Александр Иванович Вовк
Десять рассказов
– Выходит, даже рестораны работали? Это для кого же? – удивился один из приятелей.
– Для кого угодно! Были бы деньги! Кстати, если не говорить о расстрелах коммунистов, евреев и партизан, то оккупанты местных жителей почти не трогали. Как ни странно теперь это кому-то узнавать, но немцы гарантировали местному населению полную свободу действий и передвижений. Гитлер вообще широко пропагандировал свою программу существования туземцев, «освобожденных от коммунизма». От той программы, конечно, мёдом не пахло! Работа, работа и работа! Только работа! Никакой медицины, никакого образования, никакой гигиены! Положение животных. Но один раз в жизни, как планировалось, каждый раб мог съездить в Берлин, чтобы поглядеть на плоды прогресса высшей немецкой расы! Так Гитлер установил! А наши россиянцы теперь именно так и поступают. Они ездят, смотрят, восхищаются! Вот только на своей родине палец о палец не ударяют. Свобода! Причем, сами немцы, «осваивающие новые земли Третьего рейха», должны были жить, как предполагалось, в отдельных поселениях и никак не пересекаться с местными рабами. Рабам за равный труд платили бы в двадцать раз меньше, чем немцам… Так Гитлер якобы велел.
– Ничего себе! – мгновенно подсчитал Тимофей. – Наша средняя теперь меньше раз в восемьдесят! Докатились, ребята! Вкусили мы демократию и свободу по полной! Заодно и выкусили!
Вновь пришедшие друзья, по видимости, не поняли ничего, поскольку их коллективный мозг был озабочен дефицитом дурманящий жидкости. И только! Однако у них всё-таки родился вполне приличный замысел для того, чтобы раскачать Павла Степановича на следующую коробку.
– Сейчас бы нам, да перед салютом, помянуть нашего прославленного Маршала Победы… – неуверенно промямлил Василий Иванович, явно полагавший, что перед столь святой необходимостью фронтовик не устоит. Но ошиблись! Павел Степанович после этих слов долго молчал.
Молчали и остальные, не зная, как быть?
Но с того момента Павел Степанович глядел на них уже с искренним участием, поскольку перестал считать главным содержанием их личностей трепетное желание выпить. Они же, если не накручивать лишнего, самые обыкновенные мужики. Причем, наверняка, не так уж часто пьющие! Поскольку часто им и не предлагают! А на кровные, на пенсионные, не очень-то разгонишься. Всякий свой рублик, пожалуй, внукам на подарки приберегают, балуют их по своим мизерным возможностям. Вот и разыграли праздничную комбинацию. Безобидную, в общем-то, комбинацию по раскачиванию первого встречного. Двое из них обосновались где-то там, на главной аллее, и промышляли в толпе «счастливых» и уже поддатых, а его новый приятель выдвинулся сюда, где люди редко встречаются. И не промахнулся. В смекалке ему не откажешь!
«А я до сих пор не знаю, – огорчился Павел Степанович, – кто они по профессии, о чем думают, как и чем живут?»
После столь запоздалых выводов отношение Павла Степановича к собеседникам смягчилось. Ведь не алкаши, какие! Тех, давно бы развезло! Он с усмешкой и удивлением констатировал, что они просчитали его, разведчика, куда раньше и точнее, нежели он их. В знак поощрения хорошо развитых аналитических способностей своих новых знакомых Павел Степанович решил отдать им и вторую коробку.
«Уж мне-то она ни к чему! Я лет двадцать, как перестал употреблять, уяснив, что любой алкоголь притягателен лишь тем, что одуряет! Ведь наркотик. А дури у меня и своей достаточно, как говорят в Одессе!»
Павел Степанович молча протянул Тимофею вторую коробку. Тот принял её уже без колебаний; его компаньоны застыли в почтительном ожидании дележа; когда разлили, они, сдерживая нетерпение, не забыли повторно пригласить и своего благодетеля.
– Так что? За Маршала? – решил уточнить Тимофей, адресуя свой вопрос Павлу Степановичу.
