Александр Немировский
Античность: история и культура
4. ВЛАДЕНИЯ БОСПОРСКОГО ЦАРСТВА в VI в. до н. э. по надписям
а) Файдим, сын Файниппа, посвятил Аполлону Дельфинию при Левконе, архонте Боспора и Феодосии и царе синдов, торетов, дандариев и псесов;
б) Кассалия, дочь Пасия, посвятила Афродите Небесной при Перисаде, архонте Боспора и Феодосии и царе синдов, мантов, фатеев, досхов;
в)
Статую Фебу твою посвятил, Антистасий <…>
В оные дни, когда всею землею от пределов Кавказа
Вплоть до таврийских границ славный владел Перисад.
Глава VIII
Эллинский мир после греко-персидских войн
Война с персами продолжалась после Платейской победы еще три десятилетия. Жизни Эллады она почти не затрагивала: военные действия велись на персидской территории и Афины могли себя чувствовать победителями. Став признанным гегемоном в справедливой войне с варварами, они извлекли немалую выгоду из своего положения. Два года спустя после Саламина, в 478 г. до н. э., они возглавили морской союз, куда вошли (вначале совершенно добровольно) около двух сотен полисов Балканской Греции и островов. Существование союза делало для его участников продолжение войны с персами совершенно не обременительным – Афины, спасшие Элладу при Марафоне и Саламине, великодушно брали на себя все заботы о свободе от персидских посягательств, они даже не настаивали, чтобы союзники строили корабли, а довольствовались взносами средств в союзную казну. Не сразу поняли союзники, что, не создавая собственных флотилий и усиливая Афины ежегодными взносами (форосом), они обрекали себя на долгую зависимость. А впрочем, для основной массы населения вошедших в союз полисов эта зависимость в какой-то мере компенсировалась мощной поддержкой, которую оказывали Афины демосу в его противостоянии аристократии своих городов.
Дальнейшая демократизация Афин. Сооружение флота, который принес победу при Саламине, имело не одну военную сторону: оно означало ориентацию на средние и неимущие группы населения, составлявшие главную силу флота.
В 60-х гг. V в. до н. э. среди вождей демоса выделялись две колоритные фигуры – Эфиальт и Перикл. Понимая, что главным препятствием на пути полновластия демоса был овеянный авторитетом старины ареопаг, оплот родовой аристократии, Эфиальт готовит кардинальную реформу ареопага. Чтобы разрушить сложившийся на протяжении многих поколений авторитет этой ветви власти, он начинает с того, что наиболее понятно каждому: показывает, из каких людей состоит этот всеми уважаемый совет. Один за другим проходят громкие процессы по обвинениям в самом банальном взяточничестве. Этим, как оказалось, грешили почти все ареопагиты. Рассеивается ореол, окружавший этот аристократический орган, и в 462 г. до н. э. Эфиальт без труда проводит постановление об изъятии из ведения ареопага всех дел, кроме святотатства и предумышленного убийства. Ареопагитам остается утешать себя тем, что зато решения ареопага, в отличие от постановлений совета пятисот, окончательны и обжалованию ни в суде, ни в народном собрании не подлежат.
Ненависть аристократов к Эфиальту, опоившему демос, как скажет впоследствии философ Платон, неумеренной свободой, была настолько сильна, что к нему подослали убийцу. Инициаторы устранения Эфиальта не догадывались, какую угрозу таит для аристократии незаметный в тени славы Эфиальта его друг и сподвижник Перикл.
Сын победителя в морской битве 479 г. до н. э. с персами при Микале, принадлежащий к одному из знатнейших афинских родов – Алкмеонидов, из которого был и Клисфен, Перикл получил воспитание у прославленных учителей музыки, философии, риторики, в том числе у естествоиспытателя и философа Анаксагора. Очень скоро Перикл превзошел своих учителей в искусстве слова – говорили, что в устах его поселилась богиня убеждения. Выступал он нечасто, так что его сравнивали с кораблем «Саламин», выплывавшим за пределы Пирея лишь для самых ответственных посольств и в торжественных случаях. Каждая речь Перикла становилась событием. Однако полностью посвятить себя политической деятельности он долго не решался: ведь в демократических Афинах со времен Клисфена над каждым аристократом, особенно если он был богат и имел влиятельных друзей, висела угроза остракизма. А Перикл к тому же, как говорили старики, внешностью и исходящим от него обаянием напоминал тирана Писистрата. Отличавшийся в сражениях безоглядной храбростью, в политике он проявил осторожность и не торопился вступать ни в единоборство, ни в соперничество с выдающимися политиками своего времени Аристидом, Фемистоклом, а затем и Эфиальтом.
