Александр Архипов
Нескучная жизнь майора Чапаева
Хрустящий борщ
Поставив «барсика» недалеко от подъезда… Так. Внесём ясность. Боцман – это мой кот. Барсик – это моя машина. Её так назвала лет пять назад моя бывшая, тогда ещё остроумная, жена. А на самом деле это гордость японского автопрома Mitsubishi Pajero (Мицубиши Паджеро). А не жирно ли для полицейского майора – Спросите вы? Когда он вышел с конвейера, весь такой сияющий новизной, весь такой недосягаемый, мне только исполнилось 15, как моему сыну сейчас. Так что не жирно! «Барсик» дымит на низких оборотах, гремит поршнями на высоких, в салоне пованивает соляркой, и ему чуждо слово «кондиционер». Зато в городском потоке его уважают «Лада Калина» и от него шарахаются всякие там холёные «мерседесы» и пижонские «БМВ».
Опять не работал этот чёртов лифт, и я, позвякивая содержимым пакета, плёлся на свой шестой этаж. Обогнав меня, перепрыгивая через две ступеньки, вверх пронеслись пацаны-близнецы с девятого. И это всё с тяжеленными рюкзаками на плечах. Значит, вторая смена в школе закончилась.
– Здра… дя… Андрюш. – нестройным дуэтом крикнули однояйцевые братья на бегу.
– Здра… …цаны, – ответил я, отдышавшись.
Сверху, глухо ворча на своего неторопливого хозяина, спускался питбуль Тимон. На площадке пятого этажа встретились. Тимон приветливо боднул меня своей здоровенной башкой и лизнул руку. Кореш!
– Здорова, мужики! – поздоровался я с обоими соседями и погладил одного из них.
Уже поднявшись на свой шестой, я почувствовал еле уловимый запах чего-то съестного. «Нормальные люди приготовили нормальный ужин. Сидят, неторопливо ковыряются в тарелках, а я…» – невесело подумалось на голодный желудок. Щёлкнул замок, толкнул коленкой дверь и подумал: «Девчонки свет забыли вырубить…» И тут…
– Ура! Наш Андрюша с работы пришёл! – заверещал высокий детский голос из глубины моей квартиры.
Зашлёпали по ламинату босые ножки, испуганно мяукнул попавшийся на дороге кот, и на финишную прямую прихожей выбежала одетая в пёструю пижаму Женька. Она бежала на меня с искренне счастливым лицом, радостно махая от возбуждения ручками, похожая на маленькую птичку, ещё не умеющую летать. Я инстинктивно присел, и она, подпрыгнув, повисла у меня на шее, чмокнула в щёку, прижалась ко мне своим маленьким худеньким тельцем и быстро-быстро зашептала прямо в ухо:
– Мы тебя ждали, ждали, ждали, ждали… а ты всё работаешь и работаешь.
Я стоял и молчал, как баран. Прижав к себе этого детёныша, слегка покачивался и чувствовал, как мурашки забегали по всему моему телу от её горячего шёпота в ухо: «…мы тебя ждали, ждали». Открылась дверь на кухню, выпуская порцию съедобных запахов. На пороге с полотенцем на плече и немного растерянной улыбкой стояла Ксения. Вся какая-то домашняя и, главное, в моих тапочках. «Интересно. А ведь я сегодня весь день о них думал», – пронеслось в голове. Конечно, не о тапочках.
– Привет. Ты извини… я объясню всё. Кушать хочешь? Ужин готов, мой руки, – как-то уж очень по-домашнему сказала Ксюша и, отодрав от меня Женьку и пакет с пивом, вернулась на кухню.
Руки я мыл долго. Думал. Что это? Интервенция? Захват московской недвижимости со всеми вытекающими, используя запрещённые методы? Я, конечно, Женьку имею в виду. Девочки, не надо из меня верёвки… Сейчас узнаем всё. Боже, как есть хочется! Наверное, весь свой маникюр в ужин покрошила!
