Александр Дугин
Бытие и Империя. Онтология и эсхатология Вселенского Царства

Тан и уйгуры

После недолговременного расцвета первого Тюркютского каганата китайская династия Тан, основанная выходцем из народа табгачей Ли Юанем, поставила перед собой цель объединить обе Империи – Китайскую и Туранскую. Сам Тюркютский каганат к этому времени распался на две составляющие – Восточно-тюркютский каганат и Западно-тюркютский каганат. В 630 году практически вся территория Восточно-тюркютского каганата была захвачена Китаем. В 658 году Империя Тан захватила и земли Западно-тюркютского каганата. Это был, как мы говорили, первый случай в китайской истории, когда Китай расширил свое влияние на Великую Степь – плоть до Каспия, поставив под контроль обширные территории, ранее объединенные степняками и к этому моменту находившиеся под властью «синих тюрок».

Так танский Император Тайцзун был коронован и как китайский Император, и как Великий Хан, совместив в себе два титула, соответствующие проекции Царя Мира в китайской и кочевой туранской традиции.

Позднее по мере ослабления Империи Тан наследниками Восточно-тюркютского каганата стали уйгуры, основавшие Уйгурский каганат, который просуществовал с 744 по 840 годы на территории, где некогда находился «Великий Эль» голубых тюрок. Первым уйгурским правителем, который объявил себя каганом, был Кутлуг I Бильге Пэйло. Он сделал это после того, как уйгуры, вступившие в союз с Китаем, разбили последнего тюркютского кагана Баймэй-хана Кулун-бека. Правящей династией Уйгурской державы стал род Яглакар. Ей наследовала другая династия – Эдиз, правившая каганатом фактически до его конца.

Чингисхан – туранский Царь Мира

Вершиной туранской Империи становятся монгольские завоевания и гигантское государство, созданное Чингисханом и его потомками и объединившее под единым властителем бескрайние территории Евразии. Ядром этой Империи была именно Великая Степь и ее традиции, возведенные Чингисханом в абсолют и запечатленные в своде законов «Великая Яса»^[198].

После многочисленных побед над различными монгольскими племенами Тэмуджин весной 1206 года у истоков реки Онон на курултае был провозглашен «великим ханом» надо всеми племенами монголов и получил титул «каган». С этого момента она взял имя «Чингис». По одной из версий имя «Чингис» и «Джингис» восходит к персидскому «джахан-гир», то есть дословно «Господин Мира»^[199]. В целом влияние иранской традиции на монголов и других степняков (так Уйгурский каганат некоторое время в качестве официальной религии исповедовал манихейство) было весьма значительно. Но мы видели, что тема Царя Мира именно в иранской традиции получила самое глубокое и детальное развитие.

Сочетая имя «Чингис» и титул «хан», «каган», «Чингисхан» объединяет в себе два титула – иранский «Царь Мира» и жужаньско-тюрко-монгольский каган.

Из местного князька Темучжин стремительно стал главой Туранской Империи – Великого Монгольского Царства (Eke Mongɣol ulus), продолжающего традиции индоевропейских, хуннских, жужаньских, тюркских и монгольских держав.

Успехи Чингисхана и его армий в покорении народов и земель были столь внушительные, а его армии столь непобедимы, что Чингисхан стал восприниматься как прямое воплощение Царя Мира. Монголы, наступая на противника, так и объявляли: «покоритесь Царю Мира и получите пощаду»^[200]. Фактически это означало, что Чингисхан и есть Чакравартин, Вселенский Владыка, а его степная держава представляет собой Империю Духа в ее туранской версии.

Монгольские предания утверждают, что в старости Чингисхан искал способов достичь бессмертия, обращаясь к китайским даосам. Позднее его личность была обожествлена, и он стал восприниматься как один из богов монгольского пантеона^[201].

Много легенд связано и с могилой Чингисхана, точное место захоронения которого так и осталось неизвестным. Это вполне в духе преданий о Царе Мира, что также отразилось в представлении о том, что Чингисхан не умер, но лишь удалился в невидимый мир, что он просто спит и проснется в последние времена.

