Александр Иванович Вовк
Десять рассказов
– А я уже слегка занервничал, Степан Петрович! Ты ведь всегда с ефрейторским зазором прибываешь, а теперь… Ладно об этом! К слову пришлось! Твой караул я проинструктировал, ведомость оформлена, оружие у личного состава в порядке – я всё проверил! Так что, расписывайся за патроны… Впрочем, без меня всё знаешь, и – бегом на развод! Вот только объясни мне, будь добёр, зачем тебе этот театральный маскарад? У нас ведь подобное творчество не все без долгого разъяснения поймут!
– И я не понял! – удивился Степан. – О чём это вы?
– Намазался-то зачем?
Степан стремительно оглядел сапоги, китель… Но ничего необычного не обнаружил. На его лице отразилось недоумение.
– Да ты что, Степан Петрович, под наркозом побывал, что ли? – будто специально накручивал его комбат. – Ты к зеркалу-то подойди! Подойди!
В зеркале Степан себя не узнал. На него уставилась странно-агрессивная физиономия, на две трети безжалостно разукрашенная неизвестным художником. Очевидно, творец не очень строго придерживался определенного направления в портретной живописи. Тем не менее, в своём стиле он, пожалуй, тяготел к модерну. Крупные и бесформенные мазки акварели густо легли на лицо. Преобладали ярко-желтые, коричневые и синие тона, но имели место и черные, и красные пятна, неплохо оттенённые естественным цветом здоровой кожи лица. После затейливой обработки оно сильно напоминало палитру – непременный инструмент любого художника, на котором он, смешивая различные краски, добивается желаемого оттенка. Особенно досталось усам. Казалось, они замыслу неведомого мастера поддавались с трудом, и он потратил уйму времени, чтобы сделать усы абсолютно неузнаваемыми. Надо признать, в конце концов, затея удалась в полной мере.
Струйка пота побежала меж лопаток Степана, лоб покрылся испариной, отчего некоторые элементы художественного шедевра стали расплываться и терять четкость линий.
«Боже мой! И в таком виде – через весь город! Ещё и радовался, когда встречные девушки улыбались! Да в нашем городке через пять минут все будут дружно хохотать надо мной! Ну, Сережка! Ну и удружил, ваятель доморощенный!»
Степан поспешно вылетел из канцелярии, но по дороге к казарменному умывальнику, куда он устремился, поневоле продемонстрировал художественные достоинства своего приобретения всему составу своего караула. Солдаты и сержанты, расступившись перед Степаном, среагировали по-разному, но не это беспокоило его, а то, что на долгое время он станет посмешищем в глазах очень многих незнакомых людей, которым ничего ни объяснить, ни оправдаться. И они всякий раз, едва завидев Степана в городе, будут перешёптываться, вспоминая эту смачную историю, и посмеиваться между собой.
Он решительно зачерпнул холодную воду в ладони и окунул в них лицо. Когда сквозь пальцы просочились цветные разводы, Степану вспомнился незабвенный Воробьянинов, будь он неладен, с его радикально черными усами.
Степан вспомнил этого комика и облегченно рассмеялся:
– Да, шут с ними, с усами! Я и в более серьезные переплеты попадал! И ничего! Людям бывает полезно посмеяться! А теперь – вперед! За орденами!
У дежурного по части Степан торопливо получил пистолет. Почти окончательно успокоившись, он снарядил черные обоймы холодными желтыми патронами и стремительно вернулся в канцелярию. По пути привычно велел дневальному объявить построение состава караула перед казармой, скрутил в трубочку караульную ведомость и на выходе услышал от комбата:
– Так что это было, Степан?
– Пустяки! Мазь какая-то! Против аллергии! – нашёлся Степан.
– Надо же! – усмехнулся комбат. – Ты, Степан Петрович, в карауле уж найди время, дабы своему Голтвенкову мозги прочистить. Опять его старшина в столовой уличил: снова он молодежь третирует!
– Его уже не воспитывать следует – это давно не помогает! Его бы в чучело превратить, а мозги не нравоучениями заполнить, а соломой!
– Сам набрал себе москвичей, вот и мучайся!
