Александр Путинцев
Дух победителя
Утром на следующий день я прошёл взвешивание, и мы с ребятами направились в кафе. Я был бодр и свеж, как никогда. Из меня, словно из вулкана, извергался бурный поток адреналина, а над головой светился огромный огненный шар агрессии и страстного желания победы.
– Сашок! Ты прямо весь светишься! – радостно заметила Ольга.
– Олечка, это при виде тебя! – искренне вырвалось у меня.
Артём рассмеялся и обнял меня и Ольгу, и мы, взявши за руки, дружно заспешили на перекус.
Финальные соревнования начались. Артём и Ольга заняли те же места. Я переоделся и делал разминку. Ко мне явно обескураженный подошёл Женя Вяткин.
– Слушай, Саша, я ничего не понимаю, – начал он, – ко мне только что подходили какие-то странные личности и просили передать тебе на словах… блин, странные какие-то слова… я ничего не понимаю…
– Говори, Женя, я слушаю! – сказал я, не прекращая разминку.
– Они просили напомнить тебе, что бы ты сделал так, как было сказано вчера… Я вообще ничего не понимаю…
– А-а, не обращай внимание! Им вчера понравился мой нокаут, вот и хотят, чтобы я его повторил сегодня. Раз хотят, будем стараться!
И я весело рассмеялся. Женя не понял, но успокоился и улыбнулся мне в ответ.
– Давай, я подержу лапы, а ты поработай над своей «печёночной» серией. Она у тебя лучше всего получается, да и эффектно смотрится! Особенно, когда соперник лежит и не шевелится! Жуть!..
Вскоре объявили мой выход. Это был последний заключительный финальный бой на Первенство ВВМУЗ в тяжёлом весе. Публика ревела, предчувствуя жаркий захватывающий поединок между двумя сильнейшими жесткими «нокаутёрами».
Меня объявили вторым. Я уверенной пружинистой походкой проскочил на ринг в синий угол. Из красного угла на меня смотрели злые горящие глаза квадратного бугая. Он был ростом чуть поменьше меня, но бугры мышц, играющие в свете потолочной люстры, впечатляли своей мощью и вызывали душевную тоску, словно звучала заунывная грустная мелодия похоронного марша.
Нас представили зрителям. Я вышел на средину ринга для приветствия, но соперник проигнорировал меня. Раздался гонг, и бугай активно стал приветствовать меня настоящим избиением. Он махал руками, подобно ветряной мельнице. Если он не попадал по мне кулаками, то меня сдувало ветром. Спасали канаты, а так улетел бы на «кудыкину гору».
Зал ревел и одобрял моё жестокое избиение. Я терпел и порхал, словно бабочка, от одного угла к другому, успевая защищаться и отлетать от пружинистых канатов. Боже мой! Это же настоящий «perpetuum mobile»! Куда только изобретатели и учёные смотрят? А говорят, вечный двигатель не существует! Моё избиение продолжалось весь первый раунд. Я так был занят защитой, что ни разу не огрызнулся. Зал не смолкал и жаждал крови. Я даже не услышал гонга, объявившего перерыв.
Хоть на минуту перевести дух. Я посмотрел в сторону Артёма. Тот, поймав мой взгляд, сделал акцент на три прямых удара подряд левой рукой. Он дал мне понять, что нужно сбивать его атаки частыми быстрыми прямыми ударами левой рукой на отходе назад и в стороны, добавляя и чередуя удары правой. Я это понимал и надеялся, что у этой машины закончится топливо, и она сбросит обороты.
