Александр Дугин
Бытие и Империя. Онтология и эсхатология Вселенского Царства

Полная версия

Уникальность иранского дуализма

Иранская традиция является уникальной среди всех остальных индоевропейских (и неиндоевропейских) традиций прежде всего в том, что утверждает у истоков бытия радикальный фундаментальный дуализм^[141]. И классическая Греция, и Индия, и другие индоевропейские традиции, имеющие общее происхождение с древними персами, безусловно, признавали монизм – единство бытия, космоса и структуры божественного мира. Когда дело доходило до диады, двойственности, индоевропейская интеллектуальная культура без колебаний подчиняла первому началу второе и все остальное множество, выдерживая монистический принцип последовательно и твердо. Ярче всего это видно в платонизме в его отношении ко злу. Для платоников «зло есть умаление добра» (так же, в сущности, решает эту проблему и христианская ортодоксия, но не гетеродоксия, как мы увидим чуть позже). Такое же отношение преобладает в индуизме и в большинстве мифологий и религий индоевропейских народов.

Иранская традиция – маздеизм, зороастризм – резко в этом от них отличается, так как с самого начала в различных своих версиях полагает относительное равноправие светлого начала доброго светлого бога Ахура-Мазды, Ормазда (Ahura Mazdā, Ohrmazd) и злого бога – его черного двойника Ангро-Манью, Аримана (Angra Mainyu, Ahriman).

Ахура-Мазда окружен армиями Света, среди которых выделяется семерка главных архонтов, или «божеств», Амеша Спента (Aməša Spəṇta – дословно, «Святые Бессмертные»). Симметрично этому черный бог Ангро-Манью правит армией демонов-дэвов, предводители которых представляют собой перевернутые фигуры, соответствующие архонтам Амеша Спента. Само имя «Ангро-Манью» (Aŋra Mainiiu – «Злая Мысль») является прямой антитезой «Ахура-Мазда» («Бог-Мудрость»). Второму после самого Ахура-Мазды архонту из Амеша Спенты – Воху Мана (Vohu Manah), то есть «Добрая Мысль», среди дэвов соответствует демон Ако Мана (Ako Manah), «Дурная Мысль» и т. д. Среди Амеша Спента есть и божество Хшатра Вайрья (Xšaθra Vairya), означающее «Священную Власть». Но этот архонт указывает лишь на один из ипостазированных атрибутов Ахура-Мазды, который предстает как всемогущее благое Божество, царствующее над Империей Света.

В такой дуалистической метафизике речь идет не о противопоставлении духа и материи, образца и копии, бытия и ничто, как в других традициях. Иранская религия и духовная культура основана на радикальном противопоставлении двух Мыслей, двух Логосов – светлого и черного^[142], и их оппозиция предшествует творению, развертывается на всем протяжении истории мира и лишь в конце истории достигает своего финального разрешения. Бытие, мир, история не самостоятельны в отношении войны двух фундаментальных предонтологических Идей, а являются лишь эпизодом этой войны. В этом могущество иранского дуализма: в нем зло, тьма и ложь получают онтологическое и даже предонтологическое обоснование. Как бы ни проклинали Ангро-Манью, его архонтов и его дела последователи Ахура-Мазды, ортодоксальные зороастрийцы, в маздеизме как таковом божественный статус «второго бога», «темного бога» не ставится под сомнение. Это придает невероятное напряжение иранской теологии, космологии и этике: мир как таковой есть не что иное, как поле непрерывной борьбы двух сверхчеловеческих, фундаментальных начал. И условия этой борьбы таковы, что ее исход в чем-то зависит от каждого из участников двух великих армий – от сынов Света и сынов Тьмы. Да, зороастрийцы убеждены в окончательной победе Ахура-Мазды, но это победа не гарантирована механически. Чтобы ее достичь, каждый сын Света должен доблестно и преданно сражаться во имя светлой идеи против темной, на стороне истинного бога против ложного (но все-таки именно бога). История впервые приобретает смысл как эсхатология, развертывающаяся от конца к началу, поскольку именно в конце времен^[143] и будет определена победа (светлого бога, как убеждены маздеисты). А поскольку именно это победа и есть самое главное во всей метафизике, то складывается совершенно уникальное построение, где конец времен, эсхатология, финал истории становится более важным, чем она сама.