Слияние имперских идеологий

Построение мирового царства было осознанной и контрастно выраженной задачей, которую преследовали монгольские завоевания. Они при этом не имели строго религиозной программы: в армии Чингисхана были тенгрианцы, буддисты, манихеи и христиане (в большинстве своем несторианцы – изначально выходцы из Ирана). Позднее в нее влились и мусульмане.

Элитой Империи были как представители рода самого Чингисхана, так и аристократы знатных монгольских семей. Но свое право на власть все они должны были доказывать – в соответствии с законами Ясы – в военных действиях, своим примером показывая образец мужества и отваги^[202]. При этом на равном основании к государству-войску примыкали и другие народы и их правители. Но ни один из них даже отдаленно не приближался к статусу «великого хана» – между высшим из человеческих правителей и самим Чингисханом, Царем Мира, была бездна.

Историки задаются вопросом, какие влияния оказались наиболее эффективными в процессе формирования монгольской идеи Мировой Империи? Так как собственно туранская версия Царя Мира, кагана, великого хана, как правило недооценивается, обычно обращаются к Китаю, где идеология Империи развита чрезвычайно подробно. И действительно, китайская культура интересовала Чингисхана, а его потомки, в частности внук Хубилай, ставший великим ханом после смерти предшественников, завоевав Китай, объявил монголов новой династией – Юань. После этого началась интенсивная китаизация монгольской знати. Но это затронуло только часть Империи. Другие части – Золотая орда, государство Халагуидов в Месопотамии и Иране и Чагатайский улус – в большей мере сохранили именно степную модель туранской государственности.

Версия об иранском происхождении имени-титула Темучжина позволяет допустить иранский след. Не менее вероятно, что буддисты передали правителю и теорию Чакравартина, Вселенского Монарха, вращающего колесо. И наконец, нельзя исключить и римско-византийского влияния, поскольку в культурной среде Великой Степи XII века идеи христиан-несториан были широко распространены, и они вполне могли сообщить Чингисхану о Великом Царстве Римских Императоров.

Какая бы из возможных версий ни была ближе к истине, следует все же исходить из того, что главной была идея Царя Мира в туранской версии, и соответственно статус кагана представлял собой идеологическую доминанту. Но соотнося его с другими образами Сакрального Императора в различных традициях, Чингисхан, правящий народами, их исповедующими, не мог не заметить структурного и функционального единства. Однако именно Яса, а не уложения той или иной религии, была для Империи Чингисхана главным идеологическим элементом. Власть над миром есть власть над Степью. И именно следование законам и началам Степи, кодексу «людей длинной воли» (как Яса называет образцового воина), считалось высшей формой реализации. Император Степи есть Император Мира. Статус кагана (хана или ха-хана) в таком случае является венцом всех других версий имперской онтологии – иранской, буддистской, китайской и византийской. Яса настаивает на уважении ко всем религиям, и Владыка Мира покровительствует всем им, находясь в каком-то смысле над ними.

Тройной Государь династии Юань

Тема Царя Мира стала предметом политико-метафизических формулировок в основанной Чингизидами династии Юань. Так, сразу после монгольского завоевания Китая сын Угэдэя и внук Чингисхана Годан, бывший правителем Ланчжоу, пригласил к себе в ставку буддистских учителей Тибета Сакью-пандита и Пагба-ламу. Они доложили хану о ситуации на Тибете, о значении буддизма в организации власти и о священном образе жизни страны, население которой состоит преимущественно из монахов и созерцателей. Вместо прямых завоеваний они предложили монголам модель управления «чой-йонг», что означает сочетание духовного покровительства (со стороны Тибета) с военным стратегическим контролем (со стороны монголов).