Гибель Эфиальта оставила Перикла один на один с противниками демократических реформ, и от его политической гибкости и умения заручиться поддержкой народа зависел выбор путей дальнейшего развития Афин. Борьба за влияние в народе была нелегкой. Самый опасный из противников демократии, сын победителя при Марафоне Кимон, внешне казался намного большим демократом, чем Эфиальт и Перикл. Обладатель огромного богатства, он умело пользовался им в завоевании популярности: были сняты ограды вокруг его многочисленных родовых усадьб, чтобы любой из граждан мог свободно входить и срывать с деревьев плоды, ежедневно он приглашал на обед всех желающих, сколько бы их ни было, одевал с ног до головы стариков, обращавшихся к нему за помощью.
В противовес этой программе частной благотворительности Перикл исходил из того, что не милость богача, а неоспоримое право гражданина на участие в богатстве полиса должно изгнать из Афин нищету.
И свершается чудо. В том же 461 г. до н. э., когда аристократы праздновали уход в Аид Эфиальта, судом черепков низвергнут еще недавно популярный Кимон. Это стало важнейшей победой демократии и возглавившего ее Перикла. Еще семнадцать лет отделяют Перикла от должности первого стратега (444–429 гг. до н. э.), когда, не зная политических соперников, он один будет направлять политику Афин. Но фактически и до избрания первым стратегом внутреннюю и внешнюю политику Афин с 461 г. до н. э. определял он.
«Бельмо на глазу Пирея». Из порта Пирей, отстроенного по инициативе Перикла знаменитым милетским архитектором Гипподамом, открывался радующий взгляд афинянина остров Саламин, напоминая о славной победе над персами и основателе морского могущества страны Афин Фемистокле. Но в том же заливе, отделявшем Аттику от Пелопоннеса, находился небольшой остров Эгина. О богатстве расположенного на нем города, нажившегося на торговле с далеким Западом, ходили легенды по всей Элладе. Периклу, мыслившему себя наследником дела Фемистокла, Эгина виделась «бельмом в глазу» Пирея. Операция по удалению бельма была осуществлена пять лет спустя после гибели Эфиальта, когда Перикл прочно утвердился во главе афинской демократии.
В Эгине, как и в большинстве других полисов Греции, шла борьба между демосом и аристократией. Воспользовавшись просьбой вождей демократии о поддержке, афиняне послали на остров флот из 70 кораблей, захватили остров и разрушили городские стены. Полис Эгина перестал существовать. На острове появились афинские поселенцы.
Престиж главы морского союза возрос настолько, что вскоре и союзная казна, хранившаяся на Делосе, была переправлена на афинский акрополь.
Триеры покидают Пирей. В 444 г. до н. э. Перикл, наконец, был избран на высшую в Афинах должность первого стратега.
Весною этого же года, как только кончились опасные зимние бури, десять афинских триер покинули порт и взяли курс не на Эгину и не к островам Эгейского моря, союзным Афинам, а к берегам Италии. Палубы их заполняли не вооруженные воины, а мирные граждане, все те, кто по предложению Перикла, оформленному постановлением народного собрания, должен был поселиться на новом месте, в землях, принадлежавших когда-то Сибарису.
Незадолго до этого потомки сибаритов обратились к двум гегемонам Эллады – Спарте и Афинам – с просьбой помочь им возродить город. Спарта на этот призыв не отозвалась. Перикл же решил воспользоваться случаем, чтобы внедрить афинскую (ионийскую) колонию между двумя дорийскими – Кротоном и Тарентом.
Колония выросла на небольшом расстоянии от разрушенного за полстолетия до того Сибариса. Отстроенная по Гипподамову плану, она не напоминала своего прославленного предшественника и получила другое название – Фурии. Среди первых поселенцев Фурий были философ Протагор (тот самый, который сказал, что человек – мера всех вещей) и историк Геродот, к тому времени уже прославившийся, но в Афинах остававшийся метеком. Обретя именно здесь впервые после бегства из Галикарнаса гражданство, он завершает свой труд, в который включает и сведения о прошлом народов Италии, в том числе и этрусков, полученные из первых рук.
