Александр Георгиевич Шишов
Покер пятого курса
Похоже, что круг замкнулся… А может, это улыбка петли Мёбиуса?
Как же мне начать репортаж? Думаю, первые слова будут такими: «Покер – это такая карточная игра…»
Слово сказано. Есть лаконичное и интригующее название – «Покер». Так и запишем… Нет, не так…Точнее – «Покер пятого курса».
А.Шишов, «Питерский конкур»
Покер – это такая карточная игра. Я никогда не видел, как играют в покер, не знал правил и ими не интересовался. Но в самом конце 1976 года, в период преддипломной практики и написания дипломной работы, эта совершенно новая и неизвестная ранее игра неожиданно вторглась в мою жизнь и жизнь моих друзей, которые, так же как и я, успешно оканчивали свое обучение в Одесском технологическом институте имени холодильной промышленности.
1. Карточная колода
Всё началось с обыкновенной карточной колоды.
Нет, не верно. Все началось с необыкновенной карточной колоды. Сувенирная. Купленная в Ленинграде, в «Гостином дворе». Чёрная, с расписанными под хохлому «рубашками». С новыми, никогда ранее не виданными лицами «карточных вельмож» и огромным количеством «цифрового дворянства» от состоятельных десяток, заполнивших весь карточный лист значками мастей, до обедневших до предела, но гордых своей незаменимостью, двоек. С всегда парадоксальными тузами, где только один значок масти остаётся в середине листа, и, кажется, карты младше уже нет, но именно здесь и скрывается величие в простоте. Вместо ожидаемой единицы в углу карты красуется буква «Т», заглавная, – условности карточных игр делают туза старше короля, и кто этого не знает, тот, увы, всегда проигрывает.
Но больше всего поражали две карты-близнецы, изображающие танцующего под перезвон бубенцов в шутовском наряде джокера, с его навсегда приклеенной фальшивой улыбкой сатира, под которой скрываются одержимость, наглость, плутовство, доступная только ему мораль и сомнительная добродетель.
Колоду хотелось гладить, долго и пристально рассматривать, перебирать, тасовать, сдавать и, в конце концов, играть этими картами. Но во что?
Пятьдесят четыре великолепных листа настоятельно требовали игры. Но во что играть? Если в «Кинга» или «Дурака», то 18 карт останутся навсегда нетронутые и чистые, с ярко-белыми, выделяющимися на фоне остальных карт незамусоленными обрезами. По закону карточных игр они навсегда потеряны для карточной колоды. Если в преферанс, то «белорубашечников» ещё больше. Воображение, из всех известных карточных игр с полной колодой, услужливо подкидывало игру в «Пьяницу», где может прекрасно прижиться джокер и будет бить любую карту. Но в «Пьяницу» играть сувенирной, чёрной с росписью под хохлому, новой, в 54 листа, нецелованной колодой – это какая-то оскорбительная пошлость.
Я нежно перебирал колоду с упругими, пружинящими листами, разглядывал лица на картинках, вдыхал запах свежей типографской краски – было почему-то очень тоскливо.
Аккуратно сложив карты обратно в коробочку, такую же чёрную, как и они сами, не менее прилежно вставлял на место откидывающийся клапан и бережно клал их на стол – как бы с краю, но на видном месте, чтобы всегда были под рукой и радовали глаз.
Подсознательно, в череде дел суетных, мозг продолжал отрабатывать тему Чернышевского с трансформацией вопроса «Что делать?» в вопрос «Во что играть?». И через какое-то время, совсем короткий его промежуток, промелькнуло словосочетание «покерная колода». Да! Вот оно. Покер. Пятьдесят два листа, с двумя джокерами – это все полных пятьдесят четыре карты покерной колоды. Вот оно. Интеллигентно, загранично, свежо, неординарно и, безусловно, должно быть азартно.
