Александр Феликсович Борун
Не ко двору
* * * * * * * *
Соображения о дефиците снарядов и задержке начала немецкого наступления оказались ошибочными. Оно началось в тот же день. То ли взорванные боеприпасы, несмотря на мощность взрыва, были только небольшой частью их запаса, и это вообще не повлияло ни на что. То ли немцы мгновенно восполнили потери. То ли наоборот, не рассчитывая получить новые снаряды в ближайшее время, тот, кто отвечал за наступление, просто сократил артподготовку, чтобы не получать пистон от начальства. В итоге, прогулка по позициям со стереотрубой продолжалась всего два часа: четыре точки наблюдения, на каждой по полчаса, количество выявленных уязвимых танков три плюс ноль плюс два плюс один, количество поражённых на один меньше: он как раз начал двигаться, пока Сергей поменял стереотрубу на винтовку.
Двигаться танк начал не просто так: это и было начало атаки. Артподготовка, если и была, прошла как-то незаметно на фоне постоянной активности фронтовой артиллерии. Возможно, немцы на то и рассчитывали – внезапный удар эффективнее. Но тут им не повезло: Сергей оказался как раз именно там, куда полезло большинство наступавших фашистских танков – на левом фланге позиций полка, вплотную к стыку с соседями. Любимый тактический приём немцев: разведать стык подразделений и бить туда, чтобы каждое, приняв атаку на чужой счёт, отошло поближе к своему центру – пускай, де, соседи обороняются, а мы придём на помощь, если будет приказ. Сергей же только обрадовался. Он уже устал высматривать танки, направившие пушку в его сторону, а тут сразу штук двадцать мишеней! Или больше?
По крайней мере, «своих» сгоревших танков он успел насчитать восемнадцать (плюс в полосе наступления было три штуки, сожжённых не им), остальные поспешно уползли, обнаружив, что по ним работает непонятно как укрывшаяся батарея, поражающая танки один за другим и никак не обнаруживающаяся при этом сама. Скорее всего, что-то крупного калибра вне поля зрения с корректировкой фронтовым наблюдателем по рации или проводному телефону. Они никак не могли подумать, что им могут быть опасны выстрелы его винтовки. Кроме того, из винтовок стреляли многие: кроме танков, была поддерживающая их пехота, которую наши пытались огнём отсечь от танков и заставить залечь. На восемнадцать танков Сергей истратил сорок патронов: не всегда в стволе как раз находился снаряд, да и попадал он в движущиеся мишени не всегда. Он мог с достаточной точностью оценить направление и скорость смещения мишени в поле зрения – в данном случае, дульного среза ствола танкового орудия – но не мог предугадать случайную кочку, как раз попавшую под гусеницу и на пяток сантиметров перекосившую танк. И потом, nанки тоже стреляли, стреляла немецкая пехота, в общем, обстановка была нервная. Не такая нервная, как когда тебя обвиняет невесть в чём твой же командир, но всё-таки.
