Александр Александрович Винниченко
Сорока Джон и Похититель душ. Вор против Вора
Глава вторая
Кислая, Сладкая и «люди после шести»
Город двух-, трех-, и пятиэтажных зданий готовился к окончанию очередного рабочего дня. О том, заглядывая в окна трудяг, напоминало уже наливавшееся свежим апельсиновым светом крупное остывающее солнце, стремящееся поскорее уже скрыться в глубине желтой, потрескавшейся земли где-то за городом.
Прогуливаясь по узким улицам и пробираясь через торопящихся домой усталых жителей города, четверо мальчишек громко обсуждали темы сверхважные, требующие внимательного подробного рассмотрения. Грубые и кислые мины «людей после шести» (так ЛикМик-Таг прозвал торопящихся домой, истощенных работой местных жителей, чей рабочий день заканчивался в 18:00) не сдерживали ни злости, ни раздражительности в моменты, когда шумная непредсказуемая шпана вынуждала их лавировать по тротуару меж детей. На что в ответ получали насмешливые кривляния и гримасы с использованием то языка, то пятой точки.
Если вы прислушаетесь в момент этой прогулки к нашим героям, то услышите, что речь шла о Храмом и его травме ноги, а точнее, пятки. По одной из историй, этот вечно угрюмый и молчаливый мальчик был втянут в потасовку с бандой соседнего района. Он вступился за девчонку, над которой без каких-либо веских причин постыдно измывались жестокие дети. Хромой вырос стеной перед заплаканной сопливой жертвой издевок и, гордо задрав подбородок, принял тяжелый бой сразу с тремя обидчиками. Храбрости, воли и выносливости ему хватило ровно на тот временной отрезок, чтобы маленькая спасенная девочка успела убраться подальше. Как только он периферийным зрением засек исчезновение желтого платья за углом дома в конце улицы, смог позволить себе заплакать под тяжестью мощных ударов. Нанеся последний удар наотмашь, и крепко угодив кулаком одному из подлецов прямо в его крупный приплюснутый нос, Хромой принялся бежать. Уходя от погони, ныряя из переулка в переулок, он в итоге угодил в тупик. Не растерявшись, юный спринтер ловко перемахнул через двухметровый забор из рабицы. Двое догоняющих выдохлись гораздо раньше, и потому карабкаться по противной алюминиевой сетке не решились, посчитав более важным оказать необходимую помощь своему товарищу с разбитым носом.
– Это ведь было еще до вакцинации? – с легкой грустью в голосе произнес ЛикМик-Таг, обращаясь к своему высокому угрюмому другу. Все взглянули на Хромого. Тот только медленно моргнул и слегка кивнул головой, не сводя пустого взгляда с какой-то точки впереди.
– Уйти-то ушел, но сломал себе пятку! И провел пять месяцев дома в кровати, – ЛикМик‑Таг знал, о чем говорит, т.к. с Чарли (после – известным как Хромой) они были ближайшими соседями, – Нога-то зажила, но вот хромота осталась.
Полный лучший друг знавал времена, когда Хромой был веселым и открытым мальчиком… до вакцинации.
– Даа… Не самый приятный трофей после достойного боя, – заметил Умник, протирая свои очки углом рубашки. Поместив их обратно на свое место на лице, он положил руку на плечо молчаливого приятеля и добавил, – Смелость и гордость – те самые качества, которые делают великих людей – великими! Так говорит мой отец.
– Вот-вот, – снова включился милый толстячок ЛикМик-Таг, – Хоть я и считаю всех девчонок такими же пустоголовыми, как их куклы, но поступок Чарли – это поступок настоящего мужчины.
– Она была красивой? – обратился Сорока к Хромому.
– Кто?
– Ну, девочка… за которую ты вступился.
Хромой, наконец, оторвал взгляд от пола и, весь окутанный романтичными воспоминаниями, взглянул на небо.
– Очень, – сорвалась тихая фраза с его губ.
– Какой же? – не отставал Джон.
Тяжко вздохнув, угрюмый Хромой стал тихо описывать одиннадцатилетнюю девочку:
– Голубые глаза, веснушки, волосы цвета пшеничного поля, желтое платье… и запах гвоздики – вот все, что я помню о ней.
Ребята затихли. Какое-то время они шли молча. «Блондинка значит. Блондинки мне по нраву», – думал про себя Сорока, почесывая тремя с половиной пальцами подбородок.