Степан не стал возражать, вспоминая, каким образом ему достались все московские оболтусы того призыва. Ведь он тоже знал не хуже остальных офицеров, что призывник из Москвы для любого подразделения, всё равно как чума. Причём, все они именно такие, как на подбор. Все надменны, все болтливы, все готовы бесконечно бороться за какие-то мнимые свои права, в то время как за них во всём вкалывают нормальные парни из глубинки. Но москвичей к совести взывать без пользы! Нет совести у них, не зародилась! Видимо, в Москве воспитательная среда для этого не очень питательная! И как ни удивительно, но за долгие годы ни одного нормального по человеческим меркам москвича в их дивизионе так и не объявилось! Даже в виде исключения! Все попадались только гнилые! Надо сказать, среди призывников большой страны всякого рода чудаки встречаются (что уж об этом говорить!), но если этот призывник – москвич, то уж получи, взводный, как говорят, свою долгоиграющую мину!
Комбат молчание Степана принял в качестве запоздалого раскаяния и добавил:
– С заряжанием-разряжанием автоматов будь там внимательнее. Сегодня после обеда второй дивизион опять отличился. Снова они, сдуру, пальнули при разряжании! Хорошо ещё, хоть в пулеулавливатель! Но и того достаточно, чтобы впредь на каждом совещании их полоскали! Смотри там в оба! И не жмурься!
– Будет сделано, товарищ майор! Жмуриться не стану! А кто у них начкаром сегодня стоит?
– Кажется, Варламов…
– Надо же, как Валерка прокололся! Достанется теперь, будто сам стрелял. Не повезло!
– Ты это брось, насчет везения, – в сердцах оборвал его комбат. – Ему следовало свои обязанности добросовестно выполнять! Небось, разряжание очередной сменой проспал, не проконтролировал. Или доверился разводящему! Вот и заполучил, что заработал! Ну, иди, иди!
– Я ещё Аброскина хотел увидеть… Когда из дома убегал, то жена из поликлиники не вернулась. Пришлось мне своего Серёжку одного дома оставлять. Спящего. Теперь сутки душа будет не в том месте. Может, товарищ майор, вы Аброскину передадите, чтобы вечером к моим заскочил… Чтобы узнал, что там да как?
– Не волнуйся, Степан Петрович! Я всё сам организую. А под утро, часа в четыре, когда совершенно неожиданно явлюсь к тебе с проверкой караула, то и доложу всё, как есть. И не бери, Степан, дурное в голову, а тяжёлое в руки! Вечером же зайду к твоей Ольге, помогу ей, в чём надо! Горячий привет от тебя передам! Может, она меня даже чаем угостит, если твоего гнева не боится! Ну, ладно! Выдвигайся же на развод! Не тяни зря резину за хвост!
2010 г., сентябрь
Эх вы, люди…
И к чему это, спрашивается, в памяти всплыли те давние и нерадостные события? Да ещё столь четко привиделись, будто случились они только вчера!
И хуже всего, что теперь, пока я все те подробности буквально не обмусолю, они будут меня неустанно преследовать. Ведь было в них и плохое, было и нечто-то хорошее, что забывать нельзя.
А случилось всё так! В ту далекую пору, словно по воле злого рока оказался я участником некой автомобильной аварии. Не столь уж серьезной, без жертв, но всё-таки аварии. А любому, кто сидел за рулем автомобиля, не надо объяснять, насколько это событие унизительно. Не говоря уж, об угробленном напрасно времени и потерянных деньгах!
Ко всем моим неприятностям, мне же на беду, именно я оказался виновником того ДТП. А ведь всего-то неудачно объехал преступно кем-то оставленный открытым люк на проезжей части. Потому соскользнул с сильно выступающего над дорогой трамвайного рельса (тоже ведь чьё-то преступление – оставить торчащий рельс), ушёл в занос. Ну а дальше, хоть и на маленькой скорости, но я задел крохотный японский грузовичок, прижавшийся к тротуару. Тот грузовичок, как выяснилось позже, оказался единственным средством, помогавшим грузину Вахтангу выживать вдали от его родины.
