Александр Фарсов
Бродяга, Плутовка и Аристократ: Сумерки
III
«Сколько себя помню, я ходил. Пусть память моя и отрывиста, но я уверен в этом. Иногда я живу, словно на автомате, ведомый пустым телом без сознания или даже инстинкта. Когда такое случается, разум покидает меня, я теряюсь, не могу ничего вспомнить из того времени, пока я был не в себе. Не в себе. Кажется, я начинаю понимать, какого это. Моё сознание возвращается в странных обстоятельствах. И пусть не полностью, но я смутно осознаю мир вокруг. Тогда мысли одолевают меня. Огромный поток информации скопом проникает в голову. Я не могу её переварить, потому проговариваю, советуюсь с Натаном. Иногда он даже помогает мне понять её, осмыслить и привести в порядок. Однако. От него бывает много проблем. Натан другой. Он не я. Однажды, мы пришли к выводу, что я душевное сознание, а он сознание инстинктивное. Мы дополняем друг друга. Сказал он. Но иной раз я жалею об этом, иной раз я боюсь его. Боюсь того, что может сделать инстинкт. Это постоянная смена сознаний, утрата самости, она заставляет меня усомниться в собственном существовании. Оно ведь так странно. Я будто существую только в определенной точке времени, коротком промежутке для раздумий и разговоров. Но сейчас, когда я встретил их, я существую гораздо дольше. Это приятно. Приятно существовать».
«Но я не уверен, что я, действительно, Нейтан».
Прошло два дня с чудесного воскрешения бродяги. Понемногу он обживался на новом месте. Он узнавал всё больше о своём прошлом, но не мог в него поверить. Множество историй для него были скорее мифами. Мифами, через которые Лотти пыталась его пробудить, заставить осознать реальность так, как её видел оригинальный Нейтан. Однако для нынешнего Нейта эти фотографии, рассказы, места и записи были пусты. В них его не было. В них ему не было места. Это было просто невозможно. Ни он, ни Натан не были тем чернявым мальчишкой, что вызывало зависть, обиду, тоску. Тоску по вещам, что у них отняли. Из-за всего этого создавалось чувство, что существенная часть их души улетучилась. И остался голый сосуд.
Нейтан из мифов – это сильный и смелый мальчик. Мальчик, который не взирал ни на что, который жил без компромиссов, но при этом жил по законам разума и сострадания. Он коренным образом отличался от бродяги сегодняшнего дня, такого тихого и пугливого.
Все эти двое суток Лотти окружала его заботой, не отходила ни на шаг, постоянно разговаривала и всячески помогала освоиться. Сейчас она привела его в игровую, где под смех ребятишек, показывала ему их детский альбом. И за каждой фотографией скрывался дух Нейта.
– Я заеду вечером, – слышался голос Фарля из гарнитуры. – Ответь же что-нибудь?
– Поступай как знаешь, – брызнула Эли.
– Ты злишься? Ах, прости. Да, знаю. В последнее время я совсем не уделял тебе времени. Как вошёл в высшую палату, дел невпроворот, – в ответ молчание. – Милая, давай поговорим. Ты же знаешь, что сейчас очень ответственный момент. Рестед надеется на меня. Забота о стране мой долг.
– А ЗАБОТА О ТВОЁМ РЕБЕНКЕ – ЭТО НЕ ТВОЙ ДОЛГ, ФАРЛЬ! – выкрикнула она и сразу же от волнения повесила трубку.
– Ребёнка? – на другом конце провода переспросил Фарль. – Ребёнка… РЕБЁНКА! – прогорланил так громко, что аж служанка встрепенулась.
От резкой и въедливой фразы даже Шарлотта вскочила на дыбы. Она, как на пружине, спрыгнула с дивана и помчалась в коридор. Диш застыла от собственных слов прямо у входа на кухню.
– Р-ребенка! Эли, как это понимать?! – бросилась рыжая девчушка. – Не говори, что ты беременна?!
Элизабет покрылась краской, нежный румянец осел на её щеках. Она хотела радостно утвердить: «Да! Так и есть!». Но засмущалась и тихо пролепетала, сопроводив голос неуверенным кивком:
– Угу…
И как на зло в это же время Роза спустилась на шум. Новости также не оставили её без впечатлений. Они были настолько сильны, что настоятельница чуть не навернулась.
– Какой срок?! – наседала Шарлотта, подойдя вплотную.