Но как играть в покер, я не знал. Не знали и друзья-товарищи, но мир не без добрых людей. Кто-то где-то что-то слышал и рассказал. Кто-то где-то даже что-то видел и показал. Вспомнился Джек Лондон с играми на золотых приисках, кадры из фильмов, обрывки прочитанного. Медленно и уверенно выстраивалась цельная картина принципа и правил игры.
Итак, основной принцип – выиграть можно всё, не имея на руках никакой комбинации карт, так сказать, блефуя; и ничего не выиграть, имея на руках самую сильную карту. Воссоздавая правила покера, пришлось придумать порядок сдачи карт, порядок замены, торговли, вскрытия карт и порядок выхода из игры. И, самое главное, без чего вся затея была бы бессмысленна, удалось восстановить, а где и додумать, покерные комбинации из пяти карт, и, как мне казалось, расставить их по старшинству.
Всё было легко и логично, пока не столкнулись с непредвиденным из мира высшей математики. Кто сильней – «флэш-рояль», когда, только произнеся это словосочетание, чувствуешь загадочную магию, овеянную оперно-королевской тайной театральных кулис? Или все-таки «покер» – простой, грубоватый, понятный и, в то же время, величественный и надежный? Кто из них?
С одной стороны, собрать пять карт по порядку одной масти – неимоверно сложно, но и четыре карты одного достоинства, сложенные вместе, – не менее невероятный случай. Как быть? И тогда, применив бытовую логику, заглянув на всякий случай под обложку книжки Е. С. Вентцель «Теория вероятности» и, в частности, воспользовавшись теоремой гипотез (формула Бейеса), нами было априори доказано – «флэш-рояль» старше. А лидером по старшинству – наивысшей комбинацией карт был признан сам «покер». «Каре» с джокером, так сказать, пять карт одного достоинства.
На этом глава 1 оканчивается, и я прошу прощения, если утомил кого-то, рассказывая об устройстве покера, но это крайне важно для понимания глубины комизма и трагизма описанных далее событий.
2. Логарифмическая линейка
К сожалению, курс теории вероятности, в отличие от наших коллег с теплофака, нам не читали, так что пришлось осваивать его самостоятельно. Зато как пример абсолютно не нужных навыков, у кого приобретенных, а у кого развитых в институте, было умение считать на логарифмической линейке.
Беру логарифмы. 1975 год. А.Шишов
Лично я логарифмическую линейку полюбил еще в детстве. У моего папы, военного летчика, штурмана эскадрильи в отставке, была замечательная, специальная, штурманская логарифмическая линейка. Широкая, в тёмно-синем коленкоровом плоском футляре, с каким-то военным, как мне тогда казалась, запахом дерева, пластика, авиационного бензина и переплетного клея. На линейке, при наличии обычных шкал, были еще шкалы для расчётов углов упреждения, погрешностей от постоянной и круговой девиации, а также других специальных авиационных параметров. Умножать и делить на ней меня папа научил еще во втором классе, и я, упрощая себе решение примерчиков по арифметике, часто использовал эту линейку по прямому назначению. Папа не любил, когда я без спроса брал его вещи (я и сам, как оказалось, тоже не люблю), но обстоятельства складывались так, что, когда он был дома, линейка мне была не нужна, а когда была нужна, то спрашивать было не у кого. И тогда я, предварительно тщательно вымыв руки, чтобы не оставлять следов на белом пластике, ею аккуратненько пользовался.
Мои глубоко скрытые выдающиеся математические способности были тогда ещё абсолютно не проявлены и не давали никаких намеков на их перспективное развитие, иначе папа никогда бы не сделал из логарифмической линейки тайник.
