Александр Иванович Вовк
Десять рассказов
Эгоисточка
До чего же я люблю наш общественный транспорт! Особенно, зимой, когда одежды пассажиров заметно разбухают, и от невыносимой тесноты жизнь становится ещё насыщеннее, ещё сочнее.
Не то чтобы войти, даже покинуть автобус бывает сложно, поскольку попутчики, тесно набившиеся в проходе, и, по логике, вроде бы заинтересованные в том, чтобы хоть ты выдавился наружу как можно скорее, обычно активно этому препятствуют. Они ведут себя так, словно ты для них самое неприятное существо на свете: изо всех сил пытаешься продавиться к выходу, а они этому добросовестно препятствуют, будто хотят, чтобы ты хотя бы погодил, а ещё лучше, остался. И вслед почти наверняка услышишь нечто исконно русское, так греющее твою тонкую душу: «Ну, куда ты прё-ё-ёшься?»
– Простите! Разрешите! Как бы мне пройти! – тихонько и вежливо просишь ты, наугад выискивая местечко, куда можно поставить ногу, никого не испачкав, но от этого попутчики ещё с большим остервенением выпячивают свои бока и прочие части тела, совсем ненужные в стоячем положении. Все злятся и нервничают уже оттого, что ты решил их покинуть!
Правда, всегда находится некто-то, кто без церемоний продавливается сквозь монолитную человеческую массу прямо-таки с силой безразличного ко всему поршня. Таким молодцам вслед адресуют многие нелестные эпитеты и ругательства, нисколько их не задевающие, ведь в итоге они оказываются безусловными победителями, вырывая по пути чьи-то пуговицы и сумки.
У современных молодых людей, приученных нами же не думать о ком-то, кроме себя, на спине обычно болтается модный теперь мешок. Чаще всего он тощ, будто котомка нищего, тем не менее, людям-то он мешает.
«Пусть мешает! – думают потомки. – Это же не повод, чтобы снимать сей мешок на входе! Ведь нам так нравится!»
Особенно радует возможность заполучить в транспорте любую инфекцию. Не стану перечислять возможные варианты! Так или иначе, но для облегчения процесса передачи инфекции кто-нибудь всю дорогу непременно кашляет, чихает или, не сдержавшись, плюёт в лицо. Носовые платки – давно в большом дефиците. И вполне возможно, совсем не потому, что их нет в продаже, а лишь потому, что соотечественники обнаружили для себя их полную бесполезность. Да и извиняться в случае чего, в современном обществе не принято. Не знаю, давно ли, но стало не принято!
Но это – всё теории и лирика! Вернёмся к реальности!
Сегодня меня удачно вдавили в освободившееся сиденье. Совсем неплохо вышло! Рядом у окна размещалась миловидная девушка, ушедшая в удивительный мир своего телефона. Её шустрые пальчики с разукрашенными по-папуасски черно-зелёно-жёлтыми ноготками мастерски скакали по кнопочкам. Я ухмыльнулся про себя: «Наша смена подрастает! Кнопочники! А в остальном – папуасы!»
Вспомнилось, как вчера с перебором эмоций поспорил со старшим сыном, которого до прихода домой, видимо, где-то злая муха укусила. Вот он и упёрся, меня не слышит, своё долбит, своё поколение во всём выгораживает. Да ведь сам этот разговор и затеял. Я лишь возразил тактично. Куда там! Распалился! А следом и я не удержался! А зачем? Чему поможет? Кому легче станет?
– Пенсионеры совсем одолели! – брюзжал сын. – Ничему новому обучаться не способны! Только свой убогий социализм везде и вспоминают…
– Ну, да! Ты у нас теперь такой большой человек! Дире-е-ектор! Вот только, как я ни старался все эти годы тебя уму-разуму научить, ты так и не усвоил простую истину! Страна уже тридцать лет ничего путного не производит, а живем-то мы все, и вы, молодые, в том числе, лишь за счёт того, что те пенсионеры когда-то построили, произвели, запустили да вырастили! Вот и догадайся, если объективно, кто они, по большому счёту, а кто ты?