Поскольку к моменту выведения колонии не прошло и двух лет, как был заключен со Спартой договор о тридцатилетнем мире и дружбе, Перикл сделал все, чтобы появление ионийцев в зоне дорийского влияния не вызвало нежелательного конфликта. Официально новый полис, основанный Афинами, считался 148 колонией не афинской, а общеэллинской – наряду с афинянами, составившими в Фуриях четыре филы, на афинских триерах были переправлены и пелопоннесцы (три филы), и фиванцы (тоже три филы). Надо думать, что это были те из пелопоннесцев и фиванцев, что сочувственно относились к афинской политике, и их присутствие в составе переселенцев ничего не меняло в политических планах Перикла (не случайно в первый же год своего основания Фурии начали войну с дорийским Тарентом). Но правила игры были соблюдены.
Золотой век афинской демократии. С именем Перикла связан наивысший расцвет афинской демократии. Впервые в истории человеческого общества любой бедняк мог реально принять участие в управлении государством. Был отработан и механизм такого участия. Кому заседать в совете пятисот, кому вершить суд в гелиэе – решал слепой жребий. Поднятием рук выбирались только стратег (поскольку должность главы государства и полководца требовала определенных качеств), начальник конницы и казначей, отвечавший за сохранность казны.
«Скромность знания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-нибудь услугу государству», – говорил, по утверждению историка Фукидида, Перикл, подчеркивая преимущества государственного строя Афин. К этому надо добавить, что препятствием не была и скромность средств: благодаря введенной Периклом системе оплаты должностей (2–3 обола в день) можно было не заботиться о пропитании.
Жребий обеспечивал равные возможности любому гражданину, от возможности же проникновения к власти людей, чем-либо себя запятнавших, существовала как будто надежная защита – процедура контроля: отобранные по жребию граждане, прежде чем стать членами суда или совета, проходили проверку перед судьями предыдущего года, а если вынесенное решение казалось несправедливым, могли его обжаловать в высшем суде – народном собрании.
Одновременно Перикл разворачивает широкое строительство, которое не только превращает Афины в самый прекрасный из городов Эллады, но дает заработок тем, кого начал оттеснять с рынка рабский труд. Тех же, кто оказался лишенным земельного участка или имел недостаточный для пропитания надел, стратег наделял землей на территории союзников. Одна за другой партии военных поселенцев – клерухов – покидают Афины, чтобы занять клер самой плодородной земли и своим присутствием обеспечить верность союзников.
Союзники или данники? 10 000 клерухов, расселенных по союзным городам, были внушительной силой. Присутствие их стало особенно важным для Афин после завершения войны с Персией, поскольку исчезновение внешней опасности делало союзников все менее склонными к выплате фороса, из года в год возраставшего и шедшего на масштабное строительство в Афинах и оплату афинских должностных лиц. Естественное раздражение союзников вызывало и то, что афиняне требовали от вошедших в союз полисов отказа от собственной монеты и использования в денежных расчетах только афинских «сов». А требование являться для судебных разбирательств в Афины казалось самым бессовестным грабежом, потому что судили союзников не бесплатно.
Во многих полисах Афинского морского союза находились афинские гарнизоны. Там действовала и афинская администрация, наблюдавшая за ситуацией, ведавшая наряду с местными органами сбором и доставкой в Афины дани. Союзникам приходилось содержать до 700 афинских должностных лиц, находившихся на их территории постоянно, а также оплачивать деятельность периодически посылаемых к ним афинских послов.
Так Афинский морской союз фактически превратился в Афинскую морскую державу. Союзники пользовались автономией, в некоторых полисах сохранялись аристократические и олигархические режимы, но гегемония принадлежала Афинам, осуществлявшим ее с помощью морского флота, складывающегося бюрократического аппарата и гарнизонов в городах. Благами демократии пользовался лишь афинский демос, получавший наибольшие выгоды от гегемонии Афин в союзе.
Некоторые из полисов, еще при Эфиальте поняв, что союз перестал быть добровольным, пытались из него выйти. Они воспринимались как «бунтующие союзники», и их силой оружия, ими же оплачиваемого, водворяли на место.