Женька уже сидела за столом и, болтая ногами, уплетала бутерброд с «любительской» колбаской на «бородинском» хлебе, которые я принёс.
– Андрюша, ты возле меня, – распорядился ребёнок, показывая на стул рядом с собой.
– Ну, уж не знаю, как получилось. Приятного аппетита, – сказала Ксюша, ставя передо мной глубокую тарелку с жидкостью ярко-красного цвета.
– А? – попытался поинтересоваться я.
– Борщ, – убеждённая в своей правоте ответила Ксения.
Первые две минуты ели молча. Первой пытки молчанием не выдержала Женька:
– Прикольно. А разве капуста в борще должна хрустеть? А, мам?
Мы с Ксенией сначала оба посмотрели на хрустящую капустой Женьку, а потом друг на друга. Ксения привстала, взяла с подоконника книгу с названием «Кулинария для начинающих» и, прижав её к груди, как икону, нервно ответила:
– Я всё, как тут написано, делала. Можете проверить. Это, наверное, сорт капусты такой.
– Да ну, что ты! Сырую капусту можно и так есть. Главное – чтобы мясо сырым не было, – подозрительно пошевелив кость в своей тарелке, попытался всех успокоить я.
– Прикольно. – вылавливая из своей тарелки только капусту и хрустя ей, как кролик, продолжала издеваться Женька.
– Ешьте второе, – торжественно сказала Ксения, меняя кастрюлю с борщом на кастрюлю с варёной картошкой.
Вот скажите мне. Можно испортить варёную картошку? Можно? Так вот! Она её и не испортила. Классная получилась картошечка. Тем более что к ней были и.
– Фрикадельки? – догадался я.
– Нет.
– Тефтельки? – понимая, что мои кулинарные познания истощаются, пытался угадать я.
– Это котлетки такие, – пояснила мне новоиспечённая хозяйка, – только не жареные, а на пару. У Женьки с желудком небольшие проблемы, поэтому и.
– Отлично! Диета ещё никому не мешала, – кивнул головой я, посолив и поперчив произведение кулинарного искусства.
– Тебе вкусно было, Андрюша? – забравшись после ужина ко мне на коленки, спросила сонная Женька.
– Очень, – честно ответил я, наблюдая, как её мамаша, стоя к нам спиной в коротеньком халатике, в огромных синих резиновых перчатках энергично гремит посудой в мойке. Ничего так (это не о посуде).
– Теперь всегда так будет, – зевнув, сказал ребёнок и положил свою кудрявую головку мне на плечо.
– О, да ты совсем варёная. Ксюша, я отнесу Жеку на кровать, – предупредил я мамашу.
– Ага… переодевать не нужно, она уже в пижамке. Справа положи. – ответила Ксения.
Нет, я не пропустил мимо ушей Женькино сонное «теперь всегда так будет». Впрочем, меня это не насторожило, не поставило в тупик и не рассмешило. Тут как раз мне всё было ясно и понятно. Ребёнку надоело странствовать по чужим углам, перемещаться не в своём пространстве. Ей хочется своего, постоянного и любимого. Дети – эгоисты. Моя мама, мой папа, мой дом, мои комната и кровать, мои игрушки. И когда из этой цепочки выпадает одно звено, детский мир рушится. И, если взрослые этого не понимают, ребёнок начинает пытаться восстановить этот нужный ему мир сам. А для начала он (ребёнок) его придумывает.
Поймал себя на мысли, что мне нравится смотреть, как гостья из Ярославля суетится возле мойки, хлопает дверкой холодильника, позвякивает посудой, аккуратно расставляя её в сушилке. Как «подпрыгивает» и красиво облегает её тело домашний халатик, когда она нагибается или становится на цыпочки, реалистично демонстрируя причину, из-за которой китайцы изобрели шёлк. Невольно попытался вспомнить, смотрел ли я, как моет посуду моя первая? Нет, не помню… Может быть, Ирине не хватало «крылышек ангела» под тонким халатиком? Моя квартирантка в очередной раз открыла холодильник и достала бутылочку пива. Потом, встав на цыпочки, безошибочно открыла именно ту дверцу шкафчика, за которой стоял пивной бокал. Поставив его передо мной, она открыла запотевшую бутылку и очень правильно налила в бокал пиво. «Пока без замечаний», – улыбнувшись, подумал я, внимательно наблюдая за Ксюшей.
