Александр Феликсович Борун
Не ко двору
– Извините, товарищ майор, – сказал Сергей, – но у вас концы с концами не сходятся. Потому что вы приводите только аргументы против меня, и не приводите аргументы за. А они ведь нуждаются в объяснении. А в вашу картину не вписываются. Тому, как я подбивал танки и самолёты, было много свидетелей, а вы выбрали только показания Богданова, который в этом сомневается. А что тут сомневаться, мою меткость очень легко проверить. Надо только взять в качеств мишени не танк у немцев, а, скажем, тот же немецкий танк, но горелый, у нас. Я отойду от него на такое же расстояние, какое было до немецких танков, и попаду ему в дуло орудия. Там можно поместить перед тем мишень, вместо снаряда. Тогда можно и наш танк привлечь. А если горелый немецкий, то можно и снаряд в нём зарядить в орудие для наглядности. То же и с самолётом. Взять авиабомбу, поместить на неё мишень, изображающую её взрыватель, и я в неё попаду. Или, для более убедительного показа, взять настоящую, и я её взорву. Тогда будет понятно, что я не только могу попасть в такую мишень, как взрыватель бомбы или снаряда в дуле орудия танка или в ящике на позициях батареи, но и при попадании они взорвутся. Правда, тогда больше мер безопасности придётся взять, чем в случае с бумажной мишенью, чтобы никто не пострадал, так что проверка получится более масштабная. Так что сомнения товарища Богданова в моей меткости легко проверить. Ну и свидетельские показания товарищей, наблюдавших, как я стреляю и тут же взрывается танк или самолёт, вам надо было бы собрать и объяснить, чтобы не получилась однобокая версия, как сейчас.
– Не учи меня делать мою работу, а то я обижусь, и тебе это не понравится, – предупредил майор. – Ладно, допустим, провели испытания и убедились, что ты такой меткий. А как тогда ты объяснишь данные разведки?
– Откуда мне знать? – сказал Сергей. – Тут только гадать можно. Во-первых, вы сперва сами посмотрите, в этих данных написано «советский снайпер исключительной меткости», как вы прочли, или там есть какие-то указания именно на меня? Фамилия, или хотя бы участок фронта?.. Работа у разведчиков очень сложная. По краю ходят. Иногда их, к сожалению, на чём-то ловят и арестовывают. А иногда, наверное, специально не арестовывают, а подсовывают ложную информацию, чтобы максимально очернить наиболее вредных для фашистов наших товарищей и уничтожить их нашими же руками. В данном случае это вполне может быть выстрел наугад, для очернения любого меткого снайпера. Что это именно я, вы сами решили, получив рапорт Богданова. Который, правда, совсем не считает меня метким, а считает хвастуном и фальсификатором. Но уж кто-кто, а фашисты, наверное, счёт своих потерь знают. И обязаны противодействовать.
– Хитё-ор, – уважительно протянул майор. – Значит, предлагаешь данным разведки не верить, а верить тебе?
– Почему – верить? Не надо верить, проверьте.
– А как ты тогда объяснишь обвинения товарища Богданова? Какой фашист его ввёл в заблуждение? Может, он тоже на них работает? Специально тебя обвиняет, чтобы лишить войска замечательного такого снайпера? Может, мы тут тоже на фашистов работаем, а? Ты говори, говори, не стесняйся.
– Богданов не смог даже после моих объяснений увидеть в стереотрубу край ящика со снарядами на немецких позициях. И обиделся. Это послужило причиной его ошибки на мой счёт. Он просто стал очень пристрастно ко мне относиться. И всё истолковывать против меня. А вы тоже ошибаетесь, потому что нацелены искать всё подозрительное, вот ему и верите. А комполка Глебову и всем свидетелям, показания которых даже не стали собирать, не верите. А можно легко проверить.
– То, что ты такой меткий, – сказал майор, – ещё не докажет, что ты не заговорщик и не немецкий шпион. Это только делает тебя более опасным заговорщиком и шпионом. И то, что ты такой хитрый, тоже.
