ее значит, и попросил подождать меня. Я уже не помню, зачем мне нужно было уйти… После, через час где-то, я возвращаюсь сюда, и не доходя до двери слышу крики Екима. Забегаю я значит в дом и вижу, как моя жена прячется за перевёрнутым столом, вся согнутая, с испуганными глазами, а Еким закидывает ее картошкой. Я тогда озверел. Я ему сказал, что больше не желаю его видеть…
– А зачем он бросался в вашу жену картошкой?
– Я не знаю… А когда мы с женой поселились в селе, в новом доме, первое время было очень трудно. Жили бедно! Страшные времена были. Даже сейчас мы живем лучше, чем тогда жили. Я просил помощи у Екима.
– И что же он? – несдержанно спросил я.
– Он помогал. Только тем, чем нам не нужно было. Он дал нам тогда кровать и стол. Зачем они мне нужны? Ими что, прокормиться можно? Нет!.. А он видел, что мы живем бедно и ничего не имеем, голодаем. А у него тогда добра вдоволь было. Он продажей леса занимался и хорошо нажился. Половину этого самого леса разворотить успел.
– Так почему он не помогал? – смущенно спросил я.
– Видимо не любил и не любит меня.
– Та бросьте вы, он вас любит! Я-то вижу… А за те поступки простите его, ведь себе хуже делаете, своей душе, что злитесь и обижаетесь.
Он посмотрел на меня насмешливыми глазами. В моих увещаниях он увидел молодость и наивность. Он пропустил мимо себя все мои слова, и усомнился в каждом предложении. Самолюбие ослепило его, а злость сделала его сердце тверже сухаря.
Он скорее всего даже не понял мои слова. Они ему сказали только то, что ничего не сказали. Видимо поэтому он посмотрел на меня так насмешливо, потому что не понял ничего.
Наш разговор незаметно перешел в спор.
Я сам того не заметил, как начал доказывать младшему брату его неосновательные доводы на счет какой-то чепухи. Но спор как прорванная плотина, его невозможно остановить. Тема на которую мы спорили сменялась так быстро, что я не успевал соображать за младшим братом. Он делал переходы с одного вопроса на другой так резко, но так уверенно, что я посчитал это нормальным. Я не успевал приготовлять ответ на его рассуждения, как он уже говорил о чем-то другом. Но все-таки одна фраза заставила меня забыть об уважении к старшим. Я его перебил.
– Что вы такое говорите? Как это не нужно знать зачем живет человек? Это необходимо знать каждому человеку…
– Не нужно этого знать. Живи себе и все!
– А как жить, если не знаешь зачем живешь? Если не знаешь, что нужно делать, а что не нужно? Нужно ведь знать направление, по которому необходимо двигаться, а какое направление нужно избегать, чтобы жить хорошо.
– Даже если это и так, то кому нужны наши рассуждения?
– Вы о чем? – смущенно спросил я, совсем понявши его слова.
– Я о том, что наши рассуждения никому не нужны. О них никто не узнает. Наши мысли, как крик в море.
– Как это не нужны? Я вас не понимаю… Эти рассуждения касаются вашей и моей жизни. Причем тут другие люди? Не могу понять… Вам что, нужен чей-то авторитет? Подтверждение ваших мыслей? Или что?.. Я хочу жить хорошо, вы хотите жить хорошо, вот мы и рассуждаем о том, как этого достигнуть.
– С чего ты взял, что я хочу жить хорошо? – сказал младший брат, совсем сбив мое дальнейшее рассуждение.
– Ну как с чего? Каждый хочет жить счастливо.
– А может мне этого не нужно.
– Ну это уже смешно…
Этот небольшой диалог был лишь вступлением перед более серьезной темой. Я открывал этому человек сердце, а он, со своей стороны, заглядывал в него, осматривал, и плевал на все то, что я считал самым важным.
Разговаривая с ним о жизни, я перешел на тему религии, хотя узнал от среднего брата, что Владимир Иваныч был атеистом, отрицал всякое вероисповедание. Его вера, как он сам сказал мне дальше, была вера в его семью. По своей молодецкой неопытности, слабой силы суждения и прочих неважных моментах, я так разгорячился, что наговорил лишнего.
Я никак не мог понять младшего брата. Мне приходилось совершать над собой не испытываемые мной ранее мучительные усилия, чтобы хоть немножко сообразить, как он мыслит и что чувствует. Но сколько бы я не старался, у меня выходили только головные боли и замученное от тяжкого труда сердце. Я видел заблуждения его жизни, но совершенно не знал, как ему преподнести их с невыгодной стороны.