– А ты? – спросил я, пододвигая чайную кружку.
– Я не хочу. У меня завтра первая тренировка, нужно быть в форме, – пояснила присутствие одного бокала Ксения.
– Ну и… слушаю, – честное слово, не хотел, но получилось как начало допроса.
– Ну, что? Приезжаем, а Лильки нет. По поводу нас она, конечно, администратора предупредила, но ни аванса не оставила, ни по поводу жилья не распорядилась. Красотка, оказывается, в Питер на выходные с другом укатила, а потом решила и понедельник прихватить. Видно, понравилось. Позвонила ей, поболтали. Сам понимаешь, ссориться с ней мне не с руки. Вот и решили… по старой памяти, – объяснила Ксюша своё возвращение на мою жилплощадь.
– Нормально. А как в квартиру попали? – помня, что просил захлопнуть дверь, спросил я.
– А… Так, Андрей, у тебя же второй комплект на гвоздике. Мы, когда уходили… я смотрю: ключи. Попробовала, – они. Ты не думай, я их на место повесила. И завтра мы первые уйдём. Или ты думаешь, что я дубликат сделала? – с обидой в голосе спросила Ксения.
– Серьёзно? – давая понять, что ни фига не верю в эти случайности, спросил я, облизывая пивную пену с губ.
– Ну знала я, знала, что Лильки не будет. И ключ на гвоздике ещё вчера увидела. Преступление, да? Мешаем тебе? Скажи, и мы уйдём, – громким шёпотом заявила интриганка в шёлковом халатике и, встряхнув кудряшками, вскочила с кухонного стула.
Ну, вскочила и вскочила. Я продолжал молча наслаждаться холодным пивом под возбуждённый бред Андрея Малахова в телевизоре. А по другую сторону кухонного стола стояла Ксения, гордо скрестив руки на груди, глядя в окно на переливающиеся вдалеке огни Останкинской башни.
– Нужно было рыбной нарезки купить у басмача Рустама. Да, Боцман? – сказал я, обращаясь к своему коту, на всякий случай сидящему у моих ног.
Не дождавшись от меня слов типа: «вон из моего дома… покиньте помещение… освободите мою жилплощадь.», Ксения опять присела на стул и, тяжело вздохнув, тихо сказала:
– Ну, прости.
– Было бы правильно и честно, если бы ты просто позвонила, и спросила разрешения. Визитку свою я тебе оставил, – спокойным тоном произнёс взрослый мужчина.
– Андрей, я хотела… Это Женька всё… Давай сюрприз… давай сюрприз! Придёт, а мы дома. Типа, вот увидишь, как обрадуется. А я дура. – опустив голову, виновато объяснила мама ребёнка.
– Ладно, проехали. Кстати, спасибо за ужин. Если честно, было приятно, – улыбнулся я, решив до конца быть честным… в смысле не врать, что было вкусно.
– Ой, да я недавно сама готовить начала, – оживилась, благодарно улыбнувшись, Ксения. – У меня мама чудеса на кухне творит. Творила. Но мне нравится всё это… я научусь обязательно.
– Завтра мне с утра в сторону Химок нужно, могу подвезти, – предложил я.
– Да мы свой чемодан в фитнес-центре оставили, так что налегке, можешь не беспокоиться, сами доберёмся, – ответила Ксюша. – А, поняла! Ты хочешь убедиться, что мы и правда свалили отсюда?
– Ну да! Мы с Боцманом и карманы ваши на прощание обшарим. Ладно, ещё раз спасибо. Завтра буду доедать твой хрустящий борщ, – улыбнулся я, тихо радуясь, что второй день не мою после себя посуду.