Позднее Пагба-лама был приглашен в ставку Императора Хубилая и получил там статус «духовного наставника государства». Именно Хубилай впервые назвал Пагба-ламу «далай-ламой», дословно – «учитель [подобный] океану», хотя в это время это было еще не титулом, но формулой высшего уважения. Пагба-лама провел над Хубилаем обряд посвящения в «Хеваджра тантру», что стало ритуальным подтверждением особого статуса Хубилай-хана, что фактически делало его Чакравартином. Так, Хубилай-хан сочетал в себе титул кагана, верховного хана всей Монгольской Империи, статус китайского Императора, Сына Неба и функцию буддистского Чакравартина.

За посвящение в Чакравартина, то есть того, кто правит в прямой связи с царями Шамбалы, Хубилай даровал Пагба-ламе титул императорского наставника (Диши, Dìshī, 帝師).

При правлении монголов в Китае в качестве официальной религии утвердился тибетский буддизм тантристского толка. Пагба-лама стал создателем особой письменности, которую Хубилай решил использовать для создания универсальной системы своей Империи. Сам же Пагба-лама был вместе с тем назначен теократическим правителем Тибета. Таким образом, модель «чой-йонг» была полностью принята монгольским правителем.

Именно Император династии Юань считался главой Монгольской Империи даже в те периоды, когда ее отдельные составляющие части максимально отдалялись друг от друга и действовали абсолютно независимо. Династия Юань просуществовала с 1271 года, когда Хубилай-хан был официально коронован в Императоры, до 1368 года, когда монгольская власть была свергнута. В самом Китае монголы оказались под столь сильным влиянием ханьской культуры, что быстро утратили свойства цивилизации Великой Степи, и их правление стало типично китайским (за исключением кадровой политики на высших этажах власти).

Нечто аналогичное произошло с Халагуидами в Центральной Азии, где государство Ильханов оказалось под решающим влиянием иранской традиции, также постепенно утратив степной дух и туранский кодекс.

Лишь правители улуса Джучиева (Золотой Орды) и Чагатайского улуса поддерживали дольше других Чингисидов традиции Ясы. По мере ослабления и особенно после исчезновения Юаньской династии их правители сами оказались в положении каганов (великих ханов). Какое-то время они старались сохранить основы именно Туранской Империи. Но почти одновременно в 1320-е годы каганы и Золотой Орды, и Чагатайского улуса приняли ислам, что добавило к чисто туранской традиции кочевой Империи арабские влияния и мусульманские представления о нормативном политическом строе. Однако исламизация этих монгольских государств качественно отличалась от многих других областей, поскольку их правители строго следовали закону Чингисхана о поддержке всех священных традиций и религий, не выказывая предпочтений ни одной из них. Поэтому и установление законов шариата в этих государствах – и особенно в Золотой Орде – проходило мягче, где бы то ни было еще.

Священные Монархии тюрок

Влияние туранского стиля можно легко обнаружить и в политической системе иных народов, как правило связанных с Империей Чингисхана. Таковым было государство, основанное выдающимся тюрко-монгольским военачальником Тимуром. В период своего расцвета государство Тимуридов достигло гигантских масштабов, включив в себя современный Иран, Кавказ, Месопотамию, Афганистан, бóльшую часть Средней Азии, а также части современного Пакистана и Сирии. Тимур и его наследники носили титул Властелина Трех Сторон Света, что также соответствовало Царю Мира. Империя Тимуридов была преимущественно тюркоязычной, хотя в идеологическом смысле в ней преобладал ислам и иранская культурная традиция. Официально держава Тимура называлась «Туран».

Последний представитель Тимуридов стал основателем царства Великих Моголов, завоевавших почти всю Индию. Бабур был одновременно тимуридом и чингизидом, сочетая в себе династические линии двух имперских родов. Его внук Акбар укрепил и расширил владения Империи Великих Моголов. Акбар, возрождая законы Ясы и благожелательное отношение к различным религиям, провозгласил идеологией своего царства Дин-и Иллахи, учение, принимающее основные богословские положения не только ислама, но и индуизма, зороастризма и отчасти христианства^[203]. В основе его лежала суфийская традиция и учение иранского мистика и основателя школы Ишрак Шихабоддина Яхья Сохраварди. Статус Акбара как Императора сочетал в себе туранскую и иранскую модель Царя Мира. После смерти Акбара его потомки вернулись к более ортодоксальной версии ислама.