Щупальца Афин тянутся к Понту. Держа под пристальным вниманием союзников, немедленно пресекая любую их попытку к независимости, Перикл не упускал из виду и главной цели – установления гегемонии над всей Грецией. Поэтому его взор был обращен и к Понту Эвксинскому. Там Афины не имели своих колоний, но большая часть греческих полисов на берегах Понта была колониями Милета, города, входившего в Афинский союз, 150 где при Перикле стоял афинский гарнизон. Афинские гарнизоны находились и в городах на берегах Геллеспонта и Боспора Фракийского – в Византии и Кизике, – не говоря уже о городах Халкидики. Так что афинская демократия могла себя считать наследницей Милета в господстве над Понтом и обладала ключом к нему – проливами.
Среди самых значительных милетских колоний Понта была основанная на его южном берегу Синопа, которая сама основала много колоний, в том числе Трапезунд. В начале V в. до н. э. власть в Синопе захватили тираны, и местные демократы обратились в Афины за помощью. Перикл отправил в Понт мощную флотилию и сам ее возглавил. Тираны были свергнуты. В городе установилась демократия. На земли, отнятые у тиранов, было отправлено 600 афинских клерухов.
Трудно сказать, доплыл ли афинский флот только до Синопы или обогнул весь Понт, побывав в Ольвии и других городах, основанных Милетом. Биограф Плутарха, сообщавший об этой экспедиции, расценивает ее как демонстрацию силы варварским народам. Можно думать, что не только им. Ведь на берегах Понта находились и дорийские колонии, да и государства Пелопоннесского союза, зная о масштабности этой экспедиции, должны были понять, что точно такой поход Перикл может совершить не только на север, но и на запад.
В Пелопоннесском союзе. Усиление Афин не прошло незамеченным в стане противников демократии, общепризнанным вождем которых была Спарта. К середине V в. до н. э. Пелопоннесский союз превратился в мощное военно-политическое объединение. В него вошли все полисы Пелопоннеса (кроме враждовавшего со Спартой Аргоса), ряд городов Средней Греции, в том числе сильный сосед Афин Фивы и мелкие полисы Фокиды, а также прилегающие к Пелопоннесу острова Адриатики. Спарта и большая часть ее союзников были неразвитыми в экономическом отношении государствами со слабо поставленными ремеслами и торговлей; руководящую роль в них играли консервативные общественные прослойки. Но в союз входили и такие ремесленные и торговые центры, как Коринф, Мегары и Сикион, соперничавшие с Афинами. Они-то и обеспечивали потребности союза в оружии и кораблях.
Пелопоннесский союз был организован менее жестко, демократичнее, чем Афинский морской союз. На собрании союзников каждый, даже самый маленький полис обладал одним голосом. Вступление в союз и выход из него были добровольными. Не существовало какой-либо общей администрации, общих финансов и регулярных взносов на нужды союза, за счет которых кормился бы гегемон. В эпоху великого противоборства Спарты и Афин неизвестно ни одного случая, когда бы спартанцы пользовались своим военным превосходством для установления в союзных им городах выгодных для себя политических порядков или наиболее надежных политических деятелей. Это делало Пелопоннесский союз более прочным, чем какое-либо иное военно-политическое объединение Греции.
Первенство Спарты в союзе обеспечивалось не в последнюю очередь тем, что большинство маленьких полисов, чувствовавших себя под надежной охраной Спарты, отдавали ей свои голоса, конкуренты же Афин на рынках Эллады и круга земель не видели в Спарте соперника и могли также рассчитывать на защиту ею своих интересов и выгод.
Поводы и причины войны. Поводы и причины грандиозной схватки, разделившей Элладу на два враждебных лагеря, были в древности проанализированы ее участником, историком Фукидидом. К этому анализу трудно что-либо добавить.
