Александр Полуполтинных
Очерки. Том первый
Владыка Евстафий
Вспоминаю о своих встречах с владыкой Евстафием, который управлял Читинской и Забайкальской епархией с 2000 по 2014 годы. Не скажу, что я с ним был близко знаком. Но всё-таки несколько раз сталкивался с ним по долгу службы в Управлении Федеральной службы исполнения наказаний по Забайкальскому краю, во время моего участия в деятельности Читинского отделения «Союза Русского Народа» и лично, когда у меня возникли сложности во втором браке.
Но сначала я расскажу о себе. О моей, если можно так выразиться, православной биографии.
Моя генеральная исповедь
После падения в СССР коммунистической власти долгое время единственной действующей религиозной организацией в Чите и Читинской области оставался кафедральный храм Воскресения Господня на улице 9-го января (кстати, бывший польский костёл). Там я и крестился. Произошло это 10 февраля 1990 года. Но после совершённого таинства я заходил в церковь крайне редко. Бывало, поставлю свечку, постою минут 10—15 в тесной толпе прихожан, ничего не понимая, что происходит, и ухожу.
Впервые в жизни я исповедовался и причащался только в 2003 году. Тогда у меня появился приятель Саша Сандрогайлов, с которым меня познакомила Таня Бурдуковская. Таня работала вместе со мной корреспондентом газеты, где я был редактором. Саша был очень набожным, мама его была заведующей епархиальным складом. Саша знал всех священников, был хорошо осведомлён о внутренней жизни церкви и говорил о вере всегда просто, где-то даже с юмором. Мне это нравилось. Саша тоже, как и я, писал стихи, интересовался нашей «тюремной» газетой и стал частым гостем в редакции.
Однажды, узнав, что я ни разу не причащался, Саша предложил мне помочь преодолеть внутренний барьер, а точнее, элементарную религиозную неграмотность. Я согласился.
Саша принёс мне на работу молитвослов, рассказал, какие молитвы я должен вычитывать, что нужно обязательно прочитать перед первой исповедью.
– У тебя будет генеральная исповедь! – торжественно объявил он.
– А что это такое? – спросил я.
– Это значит, что ты будешь каяться во всех своих грехах с самого детства!
– Как же я буду всё это рассказывать? Да и всех грехов-то не вспомню!
– Ну, вот тут в конце молитвослова есть списочек, – Саша нашёл в книжке нужные страницы. – Возьмёшь листок бумаги, и все грехи будешь выписывать. Понял?
– Понял…
Список у меня получился очень длинным.
В назначенный день рано-рано утром я пришёл в Свято-Воскресенский храм. Ещё было темно на улице, и в храме тоже стоял полумрак. Висела таинственная тишина. Людей ещё было немного. Но справа к аналою, на котором лежали Крест и Евангелие выстроилась уже длиннющая очередь. Я с радостью увидел Сашу и его маму. Саша отличался богатырской полнотой, медлительностью, а ещё он очень выразительно накладывал на себя крестное знамение – тяжёлой рукой он будто с силой вбивал гвозди: в лоб, круглый выдающийся живот, плечи.
Я, понятно, волновался, теребил в кармане листок, мелко исписанный грехами, прокручивал в уме, как я буду подходить к священнику, что делать и говорить… Саша тоже готовился к причащению, но в очередь становиться не спешил, хотя исповедь уже началась. Позже я понял, почему. Через какое-то время слева алтарник быстро принёс и установил ещё один аналой, и скоро из алтаря вышел невысокий, кругленький священник, в очках, с белыми гладкими щеками, яркими пухлыми губами. Это был отец Симеон (Зимняков). Я догадался, что мама Саши попросила его по знакомству исповедать отдельно сына, а заодно и меня. Саша прошёл к аналою первым. Тоже со списком. Я внимательно наблюдал за его действиями. Мне предстояло делать то же самое.
Наконец я подошёл нетвёрдой походкой к аналою, возле которого стоял отец Симеон. Позже я хорошо узнаю этого священника, любителя вкусно покушать, немного ленивого и шутливого. Это он потом, когда я соберусь в крестный ход на озеро Иргень и подойду к нему за благословением скажет: «Ещё один ненормальный!» А тогда, в первый раз, я очень его стеснялся.
