Александр Дугин
Бытие и Империя. Онтология и эсхатология Вселенского Царства

Османская Империя и ее идеология

Держава, основанная на территориях Византии укрепившимися в Анатолии турками-османами, куда они бежали под натиском монголов Хулагу, стала называться «Османской Империей». Официально государство называлось «Держава Османов» (Devlet-i Âliyye-i Osmâniyye – ).

Туркмено-огузское племя, пришедшее во владения сельджуков, спасаясь от монголов, и поселившееся в Вифинии, качественно отличалось от сельджуков. Изначально при легендарном правители Эртогруле оно исповедовало язычество, а первым принял ислам его сын Осман I, основатель Османского бейлика. При этом во владениях Османа получила распространение особая версия ислама – тюрко-персидская с доминантой глубокого мистического суфизма. У истоков этого течения, ставшего культурной доминантой Османов на ранней стадии, была фигура иранского суфия Хаджи-Бекташ-и Вели, проповедовавшего внутренний ислам с сильной шиитской составляющей. Как и сами туркмено-огузы, Хаджи-Бекташ оказался в Анатолии, спасаясь от монголов. Другой фигурой, принципиально важной для становления османской духовной культуры, был суфий и поэт Джалаладдин Руми. К этому же направлению принадлежал великий турецкий поэт Юнус Эмре. Суфийский тюрко-персидский ислам первых османов существенно отличался от строго суннитского канона сельджуков. Он был открыт в отношении христиан, и не удивительно, что именно османы стали активно продвигаться на византийские территории, вступать в союзы с византийским Императорами и привлекать к себе местное православное население не только северо-западной Анатолии, но и Балкан. Позднее в одной из версии генеалогии рода османов в качестве основателя фигурировал принц Иоанн из династии Комнинов, внук Императора Алексия I Комнина, якобы перешедший в XII веке в ислам и взявший в жены дочь сельджукского султана.

При Османе I управляемая им область стала практически независимой от Конийского султаната сельджуков и постепенно превратилась в самостоятельное государство. Внук Османа I Мурад I, чья мать, вероятно, была византийской принцессой, объявил себя султаном. В свою очередь одной из его собственных жен стала дочь византийского императора Иоанна V Палеолога и Елены Кантакузины. Под властью Мурада I находились уже обширные области Балкан, а столицей стал город Эдирне. Византийский Император Иоанн V Палеолог был вынужден признать его своим сюзереном. С Мурада I принято вести историю «Османской Империи».

При Мехмете II османы настолько усилились, что захватили Константинополь, положив в 1453 году конец Византийской Империи. С этого момента государство османов стало сильнейшей исламской державой.

Мехмет II осознавал свою преемственность византийским (то есть римским) Императорам и провозгласил себя первым из исламских правителей «Царем Рима» . Причем это было поддержано некоторыми византийскими аристократами, в частности Георгием Трапезундским, настаивавшим, что владение Константинополем делает любого правителя Царем Мира. Это же признал и Патриарх Геннадий II, провозгласивший Мехмета II законным наследником трона.

Хотя эта имперская идея была совершенно чужда исламской традиции, но вполне укладывалась в политическую теологию суфизма, она была созвучна иранской традиции и продолжала линию священных правителей Турана.

После победы над мамлюками, у которых находились последние – символические – представители Аббасидов, османы провозгласили своих правителей, султанов, наследниками халифата, продолжая преемственность суннитской политической традиции – от первого халифата Мохаммеда и «праведных халифов», через Омейядов к Аббасидам и от них к самим османам. Начиная с Селима I Явуза, они также стали официально именоваться «халифами».

Показательно, что Сулейман I Великолепный в переписке с Карлом V Габсбургом именует себя не только «халифом», но и «Императором», «Царем Царей». При этом и в последующих отношениях с Габсбургами османские султаны долго не могли распределить титулы, пока, в конце концов, не согласились применять титул Император к Габсбургам, а слово «Цезарь» – к османским правителям. Тот же Сулейман I добавил к этому и статус правителя персов – «Хосрой Хосроев» и «Султан арабов, персов и римлян»^[209]. Здесь мы снова видим очевидную претензию на роль Вселенского Правителя, Царя Мира.