– Ну, – возразил Сергей, – это, по крайней мере, сняло бы все версии о том, что я с немцами как-то договаривался о времени и они взрывали собственные танки и самолёты в тот момент, как я в них стрелял. Больно сложные версии. У меня и часов-то нет, между прочим. И не слишком ли велика цена для немцев, чтобы убедить вас в том, что я – хороший снайпер? Столько танков и самолётов?
– Не слишком, – буркнул майор. – Если цель – товарищ Сталин…
– Да, но если мою меткость так легко проверить, зачем для этого взрывать танки и самолёты?
– Не знаю! – взорвался майор. – И это меня больше всего нервирует. Тут какой-то грандиозный заговор, какой не с моими силами вскрывать. Но содействовать тебе и устраивать всякие испытания я не хочу! Я ещё не всё тебе сказал про показания. Немного оставил про запас. После того, как я не сумел тебя допросить в медчасти, а доктор показал, что ты сбежал оттуда, не отпросившись у него, якобы по случаю срочной надобности на фронте, майор Глебов всячески тормозил моё расследование, опять же, в связи с твоей повышенной востребованностью в полку. Якобы. Я даже думаю, что он в этом заговоре не последний человек. В связи с этим, возможно, следует переоценить и цели заговора. Может, ты и не целился в товарища Сталина, а всего лишь обеспечивал майору Глебову славу открывателя твоего таланта и, так сказать, владельца убойного оружия в твоём лице, которое он может одалживать по-дружески всем знакомым командирам. Возможно, за какие-то взаимные услуги. Или безвозмездно, с целью приобрести влияние на них и организации враждебной подпольной военной организации. Каких мы много разоблачили перед войной. Если ты дашь показания, которые позволят мне обосновать такую версию, могу тебе обещать вывести тебя из-под удара. Как искренне сотрудничающего со следствием.
Ага, – подумал Сергей, – как же, верю. При наличии данных разведки? И приписанном мне намерении устроить покушение на Сталина? Правда, неизвестно, какие у него там данные разведки. Он мог их и придумать, чтобы меня запугать. Или не чтобы запугать, а на случай, вдруг и правда, а я возьму и сознаюсь, под впечатлением, что ему всё известно. Выстрел наугад. А я не признался. Плохо, если он о своих параноидальных догадках успел сообщить по команде, тогда ему от них отказаться трудно… Во всяком случае, понятно, что верить ему нельзя, и комполка сдавать ему нельзя, какие бы там показания он ни предъявлял. Вот что Богданов написал рапорт, можно и поверить. Остальное он придумал или, по крайней мере, перетолковал.
– Молчишь? – подтолкнул его майор. – А зря. Хочешь, наверное, сказать, что гражданин Глебов ни в каком заговоре не участвует? Тоже зря. Потому что такое ты можешь утверждать только в том случае, если ты сам в нём участвуешь, и там где-то на руководящих ролях. Тогда тебе может быть достоверно известно, что в списках заговорщиков гражданин Глебов не значится. И то это без учёта того возможного обстоятельства, что он значится в каком-то другом списке заговорщиков, не пересекающемся с твоим. Если может быть один заговор, твой, то почему не быть и другому, притом вы друг о друге не знаете? Так что даже и так ты не можешь уверенно утверждать, что он ни при чём. Но попытка такое утверждать, хотя и не докажет, что он ни при чём, всё же станет аргументом в пользу того, что тебе кажется, что ты можешь так сказать, стало быть, сам-то точно при чём.
– А вдруг никакого заговора нет? – спросил Сергей. – Вы же понимаете, что с логикой типа «докажи, что ты не верблюд» честному человеку невозможно оправдаться? Задумайтесь, чем вы тогда занимаетесь?