Начался второй раунд, и зал заревел. Я отходил назад и в стороны, и тыкал, не переставая, левой прямой в голову. Раз попал, ещё раз попал, вдогонку выбросил двоечку – левой-правой и на отходе левой. Опаньки! Ему что-то моё отношение престало нравиться. Он, изрядно наловив «зайчиков», задумался и перестал лезть на пролом. Ураган закончился, и начался настоящий бокс. Сопернику не удалось сломать меня беспрерывным натиском в первом раунде. Он перешёл на жёсткий обмен ударами, заняв выжидательную тактику. Удары у него были сильные, я чувствовал их через поставленную защиту, и я понимал напрасные затраты его энергии. Я по-прежнему продолжал двигаться и непрестанно наносить частые быстрые удары левой рукой, чередуя с «двоечкой», но обязательно заканчивал серии отскоком назад или в сторону с выбросом левой руки. Он, пытаясь меня контратаковать, как правило, нарывался на этот левый удар. Я это понял и стал выбрасывать уже с акцентом, ловя открытую челюсть. Поединок выровнялся и под конец второго раунда инициатива стала переходить ко мне. Я всё чаще и чаще жалил его левой рукой в голову, а его руки привычно дёргались вверх и делали защиту. Закончился второй раунд.
Мой соперник явно приустал. Учёные правы – вечный двигатель не существует. Я посмотрел в сторону сидящего Артёма. Он дал знак, что я всё делаю правильно и сымитировал удар в туловище. Вот что, значит, мастер спорта, – всё видит и понимает!
Начался заключительный третий раунд. Соперник, уступив во втором, решил отыграться в последнем раунде. Я даже опять поверил, что возможно существование вечного двигателя. Какой натиск! Какой напор! Даже через прижатые к туловищу локти я рёбрами чувствовал убойную силу его кулаков. Но я всё равно продолжал наносить удары в голову, быстро и легко, чаще и с акцентом, и терпеливо ждал удачный момент. Соперник неожиданно нанёс мне удар в солнечное сплетение, и я непроизвольно сделал резкий выдох. Этот выдох совпал с громким шлепком удара и усилил эффект и впечатление у болельщиков и судей о мощи проникновения в уязвимую точку боксёра. Судья остановил бой и открыл счёт. Я стоял в недоумении. Соперник, отскочив в нейтральный угол, злорадно усмехался и корчил рожи. На счёт «девять» я поднял руки к челюсти и дал понять, что готов продолжать поединок. Бой продолжился. На меня с новой силой обрушился град ударов. Вновь в работу включилась ветряная мельница. Я отскакивал в сторону и делал быстрый шаг за соперника, тот ураганом проскакивал мимо меня и улетал в канаты. Болельщики ревели и топали ногами. В зале бушевали эмоции и кипела дикая страсть. Я не слышал и не видел никого. Передо мной маячила злая ехидная рожа, уверенная в своей победе. Я понял, что наступил мой шанс. Через полминуты будет уже поздно. Сделав вид, что устал, я слегка опустил руки и открыл свою челюсть. Соперник тут же отреагировал: последовал отвлекающий удар его левой рукой, и я это видел. И я знал, что следом полетит его мощный нокаутирующий правый, поэтому сработал на опережение: шагнув в левую сторону под его левую руку, я с поворотом туловища ушёл от его же наносимого удара правой и воткнул левый кулак в печень. Я провёл свою наработанную долгими часами «печёночную» серию.
Зал ревел. Судья считал. А я стоял в нейтральном углу. И я твёрдо знал, что не буду помогать сопернику добираться в его красный угол…
Я принял душ, оделся и вышел из спортивного комплекса. На улице меня уже ждали Артём и Ольга.
– Сашок, ты настоящий мастер! – радостно восхищалась Ольга.
– Да, Санька, заставил ты нас поволноваться! Как ты его уделал! Класс! – подхватил Артём, тряся мне руку. – Я твоего удара в печень даже не увидел! Так всё чётко и быстро было выполнено! Шаг, поворот, удар… Действительно классика нокаутирующего удара! Настоящий мастер!
Мы пришли в кафе. Заняли в углу свободный столик и сделали заказ. Была физическая усталость, и душу терзала необъяснимая тоска. Ребята понимали моё состояние, поэтому старались вести разговоры на отвлечённые темы.
– А я завтра возвращаюсь в Москву! – с грустью сообщила Ольга, глядя на меня. – Между прочем, я здесь напрасно время не теряла, а собрала важный материал для моей предстоящей курсовой работы. Возможно, в дальнейшем я буду использовать этот материал в своем дипломном проекте.