С этим связана и типично иранская фигура Спасителя мира, Саошьянта (Saošyant) или Аштват-Эрэта (Astvaṱ.ərəta), который, будучи духовным, онтологическим потомком пророка Заратустры, должен возглавить понесшую страшные потери армию сынов Света и добиться триумфа. Саошьянт мыслится как Всемирный Правитель, подготавливающий эпоху радикального восстановления мира, Страшного Суда и Воскресения мертвых. Таким образом, дуалистическая структура иранской метафизики обосновывает сакральную онтологию истории, ориентированной на ее конец, где главную роль играет явление Царя Мира, Царя-Спасителя.

Бундахишн: световое творение

Чтобы лучше понять онтологию иранской религии, следует обратить внимание на то, как видит иранская традиция все этапы противостояния Ормазда и Аримана, выливающегося в драму конца времен.

Линейная модель времени делится на три главных периода:

• Бундахишн (bundahišn),

• Гумезишн (gumēzišn),

• Визаришн (wizārišn)^[144].

Они приобретают смысл только в контексте того фундаментального дуализма, о котором нам следует постоянно помнить.

Есть несколько версий описания циклического процесса трех этапов мировой истории. Наиболее расхожая версия представляет его состоящим из 12 000 лет (циклическое число, полный цикл).

Творение длится первые 3000 лет. Автором творения является исключительно светлое божество – Ормазд. Только он с опорой на своих архонтов Амеша Спента способен творить мир. При этом важно, что Ормазд создает последовательно два мира —

• менок (mēnōg) – духовный или мысленный, идеальный;

• гетик (gētīg) – телесный, плотный, материальный.

Оба они являются совершенными и прекрасными. Дух и душа человека принадлежат миру менок, тело – миру гетик. Между ними существует гармония и прямая связь. Интеллектуальные (духовные) лучи пронизывают мир тел.

В конце первого периода Бундахишн творение полностью завершено и совершенно. На священной земле – на ее полюсе – в стране Арьяна Ваэджа (Airyanəm Vaējah, позднее это и станет названием Ирана, дословно «Страны Ариев») живут сыны Света – справедливые, богопослушные и благочестивые, примордиальные иранцы, «арья» (airya).

В это время солнце стоит неподвижно в вертикальном положении, и в мире нет никакого движения – ни болезни, ни смерти. В телесном мире гетик полностью доминируют законы и установки духовного мира менок. Это состояние можно соотнести с раем или золотым веком. Здесь Ормазд выступает как Небесный Царь и отец архонтов и людей.

В течение первых трех тысяч лет, существующий еще до начала мира второй темный бог Ариман пребывает в бездне, подо дном творения, в бесконечной мгле (asar tārīgīh).

Неудачная попытка антитворения

В какой-то момент Ариман замечает светлое творение и проникается желанием заполучить его себе. Он пытается вторгнуться в область Света, но Ормазд оказывается сильнее и сбрасывает Аримана назад в бездну.

Там Ариман, уязвленный и пронизанной жадностью, желанием захватить мир и завистью к Ормазду, пытается воспроизвести творение самостоятельно.

Подражая Ормазду, Ариман творит своих архонтов, представляющих собой перевернутую пародию на Амешу Спента Ормазда. Будучи сам именно Мыслью, он способен рассеять себя на темное множество злых духов. Но попытки создать полноценный мир, тела и формы, оканчиваются провалом. Ариман способен только искажать сотворенное, но не создавать, творить, лишь похищать и извращать то, что уже произведено на свет. Творение ему не удается, и он вынужден снова замкнуться в бездне, в бессильной и желчной ярости от провала своего начинания.

