Александр Сергеевич Мильченко
Вспыльчивый-Обидчивый, Глухой и Забывчивый
– От ты грубый! Страшное дело!.. Это вообще…
– Ну не нужно это делать. Не нужно!
– Там уже сорняки растут. Что ты будешь делать, когда они разрастутся? Правильно, меня посылать все выпалывать.
– Петя! Сегодняшний день весь год кормить будет! Пойми это. Нужно много посадить. А ты со своей травой. На кой черт она тебе нужна?
– Нужна… нужна!
– Что ты ее будешь зимой вместо хлеба есть?
– Может и буду!
– Нет, ну честное слово, ты порой ведешь себя не как взрослый мужчина, а как разбалованный мальчуган!.. Ну что это такое?.. Не надо так. Не надо!..
– А ты как…
– Не надо! – криком перебил Еким Иваныч.
– А ты как себя…
– Не надо я тебе говорю!.. Кончай!
– А ты как себя ведешь?
Старший брат ничего не ответил. Он понял, что тягаться с дядей Петей ему не под силу. Он сдался для своего спокойствия.
Эта на первый взгляд невзрачная словесная перепалка братьев, эта вспыльчивость, присущая ребятишкам, до того казалась невинной, что невольно развеселила меня.
Средний брат победоносно поднял голову, но продолжал стоять в нерешительности. Ох уж эти сорняки возле дома! Как они мучали его душеньку… Он простоял несколько минут без дела, пронизывая взглядом брата. Высказав ему мысленное недовольство он вздохнул, подошел ко мне, поставил тяпку и вошел в избу.
Вышел он из нее с яблоком в руке.
Средний брат несколько раз на день приносил мне яблоко. Я кротко благодарил его, но отказывался. Со временем я стал замечать, что он и сам их не ест. Только одно, да и то с утра. Сразу задается вопрос: почему предлагает, а сам не ест? Может быть, он просто щедрый человек?
Как я узнал после, понаблюдав за поведением среднего брата, он не ест потому, что ему запрещает Еким Иваныч. Он запрещает брату есть больше одного яблока в день. Видимо тот предлагая мне яблоко надеется на то, что я поделюсь с ним. Ведь гостю можно есть яблок столько, сколько он пожелает. Хитрый план!
Я решил проверить, верны ли мои догадки. Я стал ожидать, когда мне предложат яблоко. Не прошло и получаса, как ко мне приходит средний брат с красивым красно-зеленым яблоком, и сует мне его прямо в лицо. На его удивление, я впервые соглашаюсь и беру яблоко, но не предлагаю ему сразу. Выжидаю. Дядя Петя с грустными глазами поворачивается и уходит. Я ему вслед, как бы ненароком, задаю вопрос:
– Может вы яблочко будете?
Ответ последовал не сразу. Видимо у него происходила серьезная внутренняя работа. Он понимал, что хитрит; понимал, что нарушит правило старшего брата и пойдет наперекор его слову. Он боялся его и любил. Выходило что-то среднее, что обычно называют уважением. Но искушение было сильно. Противиться ему было невыносимо, и Петр Иваныч пал.
– А можно половинку?
– Конечно можно! – радостно расхохотался я.
Что может быть лучше этого: безмятежно жуешь хрустящее яблоко, неподвижно развалившись на стуле, ничего не делаешь, просто наслаждаешься природой, ее живой музыкой, чувствуя на себе теплоту солнца?
То здесь, то там слышится пение птиц. У одних оно схоже на обрывистый скрип качели; другие поют так, словно возле уха просвистела пуля, но звук этот не быстр, наоборот, он как бы сдавлен и замедлен, приятен уху; еще слышится щебетание быстрое, такое, как может исходить от пианино, но только звучит оно по-настоящему, звуки эти пропитаны старанием живого существа. На фоне этого как будто слаженного представления, где-то вдалеке издавались более отличительные крики каких-то птиц. Впервые услышав их, слух противится и сопротивляется, – хочет изъять это пение. Но чем оно издавалось чаще, тем становилось понятнее, что это маленькое создание больше меня чувствует всю гармонию музыки других пташек.
Стоит отдать должное этим крылатым созданиям.
Все они ликуют так, словно делают это для самой природы, последний раз благодарят за все. Видимо поэтому их пение так манит, чарует, вдохновляет, окрыляет людей… Таков голос природы!
Когда еще можно было заметить это, как не сейчас?
Я мог только мечтать о том, чтобы жить в лесу. Меня переполняло счастье. Приятный трепет волною окатил мое тело. Я забыл обо всем на свете и наслаждался…
Меня переполняла жизненная сила, которая жадно искала освобождения.
Я настолько соединился со своею мечтою, что совсем забыл о том, что родители не знают о моем исчезновении. Я им обещал вернуться сегодня-завтра, но понимал, что приду не раньше, чем через неделю.
Нужно было оповестить их.
Поделившись своими опасениями с братьями, я сел за стол и взялся за написание письма. Дядя Петя поручился отнести его на почту. Вот что у меня получилось:
Дорогие родители!