Один выстрел имел очень интересный результат: видимо, танк как раз стрелял тоже, и его снаряд встретился с пулей Сергея, когда находился в середине ствола. Сам танк почти не пострадал, но его пушка превратилась в несколько причудливо растопыренных полос металла. Стрелять этот осьминог мог только из пулемёта. Добить его, попав в очередной снаряд, Сергей не мог: танкисты не стали заряжать изуродованную пушку. Хотя добить очень хотелось: вернись этот танк из атаки, и немцы мигом поймут, что с ним случилось. Могут, конечно, списать на случайность, но могут и догадаться о наличии слишком меткого снайпера. Начнут его выцеливать специально, своих снайперов для этого привлекут. А оно нам надо? К счастью, Сергею удалось пробить триплекс и, видимо, попасть в водителя. На это он потратил три патрона. А когда танк развернулся и стал отползать – видимо, на место водителя сел кто-то ещё – кто-то из наших, не Сергей, поджёг ему баки с горючим. Сергей даже не заметил, кто и из чего стрелял. А когда экипаж полез из танка, Сергей не пожалел ещё патрона, чтобы убить первого появившегося из люка танкиста. Остальных он бы не успел – снайперка не так быстро перезаряжается. Но их положили другие. Так что опасная информация о странном повреждении пушки до немцев не дошла. Если они не ухитрились доложить её по рации…
Отползавшие танки, не все, но многие, развернули башни пушками назад и продолжали стрелять. Сергей продолжал тоже. Из восемнадцати «его» танков восемь пострадали именно на этой стадии боя. Один танк, с номером 66, был как заколдованный: целил он чуть ли не прямо в Сергея, наверное, подозревая почему-то, что именно там находится мифический корректировщик огня артиллерии крупного калибра. Может, уловил блеск оптического прицела и принял за бинокль? Хорошо ещё не сразу начал гвоздить именно по его окопчику, только уже уползая. Сергей извел половину патронов именно на него. Но никак не мог подловить момент между заряжанием снаряда и выстрелом. Он бы, может, и попал в конце концов, но фашист успел первым. Один из его снарядов разорвался прямо в окопе. В него не попал ни один осколок. Взрыв был в отнорке, как бы за углом, но, в принципе, небольшой слой земли этого «угла» осколку пробить – раз плюнуть. Очень повезло. Но сознание Сергей потерял. Контузия.
* * * * * * * *
Так ему сказали в полевом лазарете, когда он очнулся. В тыл переправлять не стали. Военврач Жданов-Желанов (он представился) поводил перед глазами пальцем, спросил, не тошнит ли, а узнав, что даже голова не болит, сказал, что контузия лёгкая, но на всякий случай сегодня надо полежать, не вставая. Да, даже в туалет нельзя, сестра утку принесёт. Зато, возможно, завтра уже можно будет встать в строй. Сергей решил не бунтовать.
Тем более, медсестра Екатерина Егорова в полевом лазарете оказалась симпатичная, полные брюнетки с еврейско-грузинско-персидско-итальянской внешностью Сергею всегда нравились. В смысле именно внешности, до выяснения особенностей характера дело не доходило. В школе девочки больше симпатизировали тем придуркам, что его травили, он в ответ пылал соответствующими чувствами. А позже он вообще к людям плохо относился. В том числе относительно женского пола охотно разделял сексистские стереотипы, хотя исповедовавшие их блогеры у него тоже уважения не вызывали. Такой вот парадокс мизантропа. Но к старательно ухаживающей за тобой девушке трудно относиться плохо, даже если она делает это в связи с профессиональными обязанностями. Тем более, если симпатизирует успевшему прославиться в местном масштабе снайперу. Взаимоотношения с ней от стадии дикой неловкости (утку-то она подставляла) за день дошли до лёгкого флирта. Сергей в шутку называл её «Ваше величество» и сокрушался, что не может пасть к её ногам – пришлось пояснить, что он вдохновился образом царицы Екатерины (номер II он в описании опустил – не к лицу советскому человеку знать детали царствования монархов прошлого). Если бы она спросила, он бы ответил, что ему импонирует то, что при ней Российская империя расширялась, на самом же деле он имел в виду её большой список фаворитов и щедрость по отношению к ним. Но шутка получалась неприличной, и этого он упоминать ни в коем случае не собирался. Как и усиление несправедливого крепостного строя. И то, что она была, собственно, немкой – тем более! А вот переписку с французскими философами-просветителями упомянуть можно было. Но Екатерина (не Вторая, а местная) тоже считала, что интересоваться царицей неправильно. С неё хватило, что собеседник как бы поставил её этим сравнением на высокий пьедестал, хотя и несколько нетрадиционным в СССР способом. Более того, выбранный комплимент показывал, что он ей доверяет. На самом деле это было не доверие, а глупость с его стороны: так и не привык к царившей в этом времени в СССР шпиономании. Да и соображал после контузии плохо.