– Ваше дело, но я бы за Жукова не стал… – ответил Павел Степанович без нажима, давая понять, что это их личное дело, а его мнение можно и не учитывать.
– Вот как! – с удивлением приостановил тост Тимофей. Его дружки также зависли со стаканами в поднятых руках. – А какие, простите, к нему претензии?
– Вопрос сформулирован точно, и смысл в нём есть. Потому не стану увиливать. Как говорится, извольте! Но перечислю не по степени важности, а как придётся. И это лишь моё мнение. Коротко сказать не смогу… Время нужно, чтобы всё упорядочить. Договорились?
Собеседники согласились. Тогда ветеран задумался и выдал первый аргумент:
– Во-первых, полководец он весьма скверный. Исходя из этого нашу кровь особо не жалел – «бабы ещё нарожают!», зато врага часто просто-таки щадил!
– Это вам немцы рассказали? – съехидничал Иван Петрович.
– Сам Жуков и рассказал! В своих мемуарах! Он неоднократно хвастался, как вытеснял противника то тут, то там! Так и написал: вы-тес-нял! А противника следует не вытеснять, а уничтожать, разделив его группировку на части! Это – основа военного искусства! Немцы с нашими войсками так и поступали, а он, видите ли, вытеснял! Потом вытесненные немцы возвращались, и нам их возвращение стоило новых и новых жертв! Бесталанность Жукова дорого обошлась нашим солдатам, их матерям, женам и сиротам!
Павлу Степановичу не решились возражать, или, вполне возможно, не читав мемуаров Маршала, поверили на слово.
– Во-вторых, человек этот никого и никогда не слушал! Считал себя пупом земли! Потому даже то, в чём помогли бы толковые подчиненные, им никогда не применялось. Он всегда был непомерно груб со всеми, несправедлив, нетерпим к тем, кто имел своё мнение, мстителен и обычно вёл себя крайне подло, сваливая свои просчёты на других людей. У меня есть выписки с мнениями о Жукове многих генералов, служивших с ним. Почти все пишут в резко негативном ключе, хотя о Рокоссовском, например, никто плохого слова не сказал! То есть, нельзя тех генералов заподозрить в зависти к маршальской должности или ещё в какой-либо неискренности.
– Да! Рокоссовского все любили! – подтвердил Иван Петрович. – То Конев прославился своим хамством, хотя полководцем считался очень талантливым!
Павел Степанович продолжил импровизированную лекцию:
– В-третьих, Жуков уже после войны свою некомпетентность, а, главное, преступное довоенное бездействие и даже вредительство, уж не знаю, умышленное или случайное, свалил на Сталина. Эти действия как нам назвать?
– И в чём вредительство заключалось? – прервал ветерана Тимофей.
– Эх! Жаль, с мысли сбили! Теперь трудно будет вернуться к ответу на первый вопрос. Да, уж ладно! О Сталине! Жуков, как начальник Генерального штаба, допустил до войны роковую ошибку, или умысел, в разгадывании направления главного удара вермахта. Ведь до прихода Жукова в Генштаб Красная Армия готовилась к тому, что немцы основными силами ударят по Белоруссии, как и случилось позже! А Жуков всё переиначил. Он ослабил нашу оборону на главном направлении удара немцем и усилил её на Украине, где не следовало. Хотя и младенцу было ясно, что это нелепо! Просчёт Жукова обошелся стране настолько дорого, что в первые месяцы мы едва удержались. Ну, ладно, переиграли немцы Жукова, как начальника Генштаба, оказались на голову выше его, так ведь он всё, что сам наворочал, свалил на мертвого Сталина! Между прочим, Жуков сам и запустил байку о том, будто Сталин никому не верил о готовящемся нападении Германии! Будто он не разрешал войскам давать немцам отпор! Но и это чушь невероятная! Даже я, мальчишка, помню, что никто не сомневался в близости войны. Об этом все открыто говорили, но Сталин к тому же готовил страну к войне. Он сумел мобилизовать не только все наши ресурсы, но и, перехитрить