Александр Сергеевич Мильченко
Вспыльчивый-Обидчивый, Глухой и Забывчивый
От кого было закрываться в такой глуши? Да еще на два замка, две щеколды и два крючка? Может быть от диких зверей, о которых меня предупреждали родители? Это мне пока было неизвестно.
Справившись с этим делом, он решился провести меня, сделав неестественно ласковую улыбку. Меня смутил его вид, но я только после, перед сном обдумал это странное обстоятельство.
Дом, в котором они жили, большею частью походил на полуразвалившийся сарай, чем на сельскую избу. Внутри было очень сыро и темно. Мне показалось на секунду, что я вошел в какой-то темный, глубоко расположенный подвал. Что-то жуткое вызывало во мне это место. Может быть мне было не по себе от возникшей мысли, что дом есть лицо хозяина?
Эта мысль имеет в себе нечто основательное, но совершенно не касается людей бедных.
Я с некоторым напряжением откинул нехорошие мысли, пробежавшие в моей голове, и радостно смирился с судьбой, что мне придется здесь жить некоторое время. Мне помогли дойти к столу и предложили покушать. Я как раз пришел к ужину.
Пока один из братьев убежал в другую комнату, другой, тот что был меньший ростом, поставил свечу на старый скрипучий стол. Я присел на табурет около этого стола.
Хотя я старался смотреть на все происходящее нисколько не обдумывая своего положения и не предполагая, что это за люди, мне все-таки под влиянием темноты становилось нехорошо. Свеча на столе издавала слабый свет и пускала обманчивые тени на плохо видимые мне предметы. Воображение как будто нарочно стало из играющих теней выделывать несуществующих тварей, которые пугали меня. Порой самые обычные предметы под покровом ночи становятся самыми устрашающими.
Мне становилось жутко и неловко, хотелось поскорее уйти. Первое впечатление было удручающим от этого места. Внизу ноги невыносимо болело и пульсировало, казалось, что вся кровь собралась в одном месте и просила свободы. Боль в ноге несколько усмирила мое воображение и вернула ясность рассудку; напомнила, что мне здесь придется недолго находиться.
Ко мне рядом присел меньший брат.
– Тот человек, который пошел варить нам ужин, это наш хозяин – Еким Иваныч. Он старший из нас. Младшего брата зовут Владимир Иваныч, ты его еще не видел. Он постоянно сидит без дела вон в той комнате. Это вообще!.. Вова! Иди сюда, – громко крикнул он на весь дом. Ему никто не ответил, и он продолжил. – Ну и черт с ним!.. Меня зовут Петр Иваныч. Можно просто – дядя Петя. Я средний из братьев. Мы три брата, если ты вдруг не понял, – наивно окончил он.
Петр Иваныч рассказывал все очень просто и понятно, так, как будто он давно готовился к этому моменту. Я успел заметить по его довольному лицу, что он получал некоторое наслаждение слушая свой голос. Он готов был неустанно болтать, лишь бы рядом были свободные уши.
Я внимательно слушал его и только успевал махать головой в знак согласия.
– Ну, а ты откуда к нам пришел. Как тебя зовут?
– Меня зовут Сережа. Я не из села, в городе живу. Попал к вам случайно. Моя бабушка живет в селе, тут недалеко от вас. Может вы ее знаете, ее зовут Анна Константиновна? Я к ней хожу в гости ежемесячно, помогаю в огороде.
– Вот это молодец! Помогать надо…
Пока мы разговаривали старший брат обеспокоено то приходил, то уходил, принося горячие кушанья и столовые приборы.
– Вова! – снова закричал Петр Иваныч. – Иди сюда. Помоги, у нас гости.
Средний брат звал на помощь, а сам сидел и ничего не делал!.. Нет, ничего подобного! Он занимался самым важным делом в этом запустевшем доме, – он развлекал гостя. Именно так он считал.
Мне было неловко, что из-за меня тревожили человека.
– Ладно вам, Петр Иваныч! Что я, царь какой-то? Пусть себе отдыхает человек. Я вообще не голоден.
Из соседней комнаты, которая была заперта все время, легко вышел невысокий человек, на вид лет шестидесяти. Увидев новое лицо, он весело поздоровался, крепко пожал мою руку, и стал помогать брату по дому.
Средний брат все также продолжал забрасывать меня вопросами. Он задавал порой неловкие вопросы, на которые я не знал, как отвечать. Он был на удивление слишком развязным в общении со мной, совсем не стесняясь того, о чем спрашивал. Стеснен был только я.
Но не будем раньше времени порочить этого человека. Всему свое время. Он еще сам успеет это сделать.
– Петя! Ты что с дубу упал? Ну что ты что ты говоришь! – неожиданно, но сдержанно прикрикнул Еким Иваныч на брата. – Зачем такие вопросы задаешь?
– А что тут такого?
– Хочешь, чтобы Никита раньше времени от нас сбежал? – сказал старший брат улыбаясь, и посматривая мне прямо в лицо.
