Александр Сергеевич Мильченко
Вспыльчивый-Обидчивый, Глухой и Забывчивый
– Вот что бы вы делали, если бы меня не было? Как бы вы работали сами?
– Ты что хочешь, чтобы мы тебя похвалили? – вмешался средний брат.
– Да не в этом дело, я не для этого сказал…
– Хочешь-хочешь, я-то вижу!
– Не суди по себе! Если ты хочешь, чтобы тебя все хвалили и жалели, то это не значит, что все такие же.
После этих слов старший брат начал ни с того ни с чего кричать на среднего:
– Ну ладно, не трогай ты его! Оставь!..
– Ты чего набросился на меня? Ты ведь ничего не слышал.
– Ничего не надо! – закричал старший брат еще громче. – Не надо я тебе говорю.
– Ты чего набросился на него? – спокойно сказал младший брат.
Еким Иваныч ничего не ответил, только издал свой особый звук горлом.
– Действительно! Ведь ничего не слышит и кричит. А так всегда, и ты меня винишь во всем, а не его.
– Ну ладно… Я вам вообще говорил о том, на что вы рассчитывали, собираясь сажать в этом году? Ведь вы уже не молодые.
– Да знаю я… – досадно начал Петр Иваныч. –Но разве ему докажешь? Ведь он хозяин, и он решает что и как, а меня совсем не слушает, и еще кричит, потому что не слышит, что я ему говорю. Эх!.. Бедный я человек, бедный… И никто меня не пожалеет, старика.
– Ладно, я все сказал. Если будете продолжать сажать, помощи от меня не ждите.
Младший брат зашел в мою комнату. Все это время я сидел за столом, в ожидании. Он поздоровался со мной и через всю комнату пошел к дальней двери. В этот самый момент в комнату вбежал средний брат, догнал Владимира Иваныча и тихо заговорил к нему:
– Спасибо, что хоть раз заступился за меня.
– Я не за тебя заступился, а за правду; а правда в том, что он не слышал, и несправедливо начал кричать на тебя. Так что не думай там лишнего себе…
– Ведь всегда я виноват, а он весь такой хороший!
– Так, все, хватит! Начинаешь…
– Но ведь правда. Ты скажи ему, что сейчас дождь будет, чтобы он в лес по дрова не шел, а то не дай Бог что.
– Если хочет пусть идет. – коротко заключил Владимир Иваныч, желая поскорее вернуться к своим делам.
– Какой? Куда? Ты пойми, возраст ведь не тот уже, ему нельзя, а то кто знает, что может случиться.
– Я ничего ему говорить не собираюсь. Хочет – пусть идет, хоть отдохнет от всех нас. В особенности от тебя, – сказал младший брат, и с довольной улыбкой на лице, которая может возникнуть у человека, сделавшего хорошее дело, скрылся за дверью.
– Прекращай глупости говорить. Я тогда с ним пойду.
Дядя Петя стремглав побежал обратно к старшему брату и радостно, точно ребенок, поделился с ним новостью. Все это время он не замечал меня, и не обращал никакого внимания в мою сторону. Я же считал не уместным его отвлекать.
– Ну что ж, раз хочешь, – смиренно сказал старший брат. – Только чтобы никакого шума.
– Здравствуй, Маша, я Дубровский! Когда это я шумел?
– Когда-когда? Да постоянно! – сказал Еким Иваныч и засмеялся.
– Сережа, я что, постоянно шумлю?
Петр Иваныч так внезапно обратился ко мне, что я не сразу сообразил, к кому он заговорил.
Дверь была открыта, и я сидел как раз напротив братьев. Все-таки он видел меня с самого начала, но скорее-всего не посчитал нужным посмотреть в мою сторону. Его волновали более важные дела.
Я не знал, что ему ответить. Хотелось сказать обидную правду, но было жаль этого старика. Я издал какой-то звук и развел руками.
– Да не трогай ты хлопца, что ты вечно его трогаешь. Дай ему хоть проснуться, Петя.
– Я его не трогаю. Сережа, я тебя трогаю?
– Петя, прекращай!
Старший брат ушел. Дядя Петя подошел к столу и тихо заговорил ко мне, поглядывая в открытую дверь.
– Ой, представь, как схватило меня ночью, вообще…
– Что случилось? – напугано спросил я.
– Та спина заболела. То там болит, то здесь. Всю ночь не спал. И чего болит? Не понятно. Ведь все было хорошо, а потом как схватило год назад, так до сих пор не отпускает.
Средний брат долго жаловался на свою судьбу. Я молчаливо слушал его, иногда поддерживал и жалел.
– Знаешь, что я заметил? – неожиданно прервал он свое неоконченное рассуждение. – Человек в молодом возрасте, почему-то, больше знает зла, чем добра. Но ты почему-то не такой…
Я его поблагодарил, но мне было неловко и неприятно слушать от него похвалу. Возможно мне было неловко потому, что меня поставили выше других людей; а неприятно, потому что я сам недавно думал плохо о людях, и мне было совестно.