– Здорово! А я думал, что ты из-за меня приехала в Питер!
Артём посмотрел на меня и многозначительно улыбнулся.
– Конечно из-за тебя! Ты и есть мой проект! – радостно подхватила Ольга. – Мы же с тобой договорились и ударили по рукам. Ты уже первую часть договора выполнил – стал мастером спорта!
– Да ещё не стал! – возразил я. – Ещё должны бумаги подготовить и провести приказом. А это займёт уйму времени.
– Ничего! Главное, ты доказал на деле, выполнил практическую часть, а остальное – не важно! – констатировал Артём.
Принесли заказанные блюда.
– Ребята, я пойду помою руки, – сказала Оля и встала из-за стола.
– Я тоже схожу! – поддержал Артём, и они вместе отправились в туалетную комнату.
Я сидел за столом и ждал их возвращения. У входа в кафе появились молодые парни, они осмотрелись и направились к моему столику. Их было четверо.
– Та-ак, этот столик наш, быстро освободил! – сказал один из них.
– Ребята, да вон рядом полно свободных! Занимайте любой! – добродушно возразил я.
– Ты что, дятел, не понял! Быстро исчез, пока мы добрые! – уже со злостью прорычал другой.
«М-да, – с горечью подумал я, – вечер перестаёт быть томным…».
Вот откуда у меня появилась такая мысль. Ведь так сказал герой из какого-то кинофильма. Вот только не помню, из какого. Да это уже и не важно.
Я понял, что эти парни серьёзно настроены на конфликт. И никакие мои слова уже их не остановят.
Я увидел летящий удар ногой мне в грудь, поэтому, отпрянув туловищем в сторону, поймал эту ногу за ступню. Протянув ее по инерции вперёд, я вывел нападающего из равновесия, а потом резким движением вверх и по дуге в сторону швырнул его под стоящий рядом стол. Второму нападающему я нанёс удар с опережением в солнечное сплетение. Остальные двое отскочили в стороны. Достав из карманов красные корочки, они вытаращили глаза и начали махать передо мной своими фото-рожами. Тут же появился полицейский наряд, и я вынужден был сдаться. Похоже, как я тогда подумал, произошло какое-то недоразумение. Появились Артём и Ольга. Они услышали шум и вбежали в зал, когда уже всё закончилось. Я их успокоил, сказав, что меня с кем-то перепутали. Сейчас поедем в участок, и там разберутся, и всё встанет на свои места. Словом, всё будет хорошо. Потом созвонимся, и я им всё подробно расскажу.
Ребята порывались поехать со мной, но им не разрешили, потому что все события произошли в их отсутствие…
Глава 13. Каток системы
Так как я военнослужащий, меня, оформив протокол, быстро передали представителям военной комендатуры. Да и понятно, ведь именно эта военная организация предназначена для обеспечения правопорядка и воинской дисциплины во всех Вооружённых Силах. Интересно другое, каким образом я нарушил воинскую дисциплину, если на меня напали и спровоцировали на вынужденную защиту. Кому и зачем это было нужно?
Позже я понял, что любая система, чтобы сохраниться, подчиняет себе и ломает всех находящихся в ней людей. В противном и лучшем случае, она их выкидывает на обочину жизни, где они, несмышлёные и непросветленные, попадают в условия самовыживания. Особо упёртых и несогласных, система, буквально, перемалывает, раздавливает или уничтожает физически, пройдя «справедливым» мощным катком по их самолюбию и отличительному мнению, а, значит, поэтому не верному и не правильному.
Меня быстро взяли под особый контроль. Когда я вернулся обратно в училище, провели общее комсомольское собрание совместно с представителями политического отдела, где рассмотрели моё аморальное недостойное поведение, порочащее образ настоящего комсомольца, преданного делу партии и светлым идеалам коммунизма. Меня исключили из комсомола и посчитали, что в будущем я, получив звание морского офицера, могу стать источником опасности для военно-морского флота. Все спортивные заслуги в моём личном деле даже не вспоминались. Знакомый член комитета комсомола по секрету шепнул мне на ухо, что на моё имя пришли серьёзные бумаги из Санкт-Петербурга с подписями важных начальников из штаба Флота и министерства Вооруженных Сил. Будто, я сильно чем-то обидел родственника высокопоставленного чиновника. А вообще-то, как потом сказали компетентные «специалисты», мне здорово повезло, – в этом случае против меня могли возбудить уголовное дело со всеми вытекающими серьёзными проблемами.