Ну и пошло, и поехало! Слово за слово, разругались и разошлись по разным комнатам. Сын и ужинать не стал, за что жена меня самого едва не съела: «Вечно ты нарываешься на ссоры! Сдержаться не можешь, что ли? Больно мудрым к старости становишься!» Может, она и права!
Такое вот единение поколений у нас получается! Даже в одной семье!
Между тем, девушка-соседка, с головой нырнувшая в телефонный океан, вдруг зашлась в неудержимом кашле, хотя никаких примет её нездоровья ранее я не замечал. «Что-то у неё в горле, видимо, запершило! Случается!» – без интереса догадался я.
Но бедняжка продолжала мучиться, затихая лишь на мгновения. Носового платка у неё, разумеется, не оказалось, потому кашляла она в свою варежку. А я, как и прочие свидетели её мучений, тактично притворялся, будто ничего не замечаю, будто ничего не происходит.
Девушка продолжала безуспешные попытки откашлять нечто инородное, но всё казалось напрасным. На её муки было больно смотреть, но как помочь?
Я вспомнил о своих профессорских, как их называет моя жена, таблетках. Они быстро помогают прочистить горло, если в процессе лекции садится голос. У меня такое часто случается.
– Предложить ей, что ли? – подумал я. – Вроде и неудобно, как-то. Ещё неправильно поймет! А если таблетка – не её случай?
В это время девушка, наконец, затихла, а я подумал, хорошо, что не стал навязываться. И опять погрузился в свои мысли. Однако они прервались новым приступом кашля у соседки. Тогда я достал из «дипломата» одну таблетку в серебристой фольге и протянул ей:
– Возьмите! Возможно, это вам поможет.
Она торопливо вырвала таблетку у меня из рук и, неистово кашляя, попыталась своими пальчиками разорвать прочную фольгу. Она явно не справлялась со столь простой задачей. Силёнок не хватало или кашель её сильно придушил?
Я подставил девушке свою ладонь, раскрытую вверх. Мол, давайте сюда таблетку, я вам помогу. Она мгновенно сообразила, отдала, и спустя секунду лекарство было готово к применению.
– Простите, я не стал это делать заранее. Только из соображений гигиены! – оправдался я перед ней.
Как и следовало ожидать, через полминуты девушка пришла в себя, перестала кашлять и уставилась в окно. А я, оказав ей пустячную услугу, был вполне доволен. Моя милая попутчица, видимо, тоже. Но скоро она, поднявшись с места без какого-либо предупреждения и нависнув надо мной, что, как я понимаю, у неё означало – «Будьте добры, выпустите меня, пожалуйста!», тихо прошипела:
– Мог бы и раньше таблетку дать, старый козел!
Когда я пришел в себя, оправившись от незаслуженной пощёчины, той девушки в автобусе не было, а меня оставшуюся дорогу не отпускала навязчивая фраза:
– Да, сынок! Видимо недооценил я твоё поколение! Хотелось бы поглядеть, какими вырастут детки у этой девочки-эгоисточки? В каком направлении они пойдут, ваши детки, наши любимые внуки?
2018 г., декабрь.
Крест
За окном мелким снегом, стремительно куда-то сносимым сильным ветром, основательно затуманило даль. Но я с удовольствием наблюдаю эту картину с одиннадцатого этажа. Я делаю это часто, ибо жизнь закоренелого пенсионера хоть такое удовольствие пока позволяет.
Достаточно далеко, за видимыми сверху домами, которые этажами поменьше моего, там, на гудящем обычно проспекте, живёт своей особой и часто непонятной жизнью большая автомобильная пробка. Она подмигивает сотнями подфарников – белых, красных, больших и малых. Автомобили слегка буксуют на присыпанной снегом дороге, сбиваясь к середине, моргают, вспыхивают фонариками, хитроумно перемещаются, опять тормозят, озаряя на миг всё красным; замирают и снова пыхтят и пыхтят гарью в неукротимом стремлении вырваться вперед. Сверху мне видно – безуспешно! Пробка всюду, сколько я вижу.