– Как зовут? – спросил он.
– Александр.
– Ну, рассказывай…
Я достал свой листок, густо исписанный, услышал тяжкий вздох отца Симеона и стал с чувством, с толком читать: «Аз, грешный Александр, исповедую тебе, честный отче…» Я не отступал от методички, которую дал мне Саша Сандрогайлов и считал своим долгом выдерживать высокий стиль трудного для меня в ту пору церковнославянского языка. Я зачитывал свои грехи более получаса, иногда останавливаясь и поясняя содеянное. Мне показалось, что отец Симеон даже пару раз зевнул. Среди грехов были и такие, за которые, как я тогда уже знал, отлучали от причастия. Но всё обошлось. Когда я закончил, отец Симеон накинул мне на голову епитрахиль и скороговоркой прочитал разрешительную молитву.
К отцу Симеону выстроилась уже новая очередь, но он, выслушав следом за мной какую-то бабулю, быстро забрал с аналоя Евангелие и Крест и скрылся в алтаре. А помощник вскоре убрал и сам аналой. Так что моя первая исповедь была организована для меня по знакомству.
Но и после этого я редко ходил в храм. И только с 2005 года, примерно с ноября, я стал участвовать в литургии каждое воскресенье. На то были причины, но о них как-нибудь в другой раз.
Евстафий Строитель
Епископа Читинского и Забайкальского Евстафия не зря называли Строителем. До него новые храмы в Читинской области и Бурятии (его епископство распространялось и на Республику Бурятия) не строились. Времена были тяжёлые и еле-еле восстанавливались даже старые, возвращённые государством культовые здания. Например, здание бывшего миссионерского училища, что рядом с администрацией (бывшим обкомом КПСС) стало Спасо-Преображенской церковью.
А тут пришёл новый епископ и сразу принялся возводить Кафедральный собор. Я тогда мало интересовался жизнью епархии и только из газет, из теленовостей узнавал о том, что собираются возводить новый собор. Было много дискуссий на этот счёт. Особенно ожесточённая борьба шла за место строительства. Наконец с большими трудностями епископ Евстафий и верующие при поддержке некоторых чиновников убедили общественность, что собор нужно строить у железнодорожного вокзала на месте разваливающегося стадиона «Труд». Уже тогда я чувствовал, что новый епископ обладает твёрдым характером, пользуется большим уважением читинцев, и поддержкой власть предержащих.
Решение о строительстве нового собора, который назвали в честь Казанской иконы Божьей Матери, было подписано в сентябре 2001 года, а освятили новый храм 26 сентября 2004 года. Всего три года ушло на строительство самого крупного в Сибири и на Дальнем Востоке храма.
Надо сказать, что в собор я тоже не ходил. Не был и на его освящении, которое совершал будущий Патриарх, а тогда митрополит Кирилл. Постепенно через газеты, телевидение я составил для себя образ нашего епископа как очень духовно сильного, уважаемого в обществе, авторитетного и пробивного среди руководства города и области человека.
Скоро жизнь познакомила меня с епископом Евстафием ближе.
«По единой и неоднократно!»
Как уже говорилось, я служил в УФСИН по Забайкальскому краю, возглавлял там редакцию газеты для осуждённых «Резонанс». В пору демократизации (или ещё говорили либерализации) условий отбывания наказаний большое место отводилось религиозному воспитанию. Даже сама наша уголовно-исполнительная система по-другому называется трудно выговариваемым словом «пенитенциарная», что с латинского переводится как «покаянная».
Когда советская власть приказала долго жить, в страну хлынули зарубежные проповедники из различных протестантских церквей. Руководство нашего управления поначалу не понимало, что церковь церкви рознь, и пускало проповедовать Евангелие всех, кто просился «за решётку». Тогда, в начале 90-х и позже, это было модно и прогрессивно. Да и количественно новоявленных пасторов в цивильных костюмах с галстуками было несравнимо больше, чем наших православных священников. Но со временем в исправительных колониях стали строить даже православные часовни и храмы, священники стали частыми и желанными гостями в колониях, а вот иностранным гостям (сейчас их даже называют иноагентами) мягко давали от тюремных ворот поворот, находя для запрета различные формальные поводы.
