Александр Островский
Женитьба Белугина
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Гаврила Пантелеич и Настасья Петровна.
Гаврила Пантелеич (вслед Нине Александровне). Об чем это, не слыхать ли? Кажется, все переговорили, все ненужное-то, а нужного-то у нас… не бывало. Стало быть, и говорить… больше не о чем!..
Настасья Петровна. Кажется, она – дама простая и обходительная.
Гаврила Пантелеич. Ахи да охи! Как словно ее кто поджаривает!
Настасья Петровна. Ну, как, Гаврила Пантелеич, на твои глаза?
Гаврила Пантелеич. Это чего?
Настасья Петровна. Нареченная-то дочка наша?..
Гаврила Пантелеич. Пышность, форс! Ну, а что там дальше-то – неизвестно.
Настасья Петровна. Уж очень, Гаврила Пантелеич, в ней эта великолепность! И словно как не девушка, а дама какая высокая… как смело матери отвечает! так и отрезала.
Гаврила Пантелеич. Потому что ты – дура! Нынче в том и образование, чтоб за словом в карман не лезть.
Настасья Петровна. Любить-то она его будет ли?
Гаврила Пантелеич. Ну, это старуха надвое сказала… ничего… гонку она ему даст!
Настасья Петровна. Как же это?
Гаврила Пантелеич. По всей видимости, я так думаю: друга себе заведет она, а друг этот самый после сзади мужа будет рожки ему строить, носы наставлять… Чертушка, мол, ты, чертушка, спасибо тебе! Поишь, кормишь жену-то для чужих.
Настасья Петровна (в слезах). Как же это Андрюша Таню-то сменял?
Гаврила Пантелеич (грозно). Настасья, аль ты приказ забыла?
Настасья Петровна (отирая глаза). Молчу, молчу, Гаврила Пантелеич, только что сердце мое надрывается.
Гаврила Пантелеич. Опять?
Настасья Петровна. Нет, нет, батюшка!
Гаврила Пантелеич. А вот что: не пора ли гостям ко дворам?..
Настасья Петровна. Что ты, что ты, Гаврила Пантелеич! Посидим хоть немножко – обидятся.
Гаврила Пантелеич. А коли нам здесь делать нечего, коли мне не по душе! Чего еще, угощенья, что ли, ждать хочешь? Не видывала!..
Настасья Петровна (закачав головой). Ах, конфуз ведь это!
Гаврила Пантелеич. Опять ты язык свой!..
Настасья Петровна. Ох, молчу.
Гаврила Пантелеич. Ну!
Входят Нина Александровна, Елена и Андрей.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Гаврила Пантелеич, Настасья Петровна, Елена, Андрей и Нина Александровна.
Нина Александровна. Тысячу раз простите, мои дорогие; мне так совестно… я вас оставила!
Гаврила Пантелеич. Ничего-с… Нам, однако, и время… часы поздние…
Нина Александровна. Ах, что вы, что вы! Не обижайте нас!..
Настасья Петровна. Он ведь у меня – сырой человек, Гаврила Пантелеич: они не могут никак долго не привычка-с!..
Гаврила Пантелеич (кланяясь). Просим прощенья!.. Уж извините-с!
Нина Александровна. Как вам угодно; я стеснять вас не смею. Но позвольте мне сожалеть и надеяться, что в будущий раз… Ах, я и сама к вам!..
Гаврила Пантелеич. Милости просим!..
Нина Александровна (обнимая Настасью Петровну). Как я жалею, как я жалею!
Настасья Петровна. Вы, пожалуйста, себя не беспокойте. А только что Гаврила Пантелеич, они у нас – такие люди, что им никак невозможно: им стеснительно. Уж позвольте… (Целует Елену).
Андрей (подходя к отцу). Сами изволите видеть… Что же вы скажете?
Гаврила Пантелеич (у двери). Ну, что уж! Ослепли, братец, вот как! Настасья Петровна…
Настасья Петровна. Иду, иду, Гаврила Пантелеич… (Обнимаясь с Ниной Александровной). Им, знаете, Гавриле Пантелеичу, часик посидеть – и довольно. А то уж снять сюртук да отдохнуть требовается.
Идет Нина Александровна, Елена и Андрей за нею.
Куда же вы, зачем беспокоитесь?
Нина Александровна. Нет, уж я вас провожу… Ах, как мне больно, как мне больно!..
Настасья Петровна. Ну, так уж Андрюша-то с Еленой Васильевной пущай останутся, пущай забавляются…
Гаврила Пантелеич, Настасья Петровна и Нина Александровна уходят.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Елена и Андрей.
Андрей. Вы думаете, Елена Васильевна, что я не понимаю, что я вас не стою, что это одно только счастье мне необыкновенное-с?
Елена. Ну, это как знать, кто кого стоит!
