Александр Николаевич Лекомцев
Счастливчик Хламов
Свардунг (её осеняет): – Так вы, Вадим Вадимович, отказываетесь трудиться здесь, не покладая заднепроходного отверстия, дегустатором туалетной бумаги? Так я поняла?
Хламов: – Всё вы правильно поняли. Я, в память своей покойной матушке, да и, вообще, как гражданин России, должен совершить что-то доброе. Обязательно.
Свардунг: – А что случилось с вашей мамой?
Хламов (с грустью): – Когда от нас сбежал отец, а я попал в детский дом, то моя мама просто не выдержала… такой жизни. Оказалась слабой. Просто, сбичевалась и погибла, где-то, на одной из городских помоек. Следы затерялись. Десятки миллионов людей были тогда… убиты. И это продолжается. Вот и вся комедия. Всё, о чём я вам так долго говорил, совсем не смешно.
Сидоров: – Не в вашей власти что-то изменить.
Хламов: – Если каждый второй крупный вор в стране поступит так же, как и я, то перемены назреют. Вторая часть из великого жулья, просто, останется на дохлом долларе. Всё можно сделать и без баррикад.
Свардунг: – Ну, извините, дорогой господин Хламов! Я понимаю, что у вас великолепное «очко», но… У вас явная мания величия. Неужели вы полагаете…
Хламов: – Да, полагаю. Вот этот огромный особняк можно превратить в прекрасный детский дом, настоящий дворец, для беспризорников. А представьте и другое. Ведь у Виталия Тимуровича очень много всякой недвижимости, заводы, фабрики, крупные накопления. Ведь всё это можно продать государству и проследить за чиновниками, проконтролировать их, чтобы не грели лапы… на чужом добре. С таким условием. Да и пора бы в семьдесят а то и более раз сократить число… жирующих нахлебников. Награбленные деньги должны принадлежать тем, у кого их отобрали жулики. Тут многие постарались…
Сидоров: – Но вы в этой жизни распоряжаетесь только своей задницей. Не больше! Извините, Вадим Вадимович. Пусть я…
Хламов: – Вы – полное дерьмо, Сидоров! Шлак! Если бы вы были клочком туалетной бумаги, то я побрезговал бы употреблять вас по назначению.
Сидоров: – А вы?
Хламов: – Может быть, и я тоже… дерьмо. Потому, что чуть не пошёл ради денег на то, чтобы осваивать новую, позорную специальность… для господ, каких ещё свет не видывал. Но я, всё равно бы, одумался. Лучше быть нищим, но не рабом. Мне с Машей и с детьми много не надо. Небольшой домик, старенькую машину, иномарку… «Запорожец» ведь иномарка тоже. Оставлю себе немного денег. По-справедливости, ибо нефть, золото, лес и всё прочее, что есть в России, принадлежит народу, а не тем, кто подтирает жирные задницы продегустированной туалетной бумагой. Даже если каждого негодяя убьёшь семь раз, то и это… не окупится.
Сидоров: – Знакомый лозунг: «Грабь награбленное!».
Хламов: – Не грабить надо народу, а возвращать своё… Вот и всё! Горстка мелких лилипутов сидит на хребтах великанов и считает, что их что-то может спасти. Нелепица! Чушь! Блеф!
Свардунг: – Допустим, так и будет когда-нибудь. Но вы-то что лично выгадаете?
Сидоров: – Что вы поимеете, Вадим Вадимович, с этого?
Хламов: – Очень многое. Тогда я обрету Бога и поверю в него. А пока… мне не приятен жалкий лепет о справедливости и демократии. Смешно, всё это, дико, бессовестно и не прикрыто.
Свардунг: – Это так важно, поверить в Господа?
Хламов: – Очень важно, ибо тот, кто не видит света даже за гробом своим, не найдёт и дороги, по которой надо идти. Мы ведь люди, а так похожи… на шакалов.
Сидоров (машет рукой): – Мне уже терять нечего. Так что, скажу. Вы глупый мечтатель и фантазёр, господин Хламов! Отныне и навсегда всё останется так, как есть. Я сразу обратил внимание на то, что у вас не всё в порядке с головой. То вы одно говорите, то – другое. И вот, наконец, вас осеняет. Вы, оказывается, радикал!
Хламов: – Я всегда был таким и верил в добрые перемены.
Сидоров: – Вы, дорогой мой, с такими мыслями были бы миллиардером, но только на пять минут, от силы, на год-два. Ваши пожертвования никогда не перешли бы в руки страждущих и голодных. Найдутся всегда ведь чиновники, фонды и ушлые господа, которые смогут положить их в себе в карман. Тут такие цепкие, «мохнатые» лапы, такая круговая порука, что не один президент… будь он семи пядей во лбу… Я ведь не со всем дурак, и всё понимаю.
Хламов: – Странно. В России все и всё понимают, но никто не стремится к добрым переменам, к установлению истинной демократии и справедливости. А так… всем и всё понятно. Какие понятливые! Лапушки. Особенно, ворьё. Вот я лично и сделаю всё то, чтобы в России не существовало таких профессий, как дегустаторы туалетной бумаги! Приложу все усилия… Не стоит нормальному человеку подставлять перед кем-то свою задницу даже за большие деньги. Чревато последствиями и опасно. Опасно не для отдельно взятых граждан, а для всей Державы!