При столь невыгодных для меня обстоятельствах мы и познакомились. Сразу договорились ГАИ не вызывать. Эти деятели в форме лишь испортят нашу кашу, да ещё себе львиную долю оторвут! А я и без них тогда пребывал на грани нервного срыва, ибо нужной денежной суммы в запасе не имел, а занять у кого-то, да ещё срочно, тогда казалось невозможно.
Оно и понятно. У порядочных людей порядочных денег никогда не бывает! И даже если захотят помочь, так ведь нечем! Непритязательные текущие расходы до копейки поглощали мизерные зарплаты честных граждан. А все советские накопления в те тяжёлые для народа месяцы внезапно обесценились.
Ещё бы не так! Могучий Сбербанк вдруг объявил себя акционерным обществом! Считай, стал частной лавочкой, и «простил» населению огромной страны пятьсот миллиардов долларов, принадлежавших тому самому населению! И, главное, этот бандитизм сошёл с его нечистых рук, поскольку мы все, мучительно переживая ужасные девяностые, просто не знали, что с этим делать. Недаром в истории нашей страны те годы значатся периодом безжалостного предательства советского народа, демонтажа страны, стремительного обнищания основной части населения и ускоренного обогащения второй части, очень малой, но очень гадкой. И, конечно же, за счёт первой.
Немного попрепиравшись, мы с Вахтангом сошлись на том, что поврежденную обшивку его термокузова я отремонтирую за свой счёт. И уж моё дело, как я стану расплачиваться с мастерами.
Вообще-то, ремонт предполагался небольшой, можно сказать, косметический, но пластиковых панелей с особым тиснением, какое имели «родные» панели, с первой попытки мы не нашли. Их пришлось искать долго и мучительно.
Надо учесть, что после аварии моя машина нуждалась в ещё большем ремонте, нежели грузовичок Вахтанга. Из-за сильной деформации крыла, упирающегося в колесо, она ездить не могла. Хорошо хоть друзья помогли, откатив мою машину куда-то в свои гаражи для неспешного ремонта своими силами. То есть, из чего придётся и как придётся!
Для поисков панели мне следовало найти подходящий транспорт, ибо на такси не разъездишься. В этой ситуации Вахтанг проявил подлинное великодушие. Он, уже понеся по моей вине значительные убытки от простоя машины, согласился раскатывать со мной в поисках мастера, который возьмется добротно отремонтировать термокузов грузовичка. Вахтанга это, конечно же, сильно волновало, поскольку следы аварии значительно снижали рыночную цену его автомобиля. А продавать его когда-нибудь всё равно придётся.
Поначалу, разъезжая по рекомендованным адресам, я не был склонен к общению. Признаться, мне было не до того. Приходилось напряженно прорабатывать варианты поиска денег, а Вахтанг, видимо, понимая это, ко мне тактично не приставал. Так продолжалось долго, поскольку нам всюду не везло. И моя уверенность в успехе затеи, в которой я капитально увяз, таяла по мере уменьшения количества непроверенных нами адресов. Заодно и настроение всё сильнее портилось.
В конце концов, в списке остался единственный адрес маленького заводика автомобильных кузовов, расположенного за городом, куда мы и поехали, ещё питая некую надежду на удачу.
От того заводика за версту веяло привычным советским пофигизмом, но его прежнее дело, если судить по готовой продукции, дожидавшейся заказчиков на территории, окончательно не погибло. Оно вяло куда-то двигалось усилиями десятка сонных и не очень пьяных работяг, профессионализм которых подтверждался лишь сильно засаленными комбинезонами.
Мы с Вахтангом, миновали цех с распахнутыми настежь воротами. Видимо, в нём не работало освещение и пользовались естественным. Потом прошли в двухэтажную конторку. Там в должности главного инженера обозначился некто в обличии не иначе как самого Алена Делона. Он с ног до головы был обтянут новеньким джинсовым костюмом. Разумеется, импортным и, разумеется, фирменным.