Эта безразличная мне суета чем-то завораживает и привлекает. И я слежу, как машины, некстати удерживаемые в пробке, на некоторое время погружаются в клубы своего же белого пара и дыма, шустро относимого ветром. В каждой машине люди… Все спешат. У всех свои планы. У всех свои поводы нервничать. У кого-то поезд. У кого-то важная работа, на которой опоздание приравнивается к побегу из-под стражи. Кто-то буквально горит в стремлении реализовать свою последнюю надежду…
А виноват в неурядицах снег. Так нам говорят. Но разве только он? А не конкретные должностные лица, для которых уборка этого снега и есть их работа, их непосредственная обязанность? Но кто-то из властителей, может быть, с благими целями, может быть, для непонятной нам экономии, ночью не выпустил на линию уборочную технику. Может, и справились бы со снегом вовремя? Но кто-то посчитал… Кто-то просчитался… Кто и не взволновался… Итак успеют!
У нас всегда кто-то и что-то… Мы уже привыкли! Мы уже всем верим! Мы даже смеёмся, когда нелепости повторяются! И оттого жизнь многих других горожан трещит по швам. Их нервы рвут оставшиеся здоровые силы, приближая неповинных людей к тем ужасным инфарктам, инсультам или новообразованиям…
«Об этом мне лучше не думать! Но на ум в первую очередь обязательно приходят самые последние выводы. Они напрягают своей своевременностью, однако заставляют нервничать от безысходности, воздействуя, в конечном счете, лишь на меня самого. Плохо, воздействуя… И что я с этим могу поделать? Говорят, будто каждый должен нести именно свой крест. Замечательно! И что с того? Ведь не всякий его несёт и, тем более, доносит до нужного места! И на пользу ли это действие соотечественникам? Может, кто-то несёт крест мне… Теперь редко задаются подобным вопросом. Теперь все живут для себя, стало быть, в ущерб остальным! Но сознавать это уже не модно. Не модно, но губительно для всех! Причём здесь все, если есть только я, думают многие.
Снег, выпавший ночью на тропинки огромного двора, зажатого со всех сторон косыми рядами многоэтажек, и с раннего утра продавленный ногами первых пешеходов, уже слегка почернел. И теперь многие тропинки сеточкой вьются в десятках нужных пешеходам направлений, напоминая сверху панцирь с прожилками гигантской белой черепахи.
Я замечаю, как по «черепахе» тяжело пробивает свой путь одинокая фигура грузной женщины. Она бредёт медленно, мучительно переваливаясь с ноги на ногу, что указывает на её нездоровье. Её движение тормозят две большие хозяйственные сумки, для неё весьма тяжёлые. И вот так – каждый божий день! В любую погоду она пересекает наш огромный двор, направляясь в сторону массива гаражей, самостийно занявших землю вдоль нетронутого до сих пор длиннющего оврага.
С некоторых пор я знаю эту женщину. Её зовут Ниной Ивановной. И до нашего случайного знакомства я её замечал чуть не каждый день. И почти всегда в разное время. Случается, она приходит утром, но бывает и в обед или вечером. Даже в праздники приходит и в выходные. И всегда с двумя большими и тяжелыми сумками. Потому даже в сильный дождь она так и шлёпает по лужам без зонта, ведь её руки всегда заняты.
Я видел её и в слякоть, и в пургу. Вот так же, как теперь, она всегда понуро, но решительно продвигалась к непонятной мне цели.
Постепенно я привык к этому и даже заинтересовался: «Чем она там, в гаражах, занимается? Возможно, химичит на пару с супругом или взрослыми детьми. А может тайно работает у кого-то более серьёзного? Например, подносит сырье, оттаскивает готовую для сбыта продукцию… Оттого и конспирация! Спасительное тайное гаражное производство!»
