Александр Гаврилов
Сказки деда Игната
КОНЬ РАССВЕ
T
– Солнышко встает. – Ольга глаза открыла, а у самой только нос из-под одеяла торчит.
– Это да. – Дед провел ночь тут же в кресле, которое он еще с вечера притащил. Бессонница – роскошь для молодых и наказание в старости.
– Встает, землю греет. – Зевает внучка и потягивается.
– Греет. – Соглашается дед.
– Мама с папой скоро приедут?
– Кто ж их знает?! Может, бабку позвать?
Оленька думает, дед ждет. Идти ему никуда не хочется.
– Нет. Не надо.
– Ну как знаешь. Дело твое. Захочешь, так скажи.
– Ладно. – Оленька копошится под одеялом, прячется с головой. Но потом снова высовывает голову:
– Солнышко высоко?
– А то, как же! С места не допрыгнешь, за хвост не ухватишь.
Ольга снисходительно улыбается, заглядывает деду в глаза: не уже ли он серьезно?
– Ты, что, дед? Хвосты у комет. Звезды они как мячик. Они круглые.
– Много-то ты знаешь, – отмахивается дед, – у каких, может, хвоста и нет, а у этого, самого раннего, всегда бывает. Это, детка, сам Конь-Рассвет над миром скачет. Где гривой тряхнет, так там заря горит. А хвостом тряхнет, так всю сажу с неба в раз смахнет.
Оленька, укутавшись в одеяло на манер халата, жмется к старику. Знает, что врет он, сказку ведет, но потому и слушает.
– А откуда сажа на небе?
– О! что ж ей там не быть? Там ее немерено! Кабы нам туда, так точно б измазались, как черти.
– Кто ее туда намазал? – Оленька хочет поймать деда на вранье. Нашла коса на камень, да камень покрепче оказался.
– Люди они ведь разные бывают. Кто и толковый будет, а кто так пустой внутри, что барабан. Шуму от таких много, а проку – кот наплакал.
– Коты не плачут. – Подначивает Оленька. Дед не отступается:
– Ну, то какие коты? – Ольга жмет плечами под одеялом и виновато улыбается.
– Обычные! А был один особенный, так он, говорят, и плакать умел. Но не про то я говорил. Люди, говорю, разные бывают. Так уж давно заведено. Кто не пустой, тот, вроде как, и сам чем-то светит, покуда по жизни идет. А кто непутевый, так тому и на свету темно. Встанет с утра и не знает, чем себя занять. О пользе не думает, только веселья ищет. Про такого и говорят, что только зря небо коптит. А сколько их по свету, непутевых-то! Страх сколько. Вот к ночи все небо-то и закоптят. И конец бы уж свету был, если бы не Конь-Рассвет. Да. Он копытами стучит, сажа с неба и осыпается. Гривой махнет – черноту сметает. Хвостом и последнее уберет.
– И так каждый день? – Оленька сочувствует сказочному герою.
– А то как же.
– Я бы не стала…
– То-то и оно. Обмельчали люди. Каждый так думает: не буду, мне от того сладко не сделается. А вот если бы коптить небо не стали, так и Рассвету продых был бы.
Ольга задумалась, попала в ловушку, поверила. Забыла, что дед ей сказку сочинил. Но пытливый детский ум находит лазейку:
– А мы как бы спали, если бы ночи не было?
Дед чешет в затылке, Оленька поймала-таки его.
– Спать? Так придумали бы что-нибудь. Может, и спать бы отучились. Что теперь гадать. Ну, будет лясы точить. Рассвет уже проскакал. Во как светло. Пойди, умойся, бабка уже, небось, завтрак сварганила.
– Еще немножко. Я еще на солнышко посмотрю.
– Ну, посмотри. – Вздыхает старик.
– Хвоста не видно. – Жалуется Ольга.
– Не видно. Это да. Где уж нам его разглядеть, он высоко скачет.
– А в телескоп?
– Это ты у папки спрашивай. Я про телескопы не знаю. – Ворчит старик. – А вот если прищуриться, то можно лучик приметить. То-о-нкий, что твоя паутинка. Так то и есть волосок из его гривы.
Ольга щурится, глаза слезятся. Она не довольна:
– Все это ты, дед, навыдумывал.
– И то верно. А ты тоже хороша! Уши развесила, слушать горазда. Пошли умываться. Мамка с папкой вот-вот приедут. – Оба смеются.
– Ты им тоже расскажи.
– Не поверят. – Отмахивается дед.