Прошу вас заранее не волноваться! По дороге домой, я ослушался вас и решил пройти через лес. В темноте ночи я упал с горки и вывихнул ногу. На мое счастье в лесу был домик. Мне разрешили пожить у себя три хороших старичка. Я вам о них позже расскажу, как вернусь. Они такие забавные… Я что, когда стану стариком, буду таким же смешным и ворчливым?
Что касательно ноги, то она болит не сильно, терпимо. Петр Иваныч дал мне настойку, и она облегчила мои страдания. В общем, у меня все хорошо! Как смогу ходить, так сразу домой. Думаю, через несколько дней увидимся! Перед уходом я еще раз напишу. Я уже соскучился. Целую и люблю.
Ваш сын Сережа
Конверта у старцев не оказалось, поэтому я написал адрес с тыльной стороны листа, и отдал письмо прямо в руки среднему брату. Он ушел, а я снова уселся на свое место и продолжил наблюдение.
Старший брат копался в земле с правой стороны огорода. Он садил лук. Я слышал, как он все кряхтел и повторял одни и те же слова: «Тудыть его корень» Он на кого-то возмущался и был чем-то недоволен.
За весь день моих наблюдений я могу смело заявить: сделал он за сегодня не человеческую, прямо титаническую для своего возраста работу, ни разу не вздохнув. В уме я подсчитывал дела, которые он выполнил. Пока я этим занимался, старший брат подошел ко мне, весь запыханный и уставший, и сказал:
– Фух!.. Никогда в жизни так не работал, как сегодня. Уморился ужас! Самое интересное то, что практически ничего не сделано. Работы еще очень много. Эх… горе, горе…
После этих слов он живо направился в избу с грустным и уставшим лицом.
Наступил вечер.
Чувствовалось, что день подходит к концу. Ставни окон были заперты, на столе горела свеча.
Средний брат вернулся из села с хорошими вестями. Письмо было отправлено.
Я лежал на кровати, отдыхая сам не зная от чего. День показался мне продолжительным. Нога начала поднывать, но я не обращал на нее особого внимания. Я лежал на кровати, наслаждаясь тихой, даже какой-то умиротворенной обстановкой, так не свойственной этому месту. В комнату вошел средний брат и, посмотрев на меня, добродушно заговорил.
– Может ты в нашу комнату лучше пойдешь отдыхать?
– А почему лучше? – удивленно спросил я.
– Ну просто… Мы тут ходим туда-сюда, а там бы ты спокойно отдохнул. Хотя, собственно, мы и там ходим.
После этих слов он ушел. Я, в свою очередь, нисколько не удивился этому происшествию, сразу позабыв о нем, и принялся дальше впитывать в себя облагораживающую тишину.
Тем временем средний брат пошел закрывать двери на все замки. Справившись, он снова подошел ко мне.
– Ты будешь салат кушать?
– Буду.
И он ушел в другую комнату. Постояв в ней некоторое время неподвижно, он вернулся обратно и подошел к старшему брату, который сидел у свечи с зеркалом, и с серьезным лицом рассматривал себя.
– От у меня рожа противная.
– У тебя? – спросил дядя Петя каким-то радостным голосом.
– Да… такая нахальная!
Старший брат поглаживал бороду, поднимал и опускал брови, выпячивая при этом глаза, как будто хотел напугать самого себя, крутил головой и корчил другие рожицы перед зеркалом. Наблюдать за ним было очень смешно.
– Еким, – тихо, почти шепотом сказал средний брат, – приготовь Сереже салат.
Я не мог сообразить, почему дядя Петя предлагает мне поесть, а говорит приготовить все старшему брату.
– Хорошо!
Старший брат покорно ушел. Он привык не иметь своей воли. Сначала он вошел в комнату младшего брата. Я его не видел практически весь день. Мне хотелось познакомиться с ним ближе. От среднего брата я узнал, что Владимир Иваныч много читает.
Из комнаты послышался единственный голос старшего брата. Он задавал уйму вопросов, делился новостями, впечатлениями, жалобами. От младшего брата слышались короткие и сухие ответы, чаще он отвечал только «да» или «нет». Разговор между братьями не задавался. Я чувствовал, что Еким Иваныч хочет всю душу открыть брату, дает ему ключ от своего сердца, но тот отказывается его принимать. Почему? Я не знал… Мне стало жалко огромного и доброго старика.
Через некоторое время было подано кушать.
Я набросился на салат как голодный волк, и съел все до крошки. Я ел с такой жадностью, что у меня не возникло даже мысли предложить кому-то.
– Спасибо, было очень вкусно.
– Хороший салат? – спросил старший брат.
– Отличный!
– Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку, – вмешался средний брат.
– Вот если бы ты сделал этот салат, – самодовольно заговорил Еким Иваныч, – он был бы только хороший. А у меня он отличный!
Так как я поел быстрее других, то мне осталось только одно, – ждать, заглядывая в рот другим. Мне предлагали еще добавки, но я отказывался.
Наступило время десерта. Поставили самовар, расставили кружки. Всем дали по пять сахарков и две сушки. Все ели с удовольствием. Никто не разговаривал.
