полная версия

Александр Феликсович Борун
Работы. Мемуар

Мне кажется, выстраивать мемуары в хронологическом порядке и записывать туда всё подряд, полагая, что всё имеет ценность, имеет смысл в двух случаях. Или сам автор очень интересует читателя, например, это воспоминания Чарли Чаплина. Или описанные автором люди очень интересны, например, воспоминания А.Я. Панаевой, общавшейся с Белинским, Чернышевским, Добролюбовым, Некрасовым, Тургеневым, Достоевским, Львом Толстым. Если же, как у меня, они пишутся из желания, чтобы не пропали всякие интересные случавшиеся со мной истории, лучше не сваливать их все в кучу под диктатом хронологии, а писать по темам. Так и вспоминать легче, и читатель может выбрать интересующую его тему.

Не знаю, что выйдет из тематической организации мемуаров. Пока что это вторая тема, а до неё написан только мемуар на тему «Колхозы», потому что довольно много по ним поездил, будучи послан туда и студентом, и инженером. И колхозные истории были, насколько я сам могу судить, разнообразные. В то же время общее тоже во всех них было. Ещё можно бы написать на тему занятий спортом, или, вернее будет сказать, спортивными видами отдыха (водные лыжи, виндсерфинг, байдарка, один горный поход), тему учёбы в школах и универе¹, тему творчества (рассказы, роман, фильмы), про домашних животных можно, про путешествия, про интересных встреченных людей (последние, впрочем, будут присутствовать во всех воспоминаниях так или иначе). А вот стоит ли писать автобиографию целиком²… Не думаю, что это будет кому-то интересно – за пределами интересных тем. Разве что избранные места? «Три самых невезучих дня в жизни». Или «Пять самых невезучих…». Или «Семь…»? :)

Впрочем, до этого ещё дожить надо. Тогда и подумаю предметнее. Здесь же я попытаюсь описать места, в которых работал, и кем. Не так уж много, но и не одно-два. Перечислю, пожалуй, основные в качестве предуведомления. 1). ОКБ завода приёмно-усилительных ламп в Саратове, инженер. 2). Институт проблем технологии микроэлектроники в Черноголовке, младший научный сотрудник. 3). Центр лечебной педагогики, Мск (и дальше всё в Москве), сторож. 4). Компьютерная фирма ИСТ, технический писатель. 5). Компьютерная фирма 1С, менеджер. 6). Институт стали и сплавов, научный сотрудник на контрактной основе. 7). После этого – пенсионер.

Завод приёмно-усилительных ламп (1978-1985)

В ОКБ Саратовского завода ПУЛ я попал даже не сразу после универа, а за год до его окончания. Там организовалась новая лаборатория, начальником которой стал Филипченко. В университете он был у нас с Аликом Хазановым на 4 курсе руководителем курсовой работы по жидким кристаллам, и теперь пригласил к себе. В этой лаборатории оказалось сразу четыре выпускника универа этого года (1978). Кроме нас двоих, ещё Олег Горбунов из нашей группы и оптик, с которым раньше я не был знаком, Сергей Курчаткин. Да там вообще был, помнится, только один относительно пожилой сотрудник, Финкельштейн. Ещё двое, Михаил Свердлов³ и мой непосредственный руководитель Сергей Николаевич Якорев были лишь немного старше нас. Свердлов, помнится, сетовал, что он, как молодой специалист, получал 110 рублей, кажется, год или два, в общем, он тоже недавно окончил, и только вот в этом году повысили до 130, а мы сразу стали получали 130. Не завидовал, а досадовал на то, что им это преподнесли как повышение, типа, молодцы, заработали, а оказалось, надули – повысили-то всем молодым специалистам.

Рязань (1978)

Впрочем, я забежал вперёд. На пятом курсе полагалась производственная практика и написание дипломной работы в связи с ней. В лаборатории Филипченко имелись электронный микроскоп, установки рентгеноструктурного анализа, ещё что-то, а в Рязани по заказу ОКБ должны были изготовить Оже-спектрометр⁴. Так что тому, кому осваивать эту новейшую исследовательскую технику, нужно было ехать в Рязань. Алик и Олег отказались по семейным обстоятельствам, а я поехал. Чтобы я мог получать деньги на проживание там, меня даже оформили на работу – и тут же послали в Рязань в командировку.