Движение в доме набирало обороты. Братья готовились выходить. Но как это обычно случается перед важным делом, к которому заранее приготовляешься, появляются неотложные дела, требующие немедленного вмешательства. Что-то постоянно оттягивало их намеренье поскорее уйти. Нужно было сделать и то, и другое, а время как будто нарочно шло быстрее, точно глумилось над ними.
Я сидел все на том же месте и наблюдал за всем происходящим. Старший брат что-то начал возиться у стола.
– Что ты за семена замочил? – спросил средний брат.
– Что?
– Что ты за семена замочил?
– Чего?
– Что ты за семена замочил?
– А! Это кабачки и помидоры. А что такое?
Как происходили подобные разговоры, читатель уже может себе представить.
– Ничего, просто так спросил. А что, нельзя?
– Что значит просто так? Ты давай собирайся… стоишь.
Но средний брат не сдвинулся с места. Он начал улыбаться и смотреть мне прямо в лицо. Улыбался он одним ртом, как улыбаются уставшие люди. Глаза его не выражали ничего, кроме тоски и печали. Эти два стеклянных шарика зеленовато-мутного цвета смотрели на меня без всякого чувства. Они не выражали ничего. В них как будто приостановилась жизнь.
Я постоянно чувствовал на себе этот взгляд среднего брата. Если по началу я поворачивал голову в его сторону, улыбался ему в ответ и заводил беседу, то сейчас мне было неловко. Я нарочно сделал серьезное лицо и не оборачивался. Я боялся спугнуть свое счастливое настроение.
У среднего брата неизвестным способом получалось выводить из равновесия любого здравомыслящего человека. Против его «чар» был защищен либо человек черствый, лишенный способности проявлять чувства, либо животное, либо святой. Я не принадлежал ни к одной из этих категорий.
На протяжении этих нескольких дней, я больше всего любил наблюдать за средним братом. Он помимо своих обязанностей по дому успевал докучать всему живому. Он просто осыпал старшего и младшего брата немыслимыми вопросами и замечаниями. Он как холодный ветер во время непогоды, невольно отталкивал от себя и заставлял жаловаться любого прохожего. От него хотелось поскорее сбежать, спрятаться в укромном уголке, где тепло и уютно. Но даже там он будет напоминать о себе некоторое время.
После нескольких его выходок, он заслуженно получал порцию превосходного месива, которое состояло преимущественно из ругательств и криков. Удивительно было заметить то, что он не понимал, почему на него кричат. На слова старшего брата он возмущался; на крики младшего он сердито отвечал: «Чокнулся что ли?»
К несчастью мне довелось услышать однажды, как старший брат не выдержал и сказал: «Да заткнись ты, заткнись!» Он криком, несколько отчаянно приказывал брату замолчать. Услышать нечто подобное от него было чем-то невероятным и невозможным. Я испытал тогда чувства схожие с теми, которые могли испытать люди древности, узнав, что земля имеет форму шара, а не диска.
Только что-то очень сильное, потрясающее до глубины души, может вывести из себя человека доброго.
Собственная отравленная душа среднего брата не давала ему покоя. В своих несчастьях и бедах, в своих телесных и душевных страданиях он невольно считал виноватыми других людей. Почему так? Потому что слишком непосильный труд для слабых людей, признать причину своих собственных бедствий себя самого. Шаткая самооценка тогда совсем повалится. А если вся жизнь внутренняя построена только на самолюбии, то что останется, когда оно пропадет?
Старший брат закончил свои небольшие дела с семенами, отдал некоторые распоряжения младшему брату, рассказал мне, что есть покушать, и вышел из дому. Средний брат во всю силу звал Еким Иваныча, жаловался мне на него, говорил неразборчиво о разных вещах, бегал из стороны в сторону и никак не мог уйти. Минут через пять в дверях показалась огромная фигура старшего брата, освещенная солнцем. Он выглядел очень величественно с топором в руках и сумкой на плече.
– Петр Иваныч! Сколько прикажете вас еще ждать?
– Да иду я, иду…
Петр Иваныч собрался и взволнованно подбежал к брату. Остановившись прямо перед ним, на пороге, он неподвижно стал смотреть себе под ноги, как будто соображая, его это ноги или нет.
– Ты печку проверил? – резко сказал он.
– Кого?
– Ты печку проверил?
– Что? Что ты хочешь? – с криком сказал старший брат.
– Та ну тебя!..
– Что ты говоришь?
После того, как дядя Петя вернулся в дом, сходил в одну комнату, потом в другую и вернулся туда, откуда пришел, старший брат недовольно сказал:
– О, Господи! Проверил я все, проверил, пошли.
Братья закрыли дверь и ушли.
В доме воцарилась небывалая до сих пор тишина. Стало так тихо, что я сразу обратил внимание на то, как бьется мое сердце. Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул. На душе снова стало легко и радостно.
За все время, которое я здесь нахожусь, мой глаз привык к темноте. Но сейчас, чувствуя себя более свободно, я пустил свет в комнату, открыв ставни. Только я сделал это, так меня сразу поразило насколько здесь было до ужаса грязно.