Андрей. А и во мне есть-с (ударяя себя в грудь), ого есть-с… разве только не захотите обратить внимания!
Елена. Поживем, так узнаем друг друга!
Андрей. А только теперь я очень конфужусь, провалиться, кажется б, сквозь землю! Все на меня смотрят, а я ни повернуться, ни слова сказать… Стакан чуть не уронил, чай на какую-то даму на платье пролил.
Елена (смеется). Это ничего… Конечно, лучше стаканов не ронять и платьев не обливать! А конфузиться нечего: как умеете, так и держите себя!
Андрей. Я это понимаю-с!
Елена. Приободритесь, имейте побольше достоинства, ведите себя просто, как всегда! Ведь все это страшная пустота: болтают, сплетничают, говорят пошлые любезности или пускают шпильки друг в друга…
Андрей. Уж я теперь вооружусь! А вот я сейчас для куража стакан шампанского выпью. (Целует руку Елены). Поддержали вы меня-с.
Елена. А вот много поцелуев и вообще нежностей я не люблю! Да еще вам приказ: не извольте гоняться за мною, держитесь подальше!..
Андрей. И не подойду теперь! (У двери). Человек! Дай-ка, братец, сюда бутылочку шампанского.
Елена. Когда будем танцевать, можете только кадриль…
Андрей. Слушаю-с…
Елена, кокетливо ударив его по плечу веером, идет быстро в гостиную.
Андрей (ловит ее и целует ее руку). Не могу! Последний раз!
Елена уходит.
Андрей. Эх, вся эта канитель – и к чему? Тоска здесь смертная… Взять бы саночки, да в Стрельну на своих серых!.. Эх, мороз-морозец, аленькие щечки!..
Входит Агишин.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Андрей, Агишин и человек с бутылкой шампанского.
Андрей. А, вот он! Поди-ка сюда! (Горячо схватывает Агишина в объятья).
Агишин (освобождаясь). Стой, стой, задавишь!
Андрей (ударяя ею по плечу). Эх вы, слабость, хилость!.. Ха, ха, ха!..
Агишин (пожимаясь). Эка сила и свежесть у них, у чертей, завидная!
Андрей. Садись, выпьем. (Сажает на диван. Человеку). Ну-ка, послужи; налей нам, да и убирайся, а бутылку оставь!
Человек наливает и уходит.
Андрей. Ну-ка, давай по душе… (Чокаются и пьют). Скажи-ка ты мне, ты, человек разумный, образованный: любит она меня или нет?
Агишин. Если теперь еще не любит, то потом уж полюбит непременно!..
Андрей. Почему так?
Агишин. Потому что свежесть, сила – чего же еще! Уж как там ни финти перед женщиной, а коли натуры мало, так не много возьмешь! А у вас этой здоровой любви…
Андрей. Да уж, брат, душу ли за нее положить, в охапку ли взять покрепче – уж этого у нас так-то много, что и девать не знаем куда.
Агишин. Все это хорошо, а совесть-то у тебя есть? Когда же мы?..
Андрей. Что же это? Насчет чего?
Агишин. А прощанье с холостой жизнью – холостая пирушка? У невест бывает девишник, а мы мальчишник сделаем!
Андрей. И разотлично! Так распорядись. Хочешь – у меня дома, а то так за Крестовскую! Только, чтобы уж вприсядку с тобой танцевать. (Ударяет его рукой по плечу).
Агишин. Ой, ой! Уж ты выражай чувства как-нибудь иначе, а не дерись!
Андрей. Ну, теперь пойду, приглашу танцевать какую-нибудь барышню, куражу довольно! Только все кислота какая! (Уходит).
Агишин. Мил, мил! Ну, что за Андрюша у меня! Только какие у них длани!.. Вот этак, сохрани бог, попадешься! Нет, тут подумаешь!
Входит Елена.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Агишин и Елена.
Елена (опускается на диван). Я бешусь… Я просто зарыдать готова!..
Агишин (садится рядом). Что с вами?
Елена. Я совсем не выдерживаю своей роли: я или раздражительно весела, или не слышу, что говорят мне!
Агишин. Что за ажитация! Я от вас не ожидал. Будьте благоразумны.
Елена. Но из чего же я бьюсь, из чего же я бьюсь, скажите?
Агишин. Из того, чтобы приготовить себе приятную жизнь в будущем.
Елена. Я вас возненавижу!.. Ведь все это фразы, холодные фразы. Я еще не так пала, чтобы притворяться по холодному расчету!.. Где же мне поддержка? Где же та страсть, ради которой я играю комедию? где же она… моя опора? Ведь иначе я должна презирать себя!