– Восемь недель. Простите, – она оглянулась на Розу. – Не подумайте скверного. Я хотела сказать, да вот только не могла подобрать момент.
– Не извиняйся, милая, – успокоила Розалия. – Это просто превосходные новости. Но ты вот так сказала об этом Фарлю?
Эли опустила взгляд и начала судорожно перебирать большие пальцы кистей.
– Я хотела его обрадовать, – оправдалась она. – Но этот ЧУРБАН, – выскочило случайно, – только о делах и твердит.
– Не обращай на него внимание, Эли! – вступила Лотти. – Все мужики идиоты! И Фарль не исключение!
– Вот тут соглашусь, – подхватила Роза.
Они обе обхватили Элизабет руками, заключив в объятия. Нейт же немного крысячтничал: смотрел на эту картину из-за угла. То ли он побаивался выходить, то ли попросту не понимал ситуации, поэтому предпочёл действию – наблюдение.
– Господи, я так за тебя рада! – бросила Лотти на эмоциях.
– Не могу поверить, – произнесла Роза сразу за ней. – Видимо, боженька благоволит нам, раз так много хорошего за раз случилось. Как чудесно. Я стану бабушкой.
– А я тётей, – улыбнулась Шарлотта.
– А я мамой, – продолжила Эли, плача.
Девушки хором рассмеялись. И вновь тёплый сгусток энергии распространился по приюту.
– Кстати, Эли, – опомнилась рыжая. – Ты рассказала Фарлю про Нейта?
– Ещё чего! – с былой прытью ответила Диш. – Обойдется сухарь! Пусть сам приедет и увидит! Хы, – скорчила гримасу. – А ты Грише?
– Делать мне больше нечего! – воротя нос, отрапортовала. – Обещал в приют заглянуть, а сам даже не звонит. Поделом ему!
– Обе друг друга стоите, – съехидничала Роза.
Отношения этих двоих были мягко сказать напряженными. Лотти злилась на старого друга не столько за оппозицию, сколько за отсутствие внимания к своей персоне. Это была некая версия дружеской женской ревности. Врагом Григорий для неё никогда не был, она полагала, что никогда и не станет. Ведь их полем боя с раннего детства был исключительно простой спор.
– Эм-м… простите, – вступил Нейт неуверенно. – А кто такие Фарль и Гриша, о которых вы говорите?
– Я же рассказывала, Нейт, – отвлеклась Лотти и подбежала к нему. – Это тот самый Гриша – наш общий друг детства. А Фарль – хахаль Эли.
– Что ещё за хахаль, Шарлотта? – отчитала мама. – Я тебя так говорить не учила. Скорее уж. Муж. Надеюсь, – покосилась на Эли. – Давно вам пора свадьбу сыграть.
Диш снова побогрела. С этим нерадивым аристократом она уже больше десяти лет. А чувства романического толка возникли ещё раньше. И казалось бы все условия филигранно выложили на стол, но Ной Кэмпл всё никак не решался на брак. Сама Эли рассудила, что карьера и политика сейчас для него важнее. Она приняла это и смирилась с достоинством солдатки.
Почему-то с приходом Нейта приют разительным образом преобразился. С самого его ухода здесь не было такой атмосферы. Атмосферы, уносившей в прошлое, в тихое и счастливое время без бед и забот.
Этим же вечером компания засела на кухне. Они решил со скромным размахом отметить свой личный маленький праздник. Роза достала торт из запасов и разлила черный чай с бергамотом. Аромат шустро наполнил помещение.
– А кто будет мальчик или девочка? – заинтересованно спросила Роза.
– Я не знаю, да и не хочу на самом деле знать. Кто родится, того и буду любить, – скромно ответила.
– Это правильно. Ребёнок – подарок Бога.
За все эти годы отношения Эли к настоятельнице изменилось. И далеко не в лучшую сторону. Прежде она души в ней не чаяла, видела пример сильной и самостоятельной женщины. Но после событий с Гришей и Нейтам, Розалия перестала быть для неё безусловным авторитетом. Поэтому она и не пошла за ней, не вступила в Рестед и не приняла её веру. В отличии от юной Лотти её прегрешения она видела отчетливо. Но сейчас же стрелки часов, словно отмотали назад на несколько кругов. Когда свет проник в приют, все негативные чувства и воспоминания затупились. Она забыла о них, будто их и не существовало.
Пока они беседовали, Нейт тихо жевал слоенную сладость. Такой вкусной еды он никогда не пробовал и думал никогда не попробует. Тепло и уют приюта успокаивали его мечущуюся душу. Плюс ко всему и убаюкивали Натана. Всё это время он молчал, не создавал суматохи в сознании, что не могло не радовать.