Как-то поздней осенью прошедшего года я встретил её во дворе. Нам оказалось по пути. Поскольку я никуда не спешил, то предложил поднести её сумки. Но неожиданно получил категорический отказ. Причем, голосом, который очень контрастировал с моим представлением об этой женщине. Он оказался удивительно молодым и уверенным. Он нисколько не дрожал, выдавая какие-то сомнения. Он был громким, чистым и слегка озорным, будто мне отвечала молоденькая девушка, с усмешкой отвергающая притязания совсем неинтересного ей ухажера.
Таким тоном, подумал я, говорят только очень уверенные в себе люди, прожившие счастливую жизнь и не сомневающиеся в таком же счастливом будущем.
– А и не надо! Я и сама справляюсь!
– Оно понятно! Но вам ведь тяжело, а мне это не трудно! Да и по дороге нам, пожалуй! Вы же туда… – я неопределенно махнул рукой в сторону гаражей.
– Точно! Но вы не беспокойтесь! Я к такому труду с детства привычная! – она продолжала тяжело переваливаться с ноги на ногу, не отдавая свои сумки, но опять произнесла это с ощутимой внутренней силой, не терпящей возражений.
«И что же в этих сумках столь секретного, если из рук не выпускает? Неужели гаражная контрабанда?» – усмехнулся я про себя.
– Я иной раз здесь вас вижу. Из своего окна. Я живу рядом… Вон, в том доме!
– Хорошее у вас место! – уверенно, без тени зависти или сожаления, ответила она.
А я продолжал испытывать неудобство, налегке следуя рядом с женщиной, несущей две тяжёлые сумки. Потому опять предложил:
– И всё же я вам помогу… Неловко мне смотреть на это! Я пока в силе, а вы со мной, как со стариком! Обижаете! – и сделал движение, чтобы взять её груз.
– Вот ещё! Ничуть не беспокойтесь! Я сама! Мне это полезно!
– Прямо не могу понять, почему вы так противитесь? И меня ставите в неловкое положение. Не могу я спокойно смотреть, как вы надрываетесь!
Она продолжала тяжёло продвигаться вперёд, а я шёл рядом!
«Картинка для фельетона», – подумал я. И, не зная, как мне быть дальше, спросил:
– Можно хоть узнать, как вас зовут?
Она, наконец, остановилась, тяжело перевела дух и, не выпуская сумок, ответила совсем просто:
– Нина Ивановна я. И мы почти пришли. Пустяк остался – шагов двести. Я ведь только от остановки троллейбуса сюда хожу, не всю дорогу.
– А я Александр Иванович! Стало быть, отцы наши, где-то встретившись, ещё и тезками бы оказались!
Я так и дошел с ней до конечной точки её маршрута. И совсем не потому, что меня интересовало, чем же она здесь занимается. Скорее всего, меня заинтриговала и притянула какая-то её внутренняя сила, источника которой я не мог уяснить. Чтобы разобраться хоть в чём-либо, я пошутил:
– Вы, Нина Ивановна, так решительно отклонили мою помощь, будто с этими сумками к соревнованиям по штанге готовитесь… Может, тренируетесь…
Она не приняла моего юмора:
– Оттренировалась я! Прошло моё время! А здесь я просто собак кормлю. Муж мой покойный любых собак любил самозабвенно. А держать их дома условий никогда не было. Вот он и пристроил их в гараже. Сам-то, когда на пенсию вышел, неделями здесь жил безвылазно. Всё выгуливал их, кормил да нянчился вволю. С ними в обнимку и спал, как Маугли! И смех, и грех! В общем, душу отводил за все годы, когда собак у него не было. Так и жили мы последние годы. Я терапевтом на полторы ставки весь день пропадаю, а он здесь со своими собаками… Конечно, и свои мужские дела в гараже не забывал. То строгал что-то, то пилил. Что-то для квартиры пригодилось, что-то на дачку пошло. Машина тогда ещё была. И с ней много возился. Ведь старушка, а не машина. Потом я её сама уже продавала.