Совершенно чуждая эллинской и индоевропейской культуре в целом дуальная метафизика теоретически может быть выведена только из этой иранской парадигмы – «неудачного творения Аримана». Это своего рода антитворение, пародийная попытка воспроизвести световое творение Ормазда, но только в условиях бездны, за внешней границей творения. Ариман пытается применить творческие принципы Ормазда к метафизической зоне бездны и мрака, в которой он органически находится и с которой связан своей природой. Это заканчивается полной неудачей, но сама интенция антитворения, сама воля Аримана биться с Ормаздом, сохраняется.

Именно эту тему мы и встречаем в образе «князя мира сего», Сатаны, противника Царя Мира.

В христианстве Бог един, но существует его антагонист, противник, антикейменос (ὀ ἀντικείμενος^[145]) – падший Ангел, Сатана или дьявол, который называется евангелистами и апостолами «князем мира сего» (ὁ ἄρχων τοῦ κόσμου τούτου^[146]) и даже «богом века сего» (ὁ θεός τοῦ αἰῶνος τοῦτου^[147]). И хотя калибр Сатаны не сопоставим с Ариманом, поскольку Сатана мыслится как творение Божие, восставшее на своего Творца, структурно их роли довольно близки. Сатана тоже не может творить, но способен лишь губить, разрушать, извращать Божие творение. Причем в высшей степени важно, как мы уже замечали, что фигуры, даже приблизительно напоминающей дьявола в христианстве, вообще нет в греческой традиции, а в иудаизме, где Сатана несколько раз упоминается, он не может идти ни в какое сравнение по своему весу и значению с Сатаной в христианской традиции. Аналога же фигуры Антихриста в иудаизме вообще нет.

А вот в иранской традиции борьба темного бога против светлого, могущество и масштаб влияния темного бога весьма напоминает роль дьявола в христианстве – с принципиальной теологической поправкой на то, что речь у христиан идет все же не о «боге» (хотя он так в отдельных случаях, как мы видели, даже называется), а о восстании павшего Ангела. Принципиально, что нигде, кроме маздеизма в средиземноморском культурном круге – ни у греков и римлян, ни у иудеев и, шире, семитов, ни в традициях других народов, – ничего подобного мы не встречаем.

Гумезишн: онтология смешения

Далее в иранском повествовании следует второй цикл – Гумезишн. Само его название имеет огромное значение для понимания иранской метафизики. Этот авестийский термин переводится как «Смешение». Этот цикл длится 6 000 лет. Первые 3000 лет цикла Гумезишн блаженная жизнь сыновей Света продолжается в райских условиях. Но потом Ариман снова переходит в наступление.

Это второе вторжение Аримана, направленное против мира Ормазда, имеет уже иное качество. Это не попытка создать симулякр творения (антитворение), а стремление испортить существующее творение и подчинить его себе. В этом смысл термина «смешение». К светлому творению, созданному светлым божеством, примешивается тьма. Смешанный мир становится испорченным – не полностью, но в отдельных своих сегментах. Присутствие Аримана и его воинства меняет структуру мира. Мир начинает падать, его отдельные области оказываются во власти тьмы. В мир приходят болезни, страдания, катастрофы и смерть.

Гибнет первочеловек Гайомарт (Gayō Marətan). Меняется климат полярной арийской прародины (Airiianəm vaējah), которую ее жители вынуждены покинуть из-за нарастающего невыносимого холода (присутствие Аримана). Появляются осознанные сыны Тьмы, которые поклоняются Ариману и начинают вести войну с сынами Света. Они подражают цивилизации Ормазда и стремятся получить в собственность ее сакральные центры, символы и атрибуты, в частности могущество небесного Света, хварено (xᵛarənah), дающее власть и святость.