Как-то я отправился в командировку в исправительную колонию №1 в город Нерчинск. Там устанавливался крест на месте, где намечалось строительство православного храма. Молебен на месте будущего храма надлежало совершить епископу Читинскому и Забайкальскому Евстафию.
Я добирался до Нерчинска на служебной «Волге» вместе с начальником управления полковником внутренней службы Петром Андреевичем Филипповым, человеком спокойным, простым в общении, хорошим хозяйственником. А епископ прибыл на место на чёрном джипе, который, как я знаю, подарил епархии какой-то крупный предприниматель (кстати, этот джип действительно потом останется за епархией, когда владыку Евстафия перевели на новое место службы во вновь учреждённую Александровскую епархию).
К приезду архиерея в ИК-1 тщательно готовились. Небольшую группу осуждённых (как правило, в колониях не так много верующих или желающих показывать свою религиозность на людях) и сотрудников колонии построили на отведённой под строительство площадке. Быстрым шагом – владыка Евстафий худощавый, очень энергичный – епископ подошёл к собравшимся, сказал небольшую речь и приступил к молебну, в ходе которого установили деревянный крест и вкопали в землю капсулу со святыми мощами, что всегда делается при закладке нового храма. Я хорошо запомнил, что в основание храма (а он посвящался Новомученикам и исповедникам российским) были положены мощи новомученика Константина Богородского. Позже я узнал, что Константин Богородский возглавлял отделение Союза Русского Народа.
Начальник колонии Герман Валерий Яковлевич, человек верующий, сам присутствовал на богослужении, даже держал чашу со святой водой, когда владыка ходил и специальной кистью кропил собравшихся осуждённых и сотрудников.
После этого владыка Евстафий обошёл всю колонию, окропляя все помещения и встретившихся осуждённых. Он никого не останавливал, кто-то спешил уйти с дороги в дальний угол, другие, напротив, пробирались ближе к священнослужителю, чтобы на них попали капли святой воды, здоровались, улыбались, кто-то крестился, как умел.
Потом, как это всегда водится, епископ Евстафий, дьякон, полковник Филиппов и руководители колонии прошли в кабинет начальника колонии. Здесь гостей ждал накрытый стол: салаты, мясные нарезки. сыр, зелень, бутерброды с красной икрой, жареная рыба и запечённые куриные ножки, сладкие угощения. В центре стола стояла бутылка водки. После молитвы хрустальные рюмочки наполнили. Епископ произнёс небольшой тост, поблагодарил начальника за нужное дело, которое он затеял со строительством храма, а потом поднял рюмку и сказал:
– Ну, по единой! – а потом добавил с улыбкой: – и неоднократно!
Не будет молитвы – развалитесь!
В 2005 году в Москве по инициативе известного скульптора и патриота-монархиста Вячеслава Клыкова прошёл Восстановительный съезд «Союза Русского Народа». На съезд из Читы ездил студент исторического факультета ЗабГГПУ Дмитрий Саввин.
Саввин был приближенным к епископу Евстафию, сослужил вместе с ним в соборе алтарником и, как я после узнал, был ещё и его «духовным чадом».
Я к 2005 году совершенно разочаровался в партии Жириновского, в которой состоял с 1995 года, и к этому времени познакомился с людьми, которые горели желанием создать в Чите монархическую организацию. Ею и стал «Союз Русского Народа», который был учреждён по приезду из Москвы Саввина. Понятно, что информация о деятельности СРН в Чите дошла и до епископа Евстафия. Более того, он создание и деятельность СРН в Чите поддержал и благословил. Как было этого не сделать, если 100 лет назад СРН поддерживал сам Император Николай Александрович Романов, а святой праведный Иоан Крондштадский был членом Союза и освящал его хоругвь.
Председателем нашей монархической организации стал доцент ЗабГГПУ С. М. Авдеев. В неё также вошли многие известные люди в Чите: доцент кафедры русского языка и литературы ЗабГГПУ Л. В. Камедина, некоторые преподаватели этого же вуза, профессор ЗабГУ В. Н. Костромин, несколько предпринимателей, среди которых В. Ю. Погосов, нотариус Ю. В. Минаков, казаки, студенты, врачи. Одобряли нашу деятельность и священнослужители: о. Димитрий (Елисеев), ныне он митрополит, о. Симеон (Зимняков), о. Павел (Матвеев), о. Виктор Ковалёв, который даже написал заявление о приёме в СРН, как и почти вся его паства прихода храма Рождества Пресвятой Богородицы в посёлке Атамановка. Понятно, что без разрешения архиерея никто из священства с нами бы сотрудничать не стал.