К особистам медсестра не побежала, но и дальше лёгкого флирта отношения за день не продвинулись. Хоть тут и фронт. Вообще-то они и общались не очень-то долго и урывками. Под её присмотром ещё четверо легкораненых было, в том числе, двое в этот день появились. Плюс шесть человек с более тяжёлыми ранениями прошли через фронтовой лазарет перед отправкой в тыловой госпиталь, и она ассистировала врачу при первичной обработке их ран.
Может, Жданов-Желанов его и на второй день оставил бы, но немцы опять попытались переломить ход боевых действий в свою пользу. А наши ещё не накопили дополнительных сил на возобновление наступления. От майора Глебова прибежал всё тот же вестовой, сержант Александров: снайпера, умеющего подбивать немецкие танки, срочно требовали на передовую. Если он в состоянии стрелять. Если при этом не в состоянии ходить – ничего, дотащим как-нибудь…
И снайпер потащился воевать. Как он позже узнал, это избавило его от больших неприятностей. Впрочем, временно.
* * * * * * * *
К танкам на этот раз прибавились самолёты. Пикирующие бомбардировщики. Собственно, полное господство в воздухе немцев с начала войны за месяц никуда не делось, но к прошлой атаке их почему-то не привлекали. Возможно, танкисты, прибывшие в стрелковые части для перехода в наступление, недооценили противника – зачем тут ещё и самолёты, если у советских войск и пушек почти нет? – поплатились за это, и теперь сделали выводы. Приняли, скорее всего, действия снайпера за батарею тяжёлых гаубиц, и их-то и должны были уничтожить самолёты. Удар в полосе обороны полка, в который направили Сергея, наносился опять на левом фланге. Но танки там появились не сразу. Только после основательной бомбардировки.
Не обнаружив мифической батареи тяжёлых гаубиц, «юнкерсы», которые не успели сбросить одиночные тысячекилограммовые бомбы под фюзеляжем, улетели с ними на аэродром, где сменили на двухсотпятидесятикилограммовые плюс по четыре пятидесятикилограммовых бомбы под крыльями. И принялись утюжить окопы полка. Истратив боезапас, летали на аэродром для пополнения и возвращались очень скоро. Неубирающиеся шасси, за которые у нас их прозвали лапотниками, позволяли им взлетать с импровизированного аэродрома, расположенного где-то близко к линии фронта. Поэтому всего десять «штук» (нем. Stuka = Sturzkampfflugzeug – пикирующий бомбардировщик) выстроились в практически непрерывный завывающий смертельный конвейер. То есть, их, конечно, было не десять, но этим десяти была поручена линия фронта на протяжении позиций полка. Сбросив с ужасающим воем все бомбы, они, перед тем как улететь за новыми, проходили над окопами, поливая их из пулемёта. Истребителей прикрытия немцы с ними не посылали: в воздухе им было некого бояться. Зенитки в расположении полка были, но недолго. Две их батареи «юнкерсы» сравняли с землёй, разменяв на один свой самолёт. И оставшаяся девятка резвилась безнаказанно.
Пока не прибежал (а на последних десятках метров – приполз) Сергей.
Под бомбёжкой он был впервые, но не растерялся и в панику не впал. Во-первых, один раз он уже, возможно, умер – иначе как его сознание попало в другое время или параллельный мир? И тогда, возможно, и здесь смерть не будет окончательной. А если он у себя на родине не умер, тем более есть возможность вернуться в случае чего. Но это разумные аргументы, которые не очень помогают от паники, когда на тебя падает самолёт с бомбами, снабжённый специальной сиреной. (Вообще-то, предназначенной для оценки пилотом скорости пикирования по тону звука, но и оказывающей сильное психологическое воздействие). Во-вторых, убегая вслед за вестовым, он, на мгновение обернувшись, видел, как один из «юнкерсов» сбросил бомбы на землянки лазарета. Правда, эти не попали, но ведь гады не остановятся, пока не прикончат Екатерину! Так что у него появился личный мотив воевать, напрягая все силы. На Сталина ему было плевать (не вслух, разумеется), а на симпатичную медсестру – нет! Собственно, его мотивация не так уж отличалась от мотивации остальных. Все они воевали не только за Сталина, но и за какую-нибудь Катюшу. Чтобы она могла выходить на берег и песню заводить.