В тишине банда прошла немного, за рыбным магазином Дядюшки Моргана открылся вид на небольшую детскую площадку с песочницей, горкой и качелями на цепях. Там по склонам старой ржавой горки с любимыми куклами в руках скользили две черноволосые девочки. Внешне абсолютно идентичные, сестры-близняшки были очень разными на деле. Одетые в пару черных маек и пару розовых коротеньких шорт, их можно было отличить только по цвету обручей с кошачьими ушками на голове. У Кэролин ушки были красного цвета, а у Моники – черного.
– Э-хей! Сладкая! Горькая! – окликнул их ЛикМик-Таг через дорогу.
Девочки повернулись одновременно и одновременно наклонили головы направо, сохранив застывший вопросительный взгляд на лице. Со стороны это казалось немного жутковато. Такой фокус они проделывали уже не впервые, т.к. сестрам нравилось наблюдать за странной реакцией обычных людей, не имевших близнецов и дивящихся подобной синхронностью.
– Мы идем к АЦ-600 смотреть закат, присоединяйтесь! – пригласил девушек Сорока, махая рукой с тремя с половиной пальцами. В правой руке он, как всегда, сжимал свою небольшую картонную коробку.
Сестры перешли дорогу на сторону, где их ждали мальчишки. За абсолютную противоположность характеров девочек прозвали Сладкой и Горькой. Сладкая, улыбчивая и нежная, подошла и не спеша поцеловала каждого из мальчишек, заставив тех разом побагроветь. «Брюнетки мне по нраву», – получив внезапный поцелуй, подумал про себя Сорока и улыбнулся.
– Здорова! – выдала Горькая Моника и с размаху хлопнула по плечу Умника, да так сильно, что он только чудом успел поймать слетевшие с переносицы очки.
Сестры тоже были из семьи второго класса, их родителям приходилось трудиться в поте лица в корпорации «Интро Индастриз», где они каждый вечер превращались в «людей после шести».
– Ты когда себе новые пальцы пришьешь? – с наглой ухмылкой обратилась к Сороке Горькая.
– Пальцы? – переспросил Сорока. – Мне они ни к чему! Во-первых, я другие не хочу, мало ли кому они принадлежали, а во-вторых, я без них выгляжу более мужественным.
Сорока скрестил руки на груди и взглянул двумя черными колодцами прямо в наглые глаза Горькой. Громко хмыкнув, курносая девочка отвернулась в сторону.
– Очень жаль! – сказала она, – Тут недавно в больницу забрали одного бродягу, так я успела приметить завидную пару пальцев на его левой руке, и сразу подумала о своем друге Сороке. Они бы тебе очень пошли! – протянула она последнюю фразу, высокомерно взглянув на левую руку Джона. Наглая острячка едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
– Сестра-а! – Возмутилась Сладкая, – Разве можно так говорить о пальцах на чужой здоровой руке?!
Ей, и правда, было очень неловко за свою сестру.
– Все в порядке, дамы, – отвечал Сорока своим псевдосерьезным голосом, почесывая грудь под футболкой, – Лучше той замечательной пары пальцев, владельцем которой я являлся, во век не сыскать ни вам, ни мне. Так что я, пожалуй, оставлю это место пустым как добрую память о них.
– Да надоел ты уже со своими пальцами! – выкрикнул впереди стоящий ЛикМик-Таг, – Мы идем или как?!
Толстяк в полосатой футболке, идеально облегающей его шарообразное тело, указал пухлой ручонкой в направлении высокой водонапорной башни, красовавшейся вдалеке над крышами мелких городских домов. Огромная цистерна с водой, казалось, вот-вот обрушится, сломав под собой тонкую железную трубу, которая ее справно держала вот уже много лет. Разумеется, труба на самом деле никакая не маленькая. Так тогда казалось ребятам.
Глава третья
Солнце, полное апельсинового сока, и детские тревоги
Добравшись, наконец, до башни, дети стали готовиться к непростому подъёму. Близняшки оставили своих кукол, усадив поудобней под растущим неподалеку деревом.
– Высота водонапорной башни около тридцати двух метров, – стал объяснять Умник, – Подъем непростой для десятилетки – займет не менее десяти-пятнадцати минут. Всем желающим передумать рекомендую сделать это сейчас.
– Да ладно, в первый раз что ли? – спросил в никуда Хромой, и как самый старший стал взбираться по лестнице первым, подавая пример остальным.
– Иногда его бесстрашие и хладнокровие меня пугает. – Наклонившись к Сороке, сказал ЛикМик-Таг, после чего перекрестился, кому-то поклонился и стал взбираться за другом.
– Увидимся наверху, парни, – нежно проговорила Сладкая, обращаясь к Умнику и Сороке.