Первые османы были прежде всего духовными правителями, опиравшимися на идеологию внутреннего ислама и суфийский «Невидимый Халифат». Они видели в своей державе исполнение эсхатологических пророчеств о собрании в конце времен разных народов и религий в едином государстве. Завоевание Константинополя было в их глазах окончательным символом становления Всемирным Царством. Орден Бекташей (янычар) играл в управлении страной и в мировоззрении ее правителей ключевую роль.

Но принятие титула халифов смещало баланс такой сакрализации власти османской династии.

С Селима I и особенно с его сына Сулеймана I Великолепного изменилась политическая теология османской власти. В этот период усилилось влияние традиционных суннитских мулл и улемов, которые отвергали суфийские и тем более шиитские толкования природы власти. Поэтому мистические трактовки «Османской Империи», ее онтологии и сакрального статуса ее правителей с этого времени несколько сместились, и официальной идеологией становился более ортодоксальный и внешний суннизм. Этому соответствовало ожесточенное противостояние с другой – персидской Империей Сефевидов, где официально восторжествовал шиизм и не прекращающееся противостояние с христианским Западом.

Но раннеосманские традиции не прерывались полностью. В частности, орден Бекташей сохранил свои центральные позиции в администрации Великой Порты еще на несколько веков, и эта ситуация сохранялась вплоть до 1826 года, когда янычары, основывавшиеся на учении этого ордена, были официально разгромлены и отменены турецкой властью при султане Махмуде II.

И несмотря на все это, частичная сакрализация османских правителей сохранялась до самых последних дней Высокой Порты.

Хашимиты

Еще одна исламская династия, которую можно с определенной натяжкой считать сакральной, это хашемиты – потомки древних правителей (шарифов) Мекки, названных так по имени прадеда Мухаммеда Хашима ибн Абд Манафа. Правители Мекки, где расположена главная исламская святыня – черный камень Ка’аба, всегда обладали значительной автономией и сочетали политическую власть с духовным авторитетом. В исламский период хранителями Мекки были преимущественно хасаниды, то есть потомки сына Имама Али Хасана. Соответственно, они исповедовали шиизм. Лишь в эпоху поздних мамелюков и при первых османских халифах это обстоятельство изменилось, и хашемиты перешли в суннизм. Сам факт, что во время своих молитв мусульмане обращаются в сторону Мекки, которая является «киблой» ( – дословно «направление», «ориентация»), указывает на особое значение Мекки как своего рода Центра Мира. Поэтому в Мекку мусульмане совершают ритуальное паломничество (хадж – ). Правитель Мекки может под определенным углом зрения рассматриваться как одна из фигур Царя Мира, что делает хашемитов наделенными особыми авторитетом.

В истории шарифы Мекки никогда не выступали как полноценные политические лидеры, ограничиваясь ритуальным статусом. Но в процессе упадка Османской Империи по инициативе британцев глава дома хашемитов Хуссейн ибн Али аль-Хашеми был провозглашен «королем Хиджаза» и в определенный момент претендовал на то, чтобы стать главой нового халифата («Шарифского Халифата») и «Королем Арабов». Эта претензия Хуссейна бин Аль аль-Хашеми широкой поддержки среди мусульман не получила. Тем не менее его сыновья, Абдулла I и Фейсал I, стали королями соответственно Иордании и Ирака. Король Саудовской Аравии ибн Сауд изгнал самого Хуссейна ибн Али из Хиджаза, а внук Фейсала I Фейсал II был казнен во время Иракской революции в 1958 году, после чего Ирак стал Республикой.

Лишь в Иордании династия хашемитов смогла закрепиться, и потомки Абдуллы I правят этой страной до настоящего времени.