Но не впасть в панику мало. Надо ещё сообразить, как с помощью винтовки вывести из строя лапотника. Машина не сильно бронированная, очень уязвимая для истребителей, Недаром у них были большие потери при налётах на Англию. И недаром после первого года войны их стали модернизировать, увеличивая толщину бронирования. Ястребков, увы, не наблюдается… а если бы прилетели, у немцев на это свои истребители есть… Но из винтовки его броню и сейчас не пробить. А что, если попасть во взрыватель бомбы? Он довольно большой, весит, кажется, около килограмма… Да, но он боковой, расположен где-то в трети длины от хвоста бомбы. При пикировании самолёта на стрелка бомбы расположены к нему носом, во взрыватель не попасть. Что ж, для начала можно отстреливать сбоку тех, кто пикирует на кого-то другого, в частности, на медчасть! Стоп, а где винтовка?..
– Погоди! – закричал он вестовому. Кричать среди воя самолётов и взрывов бомб приходилось очень громко. – Куда мы бежим-то?
– К майору! – крикнул сержант.
– Зачем?!
– Чтобы он приказал тебе что-то сделать с самолётами! Раз ты танки взрываешь!
– Глупо! – закричал Сергей. – Раз он тебе уже дал приказ относительно меня, и ты его передал, зачем бежать за подтверждением? Каждая секунда на счету! Где моя винтовка? Когда меня в медчасть отправили, куда её дели?
– Не знаю!
– Но и комполка вряд ли знает! Комвзвода нужен!
– Он в окопах, а комполка в штабной землянке или на НП возле неё! Ближе!
Хорошее оправдание трусости. Примерно как искать потерянные ключи под фонарём, когда потерял их в другом месте – потому что под фонарём светлее.
– Я не заставляю тебя в окопы лезть! Покажи примерно, куда!..
Богданов оказался в окопе примерно там, куда показал вестовой и дополз, даже, скорее, добежал на четвереньках по ходам сообщения Сергей. Младший лейтенант был жив и даже не ранен. И он знал. где винтовка снайпера. Она у него и была. Он сам пытался из неё стрелять по самолётам. Наверное, так и не поверил, что кто-то может стрелять (начиная с различения целей) настолько лучше него, и отнёс успехи Сергея на счёт какой-то супервинтовки, пробивающей танковую броню. Если бы!.. Но «юнкерс» он пытался сбить безрезультатно, само собой. Так что отдал винтовку – и ответственность с ней вместе – весьма охотно. После чего стал следить не столько за немцами, сколько за снайпером. Но, к счастью, нарвавшись в прошлый раз на поддержку Сергея начальством, с указаниями под руку не лез. Да и трудно было бы, посреди бомбёжки. Спокойно можно было бы сделать вид, что ничего не слышишь. А полезть отнимать винтовку, чтобы заставить себя выслушать – это уже совсем подставиться под обвинение в диверсионной деятельности…
Когда штурмовиков осталось пять штук (из этой десятки пять, так-то Сергею за это время ещё пара лапотников попалась, атаковавших соседей), они уверились, что по ним ведёт огонь какая-то очень хорошо замаскировавшаяся зенитка, причём с каким-то усовершенствованным боеприпасом, не дающим видимого разрыва снарядов в воздухе. Они попытались её найти, и Сергею стало полегче. Потому что про бомбёжку окопов они забыли, и не приходилось выцеливать боковой взрыватель бомб самолёта в стороне, когда на тебя как раз пикирует другой. Точнее, это тот, что в стороне, можно обозвать другим, когда на тебя падает с воем твоя персональная смерть…