– А-а, сколько тебе лет, Эли? – спросил он.
– Двадцать восемь, – ответила она, любуясь парнишкой. – Мне было десять, когда ты стал моим братом. Поэтому я знаю тебя с пелёнок, шалопай.
– Это да-а, – растянула фразу Роза, наполнившись ностальгией. – Давно же это было. Я тут подумала. Нейт, а ты знаешь сколько тебе сейчас? – тот мотнул головой в знак незнания. – Немудрено. В начале года тебе исполнилось девятнадцать. Ты чуть старше Лотти, но и ей тоже уже столько же. Нашей счастливице, – имела ввиду Эли, – двадцать восемь стукнуло. А мне сорок.
«Так значит… у нас недавно было день рождение, – размышлял Нейт. – Где же я был в то время? Не помню. Всё в тумане каком-то».
– Эли-Эли, а когда ты в Фарля влюбилась? – внезапно включилась в беседу Шарлотта.
– Лотти, всё то тебе знать надо. Эх. Мне было пятнадцать, когда я поняла, что люблю этого идиота. Правда, поздно спохватилась: в день его усыновления. Тогда признаться я так и не смогла. И вот, когда нам было по восемнадцать, он внезапно вернулся в приют. Такой весь статный, высокий и ухоженный. Щегол в общем, – кратко пояснила она. – И вот этот франт с порога позвал меня на свидание. Я такая радостная была, сразу же согласилась. Дура. Надо было нервы потрепать. А потом мы долго гуляли, и под вечер он, – отвела взгляд на пол, – взял, да и поцеловал меня. Потом понеслось. Часто встречаться нам не удавалось. Статус все дела. Но он всегда умудрялся меня удивлять
– Как это мило!
Лотти аж вскипела от чувств. Она всё же была девчонкой, в которой так и трепыхалось сердце романтика. Возраст позволял ей думать о подобных вещах. Пусть она была и не фанатом любовных рассказов, но всё равно держала в душе надежды когда-нибудь влюбиться.
Нейт смотрел на их свободное общение и удивлялся тому, как много они знают о себе. Ему было по-хорошему завидно, но, обращаясь в себя, он чувствовал пустоту.
«Первое, что помню была тьма. Холодная, пугающая темнота. Ни звука, ни запаха, никаких ощущений из вне. Лишь полное всепоглощающее одиночество. Натан помнил то же самое. Открыв глаза, я не увидел света. Мне казалось, я слеп и глух, что нет у меня ничего. Это привело меня в отчаяние. Помню мысль, что родилась вместе со мной… «Я мёртв». Я так испугался и живу с этим чувством по сей день, с чувством, что вся жизнь не более чем иллюзия смерти. А я всё там же. В этой тьме».
– Нейтан, о чем задумался? – спросила Лотти.
– Ни о чём, – отсёк он, резко повернув голову в её сторону.
Все посмеялись.
– И правда, отвечаешь, как настоящий Нейт, – проговорила Эли сквозь улыбку.
Бродяга ответил схожим жестом, он чуть приподнял уголки губ.
«Но я не уверен, что я, действительно, Нейтан».
IV
Пять лет назад. 210-ый год со дня открытия пара Земли.
«Проект усовершенствования человеческого сознания
Объект исследования – Нейтан из Норта.
Фаза первая: первичный анализ способности осознания действительности объектом.
Объект в спокойном состоянии демонстрирует уровень активности мозга в пределах нормы. Тесты, созданные мной – Николаем Флок Гильмешем – для исследования Нейта не дали желаемых результатом. Согласно им, он не имеет особенной предрасположенности к познанию. Однако его поведение и рассуждения свидетельствуют об обратном. Этот феномен я назвал «скрытом умом». Доказательствами моей теории являются данные мозговых волн объекта в стрессовой ситуации (острые головные боли), которые выходят за все рамки разумного. Теория о неспособности человека использовать весь потенциал мозга давно опровергнута. Исследование этого вопроса с помощью стим-тек также показали её несостоятельность. Но в случае объекта она является частично правдоподобной.