– На здоровье, хозяин, – сложив вместе ладошки, поклонилась Ксюша. – Кстати, на завтрак яичница с колбаской. Яйца наши, колбаса твоя, – уже выходя из кухни, уточнила расклад по совместному питанию исполняющая обязанности домохозяйки.
– Хорошо, что не наоборот, – чуть слышно пробубнил я.
– Что ты сказал? – обернулась, входя в спальню, Ксения.
– Спокойной ночи, говорю, – не стал уточнять я, выключая свет.
Понедельник закончился. Впереди ещё одна ночь с незнакомыми мне людьми в моей спальне. Прикольно, как сказал бы мой сын Федька. Вот так живёшь, живёшь, а тут… Бац! А как воспринимать все эти жизненные изменения, порой и не знаешь. Ведь хорошо же жил до сих пор без этих двух! Ну, хорошо же! И тут появляются, повиснув на моей шее. И ещё с этим… с чемоданом! «Мы вам не помешали?» А вот и помешали. Нам с Боцманом и так замечательно живётся. Хотя. Эта малая такая шкодная! «Андрюша, мы так тебя ждали.» Липучка такая, всё время в глаза заглядывает. И мамаша её. Каратистка, блин… тхэквандистка… или как там? Ангел на шпильках! И смешной борщ с хрустящей капустой, хотя тефтельки… или как их там. Это, знаете, вот когда вы пьёте всё время чёрный кофе без сахара. Пьёте, пьёте… год, два. И все знают: он пьёт чёрный, без сахара! А тут – раз – и по ошибке вам в чашку с чёрным кофе молока плеснули и ложечку сахара положили. А отказываться неудобно. Ну, вы пьёте, морщитесь. Один глоток, второй. А ничего. Вкусно, чёрт возьми! Вот так и у меня получилось.
Ночью приснился почти семейный завтрак. Пью кофе, а он почему-то на зубах хрустит и чесноком пахнет. А, тут Женька тычет вилкой в яичницу и у Ксении спрашивает тоненьким голоском:
– Мама, а у тебя яйца Андрюшины или магазинные?
Пока ехали в фитнес-центр в Химки, мы с Ксенией в основном молчали. Зато не умолкала Женька:
– Андрюша, это ты меня вчера в спальню уволок? – почти сердито спросил ребёнок.
– Ну, не уволок. Ты почти уснула у меня на руках, и я тебя отнёс, – извиняющимся тоном ответил я.
– Мы с тобой, Андрюшечка, так не договаривались! Ничего не успели сделать. Играть не играли, читать не читали. Я тебе даже про нашу новую работу ничего не рассказала. И что теперь делать, по-твоему? – насупив бровки, спросила Женька.
– Ну, как-нибудь… – начал было фантазировать я, глядя на светофор на перекрёстке.
– Не как-нибудь, а сегодня. Пожалуйста, пораньше приди. А то приходишь, когда детям. – начала строить планы маленькая интриганка.
– Женя, не отвлекай дядю Андрюшу. Мы сегодня будем ночевать в другом месте, я тебе уже говорила. – попыталась отвлечь дочку Ксения, взывая к детской памяти и совести.
– А ты приходишь, когда детям уже спать пора ложится. А я без тебя не хочу, – продолжала отчитывать меня Женька, стоя сзади моего кресла в машине, – так что придётся сегодня всё начинать сначала, – талдычила прямо в ухо маленькая вредина, обнимая своими ручками меня за шею.
К фитнес-центру, несмотря на пробки, подъехали вовремя. Провожая девчонок, на прощанье сказал:
– Звони… если что…
– Ты тоже, – улыбнулась Ксюша.
– А…
– На кухне, на салфетке, – поняв, ответила девушка.
Женька повисла у меня на шее и быстро-быстро зашептала на ухо:
– А знаешь, какие моя мама блинчики умеет жарить. Все пальчики оближешь! И свои, и мои, и мамины! Веришь?
– Верю! – ответил я, засмеявшись.