Агишин (берет ее руку). Чего же, чего же вам нужно? (Целует ее руки). Я люблю вас, люблю больше своей жизни, но разве здесь место, здесь время…
Елена. Ну, вот только мне и нужно, только мне и нужно!.. А то я изнемогаю! (Шепотом). Давно бы, Давно…
Агишин (целуя ее руки). О, целая жизнь не стоит этой минуты!
Андрей показывается в дверях и уходит.
Елена (заметив Андрея, встает). Он видел!
Агишин. Ничего, пусть привыкает… Приласкать немножко – вот и все! (Уходит).
Елена. Но все-таки надо поправлять дела… Теперь у меня опять силы, и вот сейчас проба!
Отходит к стороне. Входит Андрей.
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Андрей и Елена.
Андрей (не замечая Елены). Мне почудилось, мне почудилось!.. (Хватает себя за голову). Нет, я видел здесь, здесь… Господи! или, в самом деле, почудилось, что ли!
Стоит в задумчивости. Елена подходит к нему сзади.
Елена. Об чем, об чем? Разве женихи задумываются?
Андрей молча смотрит на нее.
Что за грозная туча на челе вашем?
Андрей. Так, мне что-то почудилось или померещилось!
Елена (хохочет). Ха, ха, ха! Не то ли, что у меня Агишин руки целовал? Ха, ха, ха! Извольте сейчас его вызвать на дуэль! Хотя я еще и не ваша, хоть он, как старый знакомый, мог горячо пожелать мне счастья и целовать мои руки, но вы вызовите его на дуэль и убейте, убейте непременно!
Андрей. Коли так-с, извините!
Елена. Ах, как это мило! Он ревнив, он… Отелло! (Смеется). Это мне нравится. Значит, он и вперед будет ревновать, а кто ревнует, тот любит!
Андрей. Вот все и свалилось! Вы все можете – я погубить, и осчастливить человека! (Берет руку и целует). Эта ручка-с… ну, одно слово, ваш-с – что хотите, то со мною и делайте!
За сценой музыка.
Елена. Пойдемте танцевать.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Декорация первого действия. Та же комната, но богаче отделанная и обставленная. Фамильные портреты стоят на полу, а вместо них висит дорогая картина.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Прохор, один, обметает мебель.
Прохор. Старики с фабрики приехали; два раза присылали узнать, дома ли. Ну, где, мол, скоро ль их дождешься? За город кататься поехали! Авось хоть при стариках-то угомонятся немножко, а то ведь это наказанье сущее: каждый день либо с утра до поздней ночи, либо с вечера на всю ночь, а ты до четырех утра не спи, дожидайся их! (Подходя к портретам). Что эти идолы-то тут стоят! Прибрать бы их, да не знаю, куда повесить.
Входит Настасья Петровна.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Прохор и Настасья Петровна.
Прохор. Сами пожаловали…
Настасья Петровна (садясь). Ждала, ждала, Да уж моченьки моей нет… Часа четыре как с железной дороги приехали; сижу у окна да гляжу, как сыч.
Прохор. Теперь, чай, скоро будут; потому если на вечер куда, так переодеться домой заедут.
Настасья Петровна. Как тебя звать-то?
Прохор. Прохором, сударыня!
Настасья Петровна. Ты, что ли, Прохорушка, Андрюшу-то одеваешь?
Прохор. Нет, у них свой камердинер есть; а мое дело – передняя, да вот комнаты убрать, ну, опять у стола – мало ли дела!
Настасья Петровна. А почивают-то они где?
Прохор. Андрей Гаврилыч (показывая налево) вот здесь, на своей половине, а Елена Васильевна (указывая направо) – у себя, на своей-с.
Настасья Петровна. Как, врозь?
Прохор. Так точно. Как следует.
Настасья Петровна. Неужели и всё так?
Прохор. Всё так-с, как следует, как завсегда у господ бывает – на две половины.
Настасья Петровна. Да ведь муж-то и жена – одно, какие ж тут две половины? Коли бог сочетал воедино, на что же пополам-то делить?
Прохор. Уж это не нашего ума дело. Стало быть, так следует. Надо полагать, что так лучше, либо мода такая, а то кто б им велел!
Настасья Петровна. Что это ты, уж не врешь ли, Прохорушка?
Прохор. Что мне, помилуйте! Обыкновенно две половины: и гости, ежели к Андрею Гаврилычу или по делам, так они у себя принимают; а ежели к Елене Васильевне – так они на своей половине принимают.
Настасья Петровна. И гости-то разные?
Прохор. Разные-с.
Настасья Петровна. Ну, а чай как поутру?
Прохор. Завсегда врозь: потому Андрей Гаврилыч раньше встают и чай пьют, а Елена Васильевна позже – и кофе кушают.
Настасья Петровна. А обедают?
Прохор. Кушают вместе, уж это везде так.
Настасья Петровна. Ну, то-то уж, а то ведь это все одно что чужие. А согласно живут-то?