– А ты расскажи. – Ольга упряма.
– Ну что ты будешь делать! Расскажу.
– Честно?…
ГАЛЬКА
Удивляюсь, откуда берутся сказочники. Кто их этому учит? Кто вкладывает в их светлые головы умение перевернуть все с ног на голову?
Оленька возилась у аквариума, тесть читал ей вслух. Голова у него уже тогда была не просто светлая, но совсем уже седая. То ли от возраста, то ли от жизни, полной событий.
Я только что закончил возиться со своим каким-то крошечным рассказом. Довольный собой, понес рукопись старику. Мне отчего-то важно было услышать его мнение в самую первую очередь.
– Отец, – перебарывая стеснение, обратился я к старику, – оцени.
Дед Игнат убрал книгу, взял мой листок.
Старик читал медленно, вдумчиво, без комментариев. Я стоял рядом, стараясь угадать, какой абзац сейчас читает тесть. Нервно что-то пояснял, обещал исправить, извинялся за черновую работу. Но старик меня не слушал.
Вот он отложил листок на стол, погладил бороду, снял очки и положил их поверх моего творения:
– В прошлый раз, пожалуй, лучше было. – Сказал он.
Я обиделся. Снова стал извиняться за черновик, обещал все исправить.
– Ну а мысль-то? Мысль сама модная?
– Модная, да ни к чему не годная! – озадачил меня старик поговоркой.
– Это от чего же?
Старик задумался. Оленька рассматривала рыбок в аквариуме. Вдруг тесть обратился к девочке:
– Оленька, солнышко, достань-ка нам гальку.
– Что, деда? – не поняла дочка.
– Камушек нам достань.
Оленька засучила рукав и засунула руку в воду. Достала горсть камней, подождала, пока стечет вода, и понесла нам.
– Выбирай, деда. Мне вот этот нравиться, голубой.
– Красивый. – Похвалил он внучку, а камешек передал мне. Я его аллегорий не понял.
– Сказка – это ведь та же галька. Народная речь, как вода обточила все грани, вот и вышло гладко да ровно. А ты кирпичи лепишь. Для стройки оно пригодно, а в руке держать не хочется. И ходить по ним босиком не получится. А детям обязательно нужно босиком, им это полезно.
Я задумался. Обида не отходила.
– Я не сказочник. Я для другого… мысль ведь… хм. Не модная, говоришь?
Старик только головой покачал. Я забрал листок, смял и сунул в карман. Пошел за свой стол и взял новый. Крепко же досталось моему кирпичу. Я обкусал все грани, обтесал углы, все заумные слова вымел безжалостно. Строчки отполировал до матового блеска. Но вот встал, прочел… и снова сел, снова что-то исправил. Снова прочел, добавил юмора. Потом убрал, чтобы не цепляться за лишние фразы.
Когда уже и сам не понимал, куда делась моя начальная мысль, понес старику на утверждение. Дед Игнат читал еще медленнее, еще вдумчивее. Я изнывал от нетерпения. Мне кажется, я даже вспотел тогда.
Старик отложил мою писанину и только головой покачал.
– Вот держи! – Протянул он мне злополучный камешек. – Для примеру тебе будет!
Я схватился за голову и раздраженный вышел прочь.
Оленька оставила рыбок в покое и подошла к деду.
– Деда, а что папа пишет?
– Да почем же мне знать? У твоего папы такой почерк, что я, если честно, ни слова не разобрал…
КУДА ВЕДЕТ ДОРОГА
На улице с утра идет дождь. Затянуло так, что ни конца, ни края не видно. Скучаем. Старик предлагал мне партию в шахматы. Я согласился было, но вскоре потерял всякий интерес к игре. Дед Игнат меня мучать не стал, убрал шахматы, взял мою газету.
Пробовал и я читать, но книга наскучила раньше, чем я успел выучить имена главных героев. Принялся думать. Просто так, не о чем конкретном и при этом обо все сразу.
Оленька терзала телевизор: мультиков не было ни в одной из программ. Бросила пульт, пошла рисовать. Но и рисовать не стала, только посмотрела на белый лист, что-то увидела, улыбнулась. Лист отложила: в следующий раз обязательно нарисует. Ну а пока девочка скучает…
Вот подошла к окну, убрала тюль. Смотрит.
– Дождик.
– Да, знаю. – Отвечаю я со вздохом. Но Оленька не со мной говорит, она теперь больше сама с собой.
– Деревья мокрые.
– Мокрые. – Соглашается дед Игнат. А Оленька, кажется, вовсе нас не слышит.