Мировое Царство в исламе

В целом исламская традиция такова, что сакрализация монархической власти противоречит ее главному метафизическому вектору. И тем не менее в истории мы встречаем множество примеров того, как вопреки этой основополагающей установке, строго соблюдавшейся лишь при жизни самого Мухаммеда и отчасти при первых «праведных халифах», исламские государства движутся в направлении той промежуточной онтологии, которая неразрывно связана с фигурой Царя Мира и в пределе с Империей. Поэтому элементы сакрализации власти мы видим и в малых, и в средних, и в самых масштабных формах исламской политики. А такие явления, как Аббасидский халифат, держава Тимуридов, Великих Моголов, особенно Османская Империя, не говоря уже о шиитских государствах – Фатимидском халифате или Сефевидском Иране, по своей политической теологии, географическому размаху и архетипу Царя Царей, Вселенского Правителя в случае их властелинов, вплотную приближаются к сакральным Империям. При этом в шиизме и суфизме мы встречаем развернутую метафизику «Империи Духа», которая может проецироваться на реальных исламских правителей, а может существовать как чисто духовная идеология, часто ориентированная эсхатологически (что особенно ясно видно в случае шиизма и фигуры Махди, Последнего Имама).

Глава 11
Империи среднего уровня: Азия, Африка, Америка

Масштабы Империй

Тема Царя Мира логически переходит от глобальных Империй – как исторических, так и чисто метафизических – к более локальным представлениям о сакральной природе королевской власти. Так как масштаб любого человеческого общества – от огромных территориальных держав до совсем небольших локальных общин – всегда остается принципиально одинаковым и представляет собой «этноцентрум»^[210], то под «миром» можно понимать одновременно три онтологические и космологические зоны, имеющие, однако, одну и ту же структуру.

Ранее мы рассматривали преимущественно фигуру Царя Мира и его Духовного Царства в максимальном объеме, который мог как совпадать с действительно исторически фиксируемыми мировыми Империями, так и присутствовать на уровне религиозной доктрины или мифологии. Это были примеры вселенского масштаба сакрального царства.

При этом мы сознательно оставили без рассмотрения Империи Месопотамии и Средиземноморья, так как им будет посвящен отдельный раздел нашего исследования. Они-то и считаются наиболее полными и совершенными воплощениями имперской онтологии – по крайней мере, в контексте европейской истории, которая в последние столетия претендует на глобальность. Сама генеалогия современного глобализма и универсализма, предпосылки которых сформировались в эпоху Великих географических открытий, требует тщательного рассмотрения – вплоть до выяснения идеологических и религиозных оснований этих доктрин, уходящих корнями в Междуречье, а оттуда проходящих сквозь державу Ахеменидов, Александра Великого вплоть до Рима, христианской ойкумены и европейского Средневековья. Именно предшественников и наследников Римской Империи и принято отождествлять с главной (в некоторых версиях единственной) Мировой Империей. Это требует особого и досконального разбора. В этом разделе нашего труда мы говорим преимущественно о метафизических и онтологических основаниях Империи, приводя отдельные исторические примеры действительного воплощения Империи, взятые вне месопотамско-средиземноморского культурного круга. Но все это пока касалось максимально масштабных версий Империи и сопряженной с ней темы Царя Мира.

Другим уровнем той же темы может служить отдельное политическое образование среднего масштаба, возглавляемое священным правителем. В этом случае речь идет также обо «всем мире», о «Вселенной», но осознанно отождествляемой с региональным масштабом, существенно уступающим имперской ойкумене, с которой мы имеем дело (на практике или только в теории) в первом случае. Здесь речь идет о священных королях вполне конкретной отдельной страны, которую можно назвать «Империей» только в очень условном смысле. Именно такие сакральные структуры мы и рассмотрим в этой главе. При этом правители таких Империй среднего уровня, сакральные монархи, вполне могут носить титул «Императора».