Первый из поводов можно было бы озаглавить «Гордыня потомков феаков». В Адриатическом море к Балканскому полуострову примыкал длинный, в форме искривленного меча остров Керкира (ныне Корфу). Обитатели Керкиры были колонистами Коринфа. Природные богатства и выгодное расположение на морских путях способствовали такому процветанию острова, что уже в 660 г. керкиряне вели войну против своей метрополии и больше не желали иметь с нею ничего общего. Именно тогда они вообразили, что Гомер вывел их предков в образе феаков, оказавших гостеприимство Одиссею, хотя по описанию «Одиссеи» остров феаков Сферия находился не рядом с родиной Одиссея Итакой, а на расстоянии многих дней плавания от нее…
На севере Адриатического моря в окружении иллирийцев, на выдающемся в море полуострове находился Эпидамн, основанный керкирянами, коринфянами и иными дорийцами. Основателем колонии был коринфянин, считавший себя, как и многие коринфские аристократы, потомком Геракла. В Эпидамне, как и во многих других греческих городах, вели борьбу демократы и олигархи. Одержав победу, демократы изгнали олигархов, а те обратились за помощью к иллирийцам и вместе с ними стали нападать на Эпидамн с суши и с моря. Тогда эпидамнийцы отправили послов на Керкиру с мольбой о помощи. Но гордые потомки феаков не вняли этой мольбе, что заставило эпидамнийцев обратиться к Коринфу, поскольку именно коринфянин возглавил предков-колонистов. Коринфяне послали в Адриатическое море флот и вступили в войну с Керкирой, в ходе которой керкиряне поначалу взяли верх (435 г. до н. э.). Потерпев поражение, Коринф целый год готовился к новому походу против самозванцев, мнимых потомков феаков, а те, уже не считая себя дорийцами, обратились за помощью к Афинам и получили от них заверение в поддержке. Перспектива вступления Керкиры в Афинский морской союз означала крушение той системы равновесия, которая удерживала Спарту и Афины от войны. Обладание Керкирой укрепляло Афины на путях в Сицилию и Италию, а также значительно увеличивало афинский военный флот кораблями Керкиры. Коринф требовал объявления Афинам войны, но Спарта, следуя своей консервативной политике, колебалась.
И Коринф начал действовать самостоятельно. Из-за его происков в 432 г. до н. э. вышел из Афинского союза один из полисов Халкидики, Потидея. Для ее защиты Афинам пришлось отправить сильную флотилию и отряд гоплитов.
Не хватало еще одного толчка, еще одного повода для войны, и он не заставил себя ждать. Соседом и давним врагом Афин был полис Мегара. Захват Эгины еще более обострил отношения между соседями. Теперь Эгина стала бельмом в глазу у Мегары, и она вышла из Афинского морского союза. Тогда Перикл объявил Мегаре торговую войну: провел через народное собрание постановление, запрещавшее мегарянам торговать в Аттике, а всем городам союза вступать с Мегарой в торговые отношения. Это было последней каплей, истощившей терпение Спарты. Таковы были поводы войны. А что касается ее причины, то ее определил Фукидид: «Афиняне своим усилением внушили опасения лакедемонянам и вынудили их начать войну».
На созванном собрании пелопоннесских городов было решено предъявить Афинам требование о немедленной отмене постановления, грозившего экономической смертью торговому городу. Афины требование отвергли, и на этом дипломатия смолкла, – решение взаимных обид было передано в руки Ареса.
План и случайность. Перикл правильно оценивал обстановку и понимал, что сила Афин, подступ к которым охраняет мощный флот, в экономическом потенциале: война на истощение давала им явное преимущество. Поэтому стратег распорядился, чтобы при появлении спартанцев на территории Аттики сельские жители, покинув поля, укрылись за стенами Афин.
И, видимо, события развивались бы в соответствии с тактикой Перикла, если бы у Спарты не появилась неожиданная союзница – эпидемия, занесенная на кораблях вернувшимися из дальних плаваний моряками. Скученность населения, собравшегося в стенах города со всех окрестностей, способствовала стремительному распространению болезни. Историк Фукидид, сам переболевший в сравнительно легкой форме, свидетельствовал: «Пелопоннесцы расположились в Аттике и стали опустошать поля. Немного дней пробыли они в Аттике, как появились первые признаки болезни среди афинян <…> Столь свирепой чумы и такой смертности людей, насколько помнится, не было еще нигде <…> Первое время врачи лечили, не зная характера болезни, и чаще всего умирали сами <…> Всякое человеческое искусство было бессильно против болезни <…> Сколько люди ни молились в храмах, сколько ни обращались к оракулам и тому подобным средствам, все было бесполезно. Наконец, одолеваемые бедствием люди оставили и это <…> Умирали и те, за которыми не было ухода, равно как и те, которых окружали большими заботами <…> При уходе друг за другом люди заражались и умирали <…> В довершение к постигшему бедствию афиняне были угнетены еще скоплением народа с полей в городе <…> Так как домов недоставало и летом они жили в душных хижинах, то и умирали при полнейшем беспорядке. Умирающие лежали один на другом, как трупы, или ползали полумертвые по улицам и около всех источников, мучимые жаждой. Святыни, где расположились в палатках пришельцы, полны были трупов <…> Люди, не зная, что с ними будет, перестали уважать и божеские и человеческие установления. Все обряды, какие совершались раньше при погребении, были попраны, и каждый совершал похороны, как мог».