Жил я там в квартире с соседями, в т.ч. в одной комнате вдвоём – это был обычный жилой дом, отданный под общежитие. Купил себе очень маленькую сковородочку, жарить одноглазую яичницу, и необычно большую столовую ложку, длина хлебала которой превышала диаметр сковородки, ширина, впрочем, была меньше. Не для чего-то практического, а по приколу. И готовил себе потихоньку что попроще. Хотя с продуктами в Рязани было не лучше, чем в Саратове. Но Москва поближе, проще туда смотаться за ними. Был даже анекдот: «Как повысит благосостояние граждан Рязани? – Пустить ещё одну электричку в Москву».

Жить в общежитии, даже квартирного типа, было непривычно. Готовить – ладно, но к соседу по комнате на ночь пришла его девушка, и они мешали спать. Он, правда, молчал, а она всего лишь шептала «ах!» и «солнышко!», но очень выразительно. Потом, к счастью, они меня переселили в другую комнату той же квартиры, обитатель которой временно отсутствовал. Не знаю, почему не сообразили сразу. Я-то просто не подозревал о такой возможности.

Работа заключалась в освоении Оже-спектрометра. Не прямо того, что предназначался нам, тот был ещё не готов, но аналогичного. В качестве дипломной работы я делал на нём послойный анализ состава всего пары образцов GaAs со слоем окисла разной толщины⁵.

Кроме официального руководителя, которого я не запомнил, у меня образовался неофициальный. Мне была интересна проблема количественного анализа в Оже-спектроскопии, а там работал человек, занимавшийся именно этим, по фамилии Горелик. Он потом выпустил атлас Оже-спектров для количественного анализа. Как только я начинал задавать вопросы на эту тему, меня отправляли к нему, а потом я уже сам к нему приходил. Горелик разумно посоветовал мне в дипломной работе налегать на практику, потому что теории, при такой моей заинтересованности, там точно окажется достаточно.

Был такой эпизод, показывающий его правоту. Я время от времени ездил в Саратов, не торчал в Рязани непрерывно. В какой-то момент мне пришла в голову мысль о том, что нужно бы учесть уменьшение количества Оже-электронов при выходе из образца при его наклонном положении относительно анализатора⁶. К сожалению, мысль появилась как раз перед тем, как нужно было ехать обратно в Рязань. И вот я еду с этой идеей, и у меня нет, разумеется, никаких средств для облегчения расчётов. Потому что тогда вам не теперь. Я разложил функцию в ряд и стал интегрировать в таком виде, потому что не терпелось хоть приблизительно посмотреть зависимость. Всю дорогу в поезде этим и занимался. Потом, конечно, посчитал поточнее. Горелик, когда я ему показал результат, сперва сказал, что он это уже всё рассчитал. Но, приглядевшись, признал, что нет. Перепутал. По виду похожие интегралы, но он рассчитывал зависимость ослабления электронного пучка, которым возбуждают в образце Оже-электроны, тоже в зависимости от угла наклона образца, но по отношению к электронной пушке. У меня получилось и сложнее с этими конусами, и более нужно для практики, потому что от пушки мало что зависит – у неё глубина проникновения пучка сильно избыточная по сравнению с глубиной выхода Оже-электронов. Так что, по сути, то, что он рассчитал, не особо нужно.

В Рязани была конференция молодых специалистов, в которой я принял участие с каким-то докладом, не помню, об окислении GaAs или об этом самом учёте угла наклона. Очень забавно всех докладчиков разделили на две группы в зависимости от тем их докладов. Если в докладе присутствовало что-то технологическое, отправляли в более секретную группу, а если чисто теория или обзор – в менее секретную. Поделили на две группы и слушателей, со второй формой допуска в более секретную, с третьей – в менее. Хм. А может, я уже забыл, и речь шла о третьей и, соответственно, четвёртой форме допуска? Нусутх⁷. А забавно это было потому, что один докладчик не смог попасть на свой собственный доклад. Доклад отнесли к более секретной группе, а докладчика к менее секретной. Так он и не смог сделать доклада. Трудновато это сделать в своё отсутствие. Никакого онлайна не было.

Совсекретность

Секретность эта вообще несколько досаждала. Прежде чем что-то опубликовать, нужно было представить справку, что ничего нового и ценного в статье не содержится. Логика железная. К сожалению, точной формулировки не помню, а сейчас гуглом не нашёл. На общие запросы лезут банковские справки об отсутствии задолженности или полицейские об отсутствии судимости, а на добавление слов «ничего нового» – Экклезиаст. Глава 1, строки 9-11: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но [это] было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после». Для мемуаров очень подходящее высказывание. Мотивирующее.