Прохор. А этого мы знать не можем, потому редко их и видишь: только что за столом-с. Когда Андрей Гаврилыч вечером покойной ночи желают, так ему ручку дают поцеловать; поутру тоже, когда с добрым утром – так опять ручку.
Настасья Петровна. Все ручку да ручку. (Качает головой).
Прохор (прислушивается). А вот, должно быть, и приехали: что-то задвигали в передней, и дверями хлопают, и разговор слышно.
Настасья Петровна. Так я в Андрюшины комнаты пойду. Коли это мой старик, так ты не сказывай, что я здесь. (Уходит в дверь налево).
Прохор уходит в переднюю. За сценой голос Елены Васильевны: «Пустите, что за глупости! Пустите, говорю я!»
Вбегает Елена, за ней входит Андрей.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Елена и Андрей.
Елена. Сумасшедший, что вы делаете?
Андрей. А что такое? ничего-с!..
Елена. Я ведь не ребенок; можно ль носить на руках да еще на лестницу?
Андрей. Ничего-с, своя ноша не тянет. Я вас и дальше хотел нести, да кабы не вырвались, дотащил…
Елена. Куда это дальше?
Андрей. До самого до места…
Елена. До какого?
Андрей. Да ведь устали, отдохнуть захотите – так уж я прямо в спальню и хотел доставить.
Елена. Вот как! Это очень мило.
Андрей. Так я сию минуту-с!
Елена. Ну, нет, не трудитесь! Я и сама дойду, настолько-то сил у меня хватит. До свидания!
Андрей. Куда же вы?
Елена. Я пойду, переоденусь.
Идет к двери, Андрей за нею.
Нет, нет, отправляйтесь на свою половину.
Андрей. Только и всего-с?
Елена. Чего же вам еще?
Андрей. Не много-с…
Елена. Ах, нет! вы очень нынче умно вели себя, вас следует наградить. (Гладит по голове Андрея и целует).
Андрей. Что же это, насмешка-с? Нет-с, уж лучше не дразните меня и не играйте со мною. У меня натура горячая и силы довольно-с. Другой раз заиграете, так, пожалуй, и не отыграетесь от меня.
Елена. А, вот как! Ну, так я буду осторожнее. Прощайте!
Андрей. Однако что ж это за тиранство, Елена Васильевна?
Елена. Какое тиранство? Ах, оставьте, пожалуйста!
Андрей. Как оставить? Поговорить надо, я желаю-с!
Елена. После как-нибудь. (Хочет идти).
Андрей (берет ее за руку). Нет, уж извините. Откладывать зачем же – очень накипело. Вот почти месяц вы моей женой считаетесь, а жена ли вы мне? Какая моя жизнь? Забрался, было, в мечтах-то выше облака, да вот и свалился. Ведь я вас любил, выше всего на свете ставил… Вы думаете, легко мне говорить теперь в глаза, что вы меня обманули?
Елена. Чем обманула? Как?
Андрей. Да так, хуже чего не бывает; и обманывали нас и грабили – это с нами за нашу глупость случалось, а такой обиды и во сне не снилось, и врагу не пожелаем. Что я для вас сделал – об этом я говорить не стану, потому что вы за попрек сочтете, но я вам душу, душу отдал-с… Понимаете ли, душу отдал…
Елена. Ах, тише, пожалуйста.
Андрей. Да что мне тише? Я у себя дома. Я со всем трепетом просил руки вашей, вы изволили согласиться; какие же мысли вы тогда в голове держали? Опять же в церкви вы очень веселым духом объявили ваше желание. Значит: стоя-то под венцом, обещаясь перед богом быть мне женой, вы задумывали из меня, на потеху своим приятелям, сделать шута…
Елена. Какой вздор вы говорите!
Андрей. Не вздор, а все так точно-с. Ваши приятели меня поздравляют, счастливцем зовут, а вы на их слова подсмеиваетесь. Разве я не вижу? Эх!
Елена. К чему этот разговор?
Андрей. А вот к чему-с: целый месяц я делал для вашего удовольствия все, что вам было угодно; дела свои бросил и чуть не молился на вас; но только из этого хорошего ничего для меня не вышло, окромя стыда и конфуза… Но я имею свою гордость – довольно дурака-то корчить! Я теперь займусь своим купеческим делом, а вы живите, как знаете, я вам мешать не буду. Уж на вашу половину я проситься больше не стану, а если вы, паче чаяния, почувствуете ко мне расположение, так милости просим ко мне, на мою-с.
Елена. Вы нынче не в духе…
Андрей. Нет, я довольно равнодушен, а если меня что за сердце возьмет, так я с вами не так заговорю, да не дай бог нам с вами этого дождаться!
Елена, с удивлением взглянув на Андрея, уходит в дверь направо.