Буквально через месяц меня отчислили из училища, и я заменил курсантские золотые погоны на простые погоны матроса Черноморского флота. За мной прислали мичмана из штаба флота, и тот доставил меня катером, как посылку или безмозглую ненужную вещь, на крейсер управления «Жданов».
Кстати, этот крейсер был построен на Ленинградском заводе под номером 419. Крейсер управления «Жданов» получил наименование в честь революционера и видного партийного деятеля Андрея Александровича Жданова. Сначала корабль вошёл в состав Балтийского флота, позже его перевели на Черноморский флот, где он сыграл значительную роль в укреплении мира и порядка на южных рубежах страны. Этот корабль был известен своими походами, отважностью команды и умелым руководством капитана судна. Вот на такой живой легенде и появился я, «разжалованный» в матросы и с волчьей характеристикой, злобно пестреющей двадцатью четырьмя нарушениями воинской дисциплины. Что-что, а творческий потенциал наших чиновников всегда и во все времена оставался и остаётся на высшем уровне!
Я попал в БЧ-5 (боевая часть), в машинную группу (МГ) дивизиона движения (ДД) в качестве машиниста паровой турбины. В моей машинной группе было человек двадцать. Группой командовал старший лейтенант Носов, дивизионом движения – капитан третьего ранга Боголюбов. Замполитом дивизиона движения был капитан-лейтенант Сериков. Я попал в разношёрстную среду – от молодого матроса полугодичной службы до матёрого морского волка в лице командира корабля. А я кто? Матрос без роду-племени. Система просто вышвырнула меня, как неугодного, в открытый жизненный океан со всеми заморочками и неожиданностями. Старший лейтенант Носов, увидев меня, так и сказал:
– А-а, курсантик, попался! Будешь теперь матросом служить три года!
Он произнёс это торжественно и с таким удовольствием, словно судья вынес справедливый приговор злостному преступнику. Я только усмехнулся в ответ. Старший лейтенант, маленький и шустрый, подскочил ко мне и ткнул кулаком под ребро. Мне стало забавно и щекотно от такого дружеского гостеприимства.
– Ничего, привыкай! Скоро тебя годки будут проверять на прочность! У нас любят отыгрываться на таких, как ты, когда получают п**дюлей от офицера, – радостно сообщил он и ехидно засмеялся. Правильней будет сказать – заржал. Вроде росточком метр с кепкой, но ржал, как хороший здоровый жеребец. Правда, потом оказалось, что дядька то он был не плохой, просто, душу отводил на приколах. Словом, добрый и безобидный был командир.
А вот командир дивизиона движения первое впечатление о себе оставил приятное. Умный военный интеллигент. Оказалось, что морская служба его тяготила, матросов и всех подчинённых презирал, но, однако, усиленно готовился и надеялся поступить в Военно-морскую академию. Он сразу же меня возненавидел и в дальнейшем всячески пытался сделать мне всякие пакости. То есть на поверку оказался, если мягко выразиться, человек далеко не порядочный.
После знакомств с непосредственными командирами меня пригласил на собеседование замполит капитан-лейтенант Сериков. Его каюта располагалась на средней палубе недалеко от корабельной библиотеки.
Он мне сразу понравился, и мы довольно быстро нашли общий язык. Думаю, что этот человек каким-то образом повлиял на моё мировоззрение. Я подробней расскажу о нём попозже. Замполит подсказал мне сходить к командиру корабля, чтобы узнать о моей дальнейшей службе.
Командир корабля принимал всех желающих, начиная от матросов и кончая офицерами, по личным вопросам, для этого и был предназначен определённый день. Вот я, выбрав время, поинтересовался у него: как долго мне придётся служить?