Гитлера, заставить Германию заниматься подготовкой к войне нашей Красной Армии, а не своего вермахта! Вот это и есть высший полет сталинской дипломатии! А Жуков уже после смерти Сталина запустил ещё одну чудовищную ложь, будто Сталин умышленно запрещал приводить войска в полную готовность, боялся якобы спровоцировать немцев. Но ведь сам Жуков как начальник Генштаба и рассылал по округам директивы Генштаба о необходимости приведения в полную готовность к 15-18 июня! То есть, не отсиживаться, дабы не спровоцировать, а готовиться к отпору! Представляете, насколько подлый человек? Зато промолчал, почему он сам не проверил, выполнена ли та важнейшая директива в округах и на флотах? А ведь это было его важной должностной обязанностью! Мало отдать приказ, надо добиться его выполнения! Иначе такому приказу – грош цена! И надо же! В важнейшем Особом Западном военном округе генерал Павлов директиву действительно не выполнил! А Жуков «не заметил»! Потом Павлов сознался, что умышленно её проигнорировал. И я полагаю, что сделал он так только с ведома Жукова. Думаю, они были заодно! Потому наши войска, заблаговременно не выведенные в запасные районы, были уничтожены спящими! Путь немцам открыт! Уже за это Жукова следовало расстрелять ещё в начале войны! Вместе с Павловым! Но Павлова расстреляли, а Жуков остался, чтобы ещё много смертоносных «сюрпризов» преподнести нашей стране!
– Так почему же не расстреляли? – поинтересовались все разом.
– А где потом других взять? Ведь таких троцкистов-генералов у нас очень много оказалось! Но Сталин постепенно, уже по ходу войны, в них разобрался и избавился. Но не до всех сумел добраться! Однако сам взялся изучать оперативное искусство, не доверяя больше страну гнилым генералам. Потому через полгода войны немцы с удивлением обнаружили коренное изменение в действиях наших войск. Но ведь для этого понадобилось вмешательство Сталина и целых полгода! А за это время генералы почти всю Красную Армию с помощью немцев перемололи! Пришлось нашу молодёжь на фронт призывать! И чуть ли не главным среди «выдающихся военных специалистов» был необоснованно возвеличенный Жуков!
– Ну, зараза! – не выдержал Тимофей.
До Павла Степановича уже стал доходить запах коньяка, подогретого в давно удерживаемых стаканах, и он посоветовал:
– Да вы, пейте-то! Держать устали…
– Теперь понятно! За Жукова мы пить не станем! Это уж точно! – подвел итоги Василий Иванович. – Может, за Рокоссовского! – он опять вопросительно поглядел на Павла Степановича, и тот одобрительно кивнул, слегка его поправив:
– Уж лучше, за погибших! За погибших героев!
– Верно! Давайте, ребятки, за них! – согласились друзья.
Они выпили, но произошло это уже не так поспешно, как в предыдущем случае – более спокойно, вдумчиво, с достоинством. Потом долго молчали, что-то переваривая в головах, и осторожно шуршали оберткой шоколада, лежавшего на скамейке.
Наконец Василий Иванович разрядил обстановку:
– Говорят, будто Сталин боялся высокого авторитета Жукова в армии и народе и потому отправил его подальше от Москвы, в Одесский военный округ. А вы как думаете?
Павел Степанович удивился точной формулировке вопроса. «Стало быть, и этого человека мне сразу понять не удалось! Я его за полного алкаша поначалу принял. Думал, полностью разложившаяся личность, ан, нет! На счастье, совсем не так!»
– А что касается вашего вопроса, то не знаю, как короче сформулировать – многое ведь не очевидно, долгих объяснений потребует. А кое-что, к тому же, весьма болезненно воспринимается. Если у людей уже сложилось некое мнение, даже самое неверное, то изменить его бывает почти невозможно даже самыми правильными доводами! Такова уж психология людей! Им больнее узнать, что раньше они в чём-то ошибались, нежели в том, что чего-то не знали.