– Лужа набралась. Большая.
Мы уже не обращаем внимания.
– Дорога. Тоже мокрая.
Молчим. Ждем. К кому же первому обратится? Это у нас противостояние такое. Холодная война понарошку.
– Дед, а куда ведет дорога?
Старик убирает газету, задумывается.
– Так, это ж для кого как. Кому куда надо.
– А я думала: в одно место… – вздыхает Оленька.
– Все дороги ведут в Рим. – Со знанием дела заявляю я им, откладывая книгу. Не верят.
– Дед, ну куда-то каждая дорога приводит?
Дед, теребит бороду – думает. Вдруг садится ровнее, чуть назад откидывается в кресле, хлопает по колену, – Оленька оставляет занавеску, подсаживается к деду.
– Ну, слушай тогда. Как водится, мне мой дед рассказывал, будто его дед от кума слышал… словом, жил тогда на белом свете парень один. Кузьмой звали. Кузьма, значит, Петров сын. И был тот Кузьма ленив до оторопи. Что ему не по нутру, так за то дело браться и за деньги не станет. Он все больше на печи лежал, да в потолок поплевывал. Мать с отцом – покоя не знают, спины не разгибают, а он и не видит словно. Братья все уже обженились, а Кузьме и тут не досуг, лень его одолела. Знай одно: не хочу, да не буду.
Только вот пришло время и родителям состариться. Братья по своим семьям разошлись. Волей не волей, но пришлось и Кузьме за труд приниматься. Но не идет у него работа, ни к одному делу он не приучен. Куда не позовут, так отовсюду потом гонят. Пригорюнился Кузьма. Да себя исправить лень ему мешает.
Шел мимо старичок один захожий. Кузьма к нему:
– Слушай, отец! Работы у тебя не сыщется?
Старичок только плечами пожимает:
– Прости, парень, нет у меня такой работы, что б тебя переправила. Такое дело сам человек по себе ищет.
Ничего Кузьма не понял. Старики больно мудрено говорят. Спросил только:
– Куда идешь-то, отец?
– А куда дорога ведет. Туда, значит, и иду.
– Так это где ж такое место?
– А вот пройдись, Кузьма, дорожкой, глядишь, и сыщешь то место.
С тем и ушел старик, а слова его глубоко Кузьме в душу запали. Как задумается он о том, так у него и работа ровнее идет: ленивая голова думой занята, рукам работать не мешает. Но не работа его радует. Все чаще на путь-дорожку посматривает да лапти чинит.
А в осень так Кузьма и ушел с рабочими мужичками. Долго шел, то к одним прибивался, то с другими вперед шел. Мало по малу выучился наш Кузьма разным ремеслам. Лень свою победил. Да только все на дорогу смотрит, куда ведет она – не знает. Уже и сам не молодой, уже и ноги пешего далеко не ведут, а все ответа не отыщет…
Уж очень складно сочинял тесть. Я задумался над тем, что совсем мало знаю о его судьбе. Родился он не в наших краях, как сюда попал – сам еще не рассказывал. Кто знает, чем была богата его дорога. Старик между тем продолжил:
– Вот уже не парень Кузьма идет, а Кузьма Петрович, слава про него по земле пошла. Вот что значит руки золотые. Каждый его в работу зовет, сам у него учится.
Работал он, к слову, однажды у одного хорошего человека. Тот и плату верную дал, и за стол с семьей работника сажал, и ночлег ему устроил. Затосковал тут Кузьма: «То-то у меня дома нет. Вон куда меня дорога завела, а конца ей не видно». А тут еще дочка хозяйская, самая младшая спрашивает: «Деда, а дом твой где? Кто тебя ждет там?»
И только работу окончил Кузьма, как и пошел в путь обратный. Этот путь уж и труден был. Без цели идти, что шаром катиться, а к дому возвращаться, так ногам покоя нет. Сколько видел, сколько услышал он за ту дорогу, о том уже больше не рассказывал. Известно только, что пришел Кузьма в родные края. С вешними водами пришел, с ярким солнышком за спиной, с молодой травкой под ногами. А дома-то и нет. Один бурьян сухой стоит. Ни отца уже, ни матери не осталось. Кто родной был, так разъехался. Братья седые Кузьму и узнать-то не смогут. Горько заплакал Кузьма. Три дня горевал, а потом за работу принялся. Бурьян убрал, избу выстроил, сад завел. Так один свой век и дожил. Все, бывало, повторял: добрая дорога из дома не уводит…