Капитан первого ранга, прочитав мою характеристику, внимательно посмотрел на меня и серьёзно сказал:
– С такой характеристикой, матрос, по тебе только тюрьма плачет!
Мне, конечно, такой приговор не понравился. Командир корабля это понял, поэтому, чуть потеплев, добавил:
– Я тоже греблей занимался! Давай, матрос, собери крепких ребят и сделай из них хороших гребцов! Скоро будут всякие соревнования. Ты же только пришёл на мой корабль, вот и покажи себя с лучшей стороны. Потом решим, что с тобой делать. А всяким там бумагам я не верю…
Глава 14. Будь человеком и люди к тебе потянутся
В первые дни моего появления на корабле ко мне обратился секретарь комсомольской организации дивизиона движения старший матрос Василий Зайцев. До того, как попасть на службу, он жил в Москве и учился в Историко-архивном институте. Так получилось, что он ушёл со второго курса и сразу же попал под мобилизацию.
– Слушай, Саша, – спросил он, – а ты комсомолец?
– Был в прошлой жизни…
– Понятно… а ты не хочешь поучаствовать в конкурсе корабельных радиогазет, посвящённых празднику 7 Ноября? Нужны грамотные ребята, разбирающиеся в творчестве и умеющие излагать свои мысли.
– А что нужно?
– Напиши какую-нибудь статью, посвящённую Дню Великого Октября, а ещё лучше, если изобразишь что-нибудь в стихотворной форме. У нас это приветствуется, и даёт большой плюс при подведении итогов конкурса.
Василий посмотрел на меня с надеждой, и я согласился попробовать себя в ином амплуа. Тем более разнообразие жизни склоняла мой оживший мыслительный процесс к неожиданным философским раздумьям, и тема революции в тот момент была для меня очень кстати. «Я волком бы выгрыз бюрократизм!..» – эх, жаль, что эта фраза не моя, чувствуется великий человек так сказал… Ладно, подумаю, сотворю что-нибудь своё и возможно тоже великое. Держись, буржуазия ненасытная и чиновники трусливые и тупоголовые! Во мне просыпается дух творца! Ударим острым словом и правдой жизни по безразличию, трусости и лицемерию! Эко, как я загнул. Это что же такое во мне заговорило? Рупор борца за справедливость? Эх, лишнего бы не ляпнуть!..
После завтрака, когда все матросы приступили к уборке закреплённых участков, меня пригласил к себе замполит. Об этом мне сообщил командир ДД Боголюбов. Странное дело, вроде он выше званием, а замполита побаивался. Похоже, ему очень нужна положительная характеристика для поступления в академию, вот и выслуживается. Самое мерзкое, что может быть в военной службе. Как сказал один герой литературного произведения: «Служить бы рад, прислуживаться тошно!». Ох, как правильно сказал!
Я поднялся на среднюю палубу и постучал в дверь каюты. Получив разрешение, ввалился вовнутрь.
– Товарищ капитан-лейтенант, матрос Сиборский по вашему приказанию прибыл! – бодро по Уставу доложил я.
– Проходи, проходи! – радостно встретил меня замполит, оторвавшись от бумаг. – Присаживайся! – он указал на стоявший рядом стул.
– Слушай, Саша! – вдруг назвав меня по имени, продолжил капитан-лейтенант. – Ты же изучал в училище такие предметы, как «История КПСС» и «Философия»?
– Так точно, товарищ капитан-лейтенант!