– Ну вот, опять, – огорчился особист. – Думаешь, ты умный такой? На предыдущем допросе меня обвинял в наносимом вреде, что я тебя от военных успехов отвлекаю, и тем гублю наших бойцов руками недобитых тобой фашистов, теперь опять то же самое с другой стороны. Вроде схитрил, сказал, что это я честно ошибаюсь, и вот опять такие обвинения… Как же нет заговоров, когда вместо «малой кровью, могучим ударом» мы только и делаем, что отступаем? Когда в руководстве войсками бардак, в снабжении тоже, всё наперекосяк? И нет заговоров?! Как ты тогда объяснишь всё это?
– Да вы сами лучше всех можете объяснить, – сорвался Сергей, – только не хотите такого объяснения! Сами же перед войной из-за шпиономании лишили армию львиной доли командного состава, а ответственность на неспособность армии сдержать немецкое наступление возлагаете на то же самое наличие в армии множества немецких шпионов. Которых ловить полагается не только органам, но и всем поголовно. А кто слабо ловит или выражает недоверие, рискует оказаться в числе тех самых шпионов. Всем известна история с товарищем Коневым, который, выступая на митинге одного из полков его дивизии, сказал: «Надо помнить, что шпионов, диверсантов, – по указанию товарища Сталина – в нашу страну будет засылаться в два-три раза больше, чем в капиталистические страны». Коневу было указано на его оговорку, и он выступил вторично, исправив свою ошибку…
– Погоди-погоди, – прервал его майор. – Ты очень интересно говоришь, я прямо записывать не успеваю… Но тут я не понял. В чём ошибка-то?
– А, вы эту историю не знаете? Следовало сказать: «как указывал товарищ Сталин». Не «по указанию товарища Сталина», а «как указывал товарищ Сталин».
– А какая разница? – затупил майор. – Это же одно и то же.
– По указанию – можно неправильно понять, что шпионы будут засылаться по указанию товарища Сталина. Конечно, никто так не подумает, и никто не подумает, что товарищ Конев специально так оговорился. Несмотря на это, он послал заявление в ЦК ВКП(б) с покаянием по поводу допущенной ошибки. Коневу повезло: он оказался среди совсем немногих среди высшего командного состава, кого не репрессировали в ходе предвоенной чистки. Но мне про это известны только слухи, а вам – из первых, так сказать рук. Почему вы и видите всюду заговоры. Не можете же вы признать, что сами во всём виноваты.
– Хитё-ор, – снова протянул поражённый майор. И задумался. Очевидно, такая версия причин поражений Красной Армии ему и в голову не приходила, а теперь он вдруг понял, что она вполне возможна!
Ничего себе, – подумал Сергей. – Неужели среди работников будущего СМЕРШа есть разумные люди?
– Иди, – сказал вдруг майор. – Верните товарищу Стрелкову ремень и солдатскую книжку. Иди и воюй, а испытания твоей меткости мы обязательно сделаем. И запротоколируем. И корреспондентов пригласим. Ты иди, а я подумаю над тем, что ты сказал.
Сергей, улыбаясь, забрал ремень и документы и вышел.
А майор, тоже почему-то улыбаясь, вышел вслед за ним и, убедившись, что в их сторону никто не смотрит, выстрелил ему в затылок.
– При попытке к бегству, – сказал он сам себе. – Так-то лучше. А то испытания какие-то…
* * * * * * * *
К обвинениям, собранным особистом, в сговоре с немцами, ошеломительной афере с участием комполка и намерении в довершении всего совершить покушение на товарища Сталина, позже добавилось ещё одно. Посмертно. Сергей специально своими возмутительными речами спровоцировал майора, чтобы быть арестованным и отправленным в тыл. Чтоб избегнуть дальнейшего пребывания на фронте. То есть в его грандиозный замысел входило, кроме всего прочего, использование полкового особиста в личных целях дезертирства. А за дезертирство в военных условиях так и так положен расстрел. Всё прочее можно вообще не рассматривать.