На прощанье Женька ткнулась своим носом мне в щёку, ухватилась за мамину руку и, подпрыгивая на одной ноге, поскакала туда, где уже гремели железные блины и начинали потеть мускулистые дяденьки.
– Женя!
– А!
– Мне не нравится, что ты дядю Андрея называешь Андрюшей.
– Ладно… буду называть его папой Андрюшей.
– Женька!
– Ксюша..
Закидоны следователя Корнева
При въезде на территорию районной больнички меня тормознул «секюрити». Во всяком случае так было написано на кармане его куртки русскими буквами. Такой неряшливый пожилой дядька в линялой униформе с безразличным выражением лица. Но, увидев моё удостоверение, выпрямился, поджал живот и отдал честь. Видно, из бывших…
– Ваши уже здесь, – доверительным тоном доложил он.
И правда, недалеко от корпуса хирургического отделения стоял белый «жигулёнок» из нашего Новокузнецкого ОВД. «Раньше приехал, чертяка», – поняв, что это Руфатыч, подумал я. И уже в вестибюле медицинского учреждения услышал бодрый голос:
– Андрей Васильевич, а по стаканчику?
У кофейного автомата, помешивая пластмассовой палочкой в пластмассовом же стаканчике что-то тёмно-коричневое, стоял, приветливо улыбаясь, следователь Корнев. Зачерпнув со дна кармана мелочь, я отдал её автомату и ткнул в третью кнопку сверху.
– Андрюш, я вот что придумал. Сажа по честноку разговаривать не будет, но мужик он трусливый, и предлагаю этим воспользоваться. Короче, играем так.
И дальше Руфатыч изложил мне свой не совсем законный и с точки морали этичный, но хитроумный, и имеющий большие перспективы на успех план действий.
* * *
Прооперированного Сажина уже перевели в обычную палату для выздоравливающих, и после утреннего осмотра лечащий врач, Михал Иваныч, сказал дежурной медсестре, по-отечески поправляя лацкан халата на её грандиозной груди:
– Людочка, ещё пару дней посмотрим, и этого на выписку.
– Как – на выписку, доктор? Мне ж только вчера… у меня и швы, и вот… трубка из меня торчит, – попробовал возмущаться Сажин, уплетая больничную манную кашу на завтрак.
– Шов чистый, состояние нормальное. Всё лишнее из вас вытащим. Если хотите, я вам эту трубку… с собой заверну. На выписку, я сказал. Через недельку в процедурный сам придёшь, там тебе швы и снимут, – пробурчал сонный доктор и, с удовольствием заглянув Людочке в зону декольте, пошёл в соседнюю палату.
* * *
Помахав в воздухе удостоверениями, мы с Корневым настоятельно попросили соседей Сажина погулять по кафельным коридорам учреждения. Как будто что-то вспомнив, Руфатыч приоткрыл входную дверь в палату и громко сказал куда-то в тишину коридора:
– Лейтенант, подойдите. Докладывайте.
Повисла пауза, во время которой Руфатыч несколько раз недовольно качал головой, цыкал, тяжело вздыхал, настороженно смотрел в мою сторону, а потом вдруг провёл пальцем себе по горлу и тревожным голосом ответил:
– Понял вас, лейтенант. Ну, что ж, служба у нас такая!
Потом плотно прикрыл дверь и, противно визжа ножками стула по кафелю пола, подсел к постели Сажина. Всё это время я нервно прохаживался по палате, обречённо грызя яблоко, взятое с тумбочки потерпевшего. Надо сказать, кислятина неимоверная!
– Ну что, Сажин? Как здоровье? – участливо спросил Руфатыч.
– Да вот доктор сказал: через пару дней… – начал объяснять потерпевший.
– Пережить бы эти пару дней, – тревожно посмотрев в мою сторону, перебил Сажина следователь.
– Да… – громко хрустнул яблоком я.
– Что значит «пережить бы», а? Вы о чём, гражданин следователь? – привстал на локтях прооперированный.
– Мне вот тут только что доложили… не знаю, как вам. Короче, была попытка вашего устранения. Здесь, в больнице. Пресекли, слава богу, – открыл служебную тайну Руфатыч, честно посмотрев в глаза Сажину.