– Увидимся наверху парни, – перекривляя мерзким голосом сестру, повторила Горькая.
– Я за тобой, друг – сказал Джон товарищу, легко ударив очкарика по плечу. Но Умник не придал значения данному выпаду, на его лице играло едва заметное волнение. Сорока отложил в сторону коробку с универсальным молотком и начал взбираться последним.
Когда все оказались на дистанции и подъем проходил уже около семи минут, Джон взглянул вниз посмотреть, как там обстоят дела. Его беспокоили его руки, вечно пребывающие в скользком машинном масле. От взгляда вниз, сквозь туннель ступенек и защитной сетки вдоль лестницы, немножко кружилась голова. Все вещи на земле теперь казались маленькими. Даже старый вековой дуб внезапно стал карликом. Сорока сделал глубокий вдох и продолжил подъем.
Оказавшись на вершине башни, под местами ржавой, местами красной бочкой с белой надписью АЦ-600, все шестеро уселись полукругом на край мостика, свесив ноги вниз и вцепившись руками в перила. Металлический запах, горящие от подъема ладошки и приятный прохладный ветерок июльского вечера были уже привычным сигналом начала заката для банды десятилеток.
– Апельсиновый сок. – Первой нарушила тишину Горькая.
– Что «апельсиновый сок»? – Спросил Сорока.
– Я думаю, что внутри солнца горячий апельсиновый сок с мякотью.
– Быть не может, – фыркнул Умник, – Вздор! Космический объект таких размеров и температуры…
– Ну ты представь просто… Хоть на минутку… – перебила мягким голосом Горькая.
Умник сначала удивился. Потом успокоился и, пытаясь представить подобную картину, он обратил едва утихший скептический взгляд вдаль.
– …К концу дня сок остывает и Солнцу приходится спускаться, чтобы слить старый остывший сок и залить новую порцию погорячее.
В этот раз голос Горькой звучал приятно и никому из ребят не хотелось её перебивать.
– А облака, – продолжала она, – Это некая разновидность сладкой ваты, которая легче воздуха, и потому не может коснуться земли. Видите, какой у них персиковый отлив? Вероятно, в машинку по изготовлению ваты добавляли персиковый или абрикосовый сироп.
И действительно, картина была завораживающей. Шар-исполин, доверху заполненный горячим апельсиновым соком, постепенно снижался к земле, придавая редким пышным облакам сладкой ваты свой привычный оранжево-розовый оттенок.
Под облаками – уставший город готовит там и тут различные затейливые блюда на ужин. Из окон доносится запах горячего рагу, лазаньи, домашнего пирога с черной смородиной или запеченной в духовке утки с яблоками. Улицы и крыши домов еще не успели остыть от дневного пекла – эта температура тротуаров была идеальной для любителей бегать босиком по улице. С высоты тридцати двух метров город превращался в городок, дома – в домишки, а люди – в муравьев. Впереди расстилалось небольшое изумрудное озеро. Тут город тоже постарался: он так с трех сторон облепил озеро, что с высоты казалось, будто гигантская голова пытается проглотить воздушный шар. Обрисовывая контур озера, с двух сторон протянулись дороги прямо к самому неприятному зданию в этой местности. Самым неприятным местом ребята считали высокую черную стеклянную башню прямоугольной формы, которая, вырвавшись из-под земли, торчала как гигантский штырь. Это была башня «Интро Индастриз», обеспечивающая рабочими местами чуть ли не треть города. В своей зеркально-черной мрачности она олицетворяла символ власти над всем городом, вызывая при этом только чувство омерзения и отвращения. Ровно после 18:00 всякий сотрудник здания что было сил бежал из этого проклятого места. «Архитектору следовало бы руки сломать за такие дела», – подумал про себя Сорока.
Город с высоты птичьего полета напоминал глаз, где изумрудное озеро занимало место зрачка. Если так глядеть на эту картину, то во время заката зрелище было следующее: длинная острая тень башни по мере снижения солнца, подобно тонкой черной спице, тянулась к «глазу» города, пока не настигала его.
– Джон, ты знал, что у меня через два дня вакцинация в «Интро Индастриз»?
В голосе Умника Сорока почувствовал приближающуюся, неудержимую как цунами тревогу. Джоном друг звал его только в крайне серьезных ситуациях.
– Да че там, подумаешь, ну сделают тебе укольчик, потом засыпаешь на пять-десять минут, – решил поддержать Сорока взволнованного друга, – Зато потом – здоров как бык! Оп! И большинство современных болезней тебе нипочем, в том числе, психологические. Еще говорят, что вакцинация снижает тягу к различным дурным поступкам. Радовался бы, я вот себе такое позволить никогда не смогу.