Чем мы занимались? Пикеты, собрания, марши, распространение литературы. Сами мы стали выпускать газету «Русское Забайкалье», редактором которой назначили А. С. Яременко, меня – корреспондентом. Мне было приятно однажды увидеть нашу газету на столе владыки Евстафия в его епархиальном кабинете.
Владыка Евстафий наблюдал за деятельностью СРН, Саввин постоянно держал его в курсе наших дел. Даже когда СРН стала привлекать внимание правоохранительных органов, епископ не снимал своего благословения, будучи уверенным, что всё, что мы делаем – во благо России и её будущего.
На богослужения мы ходили в кафедральный собор, чтобы быть на виду у владыки Евстафия. Сначала нас ходило много, что его радовало, потом всё меньше и меньше. Кто-то из-за занятости своей не находил время посещать храм, а кто-то отошёл и от самого Союза, так как постепенно гнёт ФСБ и созданного в системе МВД отдела по борьбе с экстремизмом усиливался. Соратников просто запугивали, что уволят из вуза, что отберут бизнес и т. д. И они прекращали участвовать в наших акциях.
Однажды после службы мы подошли к владыке Евстафию – С. М. Авдеев, я и А. С. Яременко. Он посмотрел на нас с доброй улыбкой и сказал:
– Молиться надо. Не будете молиться, развалитесь…
Союз Русского Народа всегда основывался на крепкой вере. А владыка Евстафий придавал огромное значение молитве. Когда возводился собор, молитвы на стройке совершались ежедневно – и это помогало. Времена были сложные, но всегда чудесным образом находились нужные помощники, спонсоры, решались, казалось бы, нерешаемые вопросы… И я нисколько не сомневался, глядя на худое, белое, как маска, лицо владыки, на его заострённый восковый нос, на его глубоко впалые, но живые, светлые и прозорливые глаза, что он усердный молитвенник и постник…
Вышло по слову владыки. Сначала из-за каких-то внутренних разногласий наш Союз Русского Народа разделился на два отделения: Читинское и Забайкальское, потом закрыли по приговору суда газету «Русское Забайкалье», запретили «Русский марш», и вся наша деятельность сошла на нет. Впрочем, наша ситуация отражала общероссийские тенденции. Снова подтвердились слова анархиста Петра Кропоткина: «История маленькой Читы была историей всей России».
Не забывай, Александр, где у тебя погоны!
Второй мой брак был венчаным. Кстати, Таинство проводил всё тот же о. Симеон (Зимняков). Заключение церковного брака требует разрешения правящего архиерея. Поэтому мы с будущей супругой посетили епархию, встретились с владыкой, и он дал своё согласие на этот брак. Невесту он хорошо знал, так как она была активной прихожанкой кафедрального собора, участвовала в различных церковных конференциях, чтениях, писала статьи в епархиальную газету «Православное Забайкалье».
Но брак не сложился и распался, не продержавшись и двух лет…
Так уж случилось, что виновником развода стал главный идеолог нашего Союза Русского Народа Саввин. Когда всё раскрылось, это было, конечно, неожиданностью и для соратников, и для владыки Евстафия. Всех участников любовного треугольника он прекрасно знал. Причина для прекращения церковного брака была железная, и владыка без всяких проволочек подписал соответствующие бумаги, которые подавала в епархию супруга. Позже был расторгнут и гражданский брак.
Я тоже ходил на приём к владыке, чтобы изложить своё видение ситуации и попросить пастырского совета. Помню, я был в уфсиновской форме, ждал в епархиальном коридоре своей очереди. Через узкую дверь входили и выходили незнакомые мне священники. Наконец я остался один.
Стучать в дверь тут не принято. Я знал, что без «аминя» входить в кабинет нельзя. Я слышал, что говорили перед тем как войти священники, и тоже произнёс как можно громче:
– Молитвами Святых Отец, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!..