И наконец, фигуры священных королей мы можем встретить и в совсем малых архаических общинах и даже в отдельных племенах. В таком случае речь идет о монархах без монархии. Здесь мы имеем дело с аналогичными архетипами, только редуцированными до совсем локальных пропорций. В таких случаях речь идет о масштабе одного или нескольких племен и их священных правителях. Рассмотрению этих сюжетов будет посвящена следующая – последняя – глава первой части нашего труда.

Во всех трех масштабах – глобальном, региональном и локальном – мы имеем дело с весьма сходной фигурой, с этноцентрумом, включающим в себя представление обо «всем мире», о человечестве и окружающем его космосе, о живых и мертвых, о растениях, животных и потусторонних существах. Все они составляют мир, помещенный в пределы общества и его представлений. Соответственно, сакральный правитель любого масштаба воспринимается как Царь Мира или как его прямой представитель, его частная манифестация.

Характерными примерами «региональных Империй» можно считать Древний Египет, Японию, сакральные монархии Индокитая и Индонезии, некоторые политические образования Африки, равно как и гигантские державы Центральной и Южной Америки доколумбовой эпохи.

Фараоны Египта

Древний Египет не был Империей в полном смысле этого слова, но представлял собой как раз яркий пример предельной сакрализации царской власти. Цари Египта, фараоны, играли ключевую роль в египетской религии. Их считали буквально «родственниками богов». Именно благодаря сакральной власти фараона и осуществлялась связь земного мира с божественным.

Мирча Элиаде говорит о роли института фараонов в египетской религии:

Именно религия, и в особенности догма о божественной сущности фараонов, с самого начала способствовала формированию своеобразной структуры египетской цивилизации.(…)

Сплочение государства равнялось космогонии; фараон, воплощенный бог, устанавливал новый мир, цивилизацию, бесконечно более сложную и более высокую, чем та, которая существовала в неолитических поселениях. Было чрезвычайно важно обеспечить постоянство содеянного им, выполненного в соответствии с божественным образом – другими словами, избежать кризиса, который мог бы поколебать основы нового мира. Божественная сущность фараона давала для этого лучшую гарантию. Поскольку он был бессмертен, его смерть означала не более чем перемещение на небо. Таким образом обеспечивалась преемственность божественных воплощений и тем самым незыблемость космического порядка^[211].

Фараон служил точкой опоры всего мироздания. Он представлял общество людей перед лицом богов. И напротив, был посланцем богов в мире людей. Таким образом, он находился на вершине видимой пирамиды, которая совпадала с вершиной опрокинутой и невидимой пирамиды, являясь точкой их пересечения. После физической смерти фараон не исчезал, а возвращался к своему вечному божественному состоянию.

В этом мы легко узнаем ту онтологию Царя Мира, с которой уже многократно сталкивались. Царь Мира вечен, так как пребывает в центре мира становления, но сам не подлежит его законам. Воплощаясь среди людей, божественный правитель, фараон, покидает свое центральное место. Но это не отступление и не погрешность, а добровольно принятая миссия, направленная на возвышение и спасение людей. Исполнив ее, фараон – его душа и даже его тело, мумия, – возвращается в вечность, в точку Центра.

Путешествие души фараона в загробном мире составляло важнейшую часть мистерии мира и отождествлялось с ночным движением лодки бога Ра в подземном мире. В ходе этого путешествия, подробно и детально описанного в египетской «Книге мертвых»^[212], солнечный бог бьется с могуществами тьмы и, проходя самые трудные испытания в глубинах подземного мира, поднимается к точке восхода. Этот же путь проделывает душа фараона, которая восходит на востоке бытия, облаченная в лучи высшего божественного достоинства. Фараон для египтян служил наглядным примером бессмертия.

Первым в списке фараонов обычно называется Менес^[213], Mn.j – дословно «Постоянный», который объединил под своей властью Верхний и Нижний Египет.