Как-то мне понадобилось поработать дома с одной ксерокопией журнальной статьи. (Это уже не в Рязани, а на ПУЛе). А оформлять в тот день было уже поздно, секретная часть кончает работу рано. Я связал верёвочку в кольцо, повесил её на плечо под пиджак, и засунул туда папку со статьёй, оперев на нижнюю часть петли, а вбок она и так не могла никуда деться. В результате, думал я, мне не придётся подозрительно прижимать её к себе локтём. Ага, разбежался! На проходной охранник сказал мне: «Молодой человек, на вас донос. Пройдёмте в помещение охраны». То есть, похоже, он не имел формального права устраивать обыск без сигнала? Не знаю. Как и не знаю, был ли донос, или он сам что-то заподозрил, проверить я не мог. Или это был не донос, а в лаборатории скрытая камера наблюдения была. Папку он забрал и с особым удовольствием обозвал верёвочку «техническим приспособлением для выноса», намекая, что за это будет хуже. Однако ничего не было, кроме заключения секретной части, что статья секрета не представляет и к выносу не запрещена. Так и не знаю, это был опасный случай, и от последствий какому-то начальству пришлось меня за кулисами спасать, или и правда сам секретный отдел не стал проявлять служебного рвения на пустом месте. Переживание, однако, было довольно неприятное, так что больше я так не делал.

Спирт и другие растворители

Слухи о выносе того-сего-пятого-десятого ходили разнообразные. Например, был анекдот про одного мужика, выходившего через проходную с пустой тележкой, вроде как направляется что-то привезти. Для виду на тележке валялось какое-то тряпьё, которое охрана проверяла и ничего не находила. После многих таких раз он это дело бросил. Через большое время его начальник охраны просит рассказать откровенно, что он такое невидимое воровал, всё равно уже теперь. – Тележки, – сказал мужик.

В основном, конечно, истории были про вынос спирта. Была, например, история про человека, налившего спирт в резиновые сапоги. Что спирт будет пахнуть потóм пóтом, дескать, неважно. На проходной его задержали, так как был он пьяный. Не пил, но спирт и через кожу впитывается. А вот история, которую рассказывали не про наш завод, а как произошедшую где-то ещё на аналогичном заводе с доступным спиртом. Человек наливал спирт в презерватив, который при этом растягивался и вмещал большой объём. При этом он его предварительно заглатывал, а горловину завязывал верёвочкой, которую привязывал к зубу. Кончилось это для него трагически. То ли презерватив лопнул, то ли верёвочка отвязалась, в общем, весь спирт вылился в желудок, и он умер от отравления спиртом. Там было несколько литров.

А вот три истории точно про наш завод. Не про вынос спирта, а про его опасность. Двое рабочих набрали по разным подразделениям, для которых время от времени выполняли какие-то заказы, спирта. Но было жарко, спирт был технический, противный… Они изобретательно налили в него жидкого азота. Перестарались: спирт замёрз. Поставили колбу в муфельную печь с окошком и стали смотреть. Как только спирт растаял, достали. Один хлебнул, а другой, видя результат, воздержался. И правильно: первый попал в больницу с обморожением пищевода. Они не подумали, что спирт плавится не при температуре 0°С, как вода, а при гораздо более низкой⁸. Могли бы сообразить: его же в спиртовых термометрах применяют, и они на морозе работают. А так вышло, что техническая вооружённость у них была хорошая, жидкий азот, печь, а знаний физики не хватило.

В другой, ещё более печальной истории, начало такое же. Двое рабочих, собранный спирт. Вот только насобирали они мало. И им пришло в голову добавить в спирт трихлорэтилена⁹. А что? И тот и другой – растворители, применяемые, в основном, для очистки деталей электронной техники. Наверное, и свойства у них сходные, подумали они. И тут произошло разделение пары. Одному не понравилось, а второму показалось, что нормально. Он ещё и чистого трихлорэтилена хлебнул, когда смесь кончилась. На следующий день не пришёл на работу. И на следующий. На третий день стали его товарища спрашивать, не знает ли он, куда тот подевался. Тот, куда деваться, рассказал. Тут же на скорой помощи (заводской медпункт довольно большой, как-никак, на заводе 15 тысяч рабочих, у него есть своя машина скорой помощи) поехали к пострадавшему домой. Тот дома и был, думал отлежаться. Отвезли в больницу. Но не спасли. За три дня он себе печень окончательно испортил трихлорэтиленом. Так говорили, имея в виду хлор в его составе. А вот википедия пишет, что он «представляет опасность для сердечно-сосудистой и нервной систем, органов дыхания, зрения», а про печень не упоминает. Как бы то ни было, исход этого пьяного эксперимента был трагический.

