Александр Леонидович Аввакумов
Поверженный Король
– На колени! – закричал Хромов. На колени, иначе буду стрелять!
Лобов послушно опустился на колени и протянул в его сторону руки. Он почувствовал, как на его руках щелкнули наручники. Тут же сильный удар в лицо опрокинул его на землю. Рука Хромова моментально опухла от удара, а из разбитых костяшек кисти засочилась кровь. Лобов поднялся на ноги и, улыбаясь, посмотрел на него.
– Ты только видно и можешь бить связанных людей, – презрительно произнес Анатолий. – Сука ментовская.
Хромов вновь поднял руку, намереваясь ударить Лобова, но увидев на себе удивленные взгляды сотрудников милиции, опустил ее.
– Давай, шагай, мы еще с тобой поговорим в отделе, – произнес он и, сняв с себя каску, направился в сторону подъехавшей к дому автомашине. Лобова затолкали в машину, которая направилась в сторону Елабуги.
***
Лобов сидел на заднем сиденье в милицейской автомашине, сжатый, массивными телами сотрудников милиции. Машину, то и дело мотало из стороны в сторону и эти тела милиционеров, периодически наваливались на него, вызывая боль в пояснице. Он попытался, каким-то образом, расширить свое жизненное пространство в машине, но получив сильный удар локтем в живот, смерился со столь незавидным своим положением.
«Интересно, куда меня везут и, что мне будут предъявлять?», – подумал он.
Наконец, машина скрепя тормозами, остановилась около здания городского отдела милиции. Сотрудники милиции, вооруженные автоматами, вывели Лобова из автомашины, и повели его по уже знакомому ему коридору. Он вошел в камеру и, остановившись у порога, поприветствовал сидельцев.
– Ты, откуда здесь, такой сладкий? – произнес один из арестантов и шаркающей походкой направился в его сторону. – Мне, кажется, что тебе уже не к чему такая модная куртка. Снимай, я ее потаскаю….
Он схватил Лобова за рукав куртки и стал предпринимать попытку снять ее с него. Анатолий коротким ударом правой руки ударил его в кончик носа. Мужчина, взмахнув руками, упал на бетонный пол камеры. Из разбитого носа ручьями хлынула кровь.
– Кто еще хочет поносить мою куртку? – спросил он, окинув недобрым взглядом сидевших за столом арестантов. – Давай, давай, подходи. Я быстро одену вас в деревянные макинтоши. Я думаю, для вас будет достаточно, если я вам скажу, что моя фамилия Лобов.
Все с любопытством посмотрели на него. Наверное, в Елабуге не было ни одного человека, который не слышал этой фамилии. Он подошел к «шконке» и скинул с нее чьи-то носильные вещи. Сняв с себя куртку, он лег.
– Слушай, Анатолий Фомич! Тебя-то за что закрыли эти гады, – спросил его один из арестантов. – Ты же козырной человек в городе!
– Я здесь на экскурсии, – улыбаясь, ответил он. – Скоро поеду, наверное, в Казань, посмотрю, как живут арестанты.
Всем понравилась его шутка и многие из арестантов заулыбались. Дверь камеры открылась. Дежурный по ИВС вызвал Лобова на допрос.
***
Лобов вошел в кабинет, подталкиваемый сзади, работником милиции. В помещении сидел за столом следователь городской прокуратуры Гришин. Увидев Анатолия, он заулыбался, словно старому и доброму другу.
– Проходите, Лобов, проходите, – произнес он, с радостью. – Давно, мы с вами не беседовали?
– Вы, правы, Евгений Иванович, давно не виделись. Если мне память не изменяет, около двух лет, наверное.
Анатолий присел на предложенный следователем стул и внимательно посмотрел на Гришина.
– Что скажешь, Лобов? Молчишь, тогда приступим к делу, – произнес он.
Гришин придвинул к себе чистый бланк протокола допроса и начал его заполнять. Он задал несколько формальных вопросов, а затем, отложив шариковую ручку, спросил Лобова напрямую.
– Скажите, Анатолий Фомич, это вы дали команду на уничтожение депутата Государственного Совета республики Шигапова?