Это отражалось в образах двух корон – Красной (дешрет), означающей Нижний Египет (символизм Уаджет, богини Кобры), и Белой (хеджет), означающей Верхний Египет (символизм Нехбет, богини Орлицы). Фараон всегда изображался в этой двойной короне, что подчеркивало его божественность.

Египтяне считали, что фараон получил корону от бога Гора. Имя «Гор» входило в состав титулов первых правителей еще додинастического периода; оно же обнаружено в гробницах фараонов первой династии Аха, Джера, Семерхета, Ка и т. д.

Начиная с Менеса, все остальные правители Египта называются «фараонами», pr-ˤ3 – что дословно означает по-египетски «большой дом», «дворец».

Изначально термин служил метонимией, косвенно указывающей на того, кто в «большом доме» находится, и лишь позднее стал применяться непосредственно к правителю. Показательно, что уже в додинастические эпохи, предшествующие Менесу, мы встречаем знак высшего правителя в виде дворца и сокола-Гора (серех).

Кроме бога Гора, фараон был связан с солнечным богом Ра. Это снова отсылает нас к солярному символизму и образам центра, середины, которые тесно связаны с фигурой Царя Мира.

Несмотря на то что в разных областях, номах и в разные периоды египетской истории мы видим религиозные и метафизические учения, существенно отличающиеся друг от друга – вплоть до того, что можно выделить совершенно самостоятельные теологии (Эннеада Гелиополиса, Огдоада Гермополиса, хенотеистская теология бога Птаха Мемфиса, Гелиополиса и Фив, солярный монотеизм Амона, мистерии Осириса и Исиды и т. д.), именно культ фараона и его центральной позиции во всей египетской структуре космоса был той инстанцией, которая оставалась неизменной на протяжении всей египетской истории. И даже после завоевания Египта персами, а затем греками и римлянами, формально статус божественного фараона сохранился вначале за Ахеменидами, затем за греческой династией Птолемеев – вплоть до последней царицы Египта Клеопатры.

Тэнно и культ космической Японии

В культуре Японии тесно переплелись автохтонные мотивы, заимствования из китайской культуры и пришедший через Китай буддизм^[214]. При этом автохтонная линия была прежде всего связана с культом божественного Императора, и сама религиозная традиция синто строится вокруг этой центральной фигуры. Синто, 神道 дословно означает «путь богов».

Китайские конфуцианские влияния и буддизм накладывались на имперский комплекс религии синто, что привело к синтезу между местной традицией солярного правителя Японии, китайской идеей Императора как Сына Неба и Совершенного Человека и буддистским архетипом Чакравартина, Царя Мира. Наложение этих трех слоев друг на друга в едином японском этноцентруме породило религиозно-политический комплекс «космической Японии», которая представляла собой одновременно и Центр Мира, местопребывания Царя Мира, японского Императора, и весь мир в целом, поскольку за пределом Японии в этой картине мира существовала лишь периферия. Такое представление, однако, наталкивалось на фундаментальное устойчивое и многовековое влияние китайской культуры, которое подчас доходило до того, что японцы признавали вселенский статус китайского Императора. Но в другие периоды, когда на первый план выходила именно японская традиция (как в форме синто, так подчас и в буддистском обличии), чаша весов снова смещалась в сторону «космической Японии». В древний период Асуко этот дуализм нашел свое яркое выражение в противостоянии двух влиятельных кланов Сога и Мононобэ; первые были сторонниками интеграции Японии в китайский и буддистский культурный круг, вторые настаивали на главенстве синто и автохтонной религии божественного Императора.