На закуску историй о веществах – забавный случай с амилацетатом. Это тоже растворитель, применяемый на производстве, а ещё это то вещество, которым пахнет карамель. Я не знал о нём, а как-то, идя по коридору, ощутил запах карамели. По мере приближения к источнику запах усиливался, хотя в коридоре никого и ничего не было. Дело в том, что от производственных помещений коридор отделялся не стенкой до потолка, а перегородкой, состоящей из закрашенных белой краской стеклянных пластин, закреплённых между стальными вертикальными трубками. И сверху, между перегородкой и потолком, и снизу, между ней и полом, оставалось небольшое пространство. Почему так устроено, не знаю. Может, просто так дешевле всего оказалось. А может, легче проводить перепланировку. В общем, звуки и запахи свободно попадали в коридор, а видно ничего не было. Так что, скорее всего, кто-то за перегородкой разлил амилацетат. Интересно же тут оказалось вот что. Запах конфет всё усиливался, усиливался, и вдруг, в мгновение ока, стал из приятного отвратительным. Может, организм сообразил, что таких конфет не бывает, даже будь конфета у самого носа. Не знаю. Но больше такого эффекта никогда не встречал. Потом рассказал про этот случай, и мне объяснили, что это был амилацетат – то, чем пахло как конфетами. А вот Википедия про этот эффект не пишет, во всяком случае, в описании амилацетата¹⁰.

От большого количества на производстве технических жидкостей я и к спирту относился как к одной из них, может, не такой опасной, как ртуть, жидкий азот, четырёххлористый углерод или трихлорэтилен, но точно не как к чему-то пищевому, что можно тащить внутрь организма. (Кстати, Википедия приводит его ПДК – в 10 раз больше, чем у амилацетата. Тоже 4-й класс опасности). И до сих пор его запах вызывает сходную реакцию. Вино кажется порченым соком, пиво – чем-то вроде порченого кваса, а водка и прочие крепкие напитки – чем-то вроде бензина.

На заводе я вступил в общество трезвости, даже на какие-то лекции ходил о вреде пьянства¹¹. В общем и целом я с ними до сих пор согласен, хотя и перегибы замечал. Всё-таки, думаю, не стоит считать кефир алкогольным напитком. Тем более считать разрешение детям есть что-либо сладкое считать дорогой к их алкоголизму и наркомании, ибо приучает к стимуляции центра удовольствия в мозгу внешними воздействиями. Этак можно запретить и книги читать, и на природу выходить, и картинами любоваться, а также ходить в театр и кино. Собственно, уже есть такая точка зрения, что компьютерные игры тоже вид наркомании. Но тогда их не было.

Но когда заводское общество влилось во Всесоюзное, там в уставе не обнаружилось обещания «не пить и не наливать». Только расплывчатые фразы типа «по мере сил содействовать уменьшению распространения пьянства». Единственной целью общества, мне представляется, был сбор членских взносов для обеспечение потребности его начальства на устройство банкетов. Так я заподозрил, а поскольку смысла в таком обществе я не видел, то из него вышел. К счастью, членство в нём не было обязательным, как в других, типа комсомола или менее важных, типа ДОСААФ. Если я правильно помню, в такие тоже насильно «вступали», несмотря на первое слово «добровольное» в названии.

Компьютерный прогресс

Компьютеры появились буквально при мне. В физико-математической школе № 13 была машина «Урал-2». Она выглядела как стенка из электронных ламп¹². Программу в неё нужно было вводить с помощью перфоленты, которая представляла собой засвеченную фотоплёнку. Дырочки в ней нужно было пробивать с помощью перфоратора, который не умел сам переводить в комбинации дырочек обычные человеческие символы. Это нужно было сделать предварительно, и пробивать на нём именно дырочки в намеченных местах. Всё переводилось в числа, числа – в восьмеричную систему счисления, а уже из неё в расположение дырочек на перфоленте. Если машина рвала ленту, её нужно было клеить специальным очень вонючим клеем, предварительно шкуркой стесав на клин полоску на обеих склеиваемых концах ленты¹³. Рвалась она часто, устройство протяжки было грубое. Потому и не бумажная лента, а фотоплёнка, она гораздо прочнее.