В ходе эпохи Гумезишн влияние Аримана и сынов Тьмы постоянно и неуклонно возрастает. Тьма отвоевывает у Света все больше территорий. Это имеет в иранской традиции интересное объяснение: силы Тьмы не имеют ограничений и ничем не сдерживаемы в своей борьбе с силами Света. Они способны в своей войне с силами Света идти на любую подлость, ложь и коварство, а те, напротив, не могут принять принцип «победы любой ценой», так как это значило бы в определенных случаях отказ от принципов Света и принятие правил и законов Тьмы. Цивилизация Ормазда ограничена особой световой этикой. Она не может – даже по прагматическим соображениям – отступить от истины и блага. Поэтому ряд военных и стратегических хитростей в ведении священной световой войны для сынов Света и армий Ормазда заведомо неприемлем. Это порождает парадокс: верные своей природе – гармоничной и миролюбивой – они часто вынуждены проигрывать противникам, но не из-за слабости, а из-за духовного кодекса, связанного органически с высшими регионами мира, который не позволяет им использовать недопустимые приемы. У сынов Тьмы таких ограничений, естественно, нет. Они борются за господство над конкретной материальностью без каких бы то ни было внутренних ограничений и используя все доступные – даже самые аморальные и подлые – приемы.

Так влияние Тьмы распространяется на все больший объем мира – вплоть до того, что Ариман приближается к такому положению, что по мере отступления сил Света вот-вот станет единоличным господина мира гетик, утверждающим свою власть над территорией всего телесного творения и пытающимся атаковать и световые миры. Снова мы имеем дело с образом, практически не отличимым от «князя мира сего».

Визаришн и миссия Заратустры

Когда ситуация достигает критического положения, эпоха Гумезишн завершается. В этот момент и появляется пророк Заратустра, который обновляет маздеистскую веру и снова мобилизует сынов Света на ведение борьбы.

Так начинается эпоха Визаришн, разделения, период эсхатологии. С одной стороны, здесь еще продолжается отчаянная битва сынов Света с сынами Тьмы, а с другой, уже подготавливается финальное разделение. Это разделение как таковое происходит только в конце периода Визаришн, то есть в конце времени. Но явление Заратустры и его духовных потомков уже означает, что человечество и мир вступили в последнюю фазу мировой драмы.

Заратустре Ормазд открывает истину об устройстве мира, дает заповеди, завещает сражаться на стороне армии Света и противостоять сынам Тьмы, полчищам Аримана. В ответ Заратустра слагает гимны во славу Ормазда. Из посланий Ормазда и славословий в его адрес и в адрес светлых архонтов – Амеша Спента и язатов – состоит Зенд-Авеста, священные тексты зороастрйицев.

Мир, в который приходит Заратустра, есть мир смешения. В нем темные и светлые могущества переплетены друг с другом. Но эпоха Разделения начинается именно с того, что Заратустра с новой силой привносит главные критерии, по которым следует отличать Свет от Тьмы, силы Ормазда от войск Аримана. Это разделение пронизывает все – от природы до общества и культуры. Оно проходит разделительной чертой по государствам и династиям, отделяя светлые царства (прежде всего сам Иран) от темных; благих правителей, стоящих на стороне Ормазда, от злых, покорившихся Ариману. Даже человеческое тело разделяется в зороастризме на две половины – верхнюю, принадлежащую Ормазду, и нижнюю, пребывающую под властью Аримана. Сакральный зороастрийский пояс кушти (kuštī) служит как раз для подчеркивания этого разделения и является таким же признаком принадлежности к религии Заратустры, как нательный крест христиан.

Зороастризм – религия разделения, она представляет собой активное участие в эпохе Визаришн и является подготовкой ее финального разрешения. Поэтому она является широко понятой эсхатологией и обращена к концу света.

Заратустра выступает в иранской традиции именно как пророк, что в данном случае указывает на высший духовный статус. Его отношения с последним Царем династии Кеянидов Виштаспой представляют собой симфонию духовного могущества и светской власти. Дружба царя Виштаспы и пророка Заратустры представляет собой классическую пару царя и жреца, представляющих две высшие функции индоевропейской социальной и религиозно-политической структуры (Артур и Мерлин).