В это время мы остановились у ворот одного из гаражей. Нина Ивановна опустила те сумки, которые мне так и не доверила, и открыла замки.
Что тут началось! Две громадины-собаки бросились к ней из тусклого пространства с бурным проявлением радости, но, будучи остановленными властным окриком, припали к полу и стали с благодарностью подползать к хозяйке, поскуливая и не обращая внимания на меня.
Нина Ивановна выгружала варево и прочую еду, и мне сказала, будто уже неодобрительно:
– Теперь вы сами видите этих прожорливых обормотов! Стоит позволить им опереться на себя, чтобы лизнуть в лицо, чего они и добиваются, так и устоять на ногах будет невозможно! Вон, только Мишка (она указала на черное ласковое и невероятно лохматое чудовище с глазами, потерявшимися где-то в кудрях) больше, чем полцентнера! Зверюга! Я его и выгуливать потому прекратила. Лишь на прочном ремешке привязываю на улице с запасом метров десять, не далее. Иначе, мне не справлюсь! В последний раз он меня так поволок, что я сухим листом сзади трепыхалась. И ведь слушать меня не перестал, зверюга! Нет, решила я, больше за тобой летать не стану!
А зверюга-Мишка в это время следил за хозяйкой преданными глазами-кудрями, всё понимая и ожидая заветной прогулки на привязи и обеда.
– Ну, что? Слышишь, что о тебе я чужим людям говорю? То-то же! Стыдно?
– Вот, оказывается, почему вы всякий день здесь! Таких песиков прокормить – задача не из легких! – посочувствовал я.
– Ничего! Я прокормлю! Когда муж умер, у меня из родственников только эти собаки и остались. Живу я далеко отсюда. Больше часа на троллейбусе добираюсь. Вот и встал тогда передо мной вопрос, что с ними делать? Отпустить на все четыре стороны? Так ведь они не приучены к свободе! Пропадут напрасно животины! Усыпить? Я этого не смогу. Да и муж мой с того света мне не позволит! Это кем же надо быть, чтобы такую гадость тварям учинить? Вот и варю им ежедневно, что могу. И сюда ношу. Так мы и живём на этом свете: я их поддерживаю, а они меня… Не станет меня, не будет и их! И наоборот, пожалуй…
«Ничего себе! История! Да и заботы-хлопоты какие, однако!» – подумал я.
В это время Нина Ивановна дала понять, что ей стало не до меня. Да и я надумал погулять в другом месте, ибо настала пора выгуливать её огромных собак. «Мало ли что! Настоящие звери! Они лишь с её подачи и бывают ласковыми к незнакомцам!»
От зародившегося к Нине Ивановне уважения я тепло распрощался, искренне пожелал ей здоровья и неторопливо двинулся вдаль. Туда, где ещё можно подобраться к оврагу и струящемуся внизу маловодному ручью. Там бывает безлюдно. Там едва слышен шум города… Там мне хорошо думается.
Помню, я шёл не спеша, размышлял и удивлялся.
– Вот ведь, как бывает! Кто-то легко родных детей оставляет на произвол судьбы. Или бросает без поддержки немощных родителей, выискивая для себя подходящие оправдания. И вот передо мной Нина Ивановна, добровольно возложившая на себя столь тяжкую ответственность перед этими собаками, лишь потому, что они тоже живые и разумные существа! Добровольно и осмысленно она отдает им часть своей жизни, чем предельно усложняет себе оставшуюся её часть! Но иначе она себя и не мыслит! Ни одного выходного, ни одного праздника… Независимо от погоды… В жару и мороз! Невзирая на свои очевидные недомогания… Всё её существо настроено лишь одно: «Надо! Должна! Значит, могу! Значит, сделаю!»
Потому она регулярно что-то варит своим прожорливым питомцам, потом опять, превозмогая боли в суставах, добирается до далекого гаража, кормит псов, выгуливает… И всякий день они ждут её словно бога. И преданы только ей, и любят как никто другой!