Другие степные народы – прежде всего тюрки – также вдохновлялись традициями Туранской Империи. Некоторые элементы степного уклада мы видим в государстве сельджуков, созданном в Анатолии. Турки-османы, бежавшие от монгольских войск в ту же Анатолию, включив в себя как тюркские, так и персидские культурные влияния, стали основателями Османской Империи, где различные имперские традиции в очередной раз переплелись, объединив наследие Византии, иранской световой монархии, ислама (в его суфийской версии) и древнее наследие Турана, уходящее корнями в «Великий Эль» и еще глубже в хуннскую и индоевропейскую эпоху.

Основатели шиитской государственности в Иране, Сефевиды, также представляли собой синтез иранских и тюркских политических традиций, но на сей раз соотнесенных с шиитским исламом (тогда как и государство Великих Моголов и Османская Империя были суннитскими, хотя в обоих главенствующую роль играл суфизм). Шиизм привнес в представление о статусе легитимного Правителя необходимость принадлежности к роду Сейидов, потомков Али, двоюродного брата Мохаммада. Династическая связь с Сейидами имела свое полное развитие в мистическом учении о святых Имамах, последний из которых – 12-й для большинства шиитов, не умер, но скрылся в тайном измерении бытия и снова должен вернуться в конце времен. А видимые правители выступают как его временные местоблюстители (снова тема спящего или скрытого Царя Мира, не видимого Царства и этимасии, «престола уготованного»).

Все эти линии Священной Империи сходятся воедино в своем ядре и могут рассматриваться как туранская версия Царя Мира.

Глава 10
Статус правителя в исламской цивилизации

Политическая теология ислама отвергает онтологию Империи

Здесь следует сделать некоторое отступление и кратко рассмотреть проблему власти в исламской цивилизации. Дело в том, что ислам как религия изначально встал в жесткую оппозицию сакрализации царской власти, и соответственно Империи, что не позволяет отнести исламские державы, причем и те, которые имели ряд признаков именно сакральной Империи, к разряду явлений, приоритетно рассматриваемых в нашей работе.

Мохаммед, считающийся мусульманами пророком и являвшийся основателем исламской религии и соответствующей традиции, воспроизводил архетип политико-религиозного вождя и патриарха – подобно Аврааму или Моисею. Причем он радикально отвергал прежние институты власти, сложившиеся в арабском обществе, где подчас мы видим классические формы сакрализации царской власти, хотя и не достигавшей масштаба полноценной Империи. Мохаммед отвергает монархию как «языческий» институт, неразрывно связанный с многобожием, «широком», «приданием Богу сотоварищей». Низвержение королевской власти идет рука об руку с сокрушением языческих идолов. При этом, в отличие от христианства и даже от толкования иудейскими пророками (в частности Даниилом) Вселенского Царства как легитимного в случае признания его правителем единобожия, о чем речь пойдет дальше, Мохаммед категорически отвергает такой компромисс. С его точки зрения, любые Империи и сакральные царства подлежат уничтожению, так как они нарушают главный принцип новой – исламской – религии: категорическое отрицание любого посредника между людьми и чисто трансцендентным Богом. На этом и строится нормативная политическая теология ислама, не признающая ни жреческого, ни царского статуса и соответствующих им институтов – Церкви и монархии. На их месте должна стоять община верующих, «умма» ( – «община»), каждый из членов которой по своему принципиальному статусу равен всем остальным. Ислам полностью отрицает касты и различие во внутренней природе людей, и это касается социального устройства, которое нормативно – прежде всего в последовательном и строго ортодоксальном суннизме – должно представлять собой демократическую форму правления, основанную на буквальном соблюдении принципов, изложенных в «Коране». Такая система называется «шариатом». В ней авторитетом, кроме «Корана», наделены также сборники высказываний и наставлений первых последователей и сподвижников Мохаммеда (сахабы – ), объединенные в «сунну» ( – дословно «обычай», «предание», «образец», «пример»).