– Но ты ведь знаешь, какие слухи ходят… – голос Умника по-прежнему дрожал. – Говорят, что после этой процедуры человек становится совсем другим.
– Да Господь с тобой! Слухи вечно куда-то ходят! То туда, то сюда. Я тебе вот что скажу: пускай лучше слухи ходят за мной, чем я буду плестись у них на поводу!
Умник расплылся в искренней дружеской улыбке. Слова поддержки от Джона, дружелюбно предоставленные личностью, известной своей откровенностью, оказали бодрящий эффект. Еще минут пятнадцать болты старой башни слушали безобидный лепет детей, весело болтавших ногами, взбивающих воздух и превращающих его в тягучий и вязкий бесцветный кисель со вкусом и запахом лета. Никто даже не подозревал о бесценности этого момента, проведенного на мостике изрядно проржавевшей башни, и никто не догадывался, что с годами люди тоже ржавеют. Ох, как сложно объяснить ребенку, что преодолевая различного рода превратности судьбы, обычное дело – обнаружить в себе коррозию самого недооцененного в этом городе человеческого органа – души, разумеется.
Пока шумная компания не успела вновь ворваться в бурный поток жизни города под светом фонарных столбов, Умник отдернул край футболки Сороки:
– Джон, – обратился он полушёпотом, – Я должен тебе кое-что рассказать.
Сорока озадаченно взглянул на друга, чье лицо постепенно пытались скрыть сумерки или, может быть, эта мрачность проистекала из мальчика, переливаясь через край, как из переполненного сосуда. Он коснулся рукой своего уха. Жест, обозначавший в узком кругу готовность к серьезному разговору.
– Ты помнишь моего двоюродного брата Сэма?
Сорока серьезно кивнул.
– Два месяца назад он проходил вакцинацию и рассказал мне нечто жуткое. – Умник попытался проглотить мнимый комок, застрявший в горле, – После инъекции он не уснул.
– Разве так бывает? – спросил Джон.
– Не перебивай. Выходит, теперь бывает. В общем, родители, как положено, отвезли его в «Интро Индастриз», где их встретили «вешалки». Они попросили родителей остаться в комнате ожидания, заверив, что процедура не займет много времени, а Сэма тут же под руки увели.
«Вешалками» в простонародье прозвали корпоративных металлических роботов, пользующихся популярностью в далеком 2032-ом году. Такое прозвище небоевые роботизированные единицы получили за свой немного глуповатый внешний вид. У роботов данной модели было тонкое вытянутое туловище с непропорционально большой шарообразной головой и тонкими, также трубкообразными, гибкими руками. Противные длинные пальцы и безликий интерфейс с одной лишь красной лампочкой, размещенной где-то в области лба, выглядели нелепо и совершенно не внушали страха. В этом и была основная задумка их создателя – разработать безопасного робота, не создающего какую-либо атмосферу присутствия рядом с людьми. Очень важно, чтобы робот не отвлекал офисных сотрудников от их дел и не влиял на их производительность. Вся эта странная конструкция стояла на четырех тонких ножках на колесиках, очень напоминая вешалку.
– Потом вешалки отвели его в лифт, – продолжил Умник, – И спустились на несколько этажей под землю. В холодной комнате бледно-свинцового цвета с белыми стенами они пристегнули Сэма ремнями к странной кушетке. Один из вешалок сделал ему укол в плечо, и скоро сознание постепенно стало покидать его.
– Я думал, это всем известно. – Сказал Сорока.
– Да дослушай ты! – Взорвался возмущенный нехваткой терпения друга, Умник. – Задолбал перебивать! Сэм не уснул, понимаешь? Он сказал, что эти машины украли его душу! Сказал, что вынули её, как косточку из персика… Как косточку из персика, Джон!
– Да нуу! – От этой истории у Сороки побежали мурашки. – Будь это так, весь город уже бы стоял на ушах. Высотку давно бы закрыли, а директора наказали.
– Никто не помнит, понимаешь? Сэм был единственным, кто не уснул. Сказал, заштопали все превосходно, – Умник поцеловал три сложенных вместе пальца правой руки, повторив распространённый итальянский жест. – Сделали лучше, чем было, говорит.
Мальчик силой пнул лежавший на его пути камень размером с каштан, высвободив часть скопившейся злобы так, что тот пулей просвистел мимо идущих впереди друзей. «Э-э, полегче там!» – донесся голос ЛикМик-Тага.