Его вопрос был очень проницательным.
– Все хорошо, Еким Иваныч, – успокоил я его, и себя заодно.
Все было готово к ужину, и мы уселись за стол.
– О, Господи! – воскликнул средний брат. – Я забыл лекарства выпить.
– А? – спросил старший брат.
– Мне надо лекарства выпить.
– Что-что? – более возвышенно и несколько грозно продолжил он.
– Мне нужно выпить лекарство, – все тише, как будто нарочно сказал средний брат.
– Чего? – громко зарычал старший брат. Было страшно смотреть на эти звериные глаза, как будто полные ненависти.
– Мне нужно выпить лекарство, – хладнокровно, даже равнодушно сказал средний брат.
Было страшно и непривычно наблюдать за такой картиной. Я подумал на секунду, что старший брат мигом вспылит, и сделает что-то необдуманное. Но он, напротив, ответил таким добродушным голосом, каким могут обращаться только к глубокоуважаемому человеку:
– Ну так иди, конечно.
Тем временем мне подали кусок ржаного хлеба и перловую кашу, причем посуда и прибор – ложка – были деревянными, и вызывали у меня неудобство. Я так привык есть с обычной посуды и есть металлическими тонкими приборами, что это огромная толстая ложка вызывала у меня недоумение. Но делать было нечего: пришлось согласиться и на скромный ужин, и на неудобные приборы, и с довольным лицом съесть все до крошки, чтобы не обидеть хозяев.
IV
После каши средний брат принес лакомства: печенье и орехи. Был поставлен самовар.
По довольным лицам старшего и среднего брата можно было прочесть, что они получали неописуемое внутренне удовольствие. С уст дяди Пети посыпались шутки. Он начал читать стихи Пушкина, в особенности: «Я вас любил…» и «Мороз и солнце…» Два брата весело закрывали ему рот.
– Сто раз уже слышали эти стихи! – пробормотал младший брат.
У всех было приподнятое настроение.
Средний брат не остановился на обычных стишках. Он взялся за народные песни! Его вой молниеносно пронесся по всей избе. У него был хороший певчий голос. Вытягивая слова его глупо-шутливое выражение лица преображалось в серьезную и сосредоточенную физиономию. Когда он пел более веселые песни, оно обретало прежний вид.
Нужно было видеть этого счастливого старика! Радостно раздирая горло, он заразил меня своим пением полностью и безоговорочно. Мне отчего-то хотелось плясать и выделывать руками и ногами разные штуки. Но я этого не решился сделать.
Только средний брат начал петь песни, два брата сразу закрыли ему рот. Сначала шутливо и невинно, но чем больше средний брат не обращал на них внимания, тем их упреки становились более угрожающими. В словах добродушного старшего брата вновь показалась ненависть. От этого мое желание плясать прекратилось.
Наступила тишина.
Чтобы отвлечься от неприятного события, я принялся обильно уплетать печенье и орехи.
– Представляете! – вдруг восторженно заявил я. – Только что сделал для себя открытие: если взять печенье и совместить его с этими орехами, то получится в точности вкус бабушкиного пирога. Вот чудеса! – по-детски воскликнул я.
Никто мне ничего не ответил.
На меня все посмотрели с таким видом, как будто я сказал нечто предосудительное. На секунду я даже посчитал, что действительно сказал что-то глупое. Я сосредоточенно начал вспоминать свои слова. Не отыскав в них ничего такого я молча, тщательно пережевывая кусок печенья, думал о счастливом для меня открытии, которое держит свои истоки еще с того времени, когда я был совсем маленький. Мне вспомнилось, как я не находил себе места, дожидаясь остатков бабушкиного крема для торта. Как я радовался неудавшемуся хрустящему коржику, который сразу доставался мне. Какой чудесный запах исходил от него по всему дому!
Как было прекрасно это воспоминание сейчас. Оно на время осветило мрак в этом доме.
Разговор между нами никак не завязывался. Меня спрашивали – я отвечал. Было уже понятно, что между нами громадная пропасть. Дело было не только в возрасте, а в чем-то другом, пока не понятном мне. Задавал вопросы старший брат. Средний внимательно слушал, иногда подкидывая вопросы щепетильные. Старший повышал на него голос за это. Младшего совершенно не было слышно. Видимо он был не в настроении.
Была минута, когда нам нечего было сказать друг другу. Как раз в это время по куриному яйцу живо проползла маленькая букашка. Видимо ей не понравились наши тусклые лица, и она решила заявить об этом. Она как бы говорила своими усиками: «Чего вы ребятки носы опустили? Ведь все хорошо!»
– Вон, букашка ползет, – лениво сказал я.
– Где? – испуганно спросил средний брат.
Я ему указал пальцем.
– А-ну иди сюда. Получай… скотина!
Он взял ее рукой, кинул на пол и прихлопнул.
– Скотина?
Только я спросил это, так мы все залились таким громким хохотом, что нас в соседнем селе можно было услышать.