Свардунг: – Дорогой вы мой, Вадим Вадимович, одумайтесь, пока не поздно! Придите в себя! Спокойно работайте дегустатором туалетной бумаги и радуйтесь жизни! Такие господа, как Виталий Тимурович, были, есть и будут всегда. А значит, будут и такие, которые станут подставлять не только свою задницу, но и родных, близких и знакомых. За несколько центов продадут самое святое, то, что никогда не принадлежало им. Душу и совесть! Всё находится на земле и в её недрах! Так было. Я ведь тоже не глупая. Я только претворяюсь дурой. Так мне выгодно. Заметьте, я всего лишь на секунду сейчас сняла с лица маску. Но только для того, чтобы вы одумались и жили для себя, своих родных и близких. А не для народа, который плевать хотел на вас и ваши старания! Увы, так! За ваши добрые помыслы и начинания и таких как вы, найдутся и самые святые, и страждущие, которые обмажут вас дерьмом. Не ототрёшься никакой туалетной бумагой.
Хламов: – В чём-то вы и правы, Марионелла Моисеевна. Но мне уже стыдно быть… богатым дегустатором туалетной бумаги среди многих миллионов нищих и обездоленных. Стыдно и… грешно.
Сидоров: – Не спорьте, уважаемый господин Хламов! Марионелла Моисеевна полностью права. Всё естественно. Такова природа человека. Человек человеку – волк.
Хламов: – Если бы это было так. Волки очень умные и порядочные животные и заботятся друг о друге, о стариках своих, и подрастающем поколении. Нам пока далеко до законов волчьей стаи. Нам бы… хоть подобием людей стать. До волков далековато.
Свардунг: – Как? Каким образом вы собираетесь что-то изменить?
Хламов: – Очень простым. Виталий Тимурович Горлов, а по настоящему, Егор Петрович Хламов, мой родной отец. Он только что завещал мне всё, что имеет. А это десятки миллиардов долларов. В ценных бумах, в недвижимости и прочем.
Свардунг: – И вы…
Хламов: – Да, я наследник! Мне выпало отмаливать грехи за родного папу! Скоро ему, кроме манной кашки, ничего не понадобиться. А он, сердечный, мечтал о том, как бы утроить, увеличить, свой, пардон, не свой, а украденный им, капитал. Глупо и… страшно. Мой папа – полное ничтожество. Я ему уже это сказал… по телефону.
Сидоров: – Вроде бы, и местами смешно, но хочется волком выть. Ну, и дурак же ты, братец! Если всё так, как ты говоришь, то до моих мозгов такое твоё поведение не доходит.
Свардунг: – Я тоже вас не понимаю, Вадим Вадимович.
Хламов: – Для меня главное, чтобы не вы меня поняли, а люди! А вы то… просто жалкие существа, возомнившие себя особенными. Философия ржавых флюгеров. Сегодня они в одной компании, завтра – в другой. Вы даже и в церковь ходите, потому что это… модно и уже общепринято. В отличие от таких, как вы, я выбрал бы себе в попутчики только Господа Бога.
Свардунг: – Блеф! Откуда вам знать, что на уме у Господа? Не берите на себя много, виконт! Не стоит. Хорошо бы вам сейчас встать на броневик с клочком туалетной бумаги и продолжать держать пламенную, но глупейшую речь. Вы нелепы и смешны. Пусть меня выгонят отсюда с треском и я никогда не найду работы, но я говорю это… отвечая за свои слова.
Хламов: – У вас достаточно сбережений. Хватит на триста лет безбедной жизни. Не пропадёте. Вы всё сказали, Марионелла Моисеевна?
Свардунг: – Пожалуй, что да. Понимаю, что поставлена… точка.
Хламов: – Но эта точка очень скоро будет переправлена на запятую. Тут только начало, господа! А если я ошибаюсь, то прозрачные и чистые реки и ручьи скоро станут красными по цвету.
Сидоров (с усмешкой): – Надо полагать, что они покраснеют от человеческой крови?
Хламов: – Нет! От планктона, который будет пожирать сырое мясо! Рекам, ручьям, озёрам будет стыдно за нас, непутёвых и грешных, не верующих в Истинного Бога и в настоящую Вечевую Россию. В ней-то, как раз, рабам не место. Значит, и господам тоже. И даже небо покраснеет от стыда!
Свардунг: – Не верю я вам, Хламов! Никак не верю!
Сидоров (с сожалением): – Вы, дорогой Вадим Вадимович, жертвою пали в борьбе роковой.
Хламов (с гордостью): – Мне осталось сделать всего один шаг!
Свардунг: – Там, в пропасти, куда вы скоро шагнёте, очень много таких, как вы. Там белеют кости романтиков, революционеров и радикалов. Жаль мне вас, как человека. А ведь с такой прекрасной задницей вы со временем могли бы стать не самым последним человеком… даже в правительстве.
Хламов: – О чём вы?
Сидоров: – Госпожа Свардунг говорит только о том, что стремительно развивающийся процесс дегустации туалетной бумаги вам, Вадим Вадимович, не остановить. Он давно уже пошёл… этот процесс, и мы в нём не самые последние люди. Процесс пошёл с лёгкой подачи того, кто думал не о народе, а только о собственной заднице. Да здравствуют активные потребители самой высококачественной туалетной бумаги!
Занавес