Может быть, эпидемия и пошла бы на спад, если бы земледельцы покинули охваченный ею город, но за стенами его с неменьшей силой, чем болезнь, свирепствовали спартанцы, разоряя поля и вырубая оливковые сады. В эту первую летнюю кампанию они пробыли в Аттике почти сорок дней, не покинув ее даже тогда, когда к берегам Пелопоннеса отплыла возглавленная Периклом эскадра. Болезнь не пощадила афинян и на триерах – полторы тысячи воинов из четырех погибли в пути. Болезнь продолжала свирепствовать и весь следующий год, усилившись, когда новое вторжение спартанцев опять заставило аттическое население спасаться в городе. Охваченные отчаянием, граждане стали обвинять во всех несчастьях Перикла, и ему не без труда удалось восстановить поколебленный авторитет.
Трудно сказать, как могли развернуться дальнейшие события, если бы, когда, казалось, все самое страшное было позади и эпидемия, наконец, стала отступать, на третьем году войны, не заболел и вскоре умер Перикл.
Демагоги Клеон и Гипербол не обладали полководческими талантами и свое неумение компенсировали заигрыванием с демосом, идя у него на поводу в боязни потерять власть. Воинственные выкрики и угрозы в адрес неприятеля не могли заменить продуманных действий. Война затягивалась: продолжали совершать набеги на Аттику спартанцы, наносил ощутимые удары Пелопоннесу афинский флот. Но ни одна из сторон не имела явного преимущества. Между тем в Афинах набирает силу партия мира. Против Клеона, сторонника самых решительных действий, все больше единомышленников объединяет самый богатый из граждан города, Никий. На великих Дионисиях афиняне сочувственно встречают комедию Аристофана, в которой высмеивается «кожевник» Клеон, одурачивающий одряхлевший демос, и звучит призыв к миру. В 421 г. до н. э., после смерти Клеона, со Спартой был заключен мирный договор, получивший по имени инициатора примирения название Никиева. В соответствии с традиционной практикой он был заключен на тридцать лет, но принес всего лишь шестилетнее перемирие.
Сицилийская авантюра. В древности была высказана мысль: народные массы похожи на море, спокойное само по себе, политический же деятель сходен с ветром, который может поднять на морской поверхности такую бурю, что и сам будет сметен и ввергнет в гибель народ. Таким ветром, нарушившим установившееся после Никиева мира спокойствие, стал честолюбец Алкивиад, ученик Сократа, кажется, ничему не научившийся у своего учителя. На агоре и улицах Афин уже в начале 415 г. до н. э. можно было видеть возбужденные группки юношей, горячо обсуждавших предложенный Алкивиадом план: нанести Спарте удар не так, как пытались сделать десять лет подряд Перикл и Клеон, а со стороны союзных ей городов Сицилии. Если напасть на Сиракузы, уверяли сторонники Алкивиада, остальные полисы острова, ненавидящие город тиранов, немедленно перейдут на сторону афинян, не говоря уже о многочисленных местных племенах. Многие старики призывали не слушать юнцов: чему хорошему научит щеголь Алкивиад! Пусть он храбрый воин и неплохой полководец, но что можно ждать от человека, следящего за своей внешностью, словно женщина, и не выпустившего из своего дома художника, пока тот не расписал ему стены. Взывая к мудрости сограждан, Софокл поставил на очередных Дионисиях трагедию «Камик», которая должна была послужить предостережением горячим головам, – положенный в основу трагедии сюжет повествовал о том, как могущественный критский царь Минос, преследуя бежавшего от него Дедала, нашел в Сицилии бесславную смерть, будучи погублен местным царьком, приютившим Дедала.
Бурным было народное собрание, принявшее решение об отправке в Сицилию грандиозной экспедиции, во главе которой были наделенные равными правами три полководца, среди них – пылкий Алкивиад и осторожный Никий, убежденный сторонник мира.
Все было готово к выходу в море. Но противники безумного плана не сдавались. Накануне отплытия кто-то отбил носы стоящим на перекрестках гермам – священным столбам с головой Гермеса. И вновь закипели страсти. Случившееся было воспринято и как дурное предзнаменование (все-таки Гермес среди прочих своих обязанностей покровительствовал пути), и как кощунство, которое нельзя оставить безнаказанным. Недруги Алкивиада кричали, что это его рук дело.