Показательно, что три сына Заратустры соотносились с тремя главными индоевропейскими кастами или функциями:

1. Исад-вастра (Isaṯ.wāstra) был верховным жрецом, то есть возглавлял первую касту – атраванов (āthravan), «блюстителей огня».

2. Хвара-читра (Hwarә.ciθra) – царем и предводителем воинов, составлявших в древнеиранском обществе вторую касту – ратаэштар (rathaēshtār), «стоящих на колеснице».

3. Урватат-нара (Urwataṯ.nara) – земледельцем и скотоводом, что соответствует третьей касте ваштрья (vāçtrya) – от слова vāstra, означавшего изначально «пастбище», а позднее «поле» или «пашню» ^[148].

В самом Заратустре они были неразрывно соединены, и это делало его статус наивысшим и исключительным в структуре всей иерархии.

В этом качестве Заратустра и выступает как прародитель будущего Спасителя, который будет иметь уже однозначно титул Царя.

Если Заратустра появляется в начале эпохи Разделения, то последний Царь – Саошьянт (авестийский Астват-Эрэта, Astvaṱ.ərəta – дословно «воплощение праведности, Аши») родится в самом конце всей истории, и в том числе в конце эпохи Визаришн. Зороастрийская традиция утверждает, что последний Царь родится из семени Заратустры, таинственным образом сохранившегося на дне озера Завета, где оно бережно охранялось праведными душами. Это произойдет после того, как иранская дева по имени Эредат-Федри (Ǝrədaṱ.fəδrī – дословно «исполняющая миссию отца») или, в другой версии, Виспа-Таурвайри (Vīspa.taurvairī – «Та, которая побеждает всех») искупается в этом озере и чудесным образом зачнет сына.

Царь Саошьянт победит власть сынов Тьмы и установит снова мировую монархию Света. С этого момента начнется всеобщее Восстановление, или Воскресение, Фрашокарт (frašō.kərəti). Творение будет полностью очищено от примеси Тьмы, Ариман будет изгнан вовне окончательно, и время сольется с вечностью в нерушимом единстве. Царство Небесное соединится с Царством Земным, а сам Саошьянт – с Ормуздом.

В такой стройной модели священной истории мира и помещена в качестве главного смыслового ядра тема Царств, сакрального Царя.

Битва за хварено

Все эпизоды священной истории и особенно последние эпохи Гумезишн и Визаришн могут быть представлены как фрагменты эпопеи, где главным сюжетом является битва за обладание хварено.

Дословно авестийский термин xᵛarənah, пехлевийский xwarrah, древнеперсидский farnah, согдийский farn, бактрийский far(r)o^[149] и т. д. означает славу, сияние. В нем доминирует семантика Света и могущества. Хварено является кристаллизацией всего того, что для благочестивого иранца, зороастрийца является наивысшей ценностью. Хварено – это неделимый изначальный синтез чистоты и власти. Хварено тесно связано с огнем и солнцем, а также с семенем. Этимологически слово, вероятно, восходит к древнеиранскому корню xṷar/n и родственно древнеиндийскому svar, что означает «сиять». Отсюда происходит ведическое название неба – Сварга (स्वर्ग, svarga).

Хварено, будучи средоточием высшей сакральной ценности, может быть соотнесено с традиционной для иранского общества трехфункциональной системой.

Для каждой функции хварено выражалось в соответствующих характеристиках:

1. для жрецов (атраванов) оно было прежде всего мудростью, чистотой и верой.

2. для царей и воинов (ратаэштар) – могуществом и силой.

3. для земледельцев и ремесленников (ваштрья) – богатством, благополучием и урожаем.

Но при этом хварено само по себе было всем этим одновременно – как воплощение высшей ценности, превосходящей все то, что было наиболее ценным для каждой касты по отдельности.