Каждый человек способен использовать свой умственный потенциал на 100% лишь при условии здоровой работы мозга, то есть при отсутствии проблем с нервной системой и иных заболеваний. Опухоль, природа которой лежит вне моего понимания, является следствием рождения за пределами безопасной зоны. Именно она служит «замком» в спокойном состоянии, неким сдерживающим фактором. В условиях стресса дверь в его сознание открывается, что вызывает сильнейшую мигрень и всплеск мозговой активности. Что способно вызвать стресс такой силы на данном этапе исследования остается загадкой. Я предполагаю, это связано с изменением гормонального фона, так как объект проходит период полового созревания. Также возможной причиной может быть избыточная умственная нагрузка, которой подвергался объект при обучении. Если это действительно так, то это объясняет его пассивность и нежелание учиться. Вероятно, эта черта характера является бессознательным механизмом защиты.
Дестабилизация опухоли привела к полной потере памяти вплоть до утраты самоидентичности, однако эффект был кратковременным. Уже через два часа к объекту вернулись все воспоминания, сопровождаемые очередными головными болями умеренного характера. Но в результате припадка прооперированные конечности были повреждены. Заживление пройдет по плану, однако следы травмы стереть теперь не представляется возможным. Запись первая окончена».
Эти записи были частью личного дневника Гильмеша. Красного блокнота в кожаном переплёте. Когда он закончил, то беглым взглядом пробежался и по другим страницам, более старым и менее сухим. И на некоторых из них его глаза выглядели особенно печальными.
«2 числа месяца Иноры. 191 год со дня открытия пара Земли: Опухоль Марты растёт. Она уже дошла до критической точки. Я не знаю, сколько ей осталось. Не знаю. Хотя кому я вру? Я прекрасно это осознаю. С точностью до дня, до часа и минуты я могу рассчитать тот миг, когда её не станет. И это убивает меня. Я в отчаянии. Так мало времени, так мало на что я способен. Гениальный хирург в руках этой проклятой болезни не лучше крысы со скальпелем в пасти. Ничего не помогает. Я не хочу этого, только не потерять её. Только не мою Марту».
Закрывая дневник, на него нахлынули воспоминания о временах давно ушедших. Он пытался смахнуть их, но они лишь сильнее давили, создавая красочные образы. Буйству памяти поспособствовал инцидент с Нейтам. Хотя сам по себе Нейт стал живым напоминанием Гильмешу о его бесполезности. Полная потеря памяти и взлет мозговой активности. Николаю ещё не доводилось сталкиваться с такими феноменами в своей медицинской практики. От этого тоскливого сна его избавил Гамлет. Он вошёл в его темный кабинет в привычном зелёном сюртуке.
– Как там Нейтан? – поинтересовался Гильмеш.
– Он в порядке. Каковы будут дальнейшие указания? В таком состоянии на нём нельзя ставить эксперименты, но и вернуть в приют мы его уже не можем. Вы же объявили о его смерти, как никак, – попытался отчитать он. – Иронично, не находите? Вы пошли на такие риски ради этого мальчика, а теперь он стал бесполезен.
– Я буду следовать плану, – ответил учёный, почесав бакенбарды. – Но теперь его придется корректировать, учитывая болезнь. После припадка болезнь Пустоши резко прогрессировала на несколько лет вперед. В таком юном возрасте она вообще не должна о себе давать знать. Мы имеем дело с запущенным случаем. Возможно, сыграли роль неудачные гены.
– Но нужно признать, что припадок открыл нам новый путь исследования, – извернулся Гамлет. – Если подвергнуть Нейта стрессу, то всё может получиться.
– Ты так жаждешь провести эксперимент? – вопрошал Гильмеш, словно желая услышать нечто, что заставит его самого передумать. – Он же ребенок, Гамлет, где твоё сочувствие?
– Моя мотивация проста. Я жажду статуса, что отняли у семьи Шамиль. Вы обещали, что поможете мне вернуть украденное, если я буду содействовать. И я очень надеюсь, что Вы сдержите своё слово.
– Ради того, чтобы стать аристократом, ты готов пойти даже на опыты над больным мальчиком. Власть страшная штука, Гамлет. Она развращает и вскоре начинает тебя контролировать. Властен над миром, но не над самим собой. Вот, что на самом деле иронично. Добродетель учит, прежде всего, власти над собственной жизнью. Ты же намеренно желаешь превратиться в раба.
– Не Вам мне об этом говорить, – парировал секретарь, сев на диванчик позади Николая. – Если я раб статуса, то Вы раб идеи. Во имя её Вы забрали ребенка из семьи, подстроили его смерть и заперли здесь… в этом аморальном месте.
Он с брезгливостью окинул серые стены кабинета, плиточный пол и давящий своим блеклым цветом потолок.
– Ты прав. Мы оба прогнили донельзя. Две стороны одной медали. Но именно поэтому я и хочу помочь этому мальчику. Хочу доказать самому себе, что я ещё человек.
– Моралист из Вас никудышный, – выразился Гамлет. – Доказать, что человек? Ничего глупее не слышал. Я бы с большой охотой доказал, что я не-человек. Может, лучше бы стал.
«Возможно, и никудышный, – поразмыслил Гильмеш. – Ведь как бы я не хотел спасти Нейта, я всё равно желаю его использовать. Но стоит на него посмотреть, как вспоминается она… и душа аж рвётся на части. Тем не менее выбора нет. Если я откажусь сейчас, вся жизнь моего рода будет бесполезной. А моя и её жизни будут потрачены в пустую. Этот мальчик… он даровал мне шанс. Шанс исполнить не только свою мечту, но и мечту всех моих предков: найти лекарство от этого проклятия».
На следующий день Нейта посадили в аппарат МРТ. Прибор не показал никаких отклонений. Сознание бродяги работало, как и прежде.
– Знаете, Николай, это странное чувство. Осознавать себя, – заговорил Нейт.
– Что ты имеешь ввиду? – спросил он, нежно снимая с него датчики.
– Когда потерял память, я словно исчез, а сейчас вдруг вернулся. Не могу объяснить. Будто бы меня стерли и вернули заново.
– Хм-м, отчасти я тебя понимаю. Память – это наша индивидуальная история, без неё мы голый скелет без души. Можно сказать, что человек без памяти подобен холсту… хотя нет, есть пример лучше. Без памяти мы персонажи книги, которого описали внешне, но не внутренне, – заговорился он.
– Любите же Вы подобные размышления, – он поднял глаза и увидел легкую улыбку Гильмеша. – Я бы хотел встретиться со своими друзьями. Вы можете это организовать?
Гильмеш замешкался. Не знал, что ответить и как солгать. Но вовремя вступился Гамлет:
– Я отправил им приглашение после операции. Но ответ меня слегка поразил. Твоя настоятельница заявила, что после усыновления не отвечает за тебя, что отныне ты ответственность Николая. У неё много забот, поэтому нет времени справляться о твоём самочувствии.
Нейт ужаснулся. Он приподнялся с кушетки, чуть дрожа телом.
«Роза. Роза не могла так сказать».
– Вы лжёте. Она бы никогда…
– Я тоже удивился, – перебил его Гамлет. – Я думал, она считает тебя семьёй. Но практика приюта показывает, что настоятельницы, действительно, редко интересуются своими детьми после усыновления, так как зачастую отдают их в компетентные руки. Нас даже Церковь не проверяет. Это грустно не спорю. Но если тебя это тревожит, то я пошлю повторный запрос в приют Святого Норта. Ты же сам прекрасно понимаешь, что мои слова не ложь. Вспомни хотя бы историю с Фарлем. Его также усыновили аристократы, а Роза не особо то и интересовалась его жизнью после.
– Не верю, – твердил Нейт. – Роза… Роза не могла. Она… она не могла.
– К сожалению, это так. Когда придёшь в норму, можешь сам убедиться. К тому же, если бы вы были так близки, как ты думаешь, она не отдала бы тебя так просто. Уверен, Николай провёл бы операцию и без факта усыновления, но при условии возможности общения, – заговаривал зубы он. – Думаю, при желании они бы могли найти компромисс.
Гильмешу такой коварный ответ не понравился. Он сжал кулаки, но сказать ничего не мог. Пути назад для него уже не было.
– Не верю… не верю…
Нейта обуяло уныние. Он опустил голову, и черные пряди спрятали под собой его глаза.
– Только не она… она же так много для меня сделала, – тихо говорил он. – Роза всегда любила меня. Имя, она дала мне имя. Я тот, кто смотрит на небо и ищет ответ. Это не может быть ложью. Здесь что-то ни сходится. Определенно не сходится.
Он начал строить логические цепочки в поисках ответов. В такие моменты его разум работал с особенным усердием. Но это повлекло за собой стресс, который породил очередные головные боли. Детское сознание, что привязалось к матери, не могло выдержать такой лжи. Точечные духовные разрезы головы побуждали Нейта кричать. Сначала это были короткие вскрики, но вскоре они превратились в разрушительный ор. В агонии он принялся бормотать фразы, значения которых никто не понимал, даже он сам. Казалось, это его подсознание извергает огромную массу знаний:
– Суть обманчива, всё ложь… это всё ЛОЖЬ! Ничего нет, ни наблюдателя, ни наблюдаемого. НИЧЕГО! В ЭТОМ МИРЕ НЕТ ПРАВДЫ, НЕТ РЕАЛЬНОГО! Всё сплошная ШУТКА!
Гамлет тут же вколол ему лекарство. Постепенно боли ослабли, но тело бродяги продолжало неустанно дергаться. Его перенесли в палату, где вскоре он и заснул. Проснувшись, Нейт не помнил того о чём бредил, но слова Гамлета плотно осели в его памяти.
– Как мы и предполагали, – высказался секретарь после инцидента. – Стресс, и правда, пробуждает его сознание ото сна. Моя маленькая ложь не прошла даром. Если подвергнуть его ещё большему стрессу, тогда мы сможем вывести его на новый уровень. Вопрос лишь в том, готовы ли Вы пойти на такие жертвы, Николай?
«Я с детства задавался вопросом устройства мира, желал его познать, – вспоминал Гильмеш. – Это было моей целью, моей идеей фикс и смыслом существования. Но в результате я встретил стену. И тогда я понял, что познание человека ограничено. Всякий раз, когда я подбирался к истине, её двери захлопывались передо мной. Ведомый голодом, я был готов перешагнуть через все этические рамки, стать настоящим монстром, лишь бы достичь своей цели. А разочарование в самом себе только подогревало чудовище внутри. Я всегда шёл до конца, плевал на жертвы, на головы, скопившейся под моими ногами. Но сейчас всё иначе. Я ощутил то, что казалось давно утратил. Сомнение. Узнав этого мальчика, я больше не хочу топтать его, разрушать, использовать. Но если я последую этому светлому духу, все те, кого я использовал… всё то, что творил… будет напрасным. Жертвы моего эгоизма будут обесценены. И даже жертва Марты будет пустой. И тогда всё равно не быть мне человеком. Получается, я в любом случае. Монстр. Мальчик, возможно, является ключом ко всему. Он вселяет в меня надежду одним своим существованием. Поэтому я и не могу поступить по-другому, не могу выбросить всё, что было ради него. Хоть и очень хочется. Чувство отцовства и гордость ученого. Никогда не думал, что эти две черты вступят в противоречие».
– Я готов на это пойти, – окончательно утвердил учёный. – Всё-таки я изначально был готов. Но тот факт, что мальчик дитя Пустоши открывает нам новые горизонты. Я попытаюсь вылечить его, хотя бы как-нибудь облегчить его страдания и продлить жизнь. Для меня это не менее важно.
– Как скажете. Я не против, мальчик то, действительно, чудесный.
Пусть Гильмеш знал Нейта совсем немного, но уже успел проникнуться им. Он увидел в юном даровании своё отражение. Такого же мальчика, ищущего ответ на вопрос, который не в состоянии задать. Такого же одинокого и непонятого.
Николай продолжил писать в своем блокноте, но это уже были на прежние сухие заметки. Спустя столько лет он принялся писать очередные дневниковые записи.
«Запись вторая: я верю, что Нейтан из Норта сможет найти ответ. Он особенный. Стим-тек это подтвердил. Компьютер был создан на основе двух людей, которые были максимально приближены к истине. И Нейт превосходит их обоих. Нет, не так. Он такой же, какими были они. Различие лишь в том, что он объединяет их в живом уме, а не холодной бесчувственной машине. Возможно, эмоции, опыт жизни и есть путь к главному вопросу этого мира: «Что значит быть?». Да, именно он гложет меня, скорее всего, как гложет и Нейта. Религия, наука они не дают ответа. Для науки мы не более чем совокупность атомов, а для религии… аспект смысла был единственным, который не смог прописать даже пророк Григорий. Нейта ждут страдания, огромная боль, которую ему придется перенести, дабы мой эгоизм был удовлетворен. И за это я определенно обязан понести наказание. Должно быть, я скверный до глубины души, но факт сомнения говорит, что нечто чистое во мне ещё осталось. Конец второй записи».
Гильмеш сделал выбор, выбор остаться ученым до самого конца, до которого осталось не так долго, как он думал. Через два дня Нейта отвели в камеру электрошоковой терапии, и это было лишь началом того, что выпадет на долю мальчика в течение следующих пяти лет. К сожалению, это будет самым безобидным из всего.