Афинские триеры были уже в пути, когда быстроходный корабль, посланный вдогонку флотилии, принес весть о новом решении: Алкивиада приглашали на суд. Не сомневаясь, чем кончится судебное разбирательство, когда армия за пределами Афин, Алкивиад, не отягощенный характерным для полисного грека чувством патриотизма, сумел бежать. Не желая вести на чужбине скромную жизнь как частное лицо, он направился в Спарту, чтобы предложить свои услуги в борьбе с родным городом. Совет, который дал спартанцам Алкивиад, был губителен для его родины: не совершать, как обычно, набеги на Аттику, а обосноваться там постоянным лагерем.
Тем временем лишенные инициативного полководца войска афинян высадились в Сицилии и начали военные действия. Вскоре они оказались запертыми в ловушке. Время отступления было упущено: нерешительный Никий был к тому же еще и суеверен, он не захотел двигаться, пока не пройдут дни, положенные для жертвоприношения по поводу лунного затмения.
Все афинское войско было захвачено, пленников продали в сицилийские каменоломни, откуда редко кто выходил живым. Исключение, как рассказывали впоследствии греки, было сделано лишь для тех, кто мог почитать победителям наизусть из трагедий Еврипида.
Флот за персидское золото. Военные действия до Никиева мира показали Спарте, что одержать победу над Афинами нельзя с помощью только сухопутных войск. Спартанцы с помощью союзников создают флот. Содержание его обходилось так дорого, что спартанский полководец Лисандр обратился за помощью к брату персидского царя и сатрапу Малой Азии Киру. Персии была выгодна победа Спарты, ибо Афины контролировали греческие полисы Малой Азии, которые, в случае поражения афинян, возвращались под власть персидского царя. Поэтому Кир от имени царя передал Лисандру огромную сумму в 500 талантов для уплаты жалованья морякам. А когда Лисандр высказал сомнение, хватит ли их, Кир пообещал отдать на содержание флота в случае необходимости все свое имущество. «А если не хватит и его?» – спросил спартанец. «Тогда я сломаю золотой трон, на котором сижу, и отдам его тебе для такого дела».
Новый флот, ставший таким образом орудием не только спартанской, но и персидской политики, начал успешные действия в Ионии и проливах – самых уязвимых пунктах Афинской державы. И все же афинскому флоту удалось одержать победу при Аргинузских островах, уничтожив семьдесят спартанских триер. Это было все, на что оказались способны Афины: их средства и силы были исчерпаны. Наскоро собранный афинский флот попал в подготовленную Лисандром ловушку у Эгоспотам и был почти полностью уничтожен (406 г. до н. э.).
Мир. «Триера “Паралия”, – пишет современник событий Ксенофонт, – прибыла в Пирей ночью и оповестила афинян о постигшем их несчастье. Ужасная весть переходила из уст в уста, и громкий вопль отчаяния проник сквозь Длинные стены из Пирея в город. Никто не спал в эту ночь. Оплакивали не только погибших, но и самих себя».
Афиняне оказались в безвыходном положении. Осажденные с моря и с суши, они не имели ни флота, ни продовольствия, чтобы выдержать осаду. Между тем вопрос об условиях мира с Афинами уже решался на собрании членов Пелопоннесского союза. Победитель Лисандр, поддержанный эфорами, предложил заключить мир, поставив условием уничтожение Длинных стен и укреплений Пирея, выдачу всех кораблей, возвращение изгнанников, вступление Афин в число союзников Спарты и признание ее гегемонии. Коринф, Фивы и многие другие союзники Спарты резко выступали против этих условий, считая их чрезмерно мягкими. Они требовали разрушения Афин. Но большинство поддержало Спарту.
Афины вынуждены были принять условия мира. Полюбоваться зрелищем разрушения афинских стен сошлись в большом количестве мегарцы, фиванцы и другие соседи афинян. Флейтистки исполняли музыку, под которую спартанцы всегда шли в бой – победить или погибнуть. И под это музыкальное сопровождение крушились стены великого города. Может быть, кто-то и плакал в толпе, но один из зрителей, сторонник спартанских порядков афинянин Ксенофонт, сообщает: «Стены были срыты при всеобщем ликовании под звуки исполняемого флейтистками марша. Этот день считали началом свободной жизни для эллинов».