Конечно, зря он не сдержался и стал доказывать энкаведешнику, что именно НКВД виновато в поражениях Красной Армии в начале войны. Подразумевая «паранойя товарища Сталина виновата» и т.д. Для него эта мысль была очевидной, а для любого советского человека этого времени – полностью расходилась с менталитетом и воспринималась как очевидная клевета, которую и оценивать на правдоподобность смысла нет. С другой стороны, участвовать в боевых действиях при уже имеющихся обвинениях он всё равно вряд ли продолжил бы. Разве что, при снятии большинства обвинений, в штрафбате. И не со снайперской винтовкой.
Осталось неизвестным, были всё-таки немецкие данные, доставленные разведчиками, или их придумал майор Захаров для запугивания допрашиваемого. В немецких архивах они не фигурируют, но могли и не сохраниться. Если были, то, скорее всего, они были организованы как утечка данных немецкой контрразведкой с подачи командира экипажа танка № 66. Сам этот танк продолжал проявлять повышенную живучесть, и её хватило, чтобы уцелеть под Сталинградом. А вот на Курскую дугу уже не хватило. Так что он тоже ход войны изменить не смог.
* * * * * * * *
Делая шаг из двери избы особиста неожиданно отпущенный Стрелков вдруг припомнил по непонятной ассоциации, что девичья фамилия его бабушки Кати была, кажется, Егорова. Не очень точно: родив его мать, она успела вернуться на фронт и погибла. А девичья фамилия его матери была Богданова-Захарова. Которую она при заключении брака с его отцом пыталась поменять на Богданова-Захарова-Вепрева, но в ЗАГСе не согласились на тройную фамилию. Так что она стала Вепревой. Эту историю ему родители рассказывали. Таким образом, можно подозревать, что он, во-первых, внук так понравившейся ему медсестры. И чуть было не стал сам себе дедушкой. От чего его уберёг донос младшего лейтенанта Богданова, спасибо ему за это огромное. Кстати, вероятно, это он – его дедушка. А Захаров кто такой и откуда взялся? Ха, да это же, наверное, не представившийся ему майор-особист. Тип он несимпатичный, зато человеку на такой должности трудно отказать. Так что, возможно, дедушка как раз-таки он. И благодарить нужно его…
Сергей, не оборачиваясь, откуда-то понял, что сейчас произойдёт.
Дальше он додумать не успел. Со всех сторон на него, двигаясь плотной изогнутой в круг шеренгой надвинулись немецкие танки, сплющиваясь со страшным скрежетом по мере приближения, но продолжая упорно ползти. Всё небо заняли пикирующие бомбардировщики. Кроме скрежета сминаемого металла, слух забил рёв танковых дизелей и вой самолётов. А у него нет в руках винтовки, чтобы выбить хоть одного! Затем всю нижнюю часть поля зрения заполнили летящие в него снаряды, а верхнюю – падающие на него бомбы. Слух же вообще отключился. Картинка рассыпалась на не связанные между собой геометрические фигуры и пятна трёх цветов, красного, красно-жёлто-зелёного и красно-сине-фиолетового. Они кружились и делались всё ярче, пока вдруг не погасли. Из чувств остались боль, жажда, удушье… и сожаление о напрасно прожитой жизни. Потом они стали быстро, одно за другим, исчезать. Желание вдохнуть воздух оставалось последним.
* * * * * * * *
Сергей Вепрев дёрнулся и проснулся в испуге. Мир был каким-то перекошенным. Болели левая щека, ухо и висок, лежавшие на чём-то жёстком, свёрнутая набок шея и сгорбленная спина. Он поднял голову, понимая, что опять заснул за компом, сражаясь с «1С-Бухгалтерией». И, наверное, уронил голову на клавиатуру.
В конторе было тихо, только гудел и побрякивал кондиционер и за окном газовал, преодолевая подъём их нелепой улицы, обрамлённой, в основном, заборами складов, очередной припозднившийся автомобиль. Наверное, он его и разбудил.