Напряг слух. Через некоторую паузу через массивную деревянную дверь донеслось:
– Аминь!
Я вошёл в кабинет как на похороны – вид у меня был очень печальный.
В кабинете светло, идеальный порядок и стерильная чистота, и воздух свежий, как после дождя. Владыка сначала сидел за большим офисным столом, потом вышел мне навстречу. На нем был чёрный узкий подрясник с чёрным же, вышитым шёлковыми нитками орнаментом на воротнике-стойке. Тонкие запястья плотно обхватывали обшлага, а узкие кисти рук его были белые-белые…
Я сложил руки чашечкой, архиерей положил на неё свою тёплую мягкую ладонь. Я наклонился, поцеловал, ощущая тонкий аромат миро.
Смотрел на меня владыка сочувственно, но в ясных голубых глазах его светились радостные огоньки. Он был как добрый странник из сказок. Волосы седые тонкие, блестящие он зачёсывал назад, заправляя за уши, а прямая полупрозрачная занавесь бороды, скрывая цепь панагии, свисала почти до пояса. Борода у епископа отличалась необычностью. Она была полосатой: две рыжеватые полоски были как бы продолжением растительности щёк и усов, и ещё одна прядь темнела посередине. В соборе, глядя на владыку, я иногда думал: вот станет епископ святым – красивая и узнаваемая будет с него икона…
Я начал рассказывать, и голос мой почему-то не звучал дрожаще и печально – волнение куда-то сразу улетучилось. И вообще, мне сразу показалось: какая всё ерунда, зачем я здесь? Епископ меня выслушал и дал совет соблюдать дома молитвенные правила, ходить в храм как можно чаще и причащаться каждую неделю. Благо, как раз начался Великий пост.
Потом он сказал:
– Давай, Александр, помолимся…
Мы встали с ним перед старинной иконой, висящей в углу. Я перекрестился. Владыка посмотрел, как я крещусь, и сказал:
– Вот как надо креститься, Александр.
Он приложил сложенные вместе пальцы ко лбу, потом к животу, потом медленно к правому и к левому плечам, опустил руки и только после этого поклонился в пояс.
Я стал повторять, но епископ уже сам подхватил мою руку и поднёс к правому погону, а потом к левому…
– Вот так, Александр… Не забывай, где у тебя погоны…
Потом он достал из кармана подрясника белый флакончик с кнопкой. Там была святая вода. И окропил меня трижды мелкой, как туман, водяной пылью.
– Александр, не забывай чаще окроплять свою квартиру и рабочее место, – посоветовал он. – Я это делаю после каждого посетителя, кем бы он ни был… Знаешь, люди со всякими мыслями приходят…
Я, конечно, очень переживал. И никогда я так часто не ходил в храм, как в ту зиму и весну 2007 года… Владыка Евстафий всегда замечал меня в многочисленной толпе прихожан. Когда я подходил к нему, он задерживал на время очередь и спрашивал, всё ли у меня в порядке. Мне было очень приятно его внимание. А перед Пасхой он даже вручил мне пригласительный билет на трапезу.
К концу того Великого поста мне неожиданно позвонила Наташа, с которой не виделись много лет. Мы встретились и уже больше не разлучались.
* * *
А владыка Евстафий продолжал строить храмы и служить. Но скоро церковное начальство перевело его на новое место служения – в Александровскую епархию (Владимирская митрополия).
Последний раз я видел его на богослужение в новом, только что освящённом им, храме святителя Луки Войно-Ясенецкого, в конце которого владыка и сообщил грустную весть:
– Наше дело, как у военных – служба, – сказал он. – Дан приказ на Запад… Там, по сути, нет ещё епархии, и придётся много потрудиться. Но я и сюда ехал – не на калачи.
Владыка попросил у всех прощения и даже не смог сдержать слез… Отвернулся к алтарю, собрался с духом и продолжил:
– Простите… по немощи человеческой…
Многие женщины плакали…
Сейчас он на покое, почётный настоятель подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры при храме в честь Корсунской иконы Божией Матери в селе Глинково Сергиево-Посадского района Московской области. Говорят, очень постарел, и с трудом вспоминает даже тех, кто был ему когда-то очень близок.
2021