Однажды, классе в четвёртом, когда никого не было дома, я решил что-то посчитать. Со скрипом выдвинул тяжеленный верхний левый ящик огромного письменного стола с обтянутой зелёным сукном столешницей и, встав коленями на стул, заглянул в ящик. У папы в ящике всегда идеальный порядок и много всего интересного – пистолет-зажигалка, фонарик, портмоне с монетами. Логарифмическая линейка лежала на своем месте – на боку у левой стенки. Когда я её достал и раскрыл, то вслед за линейкой из футляра на сукно стола что-то выпало и покатилось. Это была шариковая ручка, да не простая, а с сюрпризом. Видимо, кто-то из знакомых моряков привёз и подарил её папе, а он от греха, то есть от меня, подальше запрятал, как ему казалось, в надежное место. Я поднял ручку и принялся её рассматривать. Внутри ручки стояли две тётечки в чёрных купальниках, это когда они вверх ногами, а если ручку перевернуть, то купальники медленно сползали, исчезали, и все глупости были видны. Одна была блондинка, а другая брюнетка, но и у одной и у другой самые интересные места были одинаково рыжими.
Ясность внёс мой дворовой авторитетный товарищ Шурик, и, кстати, тоже рыжий. Он был на год и девять месяцев старше меня, а отчим его работал парикмахером. Шурик внимательно рассматривал ручку, раз сто переворачивая её туда и обратно, после чего, протерев рукавом рубашки бусинки пота, выступившие испариной на его веснушчатом лбу, он облизнул пересохшие губы и веско заключил:
– Крашеные, на голове точно крашеные.
Как хорошо, что он всё разъяснил. Представляю, каким убежденным идиотом пришёл бы я во взрослую жизнь. После обнаружения тайника пользоваться логарифмической линейкой я стал чаще и с удовольствием.
Авторитетный старший товарищ.1968 год А.Сегал (Шурик)
Когда в институте пришло время логарифмировать, чтобы не смущать папу, я попросил у него 2 рубля и 2 копейки на покупку собственной обыкновенной логарифмической линейки Раменского производства в зелёном коленкоровом футлярчике.
В институте без логарифмической линейки, если, конечно, хочешь что-то знать, делать было нечего. Ну как ещё можно без таблиц Брадиса просчитать критерий Нуссельта устойчивого турбулентного режима движения жидкостей внутри труб, если в формуле есть и критерий Рейнольдса, и критерий Прандтля – оба с дробными показателями степени? Ни одна наша дипломная работа без этих расчетов не обходилась. Так сказать, специфика.
В те далекие времена нашего активного перебрасывания бегунка, вытягивания и затягивания средней узкой линеечки, шепча под нос что-то про мантиссу, ставя закорючки на краешке листика, рассчитывая порядок цифр и, с точностью до половины деления, получая результат, мы ещё не знали, что буквально через два года после окончания нами института придут, наконец-то, электронные счётные машинки, которые считали всё: и синусы с тангенсами, и показатели степени любой дробности, и логарифмы с любым основанием.
Появись они раньше, и не нужно было бы таскать с собой старую, добрую логарифмическую линейку – символ инженерного мастерства. Потёртую до нечеткости цифр, с разболтанным до невероятной погрешности измерений, постоянно слетающим прозрачным бегунком.
И отпала бы необходимость в длительном и изнурительном преобразовании обеих частей выражения, превращая дробный показатель степени в устойчивый, твёрдо стоящий в одном ряду с другими цифрами, коэффициент. Получать чётким выверенным движением, как завершающий мазок мастера, результат, фиксируя его на шкале, и торжествующе оглашать на всю аудиторию заветные цифры, надеясь, что у кого-то тоже получилось что-то близкое и похожее.
На смену деревянному аналоговому вычислительному чуду пришло чудо электронное. Глядя на мерцающие красным цветом тонкие ниточки цифр счётно-электронной новации, оставалось только одно – достать из футляра логарифмическую линейку, выдвинуть подлиннее среднюю тонкую планочку, прижать пальцем так, чтобы зафиксировать её в максимально выдвинутом положении, поудобнее сесть, прогнуться, засунуть тонким концом за шиворот и задумчиво почесать спину.
На этом глава 2 окончена. Она не имеет никакого отношения к развитию сюжета и никаким образом не отображает глубины комизма и трагизма, описанных далее событий. Просто вспомнилось и захотелось написать.