Ислам в своей классической политической теологии ликвидирует сами предпосылки для онтологии Империи, которая является сущностно промежуточной, расположенной между Небом и Землей. Важнейшим вектором исламской метафизики является фундаментальное утверждение, что этого промежуточного измерения не существует и не должно существовать. В этом выражается своего рода политический монотеизм, отказывающийся признавать «божественным» чтобы то ни было, кроме самого Бога. На этом собственно строится и критика исламом христианства, хотя – в духе арианской или несторианской христологии – сам Исус Христос признается «пророком», но не Богом, не Сыном Божиим и не Царем Небесным.

Если следовать этим положениям строго, то мы получим общество таким, каким оно было во время самого Мохаммеда – община верующих, объединившая различные арабские племена под началом того, кого все они считали «пророком» и носителем последнего откровения. Такая политическая теология отвергает сами основания Империи и сакральной монархии, а образ Царя Мира в ней исчезает вообще.

Халифат

Политико-религиозная модель, утвержденная Мохаммедом, сохранялась при его первом преемнике во главе исламской уммы, тесте самого Мохаммеда Абу Бакре ас-Сидике, который возглавил ее после смерти Мохаммеда. Абу Бакр считается первым из цепочки «халифов» (халиф или халифа,  – дословно «наместник», «заместитель»). Его сменил Умар ибн аль-Хаттаб, а того – третий «праведный халиф» – Усман ибн Аффан. Четвертым считается Али ибн Абу Талиб.

Начатая самим Мохаммедом во главе сплоченных им арабских племен миссия по распространению новой религии, в результате чего стремительно росла мощь и власть ее носителей, покорявших народ за народом и государство за государством, и продолженная во время правления праведных халифов, требовала на следующем этапе новых обоснований легитимности власти. В случае самого Мохаммеда не было ни споров, ни альтернатив: основатель новой религии, считавшийся «последним пророком», и был единственным и главным источником всякой власти, поскольку выражал напрямую волю единого Бога.

Но после того как эта воля была запечатлена в «Коране» и тем самым приобрела фиксированную форму, а сам Мохаммед умер, вопрос о природе власти встал среди мусульман в совершенном новом контексте. С одной стороны, кораническое учение отвергало монархию и жречество как институт, требуя строить политику на равенстве верующих. При этом ряд традиционных для аравийских племен уложений также был включен в «Коран», что делало его полным сводом не только религиозных, но и социальных законов, своего рода Конституцией. Современный исламский богослов Х.-А. Нухаев^[204] обратил внимание на формулировки т. н. Мединской Конституции^[205], провозглашенной в 622 году еще при жизни Мохаммеда, где арабским родо-племенным традициям, включая кровную месть, придается всеобщий законодательный статус, распространяющийся на всех мусульман. Причем эта Конституция определяла и отношения арабов-мусульман с другими народами и религиозными общинами.

Признанные всеми кораническая платформа и нормы шариата, тем не менее, допускали различное толкование, что усугублялось противостоянием между собой нескольких ближайших сподвижником Мохаммеда, совокупно называемых «праведными халифами».

Термин «халиф» прикладывался к тем исламским правителям, которые, не имея возможности претендовать на роль «пророка» (ведь ислам считает «последним пророком» Мохаммеда), выражали политико-религиозную идею максимально близко к Мохаммеду, будучи его ближайшими сподвижниками и часто родственниками. Родственные связи не были обязательным условием легитимности «халифов», но с учетом родо-племенных уложений арабских племен становились часто решающим фактором в определении пригодности того или иного кандидата на роль «главы уммы». Так не имевший специально оговоренного статуса ни в «Коране», ни в корпусе прямых высказывания Мохаммаде (сунне) династический фактор постепенно выходил на первый план.