– То есть как? – открыв от изумления рот, крайне изумился потерпевший.
– А вот так, Сажин. Мы вот вас охраняем. Наши парни жизнями своими рискуют, а вы следствие пытаетесь увести по ложному следу, – строго упрекнул Сажина Корнев, – молчите, путаетесь в показаниях. А ведь в следующий раз вам так может и не повезти, Сажин.
– Владимир Руфатович, – решил вступить в игру я, – разрешите я людей с охраны объекта сниму? Нам и так личного состава не хватает, а тут товарищ кочевряжится.
– Как, то есть, «сниму»? Не надо снимать личный состав… ваш… И ничего я не… Товарищ следователь, я согласен сотрудничать, – встрепенулся под простынёй Сажин. – Записывайте, хотя я мало чего… но всё, что знаю…
– Ну не знаю, Сажин, – с сомнением в голосе ответил Корнев, доставая из своего портфеля бланки допроса.
– Я предлагаю охрану с внешнего периметра снять, а, так сказать, соседа оставить, – кивнув на соседнюю кровать, порекомендовал я начальнику.
– А что, мой сосед… – открыл рот в изумлении Сажин.
– Да, наш сотрудник. Лично вас охраняет. Глубоко законспирированный, можно сказать… Ладно, гражданин Сажин, приступим, – приготовился слушать Руфатыч, а я включил диктофон.
– Так, а что. Неделю назад приходит ко мне Кубик. – начал свой рассказ Сажин.
– Господин Кубинян, – уточнил Руфатыч.
– Да. Приходит и говорит, что у нас на районе появились каталы борзые…
– Игроки на деньги. – перевёл Руфатыч.
– Да. То ли молдаване, то ли цыгане… но катают так себе, беспонтово. В основном выставляют дилетантов и любителей при деньгах. Снимают частные хаты, дачи. У них, видно, свои информаторы есть приплаченные. Ну и щиплют помаленьку народ. А в общак-то не отстёгивают, суки. Вот Кубик и говорит, мол, давай уродов накажем. Разденем до нитки, а чтобы обратки не было, сдадим их местным решалам, а те их додоят, – излагал свой коварный план Сажа.
– Решил с заезжими игроками сыграть. – повторил Руфатыч, записывая показания.
– Кубик предложил расчехлить их в два этапа. – продолжил Сажин.
– Ранее судимый, Кубинян Артур Самвелович, предложил. – поправляя очки, записывал Корнев.
– Да. Предложил для начала дать этим лохам даже выиграть немного, чтобы бдительность усыпить. А потом якобы психануть и согласиться сыграть по-крупному, чтобы они по максимуму с собой бабок привезли. В конце первой игры я как бы облажался и поставил на кон фамильный перстень небывалой ценности. Пацаны наживку заглотили и перстень выиграли. Как они радовались, уроды. – упивался своей хитростью жулик Сажа.
– А катали где? – как бы между прочим спросил я.
Сажин замялся, но потом, поняв, что «коготок уже увяз», продолжил:
– Играли в кинотеатре «Протон».
– На задних рядах во время последнего сеанса? – попробовал догадаться я.
– Кинотеатр старый, а в таких заведениях всегда есть помещение художника, где он рисовал афиши. Художника давно нет, а один предприниматель, так сказать, за копейки арендует эту хату под склад. Отдельный вход, дверь бронированная, удобства провёл, ремонт хороший сделал. За ночь аренды и обеспечение охраны брал по-божески… – пояснил Сажин.
– Фамилия, адрес. – не поднимая головы от протокола, поинтересовался Руфатыч.
– Кубинян Артур Самвелович, – после небольшой паузы ответил Сажа. – Кстати, он и предложил этим чертям встретиться ещё раз, чтобы наш перстень отыграть. А я как бы распсиховался, стакан с виски в стену швырнул и сказал, что больше не хочу по мелочи катать. Предложил ставки по-взрослому, они и повелись. Лопотали что-то по-своему, а потом тот, который с бородкой, предложил катать на их территории. Якобы они хату классную сняли, но охранника нам разрешили своего взять.
– Адрес, кто такой охранник? – оживился Руфатыч.
– Улица Пионера Волкова, номер дома не помню, ночью ехали. Визуально могу показать. Хата на первом этаже. Я там первый раз был. А охранника Костиком зовут. Это всё. Костик – человек Кубика, он про него всё знает, – ответил Сажа. – Здоровый такой… усы, брюнет, по-моему.
– Дальше давай, – понимая, что соседям по палате Сажина давно нужно быть на своих местах, поторопил я.
– А что дальше? Раскатали мы их за три часа. Костик мне такси вызвал, я свою долю забрал и уехал. А Кубик остался с этими лохами бандосов ждать, – улыбаясь, ответил Сажа.
– И что? Они вот так сидели и ждали? – удивился многоопытный Руфатыч.
– А куда им деваться, Владимир Руфатович? У Костика в каждой руке по стволу, а Кубик у них только ножи из карманов повынимал. Сидели себе в туалете запертые. Я ж говорю: лохи! – убеждал слушателей Сажа. – А что было дальше, я не знаю. Уехал я.
– Лучше б ты остался, – ехидно ответил Руфатыч, кивнув на торчащую из бока Сажи прозрачную трубку.
– Это да, – сделал страдальческое лицо потерпевший.
– Не спи, Сажа! Дальше что было? – интеллигентно спросил я.
– Дальше мало что помню. В туалет сильно захотелось… вот что помню. Попросил таксёра остановиться. Он тормознул возле входа в парк, там фонарь не работает. Удобно, в общем. Только ширинку расстегнул, а он меня битой бейсбольной по башке – хрясь! Ну и вдребезги – в смысле бита. Видно, бракованная. Чувствую, сознание теряю, плохо как-то. Оборачиваюсь: а это, сука, таксист! Стоит охреневший, то на меня, то на поломанную биту смотрит. Потом из кармана кастет достаёт – и на меня. Ударил. Больно. Я ему: «Тварь! Тебя воры на ножи поставят!» А он мне: «А ты уже на нём!» И чувствую: в левую бочину мне перо загоняет. Тут у меня всё поплыло. – всхлипнул Сажа, отвернувшись к стенке.
– Таксиста видел раньше? Марка, номер машины? – оживился Руфатыч.
– Нет. Машина… «Вольво» старая. Седан. Черная, а может, тёмно-синяя. Салон такой обшарпанный. Я там ещё подумал, что Костик в этот раз за такую тачку хрен от меня чаевые получит. Он обычно развозом занимался. А, да… на ручке переключения передач такая самодельная головка с красной розой в середине, – тяжело вздыхая, ответил Сажа. – А таксист… таксист всё покашливал. Едет и так кхе-кхе… кхе-кхе… И рот платком прикрывает. Спрашиваю, мол, болеете? Сказал, что пива холодного выпил… Ну и всё. Я ж говорю, темно было, около трёх ночи.
– Удивительно, что этот, так сказать, таксист всего один раз тебя ножом ударил. Убивать не хотел? И нож у тебя в брюхе оставил. – задумчиво произнёс Руфатыч, почёсывая шариковой ручкой свой загривок.
– Так я ж его по инерции за руку схватил. А он худой такой, хлипкий, – вспомнил Сажа. – Если б до его горла дотянулся. Вспомнил! Вспомнил, товарищи! По соседней улице «скорая» с сиреной и маячками проехала, вот он и обделался… бросил меня. Наверное, подумал, что менты.
– Ну да, ну да… может, и испугался… Да и возни с тобой… Вон какая туша, – усмехнулся следователь. – На этом, пожалуй, закончим. Но ты, Сажин, не расслабляйся. Никто с тебя 171-ю, часть 2-ю не снимал, – давая подписывать протокол, добавил Корнев.
– Владимир Руфатович. – опять заныл Сажин, – я ж по честноку!
Уже на выходе я придержал следователя и вполголоса, но так, чтобы слышал Сажин, спросил:
– Шеф, прикрытие снимаем?
Погружённый в свои мысли, Корнев, сразу не понял, о каком прикрытии идёт речь, но потом задумчиво посмотрел на пустую койку соседа Сажина и, досадливо махнув рукой, сказал:
– Оставь ещё на пару дней. Мало ли.
– До свидания… товарищи, – благодарно прошептал Сажин.
– До скорого, – сурово ответил я, выходя из палаты.
У двери уже давно топтались одетые в мятые больничные халаты оба соседа Сажи. Надо сказать, по поводу боевого охранения Руфатыч перефантазировал. Обоим дядькам было за шестьдесят. Один лежал после операции аппендицита, а второй ждал своей очереди на удаление грыжи. Агенты… рискуя жизнью… прикрытие…
– Короче, здоровья вам, мужики! – вполголоса сказал я на выходе, заговорщицки подмигнув Сажину.
Владимир Руфатыч изъявил желание ехать на базу на японском внедорожнике, поэтому сержант-водитель ехал на своих «жигулях» впереди нас, разгоняя честных обывателей гнусным звуком сирены, как машина сопровождения.
– Ну, что? – решил подвести итоги допроса потерпевшего следователь Корнев. – Определимся, что у нас в сухом остатке? Обозначим основные направления, так сказать?
Всю дорогу до Новокузнецкого отдела Руфатыч разговаривал сам с собой. Помню, как я по молодости цепенел от этого театра одного актёра. Но ему было нескучно. Он спорил сам с собой, соглашался со своими доводами и тут же опровергал их, вслух перечитывал протокол допроса, звонко хлопал себя ладонью по лбу, и с криком: «Забыли!» – начинал выстраивать линию следствия заново.
Все эти его закидоны я давно знал, привык к ним и не мешал следаку доказывать самому себе, что он недооценённый гений современного сыска. Где-то он был прав. Корнева на руках не носили, хотя «висяков» за ним числилось не больше, чем у других. Просто Володя был какой-то не такой. Не внушительный, что ли. Стычек с начальством избегал, даже если был прав, больших высот в карьере не достиг и даже форму носить стеснялся.
По дороге в телефонном режиме выяснил, где у нас кто. Дроздов с утра бегал по старым делам и теперь на общественном транспорте возвращался на базу. Он, сволочь, так и говорил: на о-б-щ-е-с-т-в-е-н-н-о-м т-р-а-н-с-п-о-р-т-е! Это чтобы нам всем было его жалко. А не жалко, Ваня! Стыдно ездить на маршрутках целому старшему лейтенанту при папе – директоре хлебозавода. Но у нашего Вани был принцип – всего достичь самому, материальных ценностей в том числе. А какие могут быть материальные ценности у обычного опера из обычного ОВД, хоть и Москвы?
Арамян потел в допросной вместе с другим следователем. Они должны были сегодня закрыть одно резонансное дело по 111-й статье УК РФ. Неадекватный охранник ночного клуба очень сильно и с особой жестокостью отдубасил двух желторотых, но совершеннолетних посетителей вышеназванного уважаемого заведения. Здорово изуродованные посетители оказались тоже уважаемыми, так как были отпрысками ещё более уважаемых родителей. Суть была в том, что уважаемые отпрыски ещё более уважаемых родителей, будучи под кайфом, порезали бритвой официантку, решительно отказавшую им в интимной услуге. И, как назло, несговорчивая официантка оказалась невестой этого самого изувера охранника. Вот он, «фашист», и приложился… к обоим. Многоуважаемые мамы и папы топали модельной обувью и фанатично присматривали эшафот понадёжней для обидчика с большими кулаками. А наш Алик и следак по этому делу, по простоте своей душевной и с нашего общего одобрения, всячески старались сбить срок наказания по этой статье до минимума, непростительно сочувствуя бывшему разведчику десантно-штурмовой бригады ВДВ.