Вспоминая её категоричный отказ от моей помощи, я опять подумал о невероятной внутренней силе и решимости русской женщины в лице Нины Ивановны. Решимости исполнять то, во что она верит, в чём убеждена. Потому-то добровольно и взвалила на себя этот тяжелый крест, лишь бы не допустить несправедливости к живым существам; сама его и несёт. Безропотно! Никого, не виня… Гордо несёт, но как-то естественно. Как-то обыденно. Натужно для тела, но естественно для души…
«Вот он – передо мной, былой, не без оснований воспетый характер русских женщин! – запоздало удивился я. – Надеюсь и сегодня такие ещё встречаются… Почему сомневаюсь? Да, потому что жизнь в стране радикально изменилась по всем направлениям! А в ней изменились и всевозможные обстоятельства! Потому стали другими потребности и желания. И как следствие, сильно изменилось само существо людей, выросших в новых условиях… Вроде они те же? Ан, нет! Совсем другие! По-другому видят, к иному стремятся! Иначе добиваются!
Или это я настолько изменился с годами, что всё мне не так! Ведь подводят и глаза, и мозги, и, пожалуй, некоторые выводы. Жаль, если суть нынешнего бытия я действительно недопонимаю… А, может, это мне и ни к чему? Живу ведь! Пока живу…
А за моей спиной где-то далеко звенел прерывистый мощный лай крупных собак, носившихся, наверное, друг за другом наперегонки. Они были совершенно счастливы, несмотря на трудные времена и любые земные обстоятельства, никак не сознавая, что их безбедное существование им обеспечила их добродетельная хозяйка, совсем обычная и необыкновенная русская женщина».
2018 г., декабрь.
Опять случайность?
Совсем не пожилые супруги прогуливались с двенадцатилетней дочерью Светланой по родной Алма-Ате. Они специально выбирали наиболее тенистые улицы, но жара всё равно их преследовала. В какой-то мере от неё спасал лишь полноводный азиатский арык. Он мощным ледяным потоком гудел вдоль проспекта. По своей сути, он являлся бурной, хотя и неширокой речкой. Этому легко поверят люди, бывавшие в Алма-Ате или иных азиатских городах и знающие подобные арыки. Они бывают как реки, бывают и мелководными ручейками. Этот же арык лишь на перекрестках, чтобы не затруднять движение транспорта, нырял под свод железобетонных перекрытий, а потом, ничуть не замедляясь, продолжал стремительное движение. Клокочущий, шумный, прозрачный и заманчиво холодный в любую жару, он начинался где-то в ледниках всегда заснеженных гор.
Светлане, в силу её неугомонного темперамента, совсем не нравилось степенно следовать рядом с родителями. Потому временами она забегала вперед, что-то рассматривала, куда-то заглядывала, опять возвращалась, опять убегала.
«Хорошо бы поплескаться!» – вертелось в её шаловливом мозгу.
Но подобраться к арыку не позволяли весьма крутые бетонные берега. Ан, нет! В одном месте нашёлся-таки крохотный уступчик, с которого девочка решила рискнуть.
Ловко подобравшись к воде, Светлана победно зачерпнула её ладошками, от чего руки мгновенно закоченели, гордо развернулась к родителям, чтобы плеснуть и на них приятную воду, и… вдруг, взмахнула руками в поисках несуществующей опоры, беспомощно покачнулась и рухнула в арык.
Ледяной поток вздыбился фонтанчиком хрустальных брызг, налетев на новую преграду, и без промедления накрыл девочку с головой. Потом развернул её и понёс, словно свою законную добычу. Светлана больно ударялась о камни перекатов, сдирала кожу с пальцев, без надежды пытавшихся хоть за что-то зацепиться – всё напрасно!
Безмятежность родителей вытеснил ужас. Они вполоборота бежали вдоль арыка, что-то кричали дочери и людям, призывая их на помощь, но всё больше отставали. Они со страхом сознавали, что не в силах соперничать с водным потоком в скорости, и потому скоро не смогут даже следить за происходящим.