– Саша, давай с тобой договоримся, когда мы наедине, обращайся ко мне по имени отчеству – Владимир Дмитриевич. Хорошо?.. У меня к тебе предложение! Я буду откровенен с тобой. Только всё между нами. Договорились?.. Я со всеми командирами решил, что ты будешь заниматься приборкой у меня в каюте, поэтому тебя трогать больше не будут. Согласен?.. А теперь моя просьба. Я учусь заочно в Симферопольском университете, и мне нужно выполнить ряд заданий и упражнений по истории и философии. У нас отличная корабельная библиотека, там можно найти редкие источники на любую тему. Кроме этого я провожу еженедельные занятия по политическим вопросам перед офицерским составом корабля. Подготовка лекций будет тоже твоя обязанность. Нужно аккуратно всю информацию фиксировать в тетрадь, чтобы я мог спокойно разбираться и читать. Справишься?.. Отлично! Можешь всё время проводить в моё отсутствие в каюте. Вот запасный ключ, пусть он будет у тебя. Я всех командиров предупрежу, ты только бывай на всех необходимых построениях и дежурствах… Ты меня здорово выручишь! Мы ещё с год простоим в доке на капитальном ремонте, а я только что женился, у меня жена молодая…
– Поздравляю, товарищ капитан-лейтенант… Владимир Дмитриевич!
– Спасибо, Саша! Вот тебе ключи, а общую тетрадь и все канцелярские атрибуты найдёшь здесь в столе… Это название темы, которую ты должен раскрыть к понедельнику… Всё, я побежал к жене! Она меня ждёт!
Замполит встал, передал мне ключи и крепко пожал руку. Вот так я стал тайным адъютантом «Его Превосходительства» …
Глава 15. А кто сказал, что будет легко
Я обратил внимание, что шестивесёльная корабельная шлюпка находилась на верхней палубе с правого борта в районе юта. Это место считалось штатным для шлюпки. Она стояла на кильблоках – специальных опорах под днище шлюпки, поднятой из воды. Для спуска и подъема шлюпки на корабле применялась поворотная вращающаяся шлюпбалка, которая представляла собой стальную пустотелую криволинейную балку. Она могла поворачиваться на 360° в двух подшипниках: верхнем – опорном стакане и нижнем – подпятнике. Сами подшипники располагались в металлическом стакане – стандерсе. Балка для подъема шестивесельного яла рассчитана на рабочую нагрузку 860 кг.
Я отвязал и приподнял чехол, закрывающий шлюпку, и начал рассматривать её внутри. Она была практически новая или в очень хорошем состоянии. По бортам шлюпки лежали по три весла с каждого борта.
Я был так увлечён, что не заметил, как ко мне подошёл дежурный мичман.
– Что здесь ищем, матрос? – спросил он.
– Здравия желаю, товарищ мичман! – бойко поприветствовал я дежурного. – Вот любуюсь шлюпкой, думаю, как бы набрать команду, да приступить к тренировкам по приказу командира корабля.
–А-а, ты бывший курсант, чемпион по гребле, – догадался мичман, – а что тут думать, команда есть, я с ней и ходил, только вот не умеем правильно грести, некому организовать тренировки и поставить технику гребка. Сейчас я приглашу старшего матроса Ивана Довиденко, он у нас сидел на месте правого загребного. Вот с ним и обговори все вопросы. А тренироваться можно хоть завтра. Составим бумагу, укажем поимённый список членов команды, утвердим у командира корабля и тренируйтесь, хоть каждый день.
Я не ожидал, что всё так быстро можно организовать. До соревнований оставалось чуть меньше двух месяцев, поэтому был дорог каждый день. У меня появился интерес, и я вновь закипел бурной энергией.