В университете уже была машина «Минск», не помню номера, выглядящая как несколько металлических шкафов. Питалась она перфокартами, причём перфоратор уже выглядел как пишущая машинка с буквенными и цифровыми обозначениями клавиш. Где пробивать дырочки он уже определял сам. Но большой практики у нас там не было, всё же физический факультет, а не математический¹⁴. Там-то были и программисты.

В ОКБ завода ПУЛ была какая-то аналогичная машина. Помнится, вывод результатов она делала на бумажную ленту с перфорацией по краям шириной больше длины листа А4, причём символы прыгали в строке то выше, то ниже. Но на ней было трудно получить машинное время.

Зато там практически в полное моё распоряжение попала машина «Наири-К». Она выглядела как пульт управления космического корабля в фантастическом фильме. Или как пульт управления атомной электростанцией в нефантастическом, хотя, впрочем, сильно поменьше. Собственно, раза в два больше письменного стола. На самом деле множество маленьких лампочек, перемигивающихся на ней, когда она работала, мне были ни на что не нужны. Может, какие-нибудь наладчики могли их зачем-то рассматривать. Считывать с них что-либо я не умел. Работала она на своём собственном языке, но он был того же типа, что бейсик, фортран, фокал и пр.

Наконец, сильно не сразу, мне выдали машину «Электроника». Она была уже близка по концепции к персональному компьютеру. Сама машина занимала одну секцию в тумбе стола, высотой в обычный ящик в тумбе стола. Место остальных ящиков занимало квадратное устройство перфоввода и перфовывода. Причём с бумажными лентами. А к столу была принайтовлена электрическая пишущая машинка. Работала она так энергично, что весь стол (металлический, между прочим) трясся. На ней можно было набирать программу, а потом вывести на перфоленту, чтобы не набирать заново. И та же машинка печатала результат расчёта. При этой ЭВМ было несколько лент. Сперва нужно было заставить её считать небольшую по длине загрузочную ленту, которая позволяла ей читать всё остальное. Потом ленту с бейсиком. И потом свою ленту с программой, написанной на бейсике.

Ах, да, ещё до неё я успел некоторое время посчитать на продвинутом электрическом калькуляторе, который, кроме собственно расчётов, мог запоминать некую последовательность арифметических операций и даже имел какие-то команды типа «если… то», тем самым, это было что-то вроде ЭВМ, хотя очень медленной, с очень маленькой оперативной памятью и никакой постоянной.

Ещё больше был похож на персональный комп принесённый отцом домой «БК». Это была небольшая коробочка, к которой подключалась клавиатура. И можно было подключить и использовать как монитор телевизор.

Настоящим персональным компьютером был чехословацкий «Правец», а вот где я с ним познакомился, уже не помню. Кажется, уже в Москве. Он работал с магнитными дискетами ёмкостью 256 килобайт. А потом и с дискетами удвоенной плотности 512 килобайт. Постоянной памяти у него не было¹⁵, так что приходилось, как с «Электроникой», вставлять загрузочную дискету, потом дискету в бейсиком, потом со своей программой. Но уже был монитор¹⁶. Следующая модификация «Правца» имела постоянную память – жёсткий диск ёмкостью аж 10 мегабайт.

И, наконец, Аня с отцом съездили на конференцию в США в 1988 г., где коллеги организовали им возможность прочесть несколько лекций, а на полученную зарплату они вдвоём купили компьютер (за тыщу с небольшим долларов) класса IBM XT-286 и даже принтер к нему¹⁷. Матричный. Это который изображает символы с помощью иголочек и при печати громко жужжит. Монитор при нём был не чёрно-голубой, а чёрно-жёлтый, назывался «Геркулес» и имел нестандартную матрицу, несколько шире обычной¹⁸. Жёсткий диск был 20 Мб. Потом мы его заменили на 40. Когда сломался первый – в смысле, сломалась ФАТ, файл аллокэйшн тэйбл, в которой записаны координаты всех файлов, – мы его вручную починили за две недели, распутав, где какой файл начинается и кончается. Когда сломался диск в 40 Мб, починка заняла месяц. А потом появилась Виндоус, которая не разрешает лазить в ФАТ. Надо бы где-то рассказать, как именно они сломались тогда, но, наверное, нужно, наоборот, рассказ про компьютеры отсюда убрать. Не знаю.