Чудовищная случайность вершила судьбу трёх близких людей. И никто не знал, как вырвать у неё инициативу?
А течение не переставало кувыркать Светлану и тащить всё дальше. Она уже превратилась в одно-единственное стремление за что-то ухватиться, удержаться – в этом её спасение, но пальцы предательски скользили по шелковистым водорослям старых бетонных плит.
С первых секунд ледяная вода сковала мышцы, сделав их бессильными. Одновременно перехватила дыхание. Непрерывное кувырканье спутало сознание, нарушило ориентацию в пространстве. Глаза, залитые водой и слезами страха, не успевали выделить вокруг себя хоть что-то, к чему следовало стремиться ради собственного спасения.
Хотя поток на всём своём пути злорадно буйствовал, был он мелковат, чтобы удалось как-то выровняться и поплыть. Потому девочку больно тащило по дну. Но и подняться на ноги из-за мощного напора воды ей не удавалось. В неравной борьбе с горной водой, давно закованной людьми в бетон и, как им казалось, приручённой, силы Светланы быстро истощались. И с каждой секундой истончалась та ниточка надежды, которая ещё связывала девочку с жизнью.
«Сейчас перед глазами пронесётся моя жизнь, – уже безвольно предположила Светлана, ни на миг не оставляемая безжалостным потоком, – как проношусь мимо этой жизни и я…»
Всё произошло настолько не прогнозируемо, настолько внезапно и кратковременно, что она совсем не подготовилась к гибели! Ведь никогда не думала о такой для себя участи! Потому ещё не смирилась со своей трагедией, но уже вполне допустила, что она возможна как никогда. И это слабое допущение, столь безобидное на первый взгляд, сразу разрушило важнейшую преграду, удерживавшую девочку в жизни. Она фактически сдалась. Сдалась потому, что тело, которое обязано бороться за жизнь, больше не слушалось её, и, окоченевшее, нисколько не помогало и не способствовало спасению. И тогда её сознание смирилось с поражением тела, смирилось со своей участью…
После такого смирения финал трагедии, казалось, предопределился.
Но именно в тот миг девочку, ко всем её несчастьям, пронзил чудовищный удар. От боли ей показалось, он разорвал её в нескольких местах, но не убил, а вырвал из лап бушующего потока, бессильную, искалеченную.
Светлана, конечно, уже ни в чём не давала себе отчёт, но посторонние наблюдатели сразу заметили, как под напором воды тело девочки безвольно распласталось на вертикальной арматурной решетке, перегородившей арык на входе в тоннель. При этом потоки ледяной воды прижали её к решётке и продолжали давить, давить и охлаждать почти безжизненное тело.
Все вокруг с тревогой заглядывали вниз, охали и причитали, глядя на девочку, что-то советовали, неизвестно кому, суетились… Вполне возможно, девочку удерживали в жизни последние секунды, но никто её не спасал! Но вдруг все потеснились. Оказалось, что высокий парень, примчавшийся сюда с другой стороны улицы, без каких-либо размышлений и прикидок уже оттолкнул всех, бросился вниз и тогда грубо закричал:
– Ну, что вы стоите… «Скорую» вызывайте! – а потом засуетился, выискивая место, на котором смог бы сам удержаться и достать несчастную.
У него ничего не получалось! Края арыка забетонированы слишком гладко, на совесть. К тому же, они мокрые, покрыты скользкими тёмно-зелёными водорослями… На них не удержаться!
Тогда парень спустился вниз по арматуре, ловко как обезьяна. Но и там его сил оказалось недостаточно, чтобы вырвать несчастную из ледяного потока.
От отчаяния он спрыгнул в воду и, упершись спиной в арматуру, онемевшими от жгучего холода руками всё-таки оторвал девочку от решётки, удерживая её за подмышки и выискивая наверху место для эвакуации. Но выбраться наверх с таким грузом не смог бы никто.
Время уходило, силы таяли. Окоченевшие мышцы держали жертву, казалось, лишь собственными судорогами. Вены в ногах выкручивали неизвестные ранее боли.
«Только бы не упасть! Только бы её не выронить! На второй раз меня не хватит!» – соображал он, всё ещё не зная, каким образом спастись обоим.
Наконец, и наверху стали активно действовать. Двое мужчин образовали из себя цепочку. Один из них, распластавшись на краю арыка, как-то закрепился и удерживал за ноги другого, а уж он пытался дотянуться до девочки, свесившись в арык. Им не хватало с полметра. Тогда державший девочку парень сумел-таки приблизиться к протянутым рукам и передать в них свой груз. Поначалу общего усилия, чтобы победить злую судьбу, явно не хватало, тогда рядом образовалась ещё одна цепочка из человеческих тел.
Совместными действиями обессиленную Светлану подняли наверх. Она оказалась в сознании, даже попыталась привстать, но не удержалась и рухнула на тротуар, дрожа всем телом и сжимаясь в клубок от судорог во всём теле. Даже укрыть её оказалось нечем – жаркое лето всех давно раздело почти догола.
Наконец, подкатила «Скорая». Расторопная бригада быстро и молча организовала носилки, на которые переложили девочку. Через минуту машина лихо развернулась, описав дугу через всю проезжую часть, и с завыванием умчалась в какую-то больницу, не захватив с собой даже растерявшихся родителей.
Для них от любимой дочери осталось лишь большое мокрое пятно на разогретом асфальте, да и оно очень быстро таяло. Родители завороженно глядели на него, потом стали рассеянно вращать головами во все стороны, понимая, что самое страшное отступило, но, ещё не зная, что им предпринять, где искать дочь, помогут ли ей врачи?
Отец девочки первым вышел из оцепенения и неопределенно обратился в пространство:
– А парень… Где тот парень?
И все стали активно помогать ему в поисках спасителя, добросовестно вращая головами во все стороны.
Но парня не нашли. Лишь на краю арыка осталась его мокрая тенниска, с которой будто крупными слезами стекали капли воды, ставшие безопасными…
– Ой, её же надо вернуть… – запричитала мать девочки, найдя себе какое-то занятие, но супруг её остановил:
– Оставь… Оставь себе, мать! Оставь на долгую память! Не всякий день с настоящими героями встречаемся!
«Вот ведь, как случается! – вспомнила однажды Светлана ту давнюю историю, будто произошедшую не с ней самой, тогда ещё девчонкой. – Насколько часто нас губит случай! Пустячный, на первый взгляд, но сильный и коварный в действительности! И насколько редко он нас от чего-то спасает! Но тогда уж, на радостях, мы возводим его в ранг чуда! Впрочем, моё спасение иначе тогда и не воспринималось. Но главное, что мне тогда удалось понять, можно сформулировать совсем коротко: «Огромный мир удивительно безразличен к борьбе за жизнь одинокого существа! Потому-то и ему, и всем нам, в беде обязательно следует помогать!»
А ещё – нужно всегда и во всём быть благоразумными и предусмотрительными! Но молодежь бывает удивительно самоуверенной! Как часто она рискуют совершенно бессмысленно, для забавы, бросая свою жизнь на пустую карту! И даже бравирует подобной недальновидностью! Но случай, как ни странно, молодых довольно-таки часто щадит. Будто притупляет их осторожность, будто дожидается более удобного момента.
Только годам к тридцати, такова уж наша психология, к людям приходит понимание ценности собственной жизни. Не страх смерти, это совсем другое, а именно понимание ценности или, если хотите, бесценности жизни! И оно, это понимание, порождает острое желание жить всегда, потому цепляться за жизнь и предвидеть, и упреждать последствия нелепых случайностей, избегать и предотвращать их, а не создавать сознательно, для бравады, по недомыслию.
Умереть мы всегда успеем! Ведь даже без трагических случайностей нашу жизнь могут легко оборвать всевозможные болезни.
Впрочем, довольно говорить о грустном! Будем и впредь надеяться, что все наши случайности окажутся только счастливыми!
2019 год, январь.