Да, замполит в военной системе имеет силу, меня никто из моих непосредственных командиров не трогал. Я быстро приспособился: в случае чего говорил, мне нужно идти в каюту для выполнения срочного приказа – готовлю важную лекцию для политучёбы офицерского состава. Вначале морщились, выражая недовольство, но слово «замполит» или сложное слово с «полит» на них действовало безотказно. Это как, если бы я был важный чиновник и приехал с официальным визитом в какой-то город, – и мне сразу же организовывают для беспрепятственного проезда «зелёную» улицу. Замполит был мной доволен. Я быстро раскрывал любую политическую, философскую или историческую тему. Мне на всё хватало пару дней. Корабельная библиотека на удивление имела большое количество разнообразной литературы. Помимо выполнения спецзаданий я с удовольствием перечитывал и художественную литературу известных русских и зарубежных классиков. Библиотека имела полные собрания произведений таких авторов, как В. Шекспир, Д. Лондон, Э. Хемингуэй, и были практически все классики из школьной программы по литературе. На перечисление всех авторов уйдет несколько печатных страниц. Укажу только несколько: Лев Толстой, Достоевский, Чехов, Тургенев, Чернышевский и, конечно, все тома Владимира Ленина. Я практически перелопатил все работы Ленина, когда составлял лекции или писал рефераты по заданию замполита. Каждое слово Ленина, прозвучавшее во время беседы с офицерами, вызывало у них уважение и гордость за дело партии и правительства. Я во всех лекциях, после выкладки той или иной мысли, всегда для подтверждения правильности сказанного приводил цитаты из работ Ленина, и слова Ленина подчёркивал ручкой с красной пастой. Метил жирной прямой линией. Проводил аккуратно, приложив специальную офицерскую линейку. Замполиту нравилось. Он легко читал по тетради, любовался моим подчерком и красивым оформлением. Я выводил буквы то печатным, то письменным шрифтом, чтобы можно было как-то прочитать, потому что, в действительности, я писал, как курица лапой. Но замполит меня хвалил, поэтому я не брал в голову и продолжал в том же духе.
Вскоре командир корабля утвердил список команды гребцов и нам официально разрешили тренироваться. Команду освободили от дежурств на время подготовки к соревнованиям, и мы каждый день после обеда спускали шлюпку на воду.
Ребята подобрались интересные. Все были «годками». В переводе с флотского языка на гражданский означает – это те матросы, которые уже отслужили более двух лет. Такие с нетерпением ждут и больше всех мечтают о ДМБ, скрупулёзно отмечая каждый день кружочком на календаре. А сход с корабля на шлюпку и прогулка на вёслах по Севастопольской бухте для них считалось счастливой возможностью побывать на гражданке. Так они думали, пока не появился я.
Передо мной стояла совершенно другая задача, я должен за два месяца сделать из них настоящих сильных гребцов, чтобы наша команда обязательно заняла, если не первое, то хотя бы призовое место.
Я занял место загребного с правого борта. Иван Довиденко пересел рядом со мной к левому борту, остальные ребята расположились за нами. Знакомый мичман, как старшина шлюпки, управлял рулём.
– Ну что, ребята, – сказал я, когда отошли от корабля и оказались в районе военно-морского госпиталя, – будем отрабатывать технику гребка!
Здесь нужно заметить, что вся команда вместе с мичманом относилась ко мне уважительно и прислушивалась к каждому моему слову. Они старались выполнять каждое движение и повторяли за мной гребок точь-в-точь, как я.
Я подсказывал, если что-то было не так, и они на ходу устраняли замечания, делая всё лучше и правильней. У нас создалась доверительная дружеская атмосфера. Я был прост и открыт в общении, и старался научить их тому, что умел сам. Ребята это сразу почувствовали, и у нас уже в первый день стала получаться слаженная синхронная по бортам гребля. Шлюпка шла ровно, без толчков и колебаний. Вёсла одновременно и параллельно друг другу заносились низко над водой к носу, мгновенно подхватывали воду и мягко накатывали шлюпку. Всем нравилась такая гребля. Ребята улыбались и удивлялись, что можно так ускорять шлюпку, особо не уставая. Я их научил, как правильно дышать во время гребли: когда делать вдох, а когда выдох. Они узнали, какие мышцы и когда должны напрягаться, а какие расслабляться. Ребята быстро и с нескрываемым интересом всё схватывали и старались правильно выполнять, повторяя в точности все мои движения. Всю неделю мы оттачивали технику, доводя её до автоматизма. Мичман был доволен, что у нас так слаженно и красиво стала получаться техника гребка. Осталось ещё для мощности и скорости набраться силы и выносливости.
После ужина я шёл в каюту выполнять «спецзадания». Пользуясь «неприкасаемостью», много читал. Читал всё подряд. Доставляли удовольствия произведения Ильфа и Петрова, Михаила Зощенко, О, Генри, перечитал все пьесы Шекспира, которые были в библиотеке. Даже неожиданно для себя нашёл роман русского философа, журналиста и литературного критика Николая Чернышевского «Что делать?». Он был написан в годы заключения в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга в декабре 1862 – апреле 1863 года. Я был в той камере, и меня впечатлила та суровая обстановка.