Именно в силу этих колебаний масштаба сакральной монархии мы и рассматриваем японскую версию Царя Мира как региональное явление. Если гипотетически представить себе чисто синтоистскую Японию, свободную от влияний Китая и буддизма, то в этом случае японский этноцентрум совпадал бы с контурами Вселенной, не порождая никаких концептуальных проблем. Но это чисто теоретическое допущение опровергается историей, и отсюда глубокое раздвоение японского самосознания: с одной стороны, японцы – по линии синто – остро осознают себя как центр мира и свою традицию как уникальную и космическую, но с другой, они вынуждены признать решающий объем китайского влияния – вплоть до письменности, культуры, религии, ритуалов, философии, что заставляет их признавать наличие полюса где-то вне Японии. Нечто подобное характерно, впрочем, и для других обществ, находившихся под определяющим влиянием Китая – для Кореи, Вьетнама и монархий Индокитая. При этом именно Япония больше других настаивала на своей уникальности и своей центральности.

Основы традиции синто заложены в таких древнеяпонских сакральных текстах как «Кодзики»^[215], «Фудоки»^[216], «Норито»^[217] и т. д. В них первым Императором Японии назван Дзимму, который представлен как прямой потомок солнечной богини Аматерасу. Таким образом, предком всей династии японских Императоров является богиня, что по представлению религии синто надо понимать буквально в смысле божественной природы самих Императоров.

По-японски слово «Император» передается как Тэнно 天皇 (другое древнеяпонское произношение этого иероглифа – «сумэра микото» или «субэраги»). Оно дословно означает «Небесный Хозяин» и заимствовано из китайского термина «тяньхуан» (Tiānhuáng 天皇), означавшего «Хозяин Неба» и «Господин Полярной Звезды», считавшегося в китайской традиции первым из Трех Правителей, предшествующих династии Ся. У даосов мы встречаем божество с таким именем. В основе китайского концепта находится иероглиф 天, «Тянь», означающий «Небо» и «Бога». Но в контексте синто этот титул применим только и исключительно к правителям Японии. Титул Тэнно вошел в оборот под китайским влиянием в VII веке по Р. Х. во время правления Императора Тэндзи.

Тэнно был не только абсолютным правителем, но и верховным жрецом религии синто. В этом мы снова видим отсылку к касте хамса, то есть сочетании в образе Царя Мира (в данном случае «космической Японии») жреческих и воинских функций. В период усиления буддистского влияния эта особенность выражалась в том, что некоторые Императоры, удалившись от власти, уходили в буддистские монастыри, где становились монахами.

О явлении Божественного Внука богини Аматэрасу Ниниги древние хроники «Нихон секи» повествуют так:

Каменный свод Неба распахнул,

Восьмислойные Облака распахнул

и спустился^[218].

皇孫乃離天磐座。且排分天八重雲。稜威

之道別道別。而天降於日向襲之高千穗峯

矣

От потомков Ниниги и пошел род Императоров, первым из которых был Дзимму, чьей матерью была подводная царица.

Божественность Императоров в Японии, в отличие от перехода мандата Неба в Китае от династии к династии, считается раз и навсегда атрибутом только одного рода – прямых потомков Дзимму и последующих правителей Ямато. Они не замещают собой богов (ками 神), они и есть боги. Но и сама Япония, и прежде сего главный остров Хонсю также считаются богами, и снова в самом прямом смысле. Это не материя, символизирующая дух, это дух, ставший материей, но оставшийся духом. Тэнно, как бог (ками), есть родственник самой Японии, Хонсю, которая также мыслится как бог (ками). Сама Япония в традиции синто называется «синкоку», 神国 – «страной божеств». Здесь идея солнечного Царя Мира и его Духовной Империи получает совершенно конкретное выражение в представлении о «космической Японии», о Японии как божественной структуре, не отличной от материи, а совпадающей с ней в нераздельном сакральном синтезе.

В хрониках описаны фазы того, как первые Императоры Ямато распространяли свое влияние на все бóльшие и бóльшие круги, подобно солнечным лучам, исходящим из центра (столицы Японии) и достигающим периферии – границ японского архипелага, и дальше в сторону Южной Кореи, где в VI и VII веках японские Императоры считали государство Пэкчэ своей вассальной или полувассальной территорией.