В «Зам Яште» Заратустра передает слова Ахура Мазды:

 
«И каждый из вас – людей», —
так сказал Ахура-Мазда, —
«о праведный Заратуштра,
пусть возжелает хварено невидимого,
пусть получит от даров жреца
воздаяние светлое,
пусть возымеет от даров жреца
воздаяние царственное,
от даров жреца».^[150]
 

 
āat̰. vō. kascit̰. maš́iiānąm.
uiti. mraot̰. ahurō. mazdā̊.
āi. aṣ̌āum. zaraϑuštra.
xvarənō. axvarətəm. isaēta:
aϑaurunō. hō. rātanąm.
raoxṣ̌ni.xṣ̌nūtəm. iṣ̌ā̊ŋhaēta.
aϑaurunō. hō. rātanąm.
pouru.xṣ̌nūtəm. iṣ̌ā̊ŋhaēta.
aϑaurunō. hō. rātanąm.
 

Показательно, что хварено можно приобрести или утратить. Оно сопровождает жрецов и героев, пока те строго держатся истины, Аши (aṣ̌a), но покидает их, когда они отклоняются от прямого пути.

В 19-м Яште Авесты, называемом Зам-Яшт, так как его начало посвящено божеству (язату) земли – Зам (Zam), прямо говорится о том, что вселенская битва между силами Света и Тьмы ведется за обладание хварено.

 
Из-за него вступили в борьбу
Святой Дух и Злой Дух,
из-за него, недосягаемого.
Тогда каждый послал гонцов,
которые наибыстрейшие.^[151]
 

 
yahmi. paiti. parəxvāiϑe.
spəṇtasca. mainiiuš. aŋrasca.
aētahmi. paiti. at̰. axvarəte:
aδāt̰. ašte. fraŋharəcaiiat̰.
āsište. katarascit̰:
 

В определенных случаях хварено может временно принадлежать и врагам Света, детям Тьмы, но это отклонение от божественного порядка, и рано или поздно справедливость восстанавливается, и хварено переходит к тем, кто является детьми Света.

Но прежде всего хварено воплощает в себе именно царскую – имперскую – функцию. В этом смысле оно близко по значению главному атрибуту Царя Мира, Чакравартину в индуизме – Чакра-Ратна, солнечному диску.

События истории людей в битве за царство и хварено вписаны в ход великой метафизической битвы. Религия, метафизика, миф и политическая история неразрывно переплетаются. Так, в Авесте описывается эпизод сражения армий Света и армий Тьмы за обладание хварено. Ормазд посылает за хварено трех своих архонтов – Воху Мана (Благую Мысль), Ашу (Справедливость) и Аташ (Священный Огонь). Ариман, со своей стороны, отправляет Акомана (Злая Мысль), Таромайти (Злость) и дракона Ажи-Дахаку. Вначале к хварено подходит Огонь-Аташ, но Ажи-Дахака его отпугивает. Затем сам дракон хочет схватить хварено, но на сей раз Огонь-Аташ отгоняет чудовище. В результате хварено ускользает от обоих армий и скрывается в озере (океане) Ворукаша, где становится достоянием Апам Напата, Внука Вод.

 
Этот хварн доплыл
до озера Ворукаша,
его тут же схватил
Внук Воды быстро-конный.
Так пожелал Внук Воды на быстром коне;
«Этот хварн я возьму, который потухший,
на дно озера глубокого,
на дно глубоких бухт».^[152]
 

 
aētat̰. xvarənō. frapinuuata.
auui. zraiiō. vouru.kaṣ̌əm:
ā.dim. haϑra. haṇgəuruuaiiat̰.
apąm. napā̊. auruuat̰.aspō:
tat̰ca. iziieiti.apąm. napā̊. auruuat̰.aspō:
aētat̰. xvarənō. haṇgrəfṣ̌āne.yat̰. axvarətəm.
bunəm. zraiiaŋhō. gufrahe.
bune. jafranąm. vairiianąm.
 

Тема хварено, скрытого в священном озере, тесно связана с эсхатологическим сюжетом о семени Заратустры, также находящемся на дне озера Завета. Такое сопоставление позволяет лучше понять саму природу этого фундаментального для иранской традиции понятия.