Лобов усмехнулся. Он вскинул на Гришина глаза и спокойно произнес:
– У меня с Шигаповым были довольно простые взаимоотношения, он не любил меня, а, я – его. Раньше я работал с этим человеком и сделал достаточно много для процветания его предприятий. Ему не нравилось, что я поднялся без его помощи. Скажу, не скрывая, что он мне неоднократно угрожал, что сделает все, чтобы ликвидировать мой бизнес в городе. Однако, эти разногласия, не могли сильно отразиться на моем бизнесе и поэтому, у меня не было никаких оснований, убивать его.
Гришин записал показания Лобова:
– Скажите, кому из своих сотрудников вы поручили совершить убийство Шигапова?
– Евгений Иванович! Вы словно не слышите меня! Я никогда и никого не просил убивать Шигапова. Пусть человек, совершивший это, скажет мне это прямо в лицо, что он это сделал по моей просьбе. Я хочу посмотреть в его глаза.
– Погодите, Лобов! Придет время, и мы проведем с вами очную ставку. Сейчас, вы мне скажите, где ваш сотрудник Пухов?
– Вы знаете, Пухов последнее время стал увлекаться наркотиками, и я его уволил еще на той неделе.
– Погодите, погодите, Анатолий Фомич. Вы говорите, что уволили его? Однако, ваши сослуживцы говорили, что он каждый день приходил на работу.
– И что, Евгений Иванович? У Пухова, все друзья работали у меня в офисе и ничего удивительного в этом нет. Не выгонять же мне его было?
– Вот, вы сейчас, мне сказали, что он каждый день приходил к вам в офис. Вы, же не будете отрицать, что вы встречались с ним, разговаривали.
– Зачем, же мне отрицать очевидные события. Да, я с ним встречался и разговаривал. Разве это преступление?
Следователь еще, что хотел спросить, но в это время дверь открылась, и в кабинет вошел начальник милиции Хромов.
– Что, Фомич, «приплыл»? – произнес Хромов. – Ели бы не приказ министра, то я бы тебя здесь просто растоптал.
Он что-то сказал следователю, и снова взглянув на Лобова.
– Сейчас, поедешь в Казань, на «Черное озеро». Там тебя быстро поставят на место. Жалко, что смертную казнь отменили. Я бы сам привел приговор в исполнение.
– Это хорошо, что Бог с таких быков, как ты, рога посшибал. Тебе Хромов сложно было бы проходить в двери, рога бы мешали.
– Что ты сказал? – с угрозой в голосе произнес Хромов и схватил Анатолия за грудки. – Ты, на что намекаешь, падаль?
Лобов улыбнулся и, освободив ворот куртки от цепких рук Хромова, сел на стул. Через полчаса Лобов уже трясся в УАЗе, который мчался в Казань.
***
Георгий Разрывин, по кличке Хирург, был знаком с заместителем начальника Управления уголовного розыска Абрамовым. Раньше, лет двадцать назад, они проживали в одном доме в Адмиралтейской Слободе и учились в одной школе. Однако, вскоре их дороги разошлись, Абрамов поступил в институт, а Хирург, залетел на краже телевизоров из магазина «Экран». Дальше, понеслось, один срок сменялся новым. Как-то, отбывая очередной срок во Владимирском централе, он от сокамерников услышал о своем старом знакомом, товарище по детству Абрамове. От них он узнал, о том, что Абрамов работает в уголовном розыске. Вскоре, их дороги, вновь пересеклись.
Два года назад Разрывина перевели из Владимирского централа в следственный изолятор номер один города Казани. Хирург столкнулся с Абрамовым, когда его вели с прогулки в камеру. Он был приятно удивлен, что, несмотря, на прошедшие двадцать лет, первым его признал Абрамов, а не он его. Через час Хирург сидел в кабинете главного «кума» и пил крепкий чифирь, который заварил для него Абрамов. Они разговаривали довольно долго, вспоминая детство. Хирурга интересовало буквально все, а особенно, то, что стало с их общими знакомыми. Он, радовался словно малое дитя, узнавая о том, кем стали его знакомые, печалился, когда узнавал об их смерти.
– Слушай, Виктор! Я полжизни сейчас бы отдал, чтобы хоть еще раз увидеть наш старый двор, эти сараи и свою голубятню. Я тебя очень прошу, свози меня туда?
Абрамов посмотрел на него.
– Гера! Я готов тебе показать наш старый двор, но при одном условии. Ты должен будешь помочь мне в одном не простом для меня деле. Что думаешь?
– Ты предлагаешь мне стать сукой? «Стучать» на своих товарищей, честных воров? – произнес он и вскочил со стула.
– Ты что, Гера? Я тебя не призываю «стучать», а тем более сдавать своих друзей. Ты мне нужен, как консультант. Завтра, в Казань привезут одного крутого мужика из Елабуги. Он крупный бизнесмен и лидер местной преступной группировки. Его бойцы на днях застрелили несколько сотрудников милиции. Мне, необходимо его сломать, но сломать не физически, как ты, наверное, уже догадался, а морально. Я хочу, чтобы этот человек, сам покаялся в организации этой группировки и сознался в организации целого ряда убийств. Сам он, чист, он не стрелял и не убивал. Однако, именно, по его команде люди убивали ни в чем неповинных людей.
Хирург сидел и молчал. К нему еще ни разу в жизни никто не обращался с подобной просьбой. Он боялся только одного – «ссучится».
– Гера, ты что молчишь? Поможешь мне или нет? – спросил его Абрамов. – Ты же знаешь, я тебя не подведу, это только между тобой и мной?
– Выходит, он «барыга»? Хорошо, Витек, – произнес он. – Только не подставь меня, иначе, мне «вилы».
Утром Разрывина перевели в ИВС МВД республики Татарстан.
***
Лобов осторожно вошел в камеру. В углу, на нижней койке, лежал мужчина средних лет.
– Привет, честным арестантам! – произнес Лобов.
Мужчина, лежавший на койке, даже не шелохнулся. Анатолий бросил свой матрас на верхнюю койку и попытался взобраться наверх. Мужчина поднялся с койки и присел на лавку, наблюдая за тем, как обустраивается новичок. Лобов лег на койку и закрыл глаза. Перед глазами уже в который раз вновь проплыли знакомые ему лица: жены и ребенка. Сердце сжалось от жалости к ним. Он не заметил, как из его глаз потекли слезы.
– Что, братишка, плачешь? – спросил его мужчина. – Себя, жалеешь?
Анатолий смахнул слезу. Лицо его покраснело от стыда, словно его поймали за чем-то не хорошим.
– Да, ты не стесняйся, поплачь, станет легче, – посоветовал ему мужчина. – Лучше плакать здесь, чем на допросах.
– Ты, вообще, кто такой, чтобы учить меня жизни? – спросил его Лобов. – Меня учить не надо. Я сам могу научить этому, кого угодно.
Мужчина усмехнулся.
– Я – Хирург. Так зовут меня друзья, – ответил мужчина. – Я двадцать лет учусь жить за колючей проволокой и многого еще не знаю. Что, ты можешь знать о нашей жизни?
Хирург лег на койку и закрыл глаза. Хорошо зная психологию осужденных, он сразу же определил в Лобове, достаточно уверенного в себе человека. Его манера разговаривать, говорили ему, о том, что Абрамов был абсолютно прав. Лобов действительно представлял серьезного противника, которого, просто, так сломать было довольно сложно. Утром, умывшись и оправившись, они сели за общий стол завтракать. Лобов пододвинул к себе металлическую миску, в которой находилась каша. Не прикасаясь к пище, он отодвинул миску в сторону. Он отломил маленький кусочек хлеба и положил его в рот.
– Что, не нравится? – поинтересовался у него Хирург. – Это скоро пройдет, молодой человек. Скоро будешь метать все это, да еще просить добавки.
– Слушай, Хирург! – с вызовом произнес Лобов. – Я не посмотрю на твой тюремный стаж и отоварю тебя по полной программе.
– Вот этого говорить мне не нужно было. За такие вещи у нас «опускают». Я – смотрящий за положением в первом изоляторе, и, если я шевельну пальцем, тебя, фраерок, порежут на полоски. Ты знаешь, как это больно?
– Ты меня не пугай! Мы не таких крутых видели!
– Где, это ты мог все это видеть, фраерок, в кино или театре? – словно смеясь над ним, спросил его Хирург. – Там, все туфта, не верь этому. Жизнь молодой человек начинаешь любить, только тогда, когда чувствуешь, что ты ее теряешь.
Лобов замолчал и исподлобья посмотрел на Хирурга. Ему вдруг захотелось ударить этого зека по лицу, но он, пересилив себя. Он встал из-за стола и стал шагать по камере, стараясь заглушить в себе раздражение. Хирург с интересом посмотрел на него и, невольно вспомнив то время, когда сам он впервые попал за решетку. Он тоже был таким же «нахрапистым», как этот молодой человек и ему так же, как теперь и этому человеку, казалось, что он все знает и все умеет. Это прошло быстро. Однажды ночью на него навалилось шесть человек и практически без шума, вытащили его в туалет. Он хорошо помнит, как его избивали ногами, уча его уму-разуму. Его хотели прямо там «опустить», но этому помешал старый вор по кличке Могила. С этого момента Хирург стал служить этому авторитетному человеку на зоне.
– Слушай, ты, черт? – произнес Хирург. – Брось здесь изображать из себя партизана. Вот поднимут тебя наверх, там и играй, а здесь рисоваться передо мной, не стоит.
– Если ты еще раз вякнешь, здесь в камере, я тебя задавлю прямо здесь.
Хирург посмотрел на Лобова и, встав из-за стола, резким ударом в пах, а затем в челюсть, отправил его в нокаут. Неожиданно раздался лязг открываемой двери. Пока контролер входил в камеру, Хирург успел лечь на свою койку.
– Что с ним? – спросил Хирурга контролер. – Почему арестованный лежит на полу?
– Ты спроси у него? – ответил Хирург. – Может он припадочный?
– С чего это он припадочный? Да и лицо у него почему-то разбито.
– Задай мне, что-нибудь проще, начальник. Я хоть и Хирург, но в медицине несилен.
Позвав в камеру еще одного контролера, они привели Лобова в чувство.
***
Виктор Николаевич сидел в кабинете и тщательно готовился к разговору с Лобовым. Он вытащил из сейфа оперативное дело и положил его перед собой. Раздался стук в дверь. Абрамов поднялся из-за стола и посмотрел на дверь.
– Здравствуй, Лобов. Давай проходи. Представляться я не буду, ты меня и так, наверное, хорошо помнишь. Мы с тобой встречались года полтора назад, в Челнах.
Анатолий осторожно присел на стул и посмотрел на Виктора с вызовом.
– Ты, что так напрягся, Анатолий Фомич? Бить тебя здесь никто не собирается. У нас здесь это не принято. Так что, расслабься. Предлагаю тебе просто поговорить по душам.
– О чем, я должен с вами говорить? О том, что вы меня незаконно задержали? Привезли в Казань, закрыли в ИВС? Об этом я должен с вами говорить.
– Если хочешь, давай, поговорим и об этом, – предложил ему Абрамов. Вот, видишь, Анатолий Фомич, на моем столе лежит толстое дело? Так вот, в этом деле, вся твоя преступная жизнь. Здесь сконцентрированы все документы, позволяющие мне утверждать, что ты не совсем добропорядочный гражданин. Много грехов за тобой, Анатолий Фомич.
Лобова словно прорвало. В течение часа он убеждал Абрамова, в том, что с его личным участием в городе открылась хлебопекарня, колбасный цех. Не забыл он упомянуть и о том, что он в течение последнего года много помогал малоимущим гражданам.
– Вы знаете, что являлся постоянным спонсором городского отдела милиции?
Виктор Николаевич сидел в кресле и молча, слушал его трудовую биографию. Наконец, видно устав от рассказа Лобов замолчал. Он посмотрел на Абрамова, рассчитывая увидеть его реакцию на рассказ.
Абрамов снова улыбнулся. Его улыбка вывела Лобов из душевного равновесия.
– Что вы улыбаетесь?
– Анатолий Фомич! – произнес Виктор спокойным голосом. – Вот, здесь, у меня в этом деле лежит бумага, в которой один из ваших работников утверждает, что по вашему личному указанию два ваших сотрудника, а именно Пухов и Гаранин приобрели милицейскую форму на складе школы милиции. Что вы скажите?
Абрамов заметил, как тело Лобова снова напряглось.
– Хорошо, Анатолий Фомич, дело твое, можешь молчать. Только, я хотел тебя сразу же предупредить, в начале нашей беседы, что ты обвиняешься не в убийстве гражданина Шигапова, а, в организации умышленного убийства государственного служащего- депутата Государственного Совета республики. Ты, наверное, пока не в курсе, что два твоих бойца расстреляли милицейский пост, в результате чего погибли сотрудники милиционера. Это уже не просто убийство, это террористический акт, то есть – преступление против государства.
Лицо Лобова посерело. Однако, нужно отдать ему должное, он держался пока не плохо.
– До тебя, Анатолий Фомич, похоже, не дошло, что я тебе сказал. С тобой мне все понятно. Будешь ты говорить или нет, за тебя расскажут Пухов, Гаранин. Думаю, что и твой водитель Хлебников, по кличке Батон, то же промолчит. Сегодня их всех привезут в Казань.
На скулах Лобова заходили желваки.
– Я предлагаю тебе подумать о Валентине, ребенке. Кем будет твоя жена – супругой террориста, врага народа. А ребенок причем? В чем он виноват, в том, что его папа решил разобраться с Шигаповым? По-моему, ты не глупый человек, и судьба твоей семьи, наверное, тебе не безразлична. Скажу тебе Лобов сразу, что жена твоя Валентина, видимо, также будет привлечена к уголовной ответственности. Ты знаешь, что в уголовном кодексе, есть статья, которая обязывает каждого гражданина, сообщать о готовящемся преступлении, а особенно о теракте. Это значит, Анатолий, подсядет твоя жена года на три-четыре. Ребенка заберет государство, поместит его в детский приют. Вот ты плохо или хорошо, но воспитывался дома, при матери. Так, почему, твой ребенок должен жить в приюте?
Абрамов внимательно посмотрел на Лобова и в какой-то миг заметил в его глазах слезы.
«Нашел я у тебя ахиллесову пяту», – подумал Виктор Николаевич.
Любовь к семье и детям, свойственная черта таких жестких людей, как Лобов. Абрамов решил сыграть именно на этих нотках его любви к семье. Он приказал отвести Лобова обратно в камеру. Дожимать его сегодня, как показывала практика, было бесполезно.
***
Хирург лежал на койке и тупо смотрел в угол камеры. Впервые, за долгие арестантские годы, он почувствовал себя не совсем уютно. Встреча его, со старым дворовым товарищем, что-то изменила в нем. В какой-то момент разговора с Виктором, вдруг неожиданно для него, ему так захотелось вернуться в это безмятежное детство, что он кое-как сдержал себя, чтобы не заплакать. Сейчас, находясь один в этой неуютной камере, он почему-то вновь, уже в который раз, подумал о своем детстве, о свободе. Он не видел город уже более пятнадцати лет. Сейчас, находясь в следственном изоляторе, он остро ощутил огромное желание увидеть город своего детства. Снова, как в далеком прошлом, пройтись по тихим и зеленым улочкам Адмиралтейской Слободы, окунуть руки в теплые воды Волги.
За дверью раздались шаги. Хирург невольно напрягся и посмотрел на дверь. Лобов вошел в камеру и, не обращая внимания на своего обидчика, взобрался на второй ярус. Судя по его внешнему виду, он был чем-то сильно озадачен и угнетен.
– Как, там наверху? – поинтересовался Хирург. – Наверное, весна пришла, птицы поют?
– Пошел ты на хрен со своими птицами! Мне бы твои заботы?
– Не хорошо грубить старшим, – назидательно, словно учитель, произнес Хирург. – Ты, похоже, плохо учишься, фраер. Пока научишься уважать, потеряешь много здоровья, в лучшем случае, а в худшем, тебя просто опустят ниже канализации.
– Слышишь, ты, Хирург хреновый? Не лезь ко мне с вопросами. Я не люблю этого! – произнес Лобов.
– Представь себе, мне лично наплевать на то, что ты любишь. Главное в жизни– чтобы тебя не полюбили мужчины. Ты понял меня? – произнес Хирург и отвернулся к стене.
В камере повисла тягучая тишина, прерываемая громкой капелью. Это подтекал кран умывальника. Тишину разорвала команда контролера. Хирург, молча, встал с койки и направился к двери. Контролер, гремя ключами, повел его на допрос к следователю. Лобов, проснувшись от шума закрываемой металлической двери, открыл глаза и уставился в потолок, стараясь понять, где он находится. Память медленно возвращала его к реальной действительности. Поняв это, он заскрипел зубами. Ему не верилось, что все хорошее, что было у него в последнее время, бесследно исчезло, за этими серыми бетонными стенами.
Он проанализировал свой первый разговор с Абрамовым и остался им вполне довольным. Единственно, что его пугало, это судьба его жены и малолетнего ребенка. Он, не верил, что Абрамов реально осуществит свою угрозу, посадит жену, а ребенка передаст в детский приют. Однако, подобного развития событий, он не исключал. Сейчас, лежа на панцирной сетке кровати, он на миг представил себе эту картину. Перед глазами Анатолия, предстала жена с красными заплаканными глазами. Она тянула к нему свои руки и ребенка. От этой, нерадостной для него картины, защемило сердце.
«Нужно что-то делать?» – подумал Лобов.
Он соскочил с койки и стал нервно шагать пол камере. Анатолий, который всегда учил своих подчиненных, не сдаваться и не выдавать своих друзей, сам оказался в тупиковой ситуации. Он отлично понимал, что у милиции нет на него практически ничего, что могло бы его привязать к совершенным им преступлениям. Однако, сто процентной уверенности в этом у него не было. Его, по-прежнему, беспокоила судьба его товарищей. Именно, только два этих человека, могли намертво привязать его к убийствам. Однако, судя по беседе с Абрамовым, он так не понял, какова их судьба. Его размышления были прерваны возвратом в камеру, Хирурга.
***
Хирург вошел в камеру и сел на лавку. Мельком взглянув на Лобова, который шагал по камере, он, улыбнулся:
– Сладенький! Похоже, твоих подельников привезли в Казань. Все опера носятся словно обкуренные.
Лобов на секунду остановился и взглянул на Хирурга.
– Откуда ты знаешь, что это мои подельники? Что, у них на лбу это написано?
– Я немного соображаю в этих делах. Ты ведь, насколько я понял, из Елабуги? И если опера не хотят их сажать к нам в хату, значит они твои подельники?
– Кто тебе сказал, что я из Елабуги? – задал ему вопрос Лобов. – Наверное, сорока на хвосте принесла?
– Почему сорока? Мне об этом контролер сказал, когда ты был на допросе. Ты, вообще-то, слышал когда-нибудь о тюремной почте? Если нет, то могу просветить. Ты еще на зону не «поднялся», а там уже все знают про тебя – где родился, где крестился. Вот тебя и встретят там, как «прокричат» о тебе в тюрьме. Хорошо скажут, хорошо и примут. Плохо скажут, будешь вечно в «обиженных» ходить.
Лобов остановился напротив Хирурга и посмотрел на него своим не добрым взглядом. Несмотря на то, что он не возлюбил этого человека сразу, но нужно было отдать ему должное, у него был громадный арестантский опыт, которого так не хватало сейчас ему. Анатолию не нравилось многое в этом человеке – его хамское отношение к нему, от которого он уже давно отвык, не прикрытое стремление стать паханом в камере. Это чувство обострилось, после того, когда этот уже не молодой человек, просто избил его в камере, а он не мог постоять за себя.
– Скажи, Хирург! Ты говоришь, привезли троих из Елабуги, кто они, ты случайно не знаешь?
– Откуда я могу знать? Да и зачем мне все это? Вы там «накосячили», вы и разбирайтесь с властями. Меня дня через два погонят отсюда в СИЗО, и я забуду о тебе, пока ты не поднимешься от сюда в изолятор. Вот, там я с тобой и поговорю о жизни.
– Ты, что, меня пугаешь? Мне плевать на тебя, Хирург. Может, ты и в авторитетах, там ходишь, только я тоже не из последних людей. Спроси об этом пацанов из 18 колонии. Они тебе расскажут, кто их грел там, за колючкой, кто им помогал деньгами и одеждой.
– Мне на них – три кучи! 18 колония – это «красная зона», и нормальных пацанов там нет. Ты понял меня?
– Причем «красная», «черная» зона? Что, там люди, что ли не сидят?
– Может там и сидят, но правят там – активисты. Нормальные бродяги этого бардака не потерпят. А, если терпят, то значит – не пацаны.
Хирург поднялся со скамейки и лег на свою койку. Лобов проводил его взглядом и сел за стол. Только сейчас, он начал понимать, что он делал до этого, было не совсем правильно по законам зоны. Теперь вся его дальнейшая жизнь, зависела только от этого человека, по кличке Хирург.
***
– Что, Гера, скажешь? – поинтересовался Абрамов у него. – Что, из себя, представляет этот Лобов? Готов к сотрудничеству или нет?
– Виктор! Ты правильно вычислил его. Он, действительно, является лидером группировки. Вчера вечером он рассказал мне, что они часто ездили в Менделеевск и «грели» 18 колонию. Держится он пока спокойно, надеется, что у вас на него ничего нет. Единственно на что «повелся», это на подельников. Думаю, что все – это дело его рук и ближайших товарищей. Если возьмете их, то может поплыть и он. Здорово, переживает за семью, это тоже его слабое звено.
Мы еще поговорили с ним минут десять. Виктор попросил оперативника покормить Хирурга и отвести его в камеру, до того, как он закончит работать с Лобовым. Попрощавшись с Хирургом, Абрамов направился к себе в кабинет.
Лобов, не обращая внимания на Абрамова, продолжал смотреть в окно. Он сел в кресло и задал ему первый вопрос.
– Анатолий Фомич! Вчера в МВД были доставлены два ваших подельника – Пухов и Гаранин. Сегодня, я ожидаю еще одного вашего товарища – Хлебникова. Ты же не будешь отрицать, что ты их хорошо знаешь?
Лобов промолчал, словно, не услышал вопроса Абрамова.
– Вчера Гаранин сообщил в своих показаниях, что по твоему указанию он и Пухов получили на складе школы милиции милицейскую форму. Эту форму они, якобы, использовали при покушении на Шигапова. Что ты скажешь теперь?
– Я не верю, что Гаранин мог это сказать, тем более в отношении меня. Вы врете, гражданин Абрамов!
Виктор усмехнулся. Он открыл, лежащее перед ним дело.
– Анатолий Фомич! Почему ты считаешь, что эти люди лгут и оговаривают тебя? Ведь совсем недавно, ты им верил и полностью доверял? Тот же Пухов не скрывает, что он и Гаранин расстреляли милицейский пост. Сам подумай, зачем им оговаривать себя, для того, чтобы их расстреляли?
Лобов пристально посмотрел Абрамову в глаза и, улыбнулся:
– Поймите, меня, гражданин начальник. Все, что вам рассказали эти два дурачка, это их проблема. Я к ним никакого отношения не имею. Я там не был и не в кого не стрелял! На моих руках нет крови этих несчастных людей.
– Может, ты и прав, считая, что на тебе нет крови этих людей, Анатолий. Однако, я думаю об этом совершенно по-другому. Со слов, тех же самых арестованных, именно ты, Анатолий Фомич, сунул им в руки эти автоматы и пистолеты. Может, ты забыл, но именно ты отдал приказ на ликвидацию Шигапова.
– Это все слова, гражданин начальник. Организуйте мне очную ставку с этими людьми. Пусть они при мне, все это повторят.
– Фомич! Здесь я решаю, когда и что проводить. Хочешь очную ставку – она будет, но не сегодня и не завтра. Мы сначала закрепим все их показания с выездом на место, а, затем, организуем очную ставку, если она понадобится для следствия. Кстати, Хромов, задержал вашу супругу на трое суток. Я не знаю, что у тебя произошло с ним, но он настроен очень решительно. Ввиду того, что родная сестра твоей жены сильно пьет и ведет аморальный образ жизни, шанс у нее на усыновление твоего ребенка, просто, минимальный. Ты, наверное, понимаешь, что свобода твоей жены зависит только от тебя, Анатолий Фомич. Если тебе не жалко жену, то пожалей, хотя бы своего ребенка.
Лобов выслушал Абрамова, молча. Только перекатывающиеся на скулах желваки, говорили о том, что он явно волнуется. Он, снова, начал рассказывать Абрамову о своей трудовой деятельности, о своем меценатстве.
– Прекрати, Лобов! Я это уже слышал от тебя.
Виктор Николаевич вызвал конвой, который отвел арестованного в камеру.
***
Лобов шел по коридору ИВС, внимательно вглядываясь в металлические двери камер. Где там, за одной из них, находились его товарищи: Пух и Гаранин. Именно, от их показаний теперь зависела его личная жизнь и судьба его семьи. Информации о задержании его жены, начальником городского отдела милиции, не вызывала у Лобова особого удивления. Он с момента своего задержания, предполагал, что Хромов обязательно воспользуется этой ситуацией. О том, что он догадался, что наезды на его любовницу Вершинину, организовал Лобов, было маловероятным. О них, кроме Гаранина, Пуха и Черного, больше никто не знал. Хромов при всем своем желании узнать это, просто не мог.
Анатолий остановился около металлической двери камеры. Контролер открыл ее и втолкнул его в камеру. В тусклом свете электрической лампы, он увидел, лежавшего на койке Хирурга. Лобов прошел в камеру и сел на лавку.
– Слушай, Лобов! – произнес Хирург. – Похоже, твоих пацанов час назад увезли в Елабугу на следственные действия. Беда у тебя Лобов.
Фомич посмотрел на Хирурга, словно увидел его впервые.
– Знаешь, Хирург, без твоих шуток, сахар сладок, – произнес ему в ответ Лобов. – Ты бы, мне подсказал, как мне дальше жить?
– Я тебе не священник и грехов я не отпускаю. Ты сам решай, как тебе жить дальше, чем грузиться, а чем нет. Не всегда молчание – золото. Я, вот, знал одного из «Тяп-Ляпа», он вообще не произнес не одного слова во время допросов. И, что ты думаешь? Поставили к стене и намазали зеленкой лоб. Пойми, Толя, что глупо отрицать то, что за тебя, уже все рассказали твои подельники. Смысла в этом, нет. Ты знаешь, Лобов, где колхоз, там, брат и разруха. Играть нужно со следователем, искать выгоду. Ты, говоришь, а он взамен этому, подгоняет тебе жену с харчами. Думай, Лобов, думай.
Анатолий попытался начать свой рассказ, но тот остановил его рукой.
– Слушай, Лобов! Мне твои переживания не нужны. У тебя, «сладенького», своя жизнь, у меня «сидельца» – своя. Я давно не был на воле и мне не понятны ваши заморочки. Я, Толя – вор, а не барыга, как ты. Сейчас ты пытаешься показаться всем, что ты крутой, что ты все можешь. Нет, «сладенький», это все в прошлом Тебе сейчас нужно «краситься», а, если по-человечески – выбирать «масть», по которой будешь жить дальше. Вором тебе уже не быть, а вот мужиком – ты можешь стать, если сбережешь свою задницу.
Дверь камеры открылась, и контролер вывел Хирурга на допрос. Лобов остался один на один со своими мыслями.
***
Анатолий лег на койку и задумался. Только сейчас он стал понимать этого уже немолодого зека. Он был прав, предлагая ему, задуматься о своей дальнейшей жизни. Рассматривая серый потолок камеры, Лобов, невольно вспомнил информацию Хирурга о его подельниках.
«Как же так? Они же клялись ему в верности? – подумал он. – По всей вероятности, расстрел сотрудников милиции отрицательно повлиял на каждого из них. Теперь, они наперегонки побежали сдавать друг друга милиции».
Он повернулся лицом к стене.
«Хирург, прав! – снова подумал он. – Каждый спасает себя, как может. Как, он сказал, что нельзя отрицать то, что уже известно милиции от подельников. Однако, судя по тому, что ему сообщил Абрамов, они знают достаточно много. Знают, где они достали форму, знают, что накануне акции, именно он передал им эти автоматы. Может, действительно, стоит вступить с Абрамовым в игру. Он ему показания, а он – свободу его жене? А, почему бы не попробовать? Что он теряет в этом смысле? Да, ничего! Пухов и Гаранин в раскладе, чего тогда ждать? Нужно принимать эту игру, говорить за себя, за Пуха и Гаранина и ограничится только теми событиями, в которых они принимали участие».