Уже не помню, как действительно звали того моднячего деятеля, но сходство с французским киноактером нам и впрямь показалось разительным. И поскольку тогда сего смазливого француза обожали все советские женщины, то и наш главный инженер вёл себя подобающим образом. Он наверняка полагал, будто за указанное сходство и мы обязаны его обожать. Мы так не считали.
«Павлин или нарцисс», – решил я о нём и, как выяснилось позже, хоть и не ошибся, но не в полной мере оценил нравственную ущербность его натуры.
В процессе объяснения главному инженеру цели своего появления я и Вахтанг узнали от него о чём угодно, нежели об интересующем нас вопросе. Ален Делон артистически демонстрировал своё обаяние, каждым словом и движением внушал нам мысль, будто на этом «прекрасном» предприятии он король и бог! И вообще…
Нас, конечно, интересовало совсем не это, но приходилось терпеть, мало-помалу продвигаясь к тому затемненному цеху, которым мы пренебрегли поначалу.
«Следовало в него сразу заглянуть! Может, хоть там что-то для нас найдется», – думали мы, почти уверившись в нелепости своих надежд, поскольку ничего подобного нашей панели нигде во дворе не обнаружили. По всему видать, материалы, которые мы ищем, здесь не используются. Всюду валялись доски, деревянные бруски, прелые от дождя и времени опилки, какая-то дешевенькая обивка из коричневого кожзаменителя…
В этот миг Ален Делон развязано обратился к одному из своих работяг, наверное, старшему среди них:
– Тимофеич! Приводи-ка свою гвардию в рабочее состояние! Добыча сама вам в руки катит! Отремонтируй дорогим гостям термокузов, и на вашей улице опять будет праздник! Сходи сам, погляди! Их машина перед воротами…
Через несколько минут Тимофеич с товарищами, которых предложение тоже заинтересовало, заверили нас, будто ремонт «обтяпают мухой», но панели точь-в-точь нам всё равно нигде не найти. Правда, можно поставить другую, очень похожую.
Вахтанг на похожую не согласился, и когда мы задумали покинуть заводишко, кто-то вспомнил:
– Петро! Так у Ивана в гараже вроде такой же кусок валялся… Помнишь, он для курятника стащил… Иван-то после вчерашнего дома сильно болеет. Так ты не к нему… Ты сразу в гараж сбегай… Вот и примерим.
Через полчаса добытая в гараже панель, отмытая сильным напором воды, заискрилась на солнце, демонстрируя полное сходство с тем, что мы искали.
Отведя нас в сторону, Ален Делон с хищной улыбочкой объявил:
– Ну, что, господа! Радуетесь? Значит, по рукам? Тогда с вас триста, и мы начнем работу?
– ?
– А вы что думали? – усмехнулся доморощенный француз. – Пролетариат бесплатно, как было раньше, горбиться не станет! Не те времена!
– Не много ли пролетариату стало нужно? Вожделенное пойло ему значительно дешевле обходится, насколько нам известно! – пытался я призвать Алена Делона к справедливости, но он пренебрежительно сплюнул и цинично порекомендовал:
– Господа, стыдно считать чужие деньги! Но если вы столь порочны, имею честь сообщить: пролетариям достаточно и ста, а остальные, как известно, пойдут в фонд моего мира!
– Уважаемый! – вступился за мои деньги Вахтанг. – Зачем так не хорошо поступаешь? Бог над нами всё видит! Соотечественник в беду попал! Так? Ему каждый помочь обязан! Так? А наживаться на чужой беде совсем плохо! Так?
Ален Делон посмотрел сквозь нас и крикнул послушному Тимофеичу:
– Выпусти машину с территории! Они по ошибке заехали! Да проверь с пристрастием! Не прихватили бы лишнего!
Оказалось, пока мы пытались найти общий язык с алчным актером, Тимофеич незаметно подложил в кузов нашего грузовичка свою «болгарку», о находке которой теперь громко и с нескрываемой радостью объявил.
Это было чересчур. Видимо, давно отработано! И не однажды отрепетировано!
– Зачем ты так, уважаемый? – удивился подобному повороту Вахтанг. – Ты ведь знаешь, мы от тебя ни на шаг не отходили!
– Оказалось, что и я не всё знаю! – нагло засмеялся Делон. – Но мы всё узнаем! Вот только вызовем охрану и милицию. И тогда вы поймете, кого бережет моя милиция! А вас, разумеется, задержат до выяснения обстоятельств хищения технологического оборудования с территории государственного предприятия! Потом и поглядим, во что вам обойдется ремонт сильно неисправного автомобиля!
Я всё понял. «Мы попали в зависимость от совершеннейшего из ничтожеств, подлеца, представителя не самой лучшей ветви человеческой эволюции! Выживая в трудных условиях сам, он без колебаний губит себе подобных! А мы, наивные люди, давно привыкшие к подлинно человеческим отношениям, вляпались, словно кур во щи! Вон как вцепился, гнусный хищник!»
– Хорошо, я найду триста долларов! Но позже! – заверил я. – Пусть только ремонт начинают, как обещали! Мы спешим…
– Ремонт мы сделаем! Слов на ветер не бросаем! Но уже за пятьсот! – нагло ухмыльнулся Делон.
Для меня это стало новым ударом, но ответить равнозначно я в тот момент не мог.
– Это невозможно! – попытался я его остановить, понимая, что не смогу ни на что рассчитывать, пока не получу средство давления на этого негодяя, ведь он признаёт над собой лишь превосходящую его силу. Такой силы у меня нет. – Чтобы искать деньги, нам нужна машина… – известил я его.
– Сначала деньги, потом машина! – изгалялся от безнаказанности Делон. – Если вы уже согласны, то я распоряжусь, вас выпустят! Но без машины! А когда привезете деньги, будет и работа!
Вот ведь как странно получилось! На исконных землях славян по мере подталкивания великой страны к крутому обрыву опять стали властвовать такие, изжитые давно, казалось бы, дикость, варварство, насилие и унижение добропорядочных людей. Зло, ранее боявшееся поднимать голову в обществе, где устойчиво господствовала человеческая мораль, теперь активно выдвигалось на первый план повседневной жизни.
Торжество всего низменного, ни на минуту не покидая сцену современной жизни, уже перестало потрясать жителей! К нему, как и к льющейся потоками человеческой крови беззащитных граждан, постепенно стали относиться как закономерной стороне современного хищного существования. Тем более, что многим перестало представляться постыдным то, что ранее было совершенно недопустимым по моральным и этическим соображениям. Оковы каких-то ограничений, удерживавших людей от превращения их в животных, повсеместно рухнули.
На руководящих должностях лихо утверждались бандиты и воры, навязывающие обществу свой преступный образ жизни. И, что особенно опасно, немалая часть прежнего населения, уже не таясь, завидовала вульгарной бандитской роскоши. А потому и сама без колебаний кидалась в омут безграничной преступности, решительно предпринимала любые действия, лишь бы тоже ездить на «шестисотых», таскаться по ресторанам и обирать тех беззащитных соотечественников, у которых имелось ещё хоть что-то привлекательное.
Страна стремительно погружалась в пучину дикого насилия, грабежа, разврата и преступного обогащения.
Вернулись мы с Вахтангом на злополучный заводишко лишь к вечеру следующего дня. В моём кармане лежала нужная денежная сумма. Не стану рассказывать, чего мне стоило её раздобыть, но обязательство вернуть все деньги точно в назначенный и недалёкий срок уже перенапрягало меня и днем, и ночью.
Кроме сего тяжкого долга на мне «висел» ремонт и собственной машины, который тоже чего-то стоил. Давили и накопившиеся первоочередные семейные потребности. Так или иначе, я пока не представлял, как всё проверну, но верил в то, что друзья, которым тоже несладко, всё-таки не позволят мне погибнуть просто так. Так ведь раньше было всегда!
Наша машина уже стояла отремонтированной во дворе, вроде бы никому ненужная. Тем не менее, к нам сзади тут же подкрался вездесущий Тимофеич:
– Сработано в лучшем виде! Лучше стала, чем была! – бахвалился он.
– Тогда мы без задержки и поедем? – надумал я провернуть рискованную аферу.
– Да сколько угодно! Как только Главный (инженер) даст добро!
Вахтанг успел осмотреть кузов снаружи и изнутри, и работой остался не доволен:
– Очень уж неаккуратно сделали!
– Не взыщи, господин хороший! – дурачился Тимофеич. – Что удалось! Да и то, исключительно в личное время! Можно сказать, за счет своего сна ремонтировали! Очень старались все! Но лучше этого никто и не сделает! Даже не ищи! Мы ведь здесь – все спецы!
– Это я сразу заметил! – прокомментировал Вахтанг.
Не здороваясь с нами, сзади появился Делон:
– Если готовы расплатиться, забирайте свою ласточку в лучшем виде! – выдавил он, кривляясь.
– Грубо сделали! – сказал я в ответ. – За такие деньги, совсем уж плохо. Думаю, договоренную сумму будет честно процентов на двадцать скосить.
– Думаешь что-то отжать? – раскованно заключил Делон. – Ничего у тебя не выйдет! Деньги мне (он протянул руку раскрытой ладонью вверх)! А нет, так мы быстро найдем применение этому грузовичку. Предлагаю вам, господа-неудачники, мне голову напрасно не морочить и покинуть территорию предприятия! А то ведь случайно закопаем вас где-то под забором…
Поняв бесполезность торга, и уже несколько изучив бандитские повадки Делона, я положил все деньги в его ладонь. Он поочередно рассмотрел каждую купюру на просвет и остался доволен.
Вахтанг что-то зло запричитал по-грузински, обхватив руками голову, и забрался в кабину своей машины.
Через некоторое время мы молча катили в сторону центра города. Из-за подавленности разговаривать не хотелось. Было такое ощущение, словно меня с головой окунули в зловонную канализацию и потом голым вытолкали на улицу. Наверное, о том же думал и Вахтанг.
Но дело сделано. Теперь хоть перед Вахтангом я оказался чист, но впереди предстояло долго и мучительно разбираться с долгами.
Прервал молчание Вахтанг:
– Понимаешь, друг! Я много лет живу на свете; долго живу в России; всё вижу. Везде встречаются люди хорошие, везде много плохих. Что об этом говорить? Мы давно с тобой не наивные мальчики, верящие в безусловное торжество светлого будущего! Но, знаешь, дорогой, я не перестаю удивляться какой-то особой, паталогической жадности современных русских. Будто они денег никогда не видели! Деньги, деньги! Ты прости, дорогой, я не о тебе! Все мечты у них о деньгах! Все поступки, все желания… Только к ним стремятся, не щадя никого… Будто эти проклятые деньги сделают их счастливыми! Из-за них теряют совесть, теряют честь, теряют жизнь… И всё равно, не поймут, не подумают, не остановятся! В их мозгах умело подменили жизненные цели, подменили идеи, мысли, мораль… Потому всё они понимают искажённо!
Вахтанг замолчал, сосредоточившись на дороге, но неожиданно для меня опять заговорил о том же:
– Знаешь, дорогой! Моя семья в советское время имела большой дом, мандариновые деревья, много денег. Но всё пропало! Я давно нищий. Только и осталась у меня безработная жена с тремя школьниками в Грузии, да отец там же. В заложниках он! Уже почти год! Денег на выкуп у меня нет! Понимаешь, как мне нужны эти проклятые деньги? Но я пытаюсь их заработать, где только могу, а не приставляю нож к горлу честных людей! Потому что я не считаю, будто деньги в жизни важнее чести. Ну, скажи мне, друг! Разве они важнее стремления в любой ситуации оставаться уважаемым человеком?
Вахтанг опять замолчал, а я не стал ни отвечать ему, ни подтверждать его откровения личным опытом и наблюдениями и, уж конечно, не имел оснований возражать по сути.
В глубине души и мне было понятно, что его речь совсем не о хороших русских людях, которых пока вокруг немало. А таких типов, вроде доморощенных делонов, какую бы национальность они собой ни представляли, простыми увещеваниями не остановить! Для них любой народ – весь или по отдельности – уже ничего не значит в сравнении с личным обогащением. Придет время, и они себя ещё не так покажут.
2010 г., февраль.