Как раз эта тема была в университетском задании у замполита, и я с ним поделился своей экскурсионной информацией.
А в ответ он рассказал мне о Валерии Саблине, с которым он служил, будучи матросом, на большом противолодочном корабле «Сторожевой». Тогда капитан третьего ранга Валерий Саблин был на корабле в должности замполита. Обвинив верхушку КПСС и советское правительство в измене принципам революции, Саблин с частью экипажа поднял мятеж и хотел добиться перемен, чтобы улучшить жизнь людей. Бунт был подавлен. Саблина признали изменником Родины и расстреляли. Расстрельный приговор Валерию Саблину вынес не суд, а политбюро ЦК КПСС.
После подавления восстания команду полностью расформировали, а «Сторожевой» передислоцировали на Дальний Восток.
Владимир Дмитриевич, когда первый раз увидел Саблина, сразу почувствовал, что это очень порядочный человек. Подумалось, если такие офицеры есть на корабле, значит, всё будет нормально. Валерий Саблин был очень обаятельным от природы и располагал к себе. Его возмущало двуличие существовавшей системы, когда слова сильно расходились с делом и реальностью. Он был против разросшегося и неэффективного партийного аппарата, считая, что это и являлось главной помехой для нормальной жизни людей. Это был герой того времени, появившийся с опережением на десятилетие! Не побоялся тогда мощной социалистической системы и сделал ей вызов! Сам Саблин был поклонником лейтенанта Шмидта, поднявшего в 1905 году в ходе Севастопольского восстания мятеж на крейсере «Очаков».
Замполит Владимир Дмитриевич признался, что Саблин своим поведением его так впечатлил, что он после службы матросом поступил в Ленинградское высшее военно-морское училище, а, чтобы стать замполитом, решил продолжить обучение в университете с целью получения для этого необходимых специальных знаний. Владимир Дмитриевич меня удивил своим признанием и доверием ко мне.
На выходные дни наши командиры, чтобы матросы не скучали и держали физическую форму, решили провести соревнования по бегу на тысячу метров. Наградой победителю была большая коробка пряников. Она ждала на финише и находилась под присмотром дежурного по кораблю. Заставили бежать всех, даже «закоренелых» годков. Соревнования организовали в доке, где стоял пришвартованный крейсер. Дистанция лежала по бетонному покрытию вдоль бухты – пятьсот метров туда, к стоявшему мичману, и пятьсот метров обратно до корабля. Обмануть не получится, лучше даже не пытаться, хитрый бывалый мичман, словно зоркий сокол, успевал всех фиксировать. И все матросы это знали и были готовы терпеливо тащить свои тела по установленному маршруту. Раздался сигнал старта, и огромная толпа, словно напуганное стадо тяжёлых бизонов, одновременно рванула с места и затопала по бетону военно-морскими башмаками. Конечно, бежал и я. Пристроившись к первой десятке, я следил за дыханием и держался в нескольких шагах от первых лихачей. Это были «закоренелые» годки. Привычка, быть первыми, их и здесь не подвела. Вот хватит ли сил на обратную дорогу – другой вопрос, и время на него ответит.
Стоявший мичман на полпути внимательно следил за бегущими и возбуждённо потирал руки. У передних рядов стали заплетаться ноги, их тяжёлое дыхание прерывалось и переходило в громкий кашель. Обежав вокруг мичмана, они, словно выкинутые на берег рыбы, таращили глаза и жадно хватали ртом воздух. Ватные ноги не слушались и подгибались в коленках. Бодрый стартовый бег, не получив физической и моральной поддержки, призадумался, приутих и перешёл на робкие усталые перемещения. Я понял, что мне придётся финишировать в гордом одиночестве. Но я, как подсказывала моя совесть, честно поделился пряниками со всеми участниками забега. Победила флотская дружба!
