Александр Афанасьев
Стальное поколение
Москва, Кремль. Кабинет заседаний Политбюро. Ночь на 12 сентября 1988 года
Символы, символические действия и решения играют во власти намного большую роль, чем это принято признавать. А особенно большая роль и значение – им придается там, где власть идеократична. То есть в Советском союзе. Советская власть была скорее скопищем символов – начиная от единогласного голосования и заканчивая расстановкой на трибуне Мавзолея. И в такой ситуации – решительный и хорошо работающий человек – мог брать столько власти, сколько сможет. Точно так же – к власти шел Сталин.
Ситуация на этот день была крайне интересной. Все Политбюро было вывезено охраной из Москвы – при том что Алиев остался и провел переговоры с американцами. Политбюро – не уполномочивало его на это, никто не готовил ему материалов – и, кроме того, за провал в Армении должен быть кто-то ответить. При желании – и он как неофициальный куратор правоохранительных органов в составе Политбюро. Если даже не тронут его – могут сошвырнуть его азербайджанских ставленников в КГБ, после чего он станет свадебным генералом, почти не опасным для верхушки. А там – и на пенсию по состоянию здоровья. Или горбачевские дела можно поднять. Но с другой стороны – получалось как то так, что он один остался на посту в критический момент, когда все остальные сдриснули из Москвы. И вроде как получалось, что группа трусов – наказывает храброго.
Собрались в глубокую ночь. У Соломенцева диагностировали предынфарктное состояние. Молчаливо было принято решение не избирать ведущего – вроде как заместителя, но обменяться мнениями и принять те решения, откладывать принятие которых было нельзя.
Из «дома-2» на Лубянке приехал председатель КГБ Багиров. Он тоже находился в предынфарктном состоянии от происходящего – но на это никто не обращал внимание. На Политбюро ты должен явиться хоть полумертвым. Бывали случаи, когда прямо отсюда увозили в больницу, а потом в морг – еще при бровастом бывали…
– … по предварительным данным… – читал он по бумажке, запинаясь и не очень уверенно – мощность взрывного устройства составила не менее полутора тонн в тротиловом эквиваленте. Выживших при взрыве, способных прояснить произошедшее нет – но есть подозрение, что мощное взрывное устройство было заложено заранее в машину аэродромного обслуживания либо в одну из машин правительственной делегации, встречавшей…
– Ты говори, говори да не заговаривайся! – заорал Громыко – как это правительственной делегации. Прохлопали бандитов, паразиты, а теперь все на партию валите! Гнать вас из органов поганой метлой!
– До Политбюро уже доводилась информация о нездоровой обстановке в армянском УКГБ – сказал Алиев.
– Так и оздоровляли бы! – зло сказал Громыко – и тут же осекся…
Комитет народного контроля Армянской ССР
ЦК КПСС
Отдел административных органов
Тов. Лукьянову А.И.
Копия.
Комитет народного контроля СССР
Уважаемый Анатолий Иванович!
В соответствии с вашим поручением всем контрольным органам СССР, данным на Ереванской партконференции – докладываем о неблагополучном состоянии дел, имеющем место в органах УКГБ Армении и о моральном разложении отдельных его сотрудников.
Так, майор госбезопасности Аносов П.В. в апреле этого года был задержан в нетрезвом состоянии и был доставлен в отделение милиции на улице Московян. Сотрудник комитета народного контроля Бедрасов К.К. был приглашен в качестве понятого и лично видел, как Аносов ругался в отделении милиции нецензурной бранью, допуская и антисоветские высказывания, несколько раз ударил ногой в дверь, оскорбил и попытался ударить дежурного офицера милиции. Никакие меры по отношению к Аносову ни в дисциплинарном ни в партийном порядке приняты не были, в журнале учета запись о задержании Аносова отсутствует.
Подполковннк госбезопасности Караян Василий Марташесович оброс имуществом, так у него на семью из четырех человек есть три квартиры, две по две комнаты и одна четырехкомнатная, плюс большой дом в Ленинакане, а так же две машины, Ваз 2121 и Волга. Прн этом, подполковник Караян ведет антисоветский образ жизни, а именно занимается спекуляцией вещей, привезенных из-за границы, в разговорах неодобрительно отзывается о Партии.
В самом комитете процветает атмосфера кумовства, начетничества, халатного отношения в делу. Так, полковник Заванян И.И. принял на работу свою дочь и своего зятя, майор Григян – свою супругу, подполковник Атанасян – устроил обоих своих сыновей, причем одного из них – по знакомству в УКГБ по г. Нахичевани. И это при том, что преступная обстановка в Ереване и в Армении не только не улучшается – но и продолжает ухудшаться. Так, например, выпущен вор в законе Кацавян К.А., купил себе дом на неизвестно какие средства, не работает, собирает вокруг себя молодежь. До сих пор не наказан вор в законе Карапетян по кличке Карпет, ни милиция ни КГБЮ не предпринимает против него никаких мер. Проходят антисоветские митинги, нам, честным гражданам по ночам опасно выходить нам улицу, а в центре – опасно и днем. Такая ситуация не может быть терпимой, но наши неоднократные представления на проштрафившихся работников клались руководством комитета под сукно.
Анатолий Иванович! Зная вас как честного и принципиального коммуниста, беззаветно преданного делу Ленина, обращаемся к вам как к последней инстанции и просим навести порядок в нашей солнечной Армении, коммунистический порядок, чтобы людям было не страшно ходить по улице.
И.о. председателя Комитета народного контроля Армянской ССР
Кароян С.А.
На самом деле – это был еще один ход Гейдара Алиева – хотя описанные перегибы, безусловно имели место. Он предвидел возможные осложнения в деле с Арменией – и одной простой и в общем то незначительной бумажкой подстраховал себя.
Все очень просто. К любому начальнику – приходят на стол тысячи таки бумажек. Тысячи. Десятки в день – это точно. Как минимум в половине – содержится такой бред, что просто не хочется читать. От них отпихиваешься, спихиваешь на подчиненных и идешь дальше.
Вот только когда происходит то, что произошло в аэропорту Звартноц – такая простая, в общем-то бумажка становится в умелых руках опаснее динамита. Потому что все, кто от нее отмахнулся, наложил небрежную резолюцию, получается «утратили бдительность» и «не приняли должных мер». А учитывая тяжесть произошедшего сами понимаете, к чему это ведет. К оргвыводам.
Хуже того – Громыко точно вспомнил, что Алиев еще и усугубил ситуацию. Он откуда-то поднял эту бумажку и предложил вынести ее на рассмотрение очередного заседания Политбюро ЦК, на котором должен был слушаться большой вопрос по Армении с вызовом Демирчяна. Скажите, положа руку на сердце – что бы вы сделали с такой бумажкой? По бюрократическим меркам не особо грамотно, факты сомнительные, сильно напоминает донос или сведение счетов. К тому же – направлено получается через голову непосредственного начальства, что уже наглость. Подписано и.о. – значит, начальник или заболел или в отпуске, а зам что хочет то и творит. И такое выносит на заседание Политбюро? Смеетесь?
Алиев настаивал и заслужил гневную отповедь Соломенцева – мол, не мешало бы вам, Гейдар Алиевич проявлять больше ленинской принципиальности в вопросе об Армении, а не идти на поводу у всякой националистической шушеры, не желающей работать и нагнетающей обстановку в республике. А теперь – все оказались в…
Жопе.
– И что теперь делать?
Громыко вздрогнул, когда понял, что сказал это вслух.
– Думаю, центральный аппарат уже направил в Армению опытных специалистов из особой инспекции КГБ, которые на месте… окажут помощь сотрудникам в этой и остальных ситуациях. Заодно поймем, кто есть кто.
Заседание не клеилось. Бардак бардаком. Ни повестки, ни Генерального секретаря. Лучше бы не собирались совсем.
Открылась дверь. Вошел маршал Соколов, усталый, но по лицу видно – пронесло. На этот раз – пронесло.
– Американцы не поднимают заправщики! – с порога сказал он.
– Что это значит?
– Они держат в воздухе бомбардировщики, но должны их заправлять. Как конвейер, один заправщик уходит, другой подходит ему на смену. Только что донесла космическая разведка – база в Туле пропустила срок подъема своих машин. Значит – им ничего не остается, как сажать свои самолеты. Подлодки, конечно, останутся – но они всегда есть.
– А по Армении? – угрюмо спросил Громыко.
– Местные части по тревоге уже подняли, сейчас в Ереване садятся десантники – уверенно сказал Соколов – наведем порядок.
– Поздно! – вдруг истерически закричал Громыко – поздно, Сергей Леонидович! Наводите порядок, когда аэропорт целый взорвали! Бардак! Надо было с самого начала туда десантников! Чтобы они всю эту шушеру к ногтю!
Алиев и Соколов едва заметно переглянулись. На Политбюро, посвященном Армении – Громыко говорил совсем другое.
Так – Андрей Андреевич Громыко – из скептически настроенного голубя по отношению к Армении и проблеме Карабаха – за одну минуту превратился в оголтелого ястреба.
Вашингтон, округ Колумбия. Отель «Хей-Адамс». Вечер 11 сентября 1988 года
Директор АНБ генерал Уильям Одом выбрался из Белого дома уже под вечер, когда стемнело. Произошедшее – смертельно напугало его. Ни президент Рейган, ни министр обороны Рамсфельд не могли представить – насколько был напуган Одом, бывший военный атташе посольства США в Москве…
Положенный ему по штату бронированный Кадиллак – он сменил на Шевроле Каприс Брогэм в одном из правительственных гаражей Вашингтона. Их охраны – он оставил при себе только Мэтью. Мэтью, бывший охранник посольства США в Москве – был предан генералу Одому как никто по причинам, о которых знали только они двое…
Мэтью – остановил Каприс около отеля Хэй Адамс. Это было «прикормленное место» – близко и Белый Дом и Капитолий. В баре отеля, называвшемся Off the record было не протолкнуться от влиятельных персон, заехавших выпить стаканчик перед тем, как отправиться домой в Джорджтаун. Черные лимузины мокли под накрапывающим дождем.
– Сэр? – вопросительно спросил Мэтью.
Генерал Одом вырвал листок из записной книжки. Левой рукой черкнул несколько слов.
– Иди, передай нашему армянскому другу…
Мэьтью взял листок и вышел. Генерал Одом остался в машине, перебирать в голове события и информацию последних дней. Он должен был понять, насколько это все угрожает ему лично…
Мэтью появился через несколько минут. Сел в машину.
– Передал?
– Да.
– С кем он?
– С Трейси.
Генерал невнятно пробурчал ругательство. Что не говори – а этих парней нельзя недооценивать. Сейчас они тебе улыбаются – но стоит только отвернуться и они перережут тебе глотку.
Минут через двадцать – генерал уже начал психовать – из отеля вышел чуть пошатывающийся мужчина средних лет. Черный костюм, длиннее обычного, вьющиеся, седые волосы… Привратник у отеля бросился помочь – но он раздраженно отстранил его, осматриваясь.
Мэтью мигнул фарами – и человек направился к их машине…
* * *
Черный Шевроле Каприс остановился на стоянке, принадлежащей Гольф-клубу в Арлингтоне – сейчас, в такое позднее время, да еще в дождь здесь никого не было. Оба человека, сидевших на заднем сидении Шевроле – были членами этого клуба, клуба, где играет сам Президент и сильные мира сего. Членский билет этого клуба – неотъемлемый атрибут вашингтонской элиты…
Двое, под накрапывающим дождем – неспешно пошли вдоль высаженного ряда деревьев, темных и страшных в темноте. С Потомака – дул несильный, но холодный и раздражающий ветер.
– Что происходит? – резко спросил Одом – вам не кажется, что это переходит всякие границы?
– О чем вы, друг мой…
Человек с седыми, вьющимися волосами буквально излучал дружелюбие – но генерал Одом знал, насколько опасно ему доверяться, этому показному дружелюбию. С семьдесят четвертого, с тех пор, как он вернулся из Москвы – они присосались к нему. Не в последнюю очередь именно их влиянием – он стал тем, кем был сейчас. Не исключено, что дьявол явился за товаром…
– Я о некоих перечислениях. Отправитель – солидная адвокатская контора, посредник – банк Морган Чейз. Два перевода по одному миллиону долларов каждый. Получатель – экспортно-импортная компания в Испании. Продолжать?
– Не надо. Об этом не стоит беспокоиться…
Генерал Одом схватил собеседника за плечо, развернул к себе. Ветер колыхал пирамидальные тополя, скопившиеся на листьях капли дождя летели на них…
– А я все-таки беспокоюсь друзья мои. Потому что вслед за вами – на дно могу пойти и я – а мне этого совсем не хочется. Вы думаете, никто не догадывается, что экспорт и импорт масла из Испании прикрывает деятельность АСАЛА[14]?
Седой пожал плечами.
– Все так делают. В Бостоне в какую кафешку не зайдешь – обнаружишь до тошноты дружелюбного парня с ирландским акцентом, который собирает деньги – о, всего лишь для помощи бедным ирландцам, верно? И никого это не интересует, все делают вид, что все нормально. Подумаешь, два миллиона.
– Это нормально до тех пор, пока американские граждане не стали целями для ваших армянских отморозков!
– Но мы ничего не делаем! Тем более здесь! Мы уважаем закон…
Генерал Одом с трудом подавил желание дать этому прощелыге, представляющему «Трайпл-Эй», но не Американскую Автомобильную Ассоциацию, а Армянскую Ассамблею Америки – в морду. Чтобы с копыт…
– Несколько часов назад в аэропорту Звартноц произошел взрыв. Такой силы, что его зафиксировали турецкие станции слежения. В этот момент – в аэропорту был Борт номер один. Только не делайте удивленное лицо.
– Но мне и в самом деле ничего не известно. Какой ужас…
– Перестаньте… Вопрос даже не в том, виноваты вы или нет. А в том, кого решат назвать виноватым. В Белом Доме на этот счет есть серьезные сомнения, скажу я вам…
– Это могли быть русские. Вы не рассматриваете так версию?
– Рассматриваем. Вместе с другими. Но я хотел бы вас предупредить вот о чем. В Вашингтоне могут многое терпеть. Но не терроризм. Мы не может прихлопнуть этого ублюдка Каддафи и добраться до шейха Иссы.[15] Но вот здесь, в Вашингтоне…
– Повторяю еще раз – нам не в чем себя винить. Мы не видим за собой вины.
Одом раздраженно махнул рукой.
– Как считаете…
– Генерал! – позвал человек с седыми вьющимися волосами… – раз уж в этом дело, нельзя ли изъять файл с этими двумя миллионами из баз данных? Может быть, потерять, или что-то в этом роде. Спасибо!
Ничего не ответив, генерал сел в машину. А человек с длинными седыми волосами, финансовый кудесник и один из лидеров армянской общины Вашингтона – побрел к зданию клуба, чтобы оттуда позвонить и вызвать такси. Он не сомневался в том, что генерал уберет данные о переводе из баз данных. Не сомневался он и в том, что делать дальше…
Комитет государственной безопасности СССР
Секретно
Шифром КГБ
Двести двенадцатому[16]
СПЕЦДОНЕСЕНИЕ
В дополнение к номеру 1118-2 сообщаю сведения об подрывной активности националистических организаций армян на территории НКАО и прилегающих областей.
Начиная с 1986 года на территории НКАО фиксируется активность подрывных организаций националистического типа. Наиболее опасной является организация Крунк (Журавль), объединяющая ненадежные элементы как в самой НКАО, так и на территории Армянской СССР. Согласно полученной отделом КГБ по г. Степанакерту информации, организация Крунк создана как организация, имеющая политическое и боевое крыло (боевка). В политическое крыло привлекаются лица армянской национальности, в том числе известные в республике общественные деятели, деятели культуры, искусства, руководящий состав промышленных предприятий. Достоверно установлено, что отделение Крунка имеется в г. Москва, не исключено наличие отделений и в других крупных городах СССР. Вербовка в Крунк осуществляется по идеологическим, националистическим мотивам, а так же на почве недовольства трудностями. Цель политической организации Крунк – организация антиправительственных выступлений, общая дестабилизация обстановки, давление на партийные и советские органы с целью принятия выгодных националистическим кругам решений, инфильтрация в партийные и советские органы идеологически близких лиц, создание механизма круговой поруки для использования в том числе и в криминальных целях (дача и получение взяток, спекуляция).
Боевое крыло организации Крунк построено по типу небольших автономных групп, действующих изолировано. Лидерами указанных групп являются лица с уголовным прошлым, лица, имеющие радикально-националистические, антисоветские установки. По оперативным данным часть боевых групп возглавляют лица, незаконно освобожденные из мест заключения в Армянской ССР и переброшенные в НКАО с целью дестабилизации обстановки. На данный момент – боевой организации Крунк поставлена задача на накопление сил, а так же приобретение огнестрельного оружия.
О складывающейся ситуации неоднократно (№ 511-3 от 8.5.86, 815-3 от 2.2.87 и др.) доносилось руководству КГБ СССР для принятия мер. Никаких действий с целью оздоровления обстановки принято не было.
Пятьсот семьдесят пятый
Месяцем ранее. СССР, Москва. 29 июля 1988 года
В Москве было позднее бабье лето.
Самое настоящее, какое бывает только на Руси. Теплое и тихое, с начинающими желтеть листьями, без дождей…
Осень…
В одном из подмосковных санаториев – тем самым, где всегда есть места для своих, тех, кому не светит получить разрешение отдохнуть на «Солнечном береге» в почти своей Болгарии или даже в Крыму – долечивался человек. Солдат. То, что это солдат многие понимали, как понимали и то, откуда он вернулся. Иногда он просыпался с криком по ночам, все время молчал, держался на особенку от всех. Он выглядел лет на тридцать – в то время, как его глаза могли принадлежать пятидесятилетнему старику. В начавших отрастать волосах – просвечивала седина…
Этот парень лечился на совесть. Не секрет ни для кого, что мужчины не любят и не умеют лечиться, для них само пребывание в больнице – проявление слабости. Они говорят, что ничего не болит, когда на самом деле болит, норовят увильнуть от процедур, нарушить режим и тому подобное. Но этот… нет, этот лечился на совесть. Когда ему прописывали те или иные процедуры – он шел и делал их. Когда наставала пора делать лечебную физкультуру – он делал больше, чем требовали врачи, терзая свое тело. Когда пациенты собирались поиграть в шахматы – причем не бывало случая, чтобы у кого-нибудь чего-нибудь не оказалось – он никогда не ходил туда. Майоры и полковники, лечившиеся здесь – сторонились его, тридцатилетнего старшего лейтенанта Советской армии с сединой в волосах. Здесь в основном лечились аналитики, штабные работники – и для благополучия обеих сторон лучше бы им было не встречаться с теми, кто исполняет их приказы. Точнее – с тем.
Брешь в стене, которой этот человек окружил себя, удалось пробить женщине. Ее звали Катя, у нее за плечами был неудачный брак и ребенок – муж просто бросил ее потому, что его мама настояла так сделать. У них в семье – мама была главная… пока существовала семья. С дочкой, она ютилась в Подмосковье, жилье обещали дать только к следующей пятилетке. Подруга – по большому блату устроила ее сюда – как она сказала, чтобы устроила себе нормально жизнь. Это было что-то вроде «проституции по-советски», хотя по сравнению с тем, что творилось в западных странах все это походило на детский утренник. Просто в таких вот местах – мужики бывают одни и надолго, супруг сюда не пускают – потому что это считается режимной территорией. От майора до генерала, в основном до сорока лет – значит, ничего еще, в самом соку мужчинки. Многие либо в разводе, либо супружеская жизнь опостылела до чертиков… все дело в том, что «лейтенантши» то они одни, а вот как становятся «генеральшами»… тут куда хочешь беги. Халатик на голое тело и вперед. Администрация санатория это негласно поощряла – или, во всяком случае, закрывала глаза. Ну нет в Советском союзе проституток! Это во Французском иностранном легионе дамы вполне официально в штате состоят, звания получают… как раз для этого. А в Советском союзе так нельзя, тут просто за то, что кого-то когда то с кем то видели, и супруга написала куда надо – вызовут на партком, да так вмандюрят! Вот и приходится выкручиваться.
Катя с самого начала «не вписывалась». Родом из Владимирской области, из деревни, приехавшая не «покорять Москву», а учиться здесь на врача – она просто не могла вести себя так, как вел себя основной континент… эти то не стеснялись. Среди своих она была белой вороной, и когда девчонки за чаем начинали обсуждать, кто с кем, где и как – она готова была сквозь землю провалиться. Ей и кличку дали «честная».
Этот парень – а она его принимала – тоже был белой вороной. Тридцати лет – а в глазах кошмар и седина в волосах – ей просто жаль него стало. Заглянула в личное дело. Никаких данных, нет даже номера части. Дураков не было, контингент был специфическим, тем более что ему пластику назначили – немного сменили лицо и убрали все шрамы, какие были. Простым солдатам такого не делают. Значит – спецназ, готовится к работе за рубежом.
У подруги она попросила немного поменять закрепление – тут за каждым пациентом была закреплена медсестра. Та ехидно ухмыльнулась, но сделала.
Сначала они вообще ни о чем не разговаривали. Просто подолгу сидели вместе. Потом – она все же сумела разговорить его. Он оказался москвичом, образованным парнем, свободно говорившим по-английски – когда он немного отошел, то даже по памяти читал ей Шекспира. Дочь учительницы английского языка и главного инженера завода, интеллигентная девочка – Катя не могла понять, как этого парня занесло в кровавый афганский кошмар. Никаких разговоров на эту тему он не поддерживал – замыкался к себе. Психиатр – а здесь психиатр работала под видом старшей медсестры – им не занималась, значит, психика в порядке. Хотя… кто это может знать…
Она была с ним и тогда, когда на подъездной дорожке к главному зданию появилась новенькая, черная, с квадратными фарами Волга. Они медленно шли по усыпанной листвой дорожке и говорили о Шарле Бодлере. И по тому, как он напрягся – как хищник перед прыжком, она поняла – вот и все. Больше – ничего не будет.
– Это за тобой? – пролепетала она.
– Да – ответил он – это – за мной…
И в его голосе – была звенящая ненависть…
– Ты можешь не ходить? – задала второй, еще более глупый вопрос она.
А он только улыбнулся ей.
– Пойдем… Холодно что-то сегодня…
* * *
Коробочка – лежала на журнальном столике. Маленькая такая – коробочка…
– Смотреть будешь? – спросил полковник Цагоев, командир Скворцова по Афганистану и по отряду особого назначения…
Скворцов не притронулся к коробке.
– Шило – как то равнодушно сказал он – ему что?
– За Отвагу отвалили – сказал Цагоев.
– Здорово…
– Ну, вот что, друг мой… – Цагоев заговорил прямо и жестко – тут не детский сад, б… Ты что – справедливости какой что-ли ищешь? Во!
Он показал – чисто по-русски – фигуру из трех пальцев.
– Нету ни хрена ни какой справедливости. Мы кровь льем – свою, чужую – неважно. А они наверху – жрут в три глотки, в спецраспределителях отовариваются, по загранкам летают, комсомолок трахают. Мерседесы покупают. И насрать им на все. На-срать! На все! А нам они – время от времени медальку кинут – иди, служи. Ты, думаешь, я им служу, а? На, посмотри…
Цагоев закатал рукав.
– Смотри, смотри… Знаешь, что это? Не знаешь. Как только я от тебя в Кандагаре вышел – меня шокером и в Баграм. Центр дознания, мать их устроили там, как в Чили – кагэбешники сраные! Пытались понять – куда информация ушла. Сказал бы я про тебя – тебя бы в двенадцать часов слили! Мать твою!
– Спасибо… – сказал Скворцов.
– Да насрать мне на твое спасибо! Ты думаешь, я им служу, этим козлам? Да я бы их собственноручно пошел бы и кончил на полигоне, дай кто такой приказ. Я родине, мать твою служу! Горам своим служу! Роду своему служу! Этому городу служу! Ты хоть прикидываешь, что тут будет, как духи сюда доберутся? Помнишь, карты изымали? Весь Союз зеленый! Вот чтобы этого не было – я и служу!
Скворцов ничего не сказал.
– Хочешь знать, что тут будет? На, глянь.
На поверхность стола – шлепнулись, разлетевшись снимки. Скворцов глянул сначала мельком – потом заинтересовался, взял в руки.
– Где это?
– Зварнотц, Армения. Американского президента взорвали, так его мать! Заправщик с бомбой – прямо на самолет вышел!
– Жив?
– Куда там. Пепла не осталось… тварь.
– Я про американца… этого.
– А это… Жив… Его переправляли в Турцию – шестнадцать истребителей сопровождения. Восемь ихних, восемь наших. В Армении сейчас десантники… семнадцать убитых уже.
– Кого – убитых? – не понял Скворцов.
– Десантников… соображай – быстрее. Завтра – второй Афган у нас под ж… будет. Там и в Средней Азии. А ты, б… обиделся.
Скворцов взял коробочку, открыл ее. Тускло сверкнула красными, матовыми гранями звезда. Он положил ее на ладонь, сжал до боли – в Афганистане это называлось «крещение кровью».
– Приказывайте…
* * *
Домой он даже не заехал. Неприметная, гражданская одежда, чемоданчик в руках – с этим он вышел к электричке. Сел, заплатил за билет. Доехал до Ярославского, растворился в людской толчее. Еще один человек среднего возраста, без особых примет.
Он давно не на «трех вокзалах» – и то, что он увидел, ему не понравилось. Кроме обычной вокзальной толчеи – люди у касс, у киосков с журналами и нехитрой снедью – были и другие люди. Джинса, черные очки – примерно такой прикид все деды старались собрать перед отбытием из Афгана. Иногда в руках – ключи от машины, что они здесь делают в разгар рабочего дня – непонятно, но явно не работают. Какие-то группки, быстро собирающиеся и столь же быстро распадающиеся, толстые, золотозубые молодцы, цыгане. Торговля – где-то из-под полы, где-то открыто, кто-то что-то меряет прямо из баула. Стенд с книгами – он немного задержался, потому что читать любил… когда-то любил. Как он понял – мужик торговал дефицитными книгами, но официально – выдавал для прочтения, взамен брал денежный залог.
Отодвинув таксиста, назойливо предлагавшего свои услуги – он вышел на площадь. Решил поехать на трамвае.
И снова – толчея, суета, шум. Много машин, таксисты и бомбилы. Все это чем-то напоминало Кабул и потому было неприятно. Рядом с ним – громко обсуждали, где должны будут в ближайшее время выбросить дефицит.
Домой он заезжать не стал. Письма он писал – а мать сразу поймет, что он был ранен. Только этого и не хватало…
С пересадкой – он поехал до нужного места. Советский Пентагон, здание Десятого главного управления генерального штаба. В СССР очень любили клеймить позором империалистов, отправлявших наемников в разные страны мира – но вся разница между нами и ими заключалась только в том, что они брали деньги за то, что мы делали бесплатно. Хотя не всегда бесплатно – у Каддафи была нефть, и он хорошо платил. Советский союз имел своих наблюдателей и советников в… восьмидесяти что ли странах мира. И всеми ими – отправкой, договоренностями с местными, получением денег (или заверений в вечной дружбе) занималось Десятое главное управление Министерства обороны СССР.
В загранку – Николай отправлялся впервые. В Афгане он был – но туда попадали не так, сначала плацкартный вагон и сине-зеленые, едва стоящие на ногах призывники, потом учебка в Чирчике, где уже прошедшие Афган сержанты и прапоры быстро выбивали дурь десантными полусапогами. Потом – вертолет – и здравствуй, Афган, страна чудес[17]. А тут – вроде как в цивильную загранку, да еще таким молодым. Обычно – офицерье годам к сорока отправлялось. За год командировки можно было накосить на кооперативную квартиру (чеками[18]).
В первом же кабинете его тормознули – нужен был комсомольский билет, а его как на грех не было. Пока искали – мурыжили два часа. Наконец Николай, отчаявшись, дал телефон, который ему сообщили «на самый крайний». Через тридцать минут – его подняли на этаж выше – начальство решило само посмотреть на «человека со связями».
– Лет то сколько? – спросил коренастый, пожилой полковник, записывая что-то в гроссбухе аккуратным, мелким почерком.
– Двадцать три…
Полковник присвистнул.
– Однако…
– Что-то не так, товарищ полковник? – вежливо спросил Николай. Отправляя его сюда, в Балашихе дали цэ-у вести себя максимально вежливо и не привлекать внимания.
– Да как то…
Полковник коротко взглянул на Николая.
– Оттуда?
– Да.
– Понятное дело. У меня сын там был…
– Жив?
– Да жив… – полковник вздохнул и продолжил – сидит…
– Как сидит?
– Как-как… В ресторане цапнулись с какими то… – полковник сделал неопределенный жест рукой – те бутылку разбили. Мой – двоих, голыми руками. Насмерть. Такой же рейнджер как ты…
– Звать как?
Полковник посмотрел на Николая.
– Да чего там… Все по закону…
– Товарищ полковник. Звать – как?
– Владимиром звать. Щеглов фамилия…
Николай сделал про себя заметку – спросить. Он немного времени пробыл в Москве… сначала, когда он шатался… после этого, в общем. Сейчас – немного дали времени, совсем немного. Но и того, что он видел – было достаточно. Москва гнила на глазах… очереди у магазинов… какие-то праздношатающиеся… таксисты… шпана всякая. У каждого магазина спекулянты, у любого «соки-воды», в которых почему-то водку продают – тоже толкутся, водка теперь есть, дорогая правда, но самогон гнать не перестали. Все поползло… как после долгой зимы, когда мокрый снег превращается в кашу и начинает проступать грязь, которая под ним скрывалась всю долгую зиму. Ему было противно… просто физически противно наблюдать такое. В Афганистане – смерть поджидала тебя на каждом шагу… но в то же время там были люди, готовые отдать за тебя жизнь. Сразу – не раздумывая, не сомневаясь. А тут… какая-то мерзкая суета. И если братишка попал – его долг вытащить. Тем более, что ментов вон, повыпускали, дела пачками пересматривают, в санатории только об этом и говорили. Пусть и братишку выпустят… нельзя так.
– Куда меня? – спросил Николай, чтобы заполнить паузу.
– А ты что, рейнджер, не знаешь? Не довели, что ли?
– Сказали – на Восток куда-то.
– На Восток… Восток – он разный бывает, юноша. Я вот крайний раз в Йемен катался… срач такой, что и не выскажешь. А тебе сходу повезло – Дамаск. Считай, африканский Париж. Туда чтобы попасть такая очередь, я тебе скажу, стоит… Так что в двадцать три года… Хотя…
Полковник посуровел лицом.
– Не один ты туда едешь. Так… здесь, значит расписывайся. Твой пакет документов. Потеряешь – не знаю даже, что и будет.
Николай вывернул пакет на стол. Билет на рейс Аэрофлота… завтра. Синий служебный паспорт, – который выдавался ему как специалисту, командированному с целью мелиорации земель на ближнем Востоке. Прикрепительный талон в физкультурную организацию – за границей комсомольских не было…