– Да вы не тревожьтесь: мы народ битый! Всякое научились переносить! – заверил Тимофей.
– Всё тогда сложнее оказалось. Сначала Рокоссовский и Конев поставили перед Сталиным вопрос о том, что Жуков часто позорит их, приплетая себе все чужие заслуги. Потом до Сталина дошла информация, как Жуков со своими подручными генералами, Крюковым и Телегиным, в огромных масштабах присваивает особо важные ценности поверженной Германии, которые обязаны были отобрать из всякого хлама и доставить в Советский Союз в качестве компенсации ущерба от немецкой агрессии. Но наш главный мародер с маршальскими погонами развернулся так, что Сталин позволил следственным органам проверить эти сведения на неподконтрольного им ранее маршала.
– Ну? И что выяснилось?
– А всё подтвердилось! Точь-в-точь! Ведь даже на даче Жукова все полы были устланы старинными коврами ручной работы из великолепных немецких дворцов! В несколько слоев! Их просто некуда было девать! Не на улице же оставлять! А в доме всюду штабелями стояли добротные немецкие ящики с удивительной красоты фарфором. Картины величайших мастеров мира не умещались на стенах и подпирали стены на полу, царапая рамы великолепной работы. В книжных шкафах плотными рядами громоздились огромные старинные фолианты в кожаных переплетах, отделанных серебром. Все, конечно, – на немецком языке! Зачем они Жукову? Он же не знал ни одного иностранного языка, а книги вообще не читал? Никакие! Этот факт удивил следователей особенно, поскольку они не обнаружили ни в доме, ни на даче Жукова ни одной книги на родном языке! Стало быть, и немецкие фолианты он запасал лишь в качестве дорогого товара! Представьте, золота, бриллиантов, серебра в изделиях и посуде набралось на десятки килограммов. Тяжелыми рулонами пылились, один на другом, многие километры дорогих тканей. И это в то время, когда после войны чуть не каждая женщина была счастлива, если удавалось пошить юбку из мешковины!
– Надо же! А мы молились на него, дурни! Интересно, с чьей подачи его в национальные герои зачислили? – не сдержался Тимофей, а его товарищи в сердцах отпустили несколько более крепких словечек. – Как же так? Почему народ и сегодня правду не знает? Почему Жукова как своего избавителя до сих пор все чтят? Кто истину от нас на самом верху прячет?
Павел Степанович решил помолчать, дабы перевести дух. Уставать в последнее время стал он не в меру от трудов своих праведных. Чтобы оправдать молчание, он принялся протирать очки, делая это тщательно и долго. Приятели терпеливо ждали, наблюдая за нехитрыми манипуляциями.
«Неужели я их так заинтересовал своими ответами? Или они опять меня переиграли, рассчитывая поскорее получить очередную коробку? Кажется, и то верно, и другое!» – подумал Павел Степанович и добавил:
– Вы ещё не всё знаете. За Жуковым числятся и более отвратительные дела! Например, ему принадлежит непосредственная поддержка государственного переворота! Его совершила 24 июня 1953 года хрущёвская банда. Если бы не Жуков со своей личной якобы армией, которую он уже готов был ввергнуть в гражданскую войну, то Хрущёв не смог бы взобраться на самый верх и разрушить наш социализм. Поэтому оба они, Хрущёв и Жуков, особо опасные государственные преступники! Во веки веков! По их команде убили Лаврентия Берию – второго по должности человека в стране. Но вторым после Маленкова он считался лишь формально, а в действительности являлся первым, поскольку именно ему Сталин завещал после своей смерти дело строительства подлинной народной демократии. Маленков был свадебным генералом, поскольку он русский и более всего подходил для первого поста! А чтобы в стране победила демократия, Сталин ещё до войны замыслил отстранить от руководства партию большевиков, которая давно стала тормозом любому праведному делу. Переродившейся партии нужны были привилегии, а не напряженная работа и ответственность за результаты ее деятельности! До войны у Сталина отстранение партии не вышло. Помешали те самые большевики, объединившись все, как один против Сталина. Во время войны, разумеется, стало не до реформ. Зато после войны Сталин вновь нацелился на претворение своей идеи в жизнь.
– Ну и ну! – вырвалось у Тимофея.
– Можете сколь угодно удивляться, – продолжил ветеран, – но на следующий день после того, как только Сталин в узком кругу огласил своё намерение не откладывать этот вопрос, вождь был отравлен. Отравление спровоцировало тяжелый инсульт. Одновременно Хрущёв и Игнатьев, которые эту смерть и организовали, приняли все меры, чтобы не оказывать Сталину медицинскую помощь и скрывать как можно дольше его тяжелое состояние от Берии. Потом все свои козни они на Берию и свалили. Всё, что с тех пор нам рассказывают о смерти Сталина, Берии и его роли в смерти Сталина, абсолютная дезинформация или чудовищная ложь! Она была нужна врагам, устроившимся во власти, чтобы исказить наше представление о происходящем в стране. На эту ложь работали тогда, и работают сегодня, многие тысячи людей, которых мы считаем своими соотечественниками. А они ведь были скрытыми врагами тогда, сегодня и навсегда ими останутся! Хотя живут, как и положено паразитам, за наш счёт! Лучше нас, надо сказать, живут! Если говорить о материальном… А если о их совести, то уж не знаю, как они чувствуют себя, каждым действием своим предавая тот народ, за счёт которого и живут?
Павел Степанович замолчал, чтобы собраться с мыслями и перевести дыхание. Никто из новых знакомых не только не проронил ни слова, но даже не пошевелился в ожидании продолжения воспоминаний фронтовика. А он в который раз задал себе вопрос: «Зачем им это надо? Ведь они уже прожили свою жизнь, какой бы она ни была, не будоража сознание крохами столь неприятной истины. Зачем она им теперь? Что они станут с ней делать? И что смогут сделать, независимо от намерений? А главное, что им теперь позволят сделать? Ну, хорошо, после и погляжу!»
Павел Степанович ещё минуту помолчал и продолжил, негромко, но четко выговаривая слова:
– За сто тринадцать дней, вплоть до его убийства, Берия сделал неправдоподобно много. Собственно, он всегда работал именно так! Он успел прекратить множество надуманных репрессий, с вредительскими целями затеянных бывшим министром госбезопасности Игнатьевым; стал пересматривать дела лиц, уже находящихся в местах лишения свободы и выпускать их, причем, не только невиновных, но и всех женщин, и лиц, сроки которых подходили к концу, то есть, досрочно. Но ещё важнее – верные ему следователи НКВД за эти дни собрали сведения, изобличающие преступления многих заговорщиков и организаторов убийства Сталина, прежде всего, Игнатьева и Хрущёва. Берия, безусловно, скоро отдал бы их под суд. Он так и собирался сделать! Уже согласовал с бесхребетным Маленковым день обсуждения этого вопроса в Совете Министров. Потому-то изменники, смертельно напуганные приближением своего конца, его и убили, а Маленкова и прочих членов Политбюро поставили перед фактом – или вы с нами или последуете за Берией, как подлые враги народа! Не приходится сомневаться, что НКВД в полном составе встал бы горой за уважаемого и даже любимого шефа, будь он ещё жив, но Берию-то уже убили. Вставать оказалось поздно – это привело бы лишь к братоубийственной войне МВД с армией, которой формально командовал министр обороны Булганин, а в действительности – преступный заговорщик Жуков. А чтобы НКВД даже потом, даже через годы, не поднимало головы, не раскрывало тайну убийства Сталина и Берии, и государственного переворота, чтобы людям из НКВД никто не верил, Хрущёв собственные репрессии сотен тысяч невинных граждан, все свои расстрелы, свалил на честных работников этих органов. И они до сих пор не могут отмыться от хрущёвской клеветы! До сих пор злобная клевета не смыта и с имени Сталина, и с имени Берии, и многих других честнейших работников органов, которые не согласились признать результаты политического переворота в СССР. Они были расстреляны Хрущёвым с формулировкой «враги народа». Собственно, только после этого социализм в нашей стране стал выхолащиваться, нагло подменяемый повсеместно властью преступной, всё знавшей, но молчавшей себе во спасение! Сначала её возглавлял Хрущёв, умный от природы, но малообразованный, очень хитрый, очень жестокий, очень мстительный, очень подлый человек. К тому же – весь в крови!
– А нам-то про Берию наплели… – протянул Тимофей. – А как всё потом было?
Павел Степанович продолжил:
– В 1964 году в результате, как его называют, мягкого дворцового переворота вместо Хрущёва наверх подтолкнули Брежнева. Личностью его назвать трудно – для этого он сероват! Даже Хрущёв в этом плане казался на три головы выше Брежнева. Но он общительный, веселый, умеющий ладить с простыми людьми, на фронте пулям не кланялся, хотя и боевым командиром не был – так, политработник. В декабре 44-го, в конце войны, стал генералом. Но, самое важное, – не руководитель он! Ни по интеллекту, ни по жизненным целям, ни по призванию. Не лидер! К тому же, патологический бездельник! А ещё – болезненно тщеславен.
– Уж о нём-то мы наслышаны и сами насмотрелись! – вставил Иван Петрович.
– Нам бы узнать ваше мнение об Андропове. Вроде, наш мужик! Или нет?
– С Андроповым определиться сложнее. Я тоже давно им интересуюсь, но все концы он сам опустил в воду! Остается лишь догадываться. Он, как многим казалось, во всех ситуациях являлся хозяином любого положения, но чего именно хотел и к чему стремился, по нему было не понять! Однако именно он ввёл Горбачёва в высшие круги всесоюзной власти, и это факт. Не мог же он, весьма проницательный человек, в самом деле, не понимать всю человеческую ничтожность и нечистоплотность Горбачёва! Конечно же, понимал! И всё-таки вытянул его наверх! Вот от этого и пляшите, составляя истинный портрет Андропова! Неспроста же он на самый верх негодяя тащил! Значит, что-то нехорошее замышлял!
– Неожиданно как-то выходит… Получается, что и он… – подытожил Тимофей.
– Кто его знает? – уклонился Павел Степанович, но добавил. – Правда, непосредственное назначение Горбачёва на высшую должность произошло с подачи политического аксакала того времени, совершенно неподкупного, как нам всегда внушали, Андрея Громыко! Для этого известный изменник Александр Яковлев воздействовал на Громыко через его сыночка. Кстати сыночек тот уже числился член-корреспондентом Академии наук! Выводы о таком папаше и о таком сыночке можете сделать сами! Кем бы по своей моральной сути они не являлись, но не могли же, в самом деле, не понимать, на кого в той ситуации работали! И всё-таки, очень интересно понять! Как принципиальный патриот к старости, когда уже о душе пора подумать, настолько очевидно сыграл на руку нашим врагам? Ведь служил же нашей стране раньше верно и эффективно! Лично я не могу себе представить, как может честный человек, служивший в верхах при Сталине, потом служить при Гитлере, Хрущёве или Ельцине?
Павел Степанович помолчал, оценивая реакцию слушателей, интересно ли им, и сменил тему:
– Кстати, Горбачёв после освобождения родного Ставрополья работал комбайнером. Ему всего-то лет 14-15 было! Оно и понятно! Все мужики на фронте, а работать-то надо, вот он и научился! И молодец! За это он даже высшую награду Родины получил, орден Ленина! Но странности в его биографии уже тогда начались – работали-то на комбайнах многие мальчишки, однако награду получил он один. Неужели кто-то уже тогда тащил его с дальним умыслом наверх? Приходилось слышать, будто немцы с подростками на Ставрополье большую работу по вербовке вели. Видимо, и мимо Горбачёва они, аккуратные, не обошли стороной! Так или иначе, но с высшим орденом да в юношеском возрасте поступить на юридический факультет МГУ труда не составило. По той же причине говорливый Миша стал комсомольским секретарем факультета. И, есть сведения, что многие его товарищи были отчислены ввиду выдающейся «проницательности» комсомольского секретаря Горбачёва – он везде находил «врагов народа»! А ещё, он уже тогда разобрался в возможностях сладкой жизни и легко сообразил, где следует пристроиться, чтобы иметь большую власть и ни за что не отвечать! Потому его женитьба, даже если она и произошла по любви, весьма похожа на целенаправленное упрочнение карьерной перспективы. Известная вам его супруга Раиса, словно случайно, оказалась дочерью первого секретаря Башкирского обкома КПСС, который, надо думать, сделался для Горбачёва неплохим буксиром. Правда, сегодня этот факт засекречен, и отцу Раисы официально подставлена более пролетарская биография. Не забыли в неё включить и непомерные страдания по случаю необоснованных сталинских репрессий. Вот так-то! Но, похоже, я вас крепко утомил! Да и переваривать это долго ещё придется! Потому прошу наш разговор запить коньяком и разойтись! – Павел Степанович извлек из пакета очередную коробку. – Думаю, мне и оставшейся вполне достаточно!
Надо сказать, знакомые оживились значительно меньше прежнего, но пить не отказались. Когда степенно разлили содержимое по стаканам, опять возникла проблема тоста.
– Так за что или за кого? – неуверенно оглядел общество Тимофей, держа стакан наизготовку.
– Давай молча и не чокаясь, – предложил Василий Иванович. – За тех, кто нас не предавал!
Все согласились. Выпили.
Павел Степанович понял, что продолжать разговор никому не хочется, перегрузились безрадостной информацией, и надумал прощаться, но Василия Ивановича ещё что-то волновало:
– Вот, профессор, мы с вами всё в прошлом копаемся, да нынешнюю жизнь ругаем, будто слов хороших для неё не осталось, но хотелось бы знать, что из наших мучений в перспективе-то получится? К чему готовиться? Либо перетрется всё по-тихому, да улучшаться начнет мало-помалу, либо наоборот? Кто нам скажет? Вы-то как думаете?
– Эх, Василий Иванович! Мне бы кто на такие вопросы ответил! Как я понимаю, после предательской деятельности всей когорты, так называемых реформаторов, наше будущее столь незавидно, что никто из тех «реформаторов» нам об этом заранее не расскажет! Зачем? Ведь тогда можем и взбунтоваться! Терять-то станет нечего! А так, надежда остаётся. Население мало-помалу всё вымрет. Жутко это сознавать, но так и будет, поскольку народ до сих пор только стонет, оттого что ему плохо, а почему плохо, не понимает, да и понять не особенно-то жаждет. Стало быть, не знает, что делать! Одна мечта ему душу греет – из собственной нищеты хоть как-то вырваться, иномарку купить, квартирку отремонтировать, с долгами рассчитаться да в Турцию или в Израиль свозить свою задницу, чтобы перед знакомыми фотографиями хвастаться! Вот в этом-то самоуничтожение нашего народа и заключено! А он себя ещё и великим зовёт! Беда его даже не в трусости и широко распространившемся мещанстве! Мещанин, он, понятно, паразит; он на шее нормальных людей сидит. От него никому и ничего, зато он-то, всё под себя! Но если какие-то люди за этого паразита всё же работают, то все они, худо-бедно, но как-то живут! А у нас ведь всё иначе – страна ничего не производит, зато охотно паразитирует. На чём? Это все знают: на тающих запасах нефти, газа, леса, пресной воды… Уже территориями стали торговать… Байкал, Дальний Восток, на очереди Калининградская область или Московская… Ну, а всё нужное нам для существования спекулянты привозят из Китая, из Турции, Европы, Израиля… Вроде бы, хорошо, – никто не работает, а всё есть! Но ведь недолго так будет! Шабаш это настоящий! Что вам завтра спекулянты привезут, если денег не останется? А их ведь не только абрамовичи мешками из страны вывозят!
Приятели почесали затылки, а Иван Петрович подвел итог:
– Нет уж! Лучше мы будем в прошлом копаться, нежели в таком будущем!
Но у Василия Ивановича непроизвольно вырвалось, будто и не слышал последней фразы:
– Нет! Мы ещё сильны… Мы всегда выстаивали… Русский народ непобедим, вся история говорит…
– Ну да! – ввязался со своей иронией Тимофей. – Дальше некуда! Профессор прав, мы свою страну никому погубить не позволим! Потому что мы её сами хотим погубить! Уже тем, что ничего не производим, а тянем и тянем под себя… Миллионы чем-то заняты, а на самом-то деле лишь штаны свои протирают. Айти технологии… – он сплюнул и выругался.
– Что они нам, стол накроют? Или те штаны сошьют? Это не труд, это имитация! Занятость есть, зарплата какая-то есть, а для страны – одно словоблудие! Зато мы эти штаны у врагов наших закупаем, а они в виде прибыли с нас их и снимают. Вон, зачуханную Турцию мы за двадцать лет превратили в развитую страну, зато сами загнулись. Мы все деньги свои сдуру в Турцию перекачали. Теперь всё в Китай пошло! Эти иномарки, боинги, я уж молчу о телевизорах, телефонах и шмотках… Мы что же, сами не можем это фуфло производить? Оказалось, руками и даже головой ещё можем, но банки денег предприятиям не дают. Они на наших врагов да на воров работают! Значит, если так и дальше будет, непременно сдохнем. И вся промышленность, и вся страна наша! – с силой выдохнул Тимофей.
– Договорился! – ехидно поддакнул Иван Петрович. – Как же мы сдохнем? Нас вон сколько! Дети… Внуки только пошли…
– Понятное дело! Будет и на нашей улице праздник! – заверил Василий Иванович. – И наше время придет!
– Ну да! – подтвердил Тимофей. – Конечно, придет! Только нас оно уже не застанет!
А вдалеке, там, откуда змейкой струилась длинная аллея, в этот миг вспыхнули два пучка автомобильного света. Фары прорезали сумерки, рано загустевшие под плотными кронами деревьев, развернулись и стали быстро приближаться к компании.
– Менты! – сообразил Тимофей.
– Пора сматываться… сейчас цепляться начнут! – предположил Василий Иванович.
– Вроде, не должны! – неуверенно успокоил Тимофей. – Всё-таки праздник, всенародное гуляние…
– Да им-то по фигу! – не сдавался Василий Иванович. – Чует моё сердце, цепляться будут! Свидетелей нет! Могут, что угодно навешать!
– Поздно! Теперь далеко не убежим, даже если в разные стороны! И не бросать же профессора в одиночестве – он-то своё отбегал!
Зарешеченный полицейский «Уазик», не выключая мотора и фар, тормознул напротив компании.
– Пьёте в общественных местах! – утвердительно рявкнул здоровенный сержант, вывалившись из машины с коротким автоматом наперевес.
За ним показался, обогнув машину, более вежливый лейтенант:
– Не положено, господа, в парковой зоне употреблять! Собирайте своё богатство и расходитесь по домам!
– Да мы же за Победу! Всего бутылочку коньяка на всех… – принялся уговаривать Иван Петрович, порадовавшись, что две опустошенные бутылки по старой привычке давно отнес в урну к другой скамейке.
– Русскую водку за победу надо пить, а не буржуазную дрянь хлебать! Или вы не патриоты? – стал неожиданно заводиться сержант. – А ну-ка, по очереди, все в машину!
Было заметно, как новые знакомые напряглись и стали бочком пятиться от скамейки, на которой продолжал сидеть лишь Павел Степанович. Но Тимофей не захотел безропотно принимать это беззаконие и возмутился:
– В чём дело, товарищ лейтенант? Мы ничего не нарушали, никого не задевали? Всенародно празднуем! В чём дело?
Лейтенант отмахнулся от Тимофея, мол, помолчи пока, и попытался мягко охладить своего подчиненного:
