Александр Александрович Интелл
Пиксельный
Постепенно все затухает. Драка не продлилась и минуты. Прибывших охранников быстро отправляют назад, а героя, отстоявшего честь мундира, успокаивают девушки, явно возбужденные его подвигом и этим коротким, но запоминающимся шоу.
В России на праздниках или вечеринках люди почему-то до сих пор думают мозгами, построенными по формуле «Свадьбы без драки не бывает». И когда драка случается – все рады. Значит, вечер удался, все было не зря. Потом долго мусолят, вспоминают моменты жизни именно по таким вот происшествиям: «Серег, а помнишь на днюхе Андрея, Федя и Коля подрались? Вот круто тогда было!», «А помните, в тот вечер мы еще с Вованом перетерли малясь, аж стаканы летали? Во, во. Все так и было!». Если драки на мероприятии нет, то всем делается скучно, вспомнить нечего. В таком случае строят небылицы или довольствуются простенькими зарисовками: «Вот я тогда нажрался!», «Зинка, помните, как блевала?!».
И я решаю подарить этим господам незабываемый вечер, который они точно не забудут. Я вообще, щедрый.
Неспешно поднимаюсь, возношу бокал, и немного погодя, начинаю речь.
– Эй! Эй вы! – большая часть толпы поворачивается в мою сторону. – Вы либо жалкие содержанки и будущие воры-бюрократы, этого не скрывающие, либо тупое быдло, которому впору смеяться над шутками Петросяна! – теперь весь зал уставился на меня. – Еще вы настоящие колхозники! Что, напялили дорогих шмоток, и теперь думаете, что стали красивыми и успешными!? Хрен там! Вы все такие же колхозники! Ни у кого из вас нет достойной мечты! Вы все уроды! Я вас ненавижу! – затем залпом выпиваю содержимое бокала, и весело добавляю – Спасибо, я кончил!
Повисает пауза. Молча и едва шевелясь, толпа переглядывается. Очень забавно, не хватает только тишины. Отрубить бы музыку, и картинка точь-в-точь киношная.
Я ставлю бокал и направляюсь к выходу. За спиной слышится незнакомый мужской голос: «Ты не кончил, а кончен!»
Pain paradigm
В такси стремительно накрывает вязким алкогольным дурманом. Но дурман, к несчастью моему, не прогоняет мыслей. Моя голова так устроена, что постоянно чем-то занята, даже когда не требуется. Мысли не выветриваются просто так, их приходится усваивать. Именно тогда я принимаюсь писать, чтобы избавиться от них. Если этого не делать, липкие мысли не дадут покоя.
Думать, грезить, чувствовать, записывать. Так устроена моя жизнь. И я устал от нее.
Я больше не вижу смысла в окружающем, голова постоянно забита чем-то невнятным и запутанным, она как огромная кладовая, в которой больше не хочется разбираться. Соберешься с духом поставить туда что-то нужное, полезное, а разный хлам громко сыпется с полок. Приходится ставить его на место, сортировать, перебирать. А где там что-то новое и полезное? Где эта мысль?
Нет ее. Затерялась средь бесчисленных полок – видать случайно закинул с остальным хламом. Лезть искать?
Хочется поменяться. Как жить в таком беспомощном состоянии? Ничего больше не интересно, от всего устал.
Все путается, не могу связать картинку в нужный ряд, мир за окном такси будто забагован и грозит рассыпаться на глазах в едкие пиксели. Я проношусь по нему, не зная мест назначения, не зная паролей от замков и без отмычек. Я в полном неведении.
* * *
Стоя возле домофона, долго не решаюсь набрать номер квартиры. Скорее всего, не откроет. Я набираю на бум.
– Кто? – из домофона звучит женский голос.
– Э… почта.
– В девять часов?
– Ну да. Срочный выпуск. Газету отпечатали раньше времени и вот… решили сразу разослать! – сочиняю на ходу.
К моему удивлению, женщина принимает всерьез скудную басню и дверь радостно пиликает.
Подъезд покрыт тьмой; ни зги не видно. Лишь где-то вдалеке, на лестничной клетке, еле-еле горит лампочка, и я смутно вижу ступени, которые ведут до самого шестого этажа, на котором заметно светлее.
Найдя квартиру, я долго не притрагиваюсь к кнопке звонка, нервничаю, как школьник у доски. Чуть помявшись и хорошенько выдохнув, тихо стучу в дверь. За ней начинается суматоха, слышатся тихие шаги.
– Кто там?
– Это я.
Наступает пауза. Кажется, я чувствую ее дыхание и вижу беспокойные мысли. Дверь отворяется и взору предстает самое прекрасное создание на свете. На ней какая-то бесформенная футболка, потертые джинсы, босиком, без косметики, но выглядит лучше всех девушек в мире.
– Я люблю тебя. – к сожалению, это произношу я.
– Послушай, – я смотрю в ее карие глаза, и хочется в них утонуть – ты что, опять пил? У тебя язык заплетается.
– Прости, что в прошлый раз так получилось. Обещаю, больше не буду тебя игнорировать. Приходи… в гости, или можем погулять, ну… то есть куда-нибудь сходить. Как друзья.
– Нет. Не хочу. – в голосе слышится тревога.
– Можно завтра, или как захочешь. Давай фильм какой-нибудь посмотрим, пообщаемся нормально, расскажешь про своих подружек.
– Нет. Ни сегодня, ни завтра. Я не хочу с тобой видеться, не хочу с тобой общаться.
– Родная, не говори так. И прости еще раз, тогда я был не в себе. Пожалуйста… – ее слова ранили меня и гнали тревогу, но я пытался не показывать это.
– Слушай, ты перепил, я к тебе не приходила.
– Как не приходила?
– Вот так.
– О чем ты? То есть… ты приходила неделю назад, хотела пообщаться! Ты что!? – я реально пугаюсь. Может, я уже не ориентируюсь в пространстве и времени?
– Нет. Этого не было. – она отводит взгляд в сторону.
Тут я допетриваю, что за чертовщина творится. Там, в квартире, за ее спиной, в приглушенном свете, весь наш разговор котролировал он. Человек, испортивший нашу судьбу. Алкоголь притупил восприятие настолько, что я не заметил.
– Ты что, из-за него так нагло врешь?
– Э-э, обо мне в третьем лице не надо! – он вышел на свет.
Худощавый, рыжеватый придурок, каких любят девчонки, с уродской стрижкой и мерзкими, маленькими глазенками.
– Тебя не спрашивали. – резюмирую я.
Дальше происходит то, что обычно видится со стороны. Будто не ты это делаешь. В голове пульсирует мысль, что это происходит не с тобой, но от мысли нужно сразу же избавляться, ведь происходит все за секунды. Только и успеешь поразиться, как удается думать в резких кадрах, плывущих перед глазами.
Я выстреливаю правой рукой и попадаю в бровь. Он хватает за пальто, начинает прижиматься, махать ручонками, краснеть от натуги; дерется как ребенок. Я вырываюсь из мерзотных объятий, отступаю к лестничной клетке и ожидаю, пока тот сам подойдет.
Она в тапках выбегает на лестничную площадку, истерично кричит и просит чудовище оставить меня в покое.
Подожди дорогая, вот сейчас я ему яйца вырву, и у тебя не будет желания встречаться с кастратом…
– Эй, чмошник. Ну, подходи давай. – я в предвкушении epic fight. Get ready, little faggot!
С громкими матами и проклятиями он подлетает ко мне и тут же получает в область рыла, которым пережевывает пищу и целует мою дурочку. Попятившись, с еле слышными матюгами, прикрывает клешнями рот и видно, что из носа течет кровь. Красного цвета, как у человека.
– УБИРАЙСЯ ОТСЮДА! – она заливается слезами и явно расположена к нему. Это бьет похлеще.
Я разочарованно смотрю на нее, ощущая внутреннюю боль, наблюдаю, как она плачет и выгоняет меня, ненавидя. Боль нестерпимая. Я чувствую себя полным ничтожеством, ненужным никому и не способным ни на что.
Первый кадр: на меня летит он. Второй кадр: перила.
Все, теперь я бьюсь о ступеньки, неотвратимо падая. Это не так больно, сколько обидно. В голове пролетает мысль, что через мгновение станешь инвалидом на всю жизнь или отделаешься легким испугом. Зависит от того, как ударишься. Но мысль не ясная, где-то в уголке сознания.
* * *
Я очнулся. Очень темно – лампочку выключили. В голове туман и боль. Сколько прошло времени с момента, как меня бросили на ступеньки, я не знаю, но кажется, не так уж много.
Тело чувствуется смутно. После ощупывания я принимаю позу обделавшегося бомжа-алкоголика, спиной прислонившись к холодной стене. Такой грязный бомж, валяющийся в подъезде рядом с лужой мочи. Вот сейчас я похожу на него, только без лужи.
Я нащупал шишку на голове, боль в правом бедре и левом локте.
Крови вроде не было, но чем дальше шло время, тем больнее становилось жить. Я подумал, что это такая модель мира, в которой я существую, это то, как я отражаю этот мир: чем дальше идет время, тем больнее. Вот так, оказывается, все просто. И не надо строить никаких иллюзий. Просто старайся, старайся изо всех сил противостоять этой парадигме.
Я попытался встать, но не вышло – голова, потяжелев, потащила вниз, правая нога отказалась работать, пуская по телу волну боли, а локоть не обрадовался сгибаниям. Я попробовал еще раз: немного приподнялся и тут же рухнул. В голове застрекотал вертолет, затошнило. Организм отказывался вставать, и я решил немного отлежаться.
Завибрировал мобильник: новое сообщение.
Да, это она. Давно не виделись, сучка. Нажимаю «читать». На треснутом дисплее высвечивается: «Ты не сильно ушибся? Как ты себя чувствуешь?» Я пишу «Отлично. Спасибо за встречу» и ставлю смайлик, нажимаю «отправить» и убираю мобильник назад.
Сидя на холодном полу, я осознаю, в каком безнадежном положении оказался. Хочется вдыхать больше воздуха, чтобы голова прояснилась, но он мерзкий. Я буду дышать снова, если получится встать и покинуть это место.
Голова напоминает о себе – похоже на неослабевающий, негасимый вертолет после пьянки. Только пьянки-то, не было. Ни сегодня, ни вчера. Я забыл, когда последний раз алкоголь доставлял хоть какие-то ощущения. Он лишь притупляет боль, с остальным приходится разбираться.
В таком состоянии я прибываю еще минут пять. Где-то сверху отворяется дверь, слышно, как спускаются. Я облегченно вздыхаю: кто бы ни был, хотя бы смогу попросить о помощи.
Тягучие, грузные шаги. Мои предположения подтверждаются, когда свыкнувшиеся с темнотой глаза видят тучную пожилую женщину с мусорным ведром. Не успев раскрыть рот и попросить о помощи, я получаю взрыв, отчего в голове ломит.
– Ты чего тут разлегся, а? А ну марш отсюда!
– Вы… – успеваю я прокряхтеть, приподняв правую руку.
– Вставай, вставай! Мигом! – она машет ведром в мою сторону.
От ее помоев тошнит еще сильнее.
– Я не могу встать, кажется, я себе что-то повредил, помогите мне – жалобно прошу я.
– Еще чего! Буду я тебя трогать, пьянь! Сам вставай, а не то ведро на голову одену!
Я собрался с силами и попытался приподняться. Получилось неважно.
– Вставай, пьянь! – эта совковая тварь спускается со ступенек и подходит ко мне вплотную.
– Я не могу! – у меня наворачиваются слезы. – Пожалуйста, вызовите скорую…
– Какая тебе скорая, пьянь ты подзаборная? Тебя лечить-то никто не возьмется. Помогать нужно нормальным людям, а не таким, как ты. У докторов на тебя времени нет.
– Тогда отойдите…
Когда безумная сторонится, я пытаюсь потихоньку встать. Меня хватает только на то, чтобы подползти к периллу. Я хватаюсь за него правой рукой и берусь подтягиваться.
– Как напился-то, а! Даже встать не может! – не умолкает старуха.
Подтянувшись, я подпираюсь левой, здоровой ногой. Получается встать. Голову орошает сильнейшая волна боли, тошнота усиливается.
И этот запах из ведра!
– Ну, а теперь… вооон от-сю-да! – мерзко и угрожающе орет безумная.
Подпершись периллой, я потихоньку плетусь по ступенькам, словно девяностолетний старик; хотя и те идут живее.
– Чего встал? Шуруй дальше!
Я спускаю левую ногу с последней ступеньки и плачу. Мне страшно. Что я буду теперь делать? Слезы стекают по щекам и это единственное, что греет.
Я медленно встаю на правую ногу. Появляется боль в районе бедра, но выходит не сильной.
Я ковыляю до лифта, бью по кнопке, а слезы все текут.
– Ссстааррая ты ведьма! – говорю я, и меня начинает рвать. Почти ничего не выходит, кроме горько-кислой жидкости. После первой волны следуют еще три.
– Ах ты пьянь! Еще и наблевал! – не унимается старая ведьма. – Нечего тебе лифтом пользоваться, он для нормальный людей. Шуруй по ступенькам, пьянчуга!
* * *
Вот уже двадцать минут я слоняюсь по улице и не знаю, что делать. Периодически смотрю на дисплей разбитого телефона, чтобы узнать время, прислушиваюсь к правой ноге и пытаюсь понять – сломана все-таки, или нет.
Хочу надеяться на ушиб, но походка моя такова, что со стороны я напоминаю престарелого.
Мне очень… очень… плохо. Я никуда и ни к кому больше не пойду. Хватит с меня увлекательных встреч с одноклассниками и бывшими девушками. Дома никто не ждет, друзей нет.
Не хочу больше никого видеть. Глаза от вас устали! Живут во лжи, вечно замалчивают, притворяются, отыгрывают роль, пытаются соответствовать всяким статусам.
Все это – большая ролевая игра, и каждый не тот, за кого играет, лишь притворяется. Точно люди в мире – персонажи. Слепленные болванчики. Компьютерная игра.
Все вокруг – это кто? Запрограммированные NPC в игре без онлайна, или тут MMORPG, и за каждым персом скрывается реальный человек(?), сидящий за компом в темной комнате? Его можно согнать с компа?
Одно я знаю точно про гопников. Это ненастоящие люди. Это роли, которые отыгрывают молодые парни, сами со временем превращаясь в болванчиков. Это хреновая роль в сатирическом спектакле.
А Лена? Лена играет девочку-эмо, Роман – ответственного клерка, Елена Васильевна – мать-дуру, а моя… Кого она играет?
Но я в этом театре больше не актер.
Я оказываюсь в незнакомом районе города – среди старых трехэтажек. Стоят памятниками прошлой эпохи с вычурными фасадами и крышей, точно из детских книжек.
Дома, сотворившие между собой уютный дворик, наполняют сердце восхищением, каким-то уютом и теплом. Но им безразличны мои горести и страданиям, и на меня они смотрят, скорее с недоверием, нежели с приветствием.
Я прохожу третий двор квартала чужих зданий и замечаю небольшую пристройку в одном из них. Асфальтовая дорожка ведет к внушительной железной двери, а над ней вывеска, и под светом слабой лампочки, она говорит крупными буквами «МЕЧТА». Я порываюсь мотыльком на свет лампочки, но боль в ноге заставляет плестись раненой собакой.
Дойдя до крыльца, еще раз читаю вывеску: «МЕЧТА». Все верно. Правая рука ложится на узорчатую металлическую ручку, я тяну на себя…
Всего лишь магазинчик. Застекленные витрины и стеллажи набиты всякой ерундовой снедью: чипсы, кириешки, шоколадные батончики, сушеные кальмары, жвачка, сок в малых количествах, алкоголь в больших количествах, огромный выбор лапши быстрого приготовления.
Я не двигался с места и смотрел на все, не понимая, что делать. Но стало неудобно перед продавщицей, и я купил коньяк в небольшой бутылке, пачку чипсов, сигареты и шоколадный батончик. Потом вышел и заплакал, уже второй раз за сегодняшний день. Держать в руках все вещи было неудобно, я медленно опустился на корточки, прислонился к железной двери и продолжал тихо скулить, со стороны, наверняка похожий на эмо.
Из-за угла вышли люди, стало неудобно и перед ними: я быстро поднялся, разложил купленное по карманам пальто, словно только украл, и направился к ближайшей остановке.
По дороге я вспомнил, что не купил спичек или зажигалки, и теперь обречен подкуривать у прохожих.
Я достаю пачку из наружного кармана, распечатываю ее, и вынимаю сигарету. Последний раз я пробовал курить лет в восемнадцать, но сигареты постепенно вышли из обихода. Сейчас же я дурнем шагаю к остановке с неприкуренной сигаретой, снова пытаясь привыкнуть к этому идиотскому ощущению, когда во рту свернутая бумажка с непонятным содержанием.
На остановке я прошу подкурить у первого встречного. Вот такая картинка: стою, жду нужную маршрутку, пытаюсь переставлять ноги от холода, курю. И мне это не нравится. От втягиваемого дыма тошнит, горло жжет и легкие тянет, что хочется закашлять. Я выбрасываю сигарету в урну и хочу отдать оставшиеся парню, который дал прикурить. Но забоявшись выглядеть идиотом, в урну следом кидаю и пачка.
Завидев номер 23, машу рукой, и маршрутка отзывается поворотником, начиная сбавлять ход. Машина останавливается неаккуратно, вдалеке от меня, что с учетом больной ноги, выливается в дополнительное испытание. Заходя в машину, я слышу бурчание водилы: «Молодые, а ходят как старики!». Азартно и живо дискутировать нет сил.
В маршрутке я встречаю довольно противного типа. Он по несчастью соседствует напротив, талантливо развалившись на два места. Лицо его скривилось, выражая полное отвращение, когда я неловко присел. Сперва он бросил пренебрежительный взгляд на мой верх, а после – с презрением осмотрел больную ногу. Личное пространство пацана нарушено! Господин восседает, расставив ноги широко, по-царски. Лицо, ну как бы это сказать помягче – бандитская рожа. Такой пацанчик из того самого бумера: славянский тип, короткая стрижка, щеки, будто набитые дробленкой и глаза с ненавистью пяти демонов ада.
Я сосредотачиваюсь на окне. Мое самое любимое занятие в маршрутке – смотреть в окно, чтобы не видеть чужие лица, вроде этого бумера.
