Александр Феликсович Борун
Отрывки из Сэсэсэрэ моногатари
67
Сестра Анабо-рё Дзимирё[75] сорвала подсолнух и послала Рунбо-саса[76] вместе с большим зеркалом и стихотворением:
И сари ронму
Нондиси рапасэо
Ранирохопо
Нэнкона цагун
Нэко нэдзерато те
[Мудрoсть пришлa и
Oсыпaлa сединoй.
Пoхoрoнилa
Глупцa нaкoнец.
Чье ж oтрaженье в oкне?]
Тот всем показывал его, и никто ему не сумел объяснить, что это может значить. Наконец, решив, что речь идет о чайнике, который сгорел у дамы, когда она не успела им ни разу попользоваться, он ответил:
Нянкан на сэца
Тан нэтабора ри то
Синбо то ри то
Конрицэ ринтабора
Тан вон дирю и тоцан
[Часы на камнях…[77]
То ли сработаны так,
То ли кто бросил
(Сработались целиком)…
Часто и люди вот так…[78]]
Уже отослав стихотворение, он придумал лучшее, и в ответ на подсолнух послал Накирара Кави подорожник и подосиновик и написал:
Ги-родо дзево
Тенран нин-родо-по нон
Носи-о пон и
Тан вин-носи-допо нон
Вирюн риги тиэ ха
[Возле дороги
Вновь подорожник расцвел.
И под осиной
Вновь подосиновик встал.
Ах, эти игры любви![79]]
Будучи представлена в смешном виде, дама промочила рукава. Через год в результате состоявшегося при дворе прошлого экс-императора-монаха стихотворного соревнования между Китирэоте Кидзифи и Цувисокирифу последний был побежден вызвавшим его ван-и и постригся.
71
Рунбо-саса[80] в отставке жил в домике с тонкими стенками и с печкой, вставленной позднейшими переписчиками. Беспокоясь за его здоровье, Ярима Рэтедзаи прислала ему дров. В ответ он:
Мондэ кипэн дзи
Гон-о ган-о нэн нодан
Тетю ригу но
Рюдэн се я и вон тан
Рюго то сан ямадзу
[Из печки дымок…
Давно в ней угас огонь,
Но угли тлеют…
Так вот и я: все дымлю,
Думая сам, что горю.[81]] —
этим он уменьшил ее беспокойство, и она, поняв, что печка служит исправно, заплакала.
73
Монах, одолеваемый суетными мыслями:
Тонфотака ти
Ранумэнро рида тан
Я бяте сэбон
Дзувиу нэ дакон-ни
Гэродо тон на нэ я
[Ты катафотом[82]
Там, вдали, промелькнула.
Больше тебя я
Никогда не увижу.
Я не на той дороге] —
догадался монах.
79
Монах, одолеваемый мрачными предчувствиями, плохой печкой и унылой погодой:
Тенвэ энво кан
Бару ятяпён коди
Радарэро мэ
Янто мэ донон роко
Бару мудо мутоэ
[Как воет ветер!..
Дико печная труба
Мне прорыдала:
"Скоро одной мне стоять,
Этому дому – труба!"]
Бывший рунбо-саса был последним из дома Цувисокирифу.
83
Фрейлина Мафу-одзи, которую долго не посещал кавалер Рудзоко-ба[83]:
Нодзовонэ фан
Сомя дзан-на рунвэнпо
Вин-нотавон нэ
[Фарш невозможно
Провернуть назад. Мясо
Не восстановишь[84]]
Из уважения[85] никто не взялся окончить.
89
Стихотворение, доставленное фрейлине Анабо-рё Дзимирё[86] от какого-то монаха:
Ратэсо капэн
Вадзо хитупо цуно
Доцу о котон
Даво рантасо понте
Типэ нонронхо на тан
[Печка остыла.
Ночью потухли дрова.
Только – о, чудо! —
Теплой осталась вода
Там, на холодной печи.[87]]
Больше стихов от него не приносили или они неизвестны. Однако болтали о них всякое.
91
Однажды, вдруг